Литтл-Крик, штат Вирджиния — мечта мазохиста. Это место, где флот обычно собирал большие группы злых, агрессивных, самоуверенных, надирающих задницу экстравертных добровольцев-моряков и в течении шестнадцати славных недель пыток, безумия и хаоса превращал их в маленькие группы злых, агрессивных, самоуверенных, надирающих задницу экстравертных животных из UDT. Я вошел в главные ворота Литтл-Крик 21 июня 1961 года вместе с тощим маленьким сукиным сыном по имени Кен Макдональд. Это был жилистый 135-фунтовый (61 кг) старшина второго класса, с остатками британского акцента, чьи прямые волосы были такими длинными, что он удерживал их на месте заколкой для волос. Он бросил на меня один взгляд, угрюмо покачал головой и сказал: — Дружище, у тебя ничего не получится. Я никогда не тормозил на пол-дороги. Я просто мило улыбнулся ему и сказал: — Пошел ты, педрилка. Конечно, с того момента, как мы зарегистрировались, они сделали Макдональда и меня напарниками по плаванию. Мы были практически неразлучны на протяжении всего тренировочного цикла UDT и с тех пор остаемся близкими друзьями. И какой это был забавный, увлекательный цикл — сто двадцать один человек начали его вместе, как члены класса 26 команды подрывников-подводников. Двадцать четыре выжили — 20 процентов. Многие из тех, кто смылся, были так называемыми экспертами по специальным боевым действиям: зеленые береты и армейские рейнджеры, желавшие получить морскую подготовку. Мы, также, потеряли большую часть офицеров — они просто не могли этого вынести. Я? Я нашел это извращенно приятным — большую часть этого. Сегодня курс SEAL (UDT были расформированы в 1983) занимает шесть месяцев. Он называется BUD/S (Basic Underwater Demolition /SEAL — базовый курс подрывника-подводника/бойца SEAL) и включает в себя парашютную подготовку, подрывное дело и дайвинг, которым мы никогда не учились во время наших 16-ти недельных занятий UDT тридцать лет назад. Первые четыре недели я прожил спокойно. Я регулярно тренировался в Неаполе, поэтому физическая подготовка (гимнастика и бег) и плавание дались мне легко, хотя моряки, прибывшие с флота, к концу первой недели были измотаны, потому что были очень не в форме. Нас гоняли, как в аду. Каждый день мы покрывали пять-шесть миль, включая несколько старых десантных кораблей на берегу. Ты перепрыгиваешь через планшир — восьмифутовый прыжок (прим. 2,4м), падаешь на шесть футов вниз, карабкаешься через него, с трудом поднимаешься, переворачиваешься, спускаешься и так далее. За стрельбищем была большая песчаная дюна, которую инструктора звали горой Сурибачи. Они гоняли нас вверх и вниз, раз десять или около того. Когда шел дождь, они гоняли нас по грязи. Когда было сухо, они гоняли нас через прибой. Помните, как выглядели олимпийские бегуны на первых кадрах 'Огненных колесниц', все чистые, белые и светящиеся, бегущие по пляжу? Ну, мы выглядели совсем не так. Мы носили зеленую форму, тяжелые ботинки-'бундокеры', окрашенные в красный цвет и капковые спасательные жилеты, которые весили восемь фунтов (прим. 3,6кг) сухими и двадцать восемь фунтов (прим. 12,7кг) мокрыми — и инструкторы всегда умудрялись сделать их мокрыми. Инструкторы, надо отдать им должное, бежали вместе с нами. Большинство из них были настоящими Мафусаилами — стариками лет тридцати пяти. Я помню одного летчика, по имени Джон Пэриш. Он курил трубку, бегая по пляжам или вверх и вниз по горе Сурибачи. Когда у него кончался табак, он переворачивал ее вверх дном и жевал мундштук, не сбиваясь с шага. Ты учишься ненавидеть таких людей. Поначалу не было никаких погружений, за исключением некоторых базовых вещей с маской и ластами на мелководье. В основном, мы привыкали работать в водной среде, осваивали спасательные техники и обучались элементарным процедурам разведки и зачистки берега при амфибийных операциях. Но мы много плавали. Это еще мягко сказано. Вы плыли, и вы плыли бесконечно. Мы плавали днем, плавали ночью — теплая погода, холодная погода — без разницы. Вы не проверяете воду пальчиком ноги, если хотите стать боевым пловцом. Однажды ночью мы с Маком отправились на ночную разведку. Нас выкатили с десантного катера в Чесапикском заливе в тысяче метров от Литтл-Крик. Это интересная техника заброски. С борта, противоположного берегу, к катеру привязана малая надувная лодка (так что она невидима для наблюдателей с берега). Вы переваливаетесь через планшир катера в лодку, падаете в нее, отскакиваете/скатываетесь в воду и уходите под воду. Противник на берегу видит только то, что кажется десантным катером почти в двух-трех милях от берега. Боевые пловцы, которые понимают принцип драматической иронии, знают лучше. Нашей задачей в ту ночь было определить правильный пляж, проникнуть на него, отметить пляж, а, затем, проплыть обратно тысячу метров в залив, где нас снова подберет десантный катер. (Еще один интересный прием. Ты уплываешь за пределы того места, где катер пройдет мимо тебя и ждешь. Теперь, когда мимо тебя проносится катер со скоростью около десяти узлов, в надувной лодке есть боевые пловцы. Они снабжены похожими на конские хомуты приспособлениями, с помощью которых быстро идущая лодка может подхватить пловца из воды. Ты протягиваешь руку — и хлоп — тебя хлещет о борт. Если боевой пловец, использующий этот хомут, тебя не любит, он может поймать вместо руки твою шею, которая будет болеть, когда тебя хлестнет о борт. Это еще мягко сказано.) Я знал, что Мак злющий, но насколько именно злющий, я не знал до этой ночи. Вода была густо усеяна медузами и Макдональд поймал несколько из них своей маской. Жала заставили его вынырнуть на поверхность, задыхаясь, и не один раз. К тому времени, когда мы добрались до пляжа, он определенно чувствовал себя неуютно — я видел десятки укусов на его лице и шее. Как раз перед тем, как покидать пляж, я крикнул 'Тайм-аут' одному из инструкторов — Маку было больно, и я подумал, что ему нужно внимание. — Иди к черту, проклятый поляк. — Да ладно, чувак, у тебя все лицо в рубцах. Тебя сильно ужалили. — Отвали, Марсинко. Макдональд пошатываясь вошел обратно в воду и мы снова проплыли тысячу ярдов (914,4 метра) сквозь медуз. К тому времени, как нас поймали с надувной лодки, он был в состоянии легкого шока. Но он не сдавался. Он никогда не переставал плыть. Это было именно то упорство, которого ждали инструкторы. Их цель состояла в том, чтобы развить выносливость, силу и навыки работы в паре пловцов — самой основной 'командной' части UDT. И подводные работы — 'U', и подрывное дело — 'D' будут позже, если мы продержимся первые несколько недель. Для группы моряков, прикидывал я, мы использовали много дерева на тренировках. 'Дерево?' спросите вы. Бревна. Большие бревна. Длинные бревна. Тяжелые бревна — мы бежали по пляжу, подняв их над головой. Мы перепрыгивали через завалы из них. И они были использованы для особенно неприятной полосы препятствий на базе амфибийных сил в Литтл-Крик, которую мы любовно звали 'Грязное Имя'. 'Грязное Имя' представляло собой ряд бревен разной высоты и диаметра, вкопанных в землю. Цель состояла в том, чтобы перейти от одного бревна к другому, не падая и не касаясь земли. Бревна были искусно расставлены так, что если вы могли прыгнуть достаточно высоко к следующему бревну, вы обнаруживали, что не можете прыгнуть достаточно далеко; когда вы могли прыгнуть достаточно далеко, чтобы достичь следующего бревна, казалось невозможным подняться так высоко, как это было необходимо. Для инструкторов это был способ выяснить, кто из нас был достаточно мотивирован, чтобы вызвать дополнительную энергию или адреналин, которые позволили бы нам завершить курс. Для нас мотивация состояла в том, чтобы попытаться перебраться с одного бревна на другое, не сломав себе шею или ноги, либо прыгнуть ближе и распластаться на занозистых краях бревен. Кроме того, инструктора поощряли соревнования между экипажами лодок. Мы соревновались друг с другом в эстафетах по плаванию, лодочных гонках и бегу по суше. В отличии от взводов SEAL, насчитывающих четырнадцать человек, команды подрывников-подводников состояли из 20 человек. Причина заключалась в том, что двадцать человек были необходимым количеством людей для проведения 1000-ярдовой линейной разведки берега для десанта батальона морской пехоты США. Взводы из 20 человек были созданы, когда первые команды UDT были собраны в Форт-Пирсе, штат Флорида, летом 1943 года; они продержались до 1983 года, когда боевые пловцы были расформированы и все стали бойцами SEAL. SEAL более тощие: взвод SEAL состоит из двух лодочных экипажей, в каждом шесть рядовых и офицер. Обоснование такой численности заключается в том, что одно из основных видов транспорта SEAL, малая надувная лодка, вмещает семь человек и их боевое снаряжение. Эти лодки могут сбрасываться с самолетов, как резиновые утята, или запускаться под водой с подводных лодок, поэтому удобны для скрытных или тайных операций. Другие основные виды транспорта SEAL включают в себя штурмовые катера SEAL, которые представляют собой 28-футовую (прим. 8,5м) лодку из стекловолокна, приводимую в движение двумя 110-сильными двигателями 'Меркурий' и вооруженную крупнокалиберными пулеметами и другими вкусняшками; бостонские вельботы, 16-футовые (прим. 4,9м) суда, которые мы использовали в Шестом отряде или 45-футовые (прим. 13,7м) средние десантные катера — катера 'Майк', которые могли быть вооружены минометами и были полезны во Вьетнаме. Тем не менее, самый нижний общий знаменатель транспорта, малая надувная лодка, и основное подразделение SEAL — лодочный экипаж из семи человек, являются элементами, которые никогда не менялись с создания SEAL в 1961 году; они используются и в Шестом отряде SEAL. Запомните эти числа. Вы встретитись с ними снова. Воскресенье, с которого началась наша пятая неделя, принесло в казарму заметную перемену настроения. Мы с Макдональдом обычно проводили воскресенья лежа на пляже и попивая пиво. Но в этот день все было по другому. Мы остались (в расположении — прим. ред), наблюдая, как двое парней, которые уже проходили курс, но по той или иной причине бросили его, побрили головы, а затем намазали красную краску. — Интересно, что они знают такого, чего не знаем мы — сказал я Кену. Мы узнали об этом вскоре после полуночи. Инструктора вышвыривали нас из мешков, свистели в свисток и колотили веслами и в следующие шесть дней мы спали не больше двух часов в сутки. Добро пожаловать на адскую неделю. У меня была проблема с адской неделей: я приспособился делать дела на бегу. В сегодняшнем флоте, возможно, этого было достаточно, чтобы меня оправдали. Только не в 1961 году. Они ни для чего не останавливались. Решение было быстрым: пока они гоняли меня вверх и вниз по пляжу, я обнаружил, что если я бегу достаточно быстро, запах того, что стекает по моей ноге и попадает в ботинки, остается за спиной — для следующего лодочного экипажа. Инструктора преподнесли на Адскую неделю каждому из нас подарок. Каждому экипажу подарили БНЛ — большую надувную лодку — на время. Мы использовали ее в наших ежедневных 'кругосветных круизах'. О, они были веселые. Мы начинали с БНЛ на головах — коротышки подкладывали на шлемы десятилитровые канистры, чтобы нести свою долю веса, а инструктора уселись в них и били нас веслом для мотивации. Мы бежали, сбрасывали лодки в ряд дренажных канав, проходивших через огромную базу, гребли через них, подбирали лодки и снова бежали от ворот ?5 к главным воротам на болотистые равнины в двух милях от них, спускали лодки в гавань и гребли через паромный канал курсом, идущим параллельно пляжам Чесапикского залива. Мы гребли какое-то время, затем плыли против течения к берегу, высаживались на берег, забирали наши любимые БНЛ и инструкторов, бежали мимо глазеющих туристов, возвращаясь по пляжу около двадцати одной мили, так как боевой пловец плывет, бежит, хромает и ползет. А еще за победу в этой гонке награждали. Первый экипаж, который закончил работу, получал отдых перед следующим забегом. Последним ребятам доставалось поучаствовать в уникальных забавах и играх, под названием 'Цирк'. 'Цирк' работал до тех пор, пока кто-то не уходил. Ты можешь уйти, повернув свой красный шлем, упав или умерев. Умереть было проще всего — это был единственный способ больше не подвергаться издевательствам со стороны инструкторов. Издевательства были постоянными. Если вы засыпали, они обливали водой. В тех редких случаях, когда мы жрали в столовой, нам приходилось оставлять караульных у БНЛ, иначе инструктора их сдували (и нам приходилось накачивать их вручную). Так что мы врывались в столовую, жуткая толпа мерзких грязных вонючих матросов, ели без помощи посуды — вероятно, именно там было изобретено выражение вашего лица — и сменяли караул у БНЛ, чтобы они могли пожрать и отдохнуть несколько минут, прежде чем весь этот болезненный цикл начнется снова. Инструктора следили за тем, чтобы мы всегда были мокрыми, замерзшими, усталыми или больными. К третьему дню мои ноги превратились в бардак: потрескавшиеся ногти, волдыри, которые гноились из-за песка и морской воды и руки в занозах от бревен. Даже голова болела (мы должны были все время носить стальные красные шлемы — примерно на второй день я понял, зачем эти покрасили свои головы в красный цвет). Мы ползли по грязи, окруженные боевыми зарядами, которые взрывались в нескольких ярдах от нас. Мы прошли через настоящий огонь, когда бежали по полосе препятствий. И каждый раз, когда мы думали, что пробежим последний отрезок пяти-, восьми— , или десятимильного забега, нам говорили, чтобы мы взяли БНЛ и сделали тоже самое еще раз. Никто не умер и не попал в госпиталь, хотя было много растяжений и ушибов коленей, локтей, шей и плеч. Худшим днем был последний, пятница. 'День прости-прощай' или 'Итак, прощай, морячок'. Больше 'кругосветных круизов', бега, полоса препятствий, оживляемая самыми мощными боевыми зарядами, жесткий заплыв, а затем последний тур вокруг пляжа в полной форме, стальном шлеме и мокром капковом жилете. У меня есть фотография, сделанная в 'День прости-прощай' — я, должно быть, хорошо усвоил урок, потому что я прямо перед группой, бегу рядом с инструктором. В субботу Джон С. Маккейн, командующий амфибийными силами, пришел, чтобы подбодрить примерно три дюжины из нас, переживших Адскую неделю. Мы приняли его слова близко к сердцу. (Должно быть, он дома тоже был вдохновляющим. Его сын, Джон, теперь сенатор от Аризоны, был военнопленным в Ханое, с 1967 по 1973 год, где он доказал свою твердость и мужество в условиях более жестких, чем те, которые мы когда-либо испытывали). Мы были интересной группой — те, кто прошел через это, были закалены трудностями; мы были уверены, что не было никакой физической преграды, которую мы бы не преодолели. Горячая боль наших ран превратилась в теплое сияние гордости, потому что мы не сдались. Мы видели, как семь из десяти бросили, а мы — нет. Как будто меня внезапно приняли в клуб избранных, с его тайным рукопожатием и особым кольцом. Потому что теперь, пройдя через издевательства и обряд посвящения, я отправлялся в Пуэрто-Рико и Сент-Томас, где мне предстояло узнать секреты храма: навыки глубоководного погружения и методы взрывных работ, которые сделают меня настоящим боевым пловцом. Когда я оглядел тех из нас, кто выжил, я понял кое-что, что буду носить с собой всю жизнь. Это была простая, но хорошая истина: никогда не создавайте стереотипов. Никогда не предполагайте, просто глядя, что кто-то подходит для чего-то. Например, нет никакого физического прототипа для боевого пловца — или бойца SEAL, если на то пошло, хотя стереотипом наверное будет большой мускулистый парень, вроде Арнольда Шварценеггера. Я был сложен как футболист. Но мой напарник, Кен Макдональд, выглядел как зубочистка. То, что было справедливо для UDT, было справедливо два десятилетия спустя и для самого элитного подразделения флота. Золотопыльные Близнецы из Шестого отряда SEAL, Фрэнк и Ларри, были ростом всего пять футов семь дюймов (1м 68см), Змей около пяти футов десяти дюймов (1м 75см), Индейский Еврей — около шести футов (прим. 1,8м), а австралийцы Мик и Скачки были размером с большой шкаф. Если у них и было что-то общее, так это огромная грудь и большие руки, развитые после долгих занятий на тренажерах, необходимые чтобы достичь большой силы верхней части тела, чтобы лазить по канатам в скрытных морских штурмах. Но, в целом, не входящие в Шестой отряд бойцы SEAL бывают самых различных конфигураций. Однако в боевых условиях все они одинаково смертоносны. В тренировочном классе 26 UDT мы тоже были всех форм и размеров. И наши личности были столь же различны, как и наши физические типы, некоторые из нас, вроде меня, были шумными — некоторые даже могли бы сказать неприятными — время от времени. Если бы там был открыт бар, вы бы могли найти меня там в нерабочее время, веселящегося до последнего звонка. Другие были тихими, погруженными в свои думы мыслителями, проводившими свободное время за книгами. Если бы мне пришлось классифицировать тех из нас, кто прошел отбор в UDT, я бы сказал, что всех нас связывает одна вещь — вместе мы были аутсайдерами, в отличии от билетных кассиров. Некоторые могли бы назвать нас социальными неудачниками, но это было бы преувеличением. Конечно, мы были бузотерами. Мы были агрессивны, и мы любили это показывать. Помоги Господь морпеху или матросу, который решил продемонстрировать, какой он крутой парень, взявшись за боевого пловца, потому что нас убьют раньше, чем мы позволим себя избить. Но помимо агрессивности, выпендрежа и мачо-трепа, мы все были движимы чем-то, что толкало нас дальше, чем другие осмеливались пройти. Мы были ориентированы на миссию и делали то, что должны были сделать для ее достижения. Инструкторы сумели убедить нас или, может быть, мы сделали это сами, что нет ничего, что мы не могли бы сделать. Принципы, которыми я руководствовался в течении адской недели, я буду использовать снова и снова в течении следующих двух с половиной десятилетий, чтобы показать людям, которых я вел, что нет ничего, чего бы они не сделали. Моим людям не обязательно нравилось то, что они делали, но должны были делать все. Мы были настоящей дикой бандой, эти три дюжины, которые пережили 'Адскую неделю'. Худощавые, злые и самоуверенные как пятисотдолларовые проститутки; именно на таких игривых молодых головастиков американские налогоплательщики должны тратить сотни тысяч долларов, чтобы научить их взрывать все подряд. Именно это потом и произошло. Представьте себе место, где есть неограниченное количество женщин, бесконечный запас выдержанной выпивки и свежих лобстеров, и