Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 4. Иезуиты и монахи

Будем довольны своим положением,

Будем на сквайра взирать с уважением.

(Строки из Рождественских повестей Ч. Диккенса. — Aspar).

Но хотя он стремился сделать (так сказать) окостеневшей социальную иерархию в целом, у него было мало угрызений совести в отношении перемещений отдельных лиц, как пешек на шахматной доске. После подчинения Одавара Ходзё в 1590 г. Хидэёси был бесспорным господином Японии от пролива Цугару до оконечности Танегасимы, и первым правителем за пятьсот лет, чей приказ имел силу закона по всей стране. Фроиш утверждает, что он использовал три основных метода, чтобы укрепить свою власть в стране, которые можно вкратце изложить в этом месте (21).

Первым из них была его политика периодического перераспределения феодальных владений, призванная обеспечить сохранение его стратегического господства. Нобунага делал то же самое в меньшем масштабе; но ни он, ни сёгуны Асикага никогда не обладали такой эффективной властью на столь обширной территории и, следовательно, не могли сделать это с такой же тщательностью. Фроиш отмечает, