Пантеон

Но девушка смогла перебороть себя. Она прекрасно осознавала всю опасность ситуации, к тому же императив Софии... был для нее абсолютен. Та редко говорила с ней в таком тоне. И если говорила, то Эмма предпочитала слушаться.

Получив указания, Барнс придала себе для ускорения ментального пинка и понеслась наверх, в свою комнату, где находилось все то, что могло указывать на ее причастность к истории с Эберт.

Для начала она нашла старый телефон, на карте памяти которого хранились фотографии и видео их некоторых выходок. Эмма находила забавным пересматривать некоторые избранные моменты, наслаждаясь собственным участием в этом шоу. Также из-под кровати был извлечен дневник с некоторыми заметками, которые Барнс делала, чтобы не забыть отдельные важные моменты, связанные с Эберт. Ведь все новое — это хорошо забытое старое. Оба этих предмета следовало уничтожить, но Барнс не смогла быстро придумать — каким именно способом. Потому она включила компьютер и, бодро оттарабанив на клавиатуре пароль от системы, полезла открывать электронную почту, содержавшую их с Софией и Мэдисон личную переписку, как простейшую для уничтожения улику.

Выбрав по списку все самые компрометирующие письма, Эмма потянулась курсором к кнопке удаления, но звук открывшейся двери заставил ее инстинктивно замереть и повернуться ко входу.

В дверном проеме стояли двое. Её отец, сейчас выглядящий крайне и крайне озабоченным чем-то, и мужчина в форме офицера СКП, лет тридцати на вид, с густой, но короткой бородой.

— Боюсь, что вам, мисс, придется прерваться, чем бы вы сейчас ни занимались. У нас есть ордер на обыск в вашей комнате, — на этих словах в комнату зашли еще трое оперативников СКП. — А вам самой, вместе с вашим отцом, придется проехать с нами для дачи показаний....

В этот самый момент внутри Эммы что-то рухнуло.

* * *

Что есть пространство?

Многомерная система координат с заданными законами, механикой и взаимодействиями?

Неограниченная область соприкосновения определенных бесконечностей, формирующих конечный набор аксиом, детерминирующих реальность?

Момент реальности энергии-времени, замерший на вечной линии терминатора прошлого и будущего?

Ничто из этого. И одновременно все. Парадокс наблюдателя, теория критических масс.

Бытие никогда не определяло сознания. Лишь сознание определяло бытие. Для нее время и пространство сейчас были словно две величины, застывшие на разных полюсах магнита.

Не было ни координат, ни привычной метрики четырех измерений. Она была всем и одновременно — точкой сингулярности, стремящейся к исчезновению в ничто.

Время для нее словно бы застыло, шло обратно, летело вперед, катилось вбок и перемещалось прыжками одновременно, никак не влияя на происходящее.

Она была здесь.

Но что есть "здесь"? Где "здесь"? Когда "здесь"?

— И сказал Он: Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. [И стало так.]

Голос. Голос, возникший из ниоткуда и всегда бывший здесь. Голос, полный силы и затаенной мощи. Голос, что, казалось, провозглашает истину каждым звуком, впечатывая ее в бытие, записывая в реальность.

— И сказано было: Отныне Глас Мой вознесешь, мечом придавши веса Слову.

Это не было просто репликой. Слова, возвещающие истину прошлого, оглашающие настоящее и утверждающие будущее.

Она была в смятении. Голоса. Все новые и новые. Она слышала их, ощущала их. Они были бесконечной какофонией, столь громкой, что она слышала лишь тишину. Нелогичные, неправильные, разные — они все были здесь.

Здесь.

Она не могла дать ответа, что значило "здесь", что вкладывалось в это понятие.

— Подписавший [Контракт] вне Ведения Его. Воля Его. Ярость Его. Милосердие Его. Суд Его. Врата Его. Страж Его. Ключ Его. Клеть Его.

Она не понимала. Не могла понять. Желала понять. Но знание было слишком многомерным и объемным, не желало сжиматься до простых измерений.

— Аз Глас Его, Аз Глас Познанья Причастью Воздам.

Что-то коснулось ее. И знание заполнило ее. Без слов и образов. Лишь знание. Если бы она могла описать познанное — она бы лишь сказала, что познание было очевидным. Как если бы было сказано, что прямая — это прямая, а солнце — светит.

Очевидное знание.

Но и оно было слишком переполняющим. Мир, окружение вокруг нее. Это место, "здесь", оно словно содрогнулось. Бесконечность, ставшая отрезком, и луч, свернувшийся в кольцо. Метрика изменилась, перешла в другую форму, коллапсируя, отвергая ее.

— Ступай, Исчадие Его, то Вешний Мир Явленья Твоего Желает. Взови, Аще Суда Его и Глас Его Люду ты пожелаешь.

Мгновенье — и ощущение присутствия исчезает, оставляя ее в блаженном забытье. Сон разума — эффективное лекарство.

Ragnarokkr 1.05

* * *

Сознание вернулось неожиданно. В один момент в ее разуме как будто бы включили свет. После долгой сенсорной депривации мгновенно вернувшиеся пять чувств переполнили ее мозг за какие-то жалкие миллисекунды.

Она испуганно открыла глаза, на секунду оказавшись ослепленной тем приглушенным искусственным светом, которым была освещена ее палата. Во всяком случае это место было похоже на палату.

Такой же белый незнакомый потолок... как там.

Там... ТАМ!

Воспоминания... Она не могла сказать, как много времени прошло с того момента, как она в последний раз проснулась, потому произошедшее наполнило ее голову тревожными картинами.

Герои... Герои из Протектората были в ее палате, когда она проснулась. Но почему? Почему они пришли именно к ней?

Она вспомнила фигуру, фигуру, что парила над нею. Фигура, которая казалась ей родной в своей противоестественности. Она вспомнила голос в голове. Фигура, голос... Она стала кейпом?

Но тогда... Тогда...

Эмма. София. Триггер. Отец.

Ужас объял ее. Он был каким-то совершенно иррациональным и одновременно с тем таким реальным. Стены палаты, казалось, сжимались над нею, грозясь задавить своей массой.

Кейп.

Она была кейпом. И герои знали об этом. Почему-то именно это пугало ее больше всего. Она... Она помнила, что когда-то она хотела стать героем. Мечтала летать в небе, как Александрия, или технарить, как Оружейник, или, чем черт не шутит, быть такой же сильной и универсальной, как Эйдолон, но сейчас... Сейчас она боялась. Герои... Герои, они ведь могут быть как... Эмма.

"Нет! Они же герои! Протекторат создавали для того, чтобы помогать людям сражаться со злодеями!" — она попыталась выстроить какую-то защиту от этого страха, отгородившись от него стеной из своих убеждений. И она была готова поклясться на чем угодно, что стоило ей произнести это, как на самом краю ее сознания летним ветром пронесся чей-то чарующий и легкий смех.

Тело... Тело слушалось ее. Она совершенно внезапно осознала это, избавляя себя от панического наваждения. Она аккуратно попыталась напрячь мышцы — и те отозвались болью, но она почувствовала, как ее рука сдвинулась вверх. Повторив операцию с ногами, Тейлор вполне убедилась в том, что, несмотря на то, что до "приемлемого" состояния ей еще как пешком до Луны, но чувствует она себя намного, намного лучше, чем в прошлый раз. К тому же... Глаз. Она чувствовала свой глаз. Тот все еще был закрыт повязкой, но она ощущала его. Но тогда... Ее вылечили? Панацея ее вылечила?

Почему? Потому что она — кейп?

Она не знала ответ. И не очень хотела знать. Но она продолжала обдумывать эту мысль снова и снова. Было у Тейлор такое чувство, что остановись она хоть на секунду, прерви она цепочку мыслей, как с ней что-то произойдет. Произойдет что-то... нехорошее.

Но планы Тейлор были нарушены шипением открывающейся двери. Собственно, звук шипения и привлек внимание Эберт. С некоторым усилием повернув голову ко входу, она заметила приличных размеров стальную плиту, что сейчас весьма споро поднималась, открывая силуэт в белом балахоне. Все еще расфокусированное зрение не позволяло ей сконцентрироваться на вошедшей, но красные пятна на балахоне позволяли сделать предположения о вошедшей в палату гостье

Панацея.

Героиня. Член "Новой Волны". Одна из самых известных кейпов на планете, лучший кейп-медик. "Чудо Броктон Бей". Почетный гражданин и многое-многое другое. Страницы описания из "Паравики", в которой Тейлор могла зависать часами, изучая всю доступную информацию о кейпах.

И сейчас эта девушка была перед ней. Героиня, знаменитость, надежда всего земного шара, она воплощала все то, чего Тейлор была лишена. Признание, семья, друзья, возможность находиться в обществе других людей...

Мэдисон.

Тейлор почувствовала, как по ее телу пробежала волна судороги.

Мэдисон. Мэдисон. Мэдисон.

Она словно наяву видела, как Панацея сбрасывает свой капюшон, под которым оказывается лицо Клементс. Это... было так реально, что... Что она почти поверила.

"Нет! Бред, вздор! Панацея — не Эмма! Она герой!" — голос ее разума пытался утихомирить бунтующее сердце и эмоции, что сейчас властвовали над нею. Но этот голос был слишком тихим для этой бурлящей смеси страха и воспоминаний и потому оставался неуслышанным.

Меж тем кейп-медик, заметив, что пациентка пришла в себя, аккуратно, не совершая резких движений, подошла к Тейлор со стороны зрячего глаза и наклонилась, чтобы получше оглядеть Эберт.

Тейлор же в этот момент находилась на грани между потерей сознания и состоянием кататонического ужаса, который, казалось, парализовал каждую клеточку ее бренного тела. Белый цвет и красные кресты... Символы мира и помощи — они не казались ей таковыми. Для нее это были знаки опасности. Опасности и страха. Так она воспринимала это, так она ощущала это, пускай голос разума твердил, что опасаться чего-либо глупо.

— Мисс Эберт, вы слышите меня? — спросила наконец Панацея, заканчивая поверхностный анализ.

Она не могла добиться многого без прямого контакта с кожей пациента, но ее личный моральный кодекс не позволял ей исцелять незнакомцев без соответствующего на то разрешения. Впрочем, о чем-то подобном ей твердил мистер Чамберс, когда она впервые встретилась с ним и обсуждала ее геройскую карьеру. В любом случае, она была достаточно наблюдательна, чтобы в большинстве случаев подмечать состояние пациентов "на глазок". Так же было и с Эберт. Та снова находилась в каком-то предшоковом состоянии, так что Панацея была несколько не уверена в том, что та ее полностью понимает.

— Д-да... — смогла хрипло выдавить из себя Тейлор, потратив на эту реплику гораздо больше сил, чем могло бы показаться со стороны. Здесь была и невероятная сухость в горле, и состояние паники, которое ей на мгновение удалось задавить титаническим усилием воли, чтобы оно вернулось в утроенном виде в следующий момент.

Панацея позволила себе слабую, незаметную под шарфом улыбку. Для нее все стало чуть проще. Она не могла, не хотела работать с мозгом, а потому тем более нервировала ее неизвестность в плане восприятия реальности ее пациенткой.

— Могу я исцелить вас? — протянула она руку, готовясь коснуться руки Эберт. Безусловно, она уже провела два сеанса с ней, первый — еще в "Святом Брутусе", а второй — уже по приезду в Центральную Броктонскую, но оба раза ситуация требовала ее вмешательства ради того, чтобы сохранить пациентке жизнь. Сейчас же... требовалось соблюсти формальность.

Исцеление.

Исцеление.

Эти слова словно бы врезались в ее череп, оказались выжжены на самих костях ее черепной коробки. Панацея предлагала ей исцеление. Здоровье, нормальную жизнь. Возможности. Но...

— Я...

...Но внутри нее кто-то словно дернул стоп-кран. Она словно бы натолкнулась на невидимую стену, обойти которую не было возможности. Слова, которые она хотела произнести, согласие, которое она должна была дать, все это... замерло, остановленное силой, которой Тейлор прежде в себе не ощущала.

Это... Она не могла описать это ощущение. Это не был барьер или граница. Но... Это словно бы... Словно бы... Ассоциация внутри нее обрывалась пустым концом.

— Нет... Простите... — прошептала Тейлор, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, а всю ее трясет от страха.

Рука Панацеи замерла буквально в нескольких миллиметрах от ее кожи.

— Что? — немного растерянно спросила Панацея, до которой не до конца дошел смысл сказанного.

— Н-нет... Не трогайте меня... Прошу вас... — прохрипела девушка, срываясь на сиплый шепот.

— Н-но как же... лечение? — попробовала изменить мнение пациентки Панацея.

— Я... Я справлюсь. П-пожалуйста, н-не касайтесь меня!

Панацея еще раз взглянула на Эберт. И поразилась. В глазах девушки она видела чистые и незамутненные ужас и отчаяние. И этот страх был направлен на нее. Точнее, не на нее, а на то, что она могла сделать. Того, что она могла коснуться ее, помочь ей. Она видела многое, но с подобным сталкивалась впервые.

— Х-хорошо. Я не стану ничего делать, — голос Панацеи предательски сбился, но она сумела с собой совладать. Она медленно, так чтобы Эберт могла следить за движениями ее рук, отвела их от нее и отошла на несколько шагов. — Я предупрежу докторов, чтобы они подготовили курс леч... — Панацея не успела закончить фразу, прежде чем была перебита полухрипом-полувскриком Эберт.

— Нет! — это все что смогла выдавить из себя Тейлор, устрашенная возможностью встречи с... людьми.

Панацея... Она боялась ее. Она могла признаться себе. Но она могла контролировать свой страх. Недолго, но достаточно, чтобы создавать хоть какую-то видимость... нормальной беседы. Но стоило ей услышать про то, что ей придется встретиться с большим количеством людей, как внутри нее что-то запротестовало. Что-то, что она не желала трогать и тревожить. Что-то болезненное.

— Но в таком случае тебе не выздороветь... — решила попробовать привнести здравого смысла в дискуссию Панацея.

Выздороветь.

Ей нужно исцелиться.

И море всколыхнулось...

Дитя, что желает Исцеления?

Голос. Она вновь услышала голос. Но в этот раз голос, услышанный ею, не был похож на другие. Он принадлежал женщине. Этот Голос... Он словно обволакивал её разум теплом, одним только своим звучанием, словно материнские объятия, что сомкнулись на ее разуме. Сомкнулись, чтобы разомкнуться в тот момент, когда голос перестал звучать.

Тейлор захотелось кричать. Этот краткий миг, эти слова — они словно на секунду вернули ей что-то... давно забытое и потерянное. Что-то, что она хотела бы ощутить вновь.

Но голос разума заставлял ее думать о словах сказанных Голосом.

Она не знала, сошла ли она с ума, или это ей мерещится. Но Голос был вполне очевиден. А еще она ощущала... Присутствие.

Словно кто-то, кто стоит за дверью, легонько постучал по ней, обозначив желание войти.

Не желание — возможность, предложение?

Она желала Исцеления. Она хотела избавиться от боли, заставить ту исчезнуть, испариться, возвращая ей хотя бы часть ее самой, ту часть, которая не была потеряна в... тот день.