все смертоносные игрушки, с которыми вы когда-нибудь хотели поиграть. Небеса, верно? Нет. Это место существует: оно называется Сент-Томас и именно туда нас, выживших на 'Адской неделе', отправили на десять славных недель тренировок. Мы действительно тренировались. Нас учили ориентироваться под водой, используя только компас, отвес и глубиномер. Это требует концентрации, потому что под поверхностью легко дезориентироваться. Однажды мы с Маком здорово заблудились, нам повезло, что мы не утонули. Мы получили невероятное количество огорчений от офицеров-инструкторов за нашу маленькую эскападу, но мы также получили ценный урок: если вы будете дурачиться, то вы можете умереть. Это мысль раньше действительно не приходила мне в голову. Нас отправили проплыть с Рузвельт-Роудс, Пуэрто-Рико, на остров Вьекес, в семи милях к востоку. (Мы назвали Рузвельт-Роудс 'Руси Роудс'. Роудс — ROADS, означало 'Retired On Active-Duty Service', то есть, уволившихся в запас, в честь тех, кому посчастливилось нести там постоянную службу.) Фраза 'Двигалась ли земля для вас?' во время нашего пребывания в Сент-Томасе и Пуэрто-Рико приобрела совершенно новый смысл. Мы изучали тонкое искусство размещения 'бангалорских торпед' (специальные удлиненные заряды для проделывания прохода в заграждениях — прим. перев.) так, чтобы они пробивали зияющие дыры в защитном периметре из колючей проволоки. Мы тренировались уничтожать бетонные доты ранцевыми зарядами. Мы научились взрывать канал для десантного катера через риф. Я открыл для себя радости динамита, нитровзрывчатки и пластита и умудрился при этом сохранить все десять пальцев на руках. Нас обучили основам подводного плавания с аквалангом и мы впервые воспользовались безпузырьковым автономным аппаратом немецкого производства 'Драегер'. И мы плавали. О, как мы плавали. Один из наших веселых наставников, остроумный лейтенант из Новой Англии по имени Алиотти, давал нам дополнительные заплывы по субботам, чтобы держать нас подальше от дурного влияния демонов рома и распутных женщин. Хуже того, он заставлял нас тащить на буксире похожий на пузырь морской якорь, в то время как он и его спутница отдыхали на плоту и наблюдали за нашей борьбой. 'Чтобы сделать вас сильными и мужественными боевыми пловцами' — говорил он нам, когда мы жаловались. Нам не потребовалось много времени, чтобы полностью освоиться в воде; мы научились справляться с неожиданностями (этот бардак, например, когда у вас идет кровь носом, на глубине в пятнадцать саженей от лопнувших пазух. Внутренняя часть маски заполняется и вы задаетесь вопросом, нужно ли избавляться от крови, потому что рядом в воде есть барракуды, мурены и акулы. Вы все равно чистите маску. И вы выживаете). Так что мы взрывали все подряд, плавали, стреляли из 'масленок' 45-го калибра (Grease gun — жаргонное название пистолета-пулемета М3А1 за характерные очертания ствольной коробки и ствола, напоминающие смазочный пистолет. Прим. перев.) и пистолетов .38-го калибра — оружия, которое в те дни предпочитали UDT — и загорали на солнце. Но, в основном, мы веселились. Мы демонстрировали наши тела в спортивных сандалиях из буйволиной кожи, шортах и облегающих рубашках-поло всякий раз, когда забредали в Шарлотта-Амалию, столицу Сент-Томаса — что случалось практически каждую ночь. Мак познакомился с леди из Нью-Йорка, занимавшейся дизайном ювелирных украшений; я познакомился с учительницей из Нью-Джерси. Примерно в девять мы вчетвером отправлялись в клубы, танцевали, пили ром и кока-колу до часу ночи, а затем отправлялись на пляж или домой к девочкам, для уникальной формы гетеросексуальной физической подготовки, которую, я думаю, можно было бы назвать 'концентрированными горизонтальными упражнениями для таза', выполняемыми в быстрой последовательности. Примерно в пять мы просыпались и трусцой возвращались на базу на окраине Шарлотта-Амалии, делали несколько быстрых вдохов чистого кислорода для получения энергии, а затем отправлялись прямиком на гимнастику. Мы должны были: если мы пропустим утреннюю зарядку, мы не получим свободу ночью. И Боже упаси, чтобы мы пропустили хоть одну ночную вылазку. После того, как мы впервые испытали тропическое блаженство, мы вернулись в реальный мир — Литтл-Крик, где участвовали в так называемых учениях Зулу 5 Оскар. Это было изучение методов УиП — уклонения и побега, где мы научились подплывать к кораблям, прикреплять к корпусам магнитные мины и уходить незамеченными. Я, также, получил опыт плавания под паромами во время УиП. Роль моряков в учениях Зулу 5 Оскар заключалась в том, чтобы поймать нас на грязном деле. Им это никогда не удавалось. В октябре 1961 года я был назначен в UDT-21, базирующийся в Литтл-Крик; наконец я стал полноценным боевым пловцом. Честно говоря, я был всего лишь младшим боевым пловцом, без какой-либо настоящей специальности боевого пловца. Я еще не получил квалификацию водолаза и не прошел обучение прыжкам. Но все это не имело для меня никакого значения. Это было похоже на жизнь во сне. Флот меня кормил, одевал, дарил замечательные игрушки, а когда я не плавал и не взрывал все подряд, то мог пойти выпить с приятелями и выбить дерьмо из людей в барах. Не то, чтобы мы что-то начинали, но так или иначе, самые большие морские пехотинцы и матросы всегда затевали с нами драки. Может быть, это была наша зауженная униформа, с неуставными деталями, подшитыми на манжеты блузы. Может быть, наше отношение. У нас был очень агрессивный настрой. Это еще мягко сказано. Как бы то ни было, мы, похоже, постоянно ввязывались в драки. Более того, казалось, что мы всегда ввязываемся в драки — и побеждаем. Это великолепный способ установления доверия. Квалификация водолаза была на первом месте. Я вернулся в Сент-Томас на шесть недель, чтобы насладиться лангостино, теплой водой, горячими женщинами и ромом. В конце курса я был загорелым, подтянутым, хорошо отдохнувшим и щеголял 'большими часами для маленьких дятлов' из нержавеющей стали 'Тюдор дайвинг уотч', которые вам вручали после получения квалификации. Следующим стали прыжки с парашютом. Я был отправлен в Форт-Беннинг, штат Джорджия, для воздушно-десантной подготовки. Я прибыл туда в качестве члена Зоопаркового Взвода. Зоопаркового, потому что он включал в себя Кролика (как у Джона Френсиса), Пташку и Лиса, все мы устраивали животные вечеринки, в постоянной охоте на пиво и кисок. Как только я получил квалификацию, я обнаружил, что мне настолько нравится прыгать, что я начал прыгать с парашютом по выходным, экспериментируя с новыми 'плоскими' парашютами. В UDT мы прыгали только статические прыжки — используя старомодные уставные 35-футовые параболические парашюты. По традиции, это называется прыжками с вытяжным фалом. Я всегда думал об этом как о технике обезьяны-на-поводке. Я был очарован новыми 28-футовыми плоскими парашютами. В то время они использовались в основном как спасательные парашюты для пилотов, но я считал, что они имеют реальные возможности в боевых ситуациях. Конструкция делала их более управляемыми, чем 35-футовые с вытяжным фалом. Они стали еще более маневренными, после того как мы сделали отверстия новой конструкции в куполе и добавили дополнительные управляющие тяги, чтобы действительно могли управлять собой в воздухе. Мне также нравилась идея иметь собственный вытяжной шнур, вместо того, чтобы прыгать с закрепленным вытяжным фалом, который делал всю работу. Это означало, что я могу выполнять свободное падение. Мысль о свободном падении была восхитительна. А делать это было еще лучше. Свобода беззвучно лететь по небу, когда ветер свистит мимо твоего тела, не была похожа ни на что, что я когда-либо ощущал раньше. Это было то же самое чувство свободы, которое я ощущал под водой, но плыть на высоте пяти или десяти тысяч футов было еще лучше: здесь я мог дышать и видеть все на многие мили вокруг. Я поднимался столько раз, сколько мог, прыгая со все больших и больших высот, позволяя себе падать все ближе и ближе к земле, прежде чем потянуть и открыть парашют. Я терпел неудовольствие инструкторов, но понимал, что в бою ты в меньшей степени мишень, находясь в свободном падении, чем в ленивом дрейфе. Так зачем открываться на высоте пяти тысяч футов (прим. 1500м) и позволять какому-то вражескому взводу превратить тебя в мишень, когда ты можешь раскрыться на высоте в пятьсот футов (прим. 150м) и остаться в живых? Я научился укладывать и настраивать парашюты. Я купил себе спортивное 'крыло', которое модифицировал, чтобы сделать более маневренным. Я покупал все книги по прыжкам с парашютом, какие только мог найти и изучал хитросплетения построения прыжка, так чтобы вы приземлялись именно там где хотите, несмотря на термические воздействия, нисходящие потоки, снос ветром и тысячи других мелких переменных, которые могут привести к сломанным костям или разбитому черепу. Несмотря на то, что вы должны были стать квалифицированным парашютистом, ни в одной из команд UDT в пятидесятые или шестидесятые годы не было интенсивной парашютной программы: всей прыжковой подготовкой занималась Армия. На самом деле, путешествие туда и обратно для одного паршивого тренировочного прыжка могло занять целый день. Вблизи Литтл-Крик не было никаких сооружений, поэтому нам приходилось убеждать одного из пилотов с базы ВВС Лэнгли — через залив Норфолк, доставить нас в Форт Ли, сто миль к западу от Питерсберга, штат Вирджиния или примерно на то же расстояние к северо-востоку от Форт-Эй-Пи-Хилл, где были подготовленные зоны выброски. Найти пилота было несложно, так как все 'водители автобусов' ВВС США — пилоты транспортной авиации, должны были регулярно проходить квалификацию в КВДИП — компьютеризированном воздушно-десантном имитаторе полета. Если пилот все делает правильно, то сбрасывает 82-ю воздушно-десантную дивизию прямо на заданную цель. Если пилоты делают это неправильно, вы получаете Гренаду, где зоны выброски были пропущены, временной график пошел наперекосяк и десантники были поставлены под угрозу. В большинстве случаев пилоты делают это неправильно. В любом случае, вылетали ли мы с Форт-Ли или из Форта Эй-Пи-Хилл, мы делали один прыжок, а потом звонили в домой, в Литтл-Крик, и ждали автобус, который отвезет нас обратно. Большую часть времени мы проводили в ожидании в том или ином заведении, где подавали прохладительные напитки. Иногда к нам приходили гости, джентльмены в армейском хаки, которых — после обмена подобающими любезностями — мы превращали в пасту. В течении первого года или около того, как я стал боевым пловцом, у меня было два уникальных опыта. Во-первых, я женился. Счастливицей оказалась Кэти Блэк, которую я так старательно пытался столкнуть в бассейн на Увингстон-Авеню в Нью-Брансуике, летом 1958 года. С тех пор мы встречались. Я видел ее каждый раз, как приезжал домой на побывку и в то время это казалось хорошей идеей. В начале шестидесятых вы не сожительствовали, если были из хорошей католической семьи (или даже как я, из плохой католической семьи). Таким образом, мы узаконили наши отношения. Она сказала, что готова мириться с долгими периодами моего отсутствия дома; мне она очень нравилась и мы были симпатичной парой. У нас не было пышной церемонии, но она была милой. Потом у нас был короткий медовый месяц, Кэти забеременела, а я отправился в шестимесячный круиз по Средиземному морю. Типичный военно-морской брак. Второе, что со мной случилось, я стал лабораторным животным. Это была поэтическая справедливость. Кого вы найдете в наших лабораториях? Крыс, обезьян и лягушек, верно? Так что нет более совершенного животного для испытания новой системы воздушной эвакуации, чем человек-лягушка — боевой пловец. Она называлась 'Система воздушной эвакуации Фултона' или 'Небесный крюк' и я вызвался в качестве подопытного лягушонка на ВДО или временные дополнительные обязанности, что в итоге привело меня из Сент-Томаса в Панама-Сити, Флорида. 'Небесный крюк' был разработан для эвакуации оперативников сил специального назначения или агентов ЦРУ в тылу врага, скрытное и эффективное извлечение особо важных персон или эвакуации (в бессознательном состоянии) вражеских пленных, захваченных нашими войсками. (Речь идет о системе Surface-to-air recovery system, STARS — прим. перев.) Принцип был прост. Извлекаемый забирается в костюм кролика, который представляет собой усиленный цельный комбинезон с капюшоном, который снабжен тяжелым нейлоновым тросом, радиокабелем и гарнитурой в капюшоне. Трос привязывается к эластичному концу для тарзанки, длиной около восьмисот футов (примерно 244 метра — прим. перев.) которая, в свою очередь, прикрепляется к гелиевому воздушному шару, удерживаемым тросом. Затем низколетящий самолет, оснащенный выносными опорами и зацепляющими штангами, проходит на скорости около 130 узлов или около того и цепляет линь под воздушным шаром. Линь автоматически фиксируется на лебедке с помощью пиропатронов. Затем, в зависимости от типа самолета, который выполняет подхват — извлекаемый втягивается внутрь, либо через люк в брюхе, либо вверх по хвостовой рампе и алоха, бон вояж и сайонара. Систему тестировали, в основном, с помощью мешков с песком, хотя в испытаниях участвовали также двадцать два человека — лабораторные крысы — представители компании и оперативники армейских сил специального назначения. Я был первым добровольцем флота и первым подобранным, который подхвачен без какой-либо аварийной резервной парашютной системы. Я прибыл на аэродром возле Панама-Сити, переоделся в костюм кролика, пристегнулся, присел на корточки, обхватив колени руками, и стал смотреть, как военно-морской самолет Грумман С-2 'Трекер' накренился и пошел прямо на меня на высоте около пятисот футов (прим. 150м). Он пролетел над головой и зацепил линь, прикрепленный в воздушному шару. Я почувствовал что линь пошел, сделал шаг или полтора, а потом шу-у-у-ух, начался разговор о твоем положении! Я чувствовал себя так, будто летел на конце огромной резиновой ленты со скоростью 130 узлов. Я хапнул, наверное, около шести g — взмыл в воздух как мультяшный персонаж, чьи стометровые руки не могут удержаться на подоконнике или ветке дерева. Земля сказала 'прощай'. Линь тянул меня выше самолета — я летел значительно выше горизонтали — а потом началось снижение. В этот момент мне пришло в голову, что, возможно, мне следовало надеть парашют. Я имею ввиду то, что проходит через мозг обезьянки, вроде: 'Хорошо, меня подкинули. Итак, я лежу на спине и двигаюсь со скоростью 120 узлов или около того. Но двигаюсь ли я потому, что меня тянут, или веревка оборвалась и я двигаюсь сам по себе — и вот-вот шлепнусь?' Единственным способом выяснить это — посмотреть самому. Поэтому я сделал 'ножницы' и перевернулся на живот. Потрясающе. Теперь, вытянув шею по ветру, я мог видеть самолет — и линь — и знал, что я в порядке. Я попытался вызвать экипаж, но рывок оборвал радиокабель и гарнитура стала бесполезна. Так что я решил немного поразвлечься. Я сделал 'горб' — перекатывая плечи вперед и волоча руки, как вы делаете в свободном падении с парашютом, чтобы переместиться в сторону, и поднял свое тело на уровень верхней части фюзеляжа. Затем, выставив руки по бокам, я обнаружил, что могу ворочать направо и налево. Я начал кататься как на водных лыжах позади 'Трекера', обрезая винт по левому и правому борту. Я попытался помахать пилотам, но обнаружил, как позднее написал в своем отчете, что слишком резкая активация любой из моих конечностей приводит к последствиям от турбулентности. Проще говоря, если я буду двигаться слишком сильно, я начну вращаться в штопоре. Не слишком приятное ощущение. Так что следующие пятнадцать минут я лениво раскачивался вправо-влево, пока экипаж втаскивал меня внутрь, гадая, что же, черт возьми, там происходит. Когда я был уже рядом, я снова перевернулся на спину, наклонился, схватил себя за лодыжки и свернулся клубком. Это действие опустило меня, так что я качнулся, как маятник, и позволил им легче втянуть меня в трюм 'Трекера'. Моя голова оказалась на уровне палубы. Я протянул руку и залез в люк, ухмыляясь явно встревоженному борттехнику, который управлял лебедкой. — Доброе утро, шеф. — Что там у тебя, черт побери, творилось? Чертов трос качался во все стороны. Мы думали что ты без сознания, ранен или переломан. — Я просто малость покатался, как на водных лыжах, шеф. — Не выпендривайся тут, ты, дерьмомозговый тупоголовый мудила. — Ладно, шеф, вы меня поймали. Я не катался на водных лыжах. Он торжествующе улыбнулся. — Я занимался бодисерфингом! (Бодисерфинг — катание на волнах без приспособлений. Прим. перев.) Когда мы приземлились, я проинформировал кучку офицеров и представителей компании о том, что произошло и что думаю о системе. Я не стал им рассказывать об воздушном катании в стиле водных лыж, хотя и предположил, что если извлекаемый не будет обладать достаточной прыжковой квалификацией, то лучше бы его руки были связаны, чтобы он не мог пострадать от последствий турбулентности. Один из офицеров, капитан 1-го ранга, отвел меня в сторону и сказал, что, по его мнению, я сделал профессиональный доклад. Он похвалил меня за умение говорить и добавил, что у меня явно есть инициативность. — Почему бы тебе, Марсинко, не поступить в школу кандидатов в офицеры? — спросил он. Он объяснил, что военно-морской флот ежегодно принимает пятьдесят кандидатов из рядовых для участия в так называемой 'Программе интеграции офицеров' и оказался именно тем, кого они искали. — Я с удовольствием напишу тебе рекомендательное письмо. — Ну, сэр — сказал я ему — Дело в том, что я не уверен, что ШКО для меня. Прямо сейчас я бы предпочел стать старшим в команде, чем главнокомандующим всем чертовым ВМФ. — Как так? — Вы знаете старшин, сэр, они умеют все делать по-своему. Они обладают реальной властью в военно-морском флоте. Ничто не двигается, пока старшина не скажет об этом — включая адмиралов. — Как офицер, ты мог бы кое-что сделать. — Я в этом не уверен, сэр. — Почему, Марсинко? — Черт возьми, сэр, во-первых — я бросил учебу в старших классах и мне придется иметь дело со всеми этими офицерами-выпускниками Академии, так что я с самого начала окажусь в невыгодном положении. Так чего же мне ждать в перспективе? Вероятно, младший офицер на каком-нибудь корабле. И, честно говоря, быть младшим офицером флота — прошу прощения сэр, надзирающим за какими-нибудь расхристанными матросами, ну, я лучше побуду в команде. Мы плаваем. Мы ныряем. Мы прыгаем — мы постоянно в деле. Он пожевал свою трубку и кивнул, как кивают офицеры, только что выключившие все системы. — Ну, если когда-нибудь передумаешь, дай мне знать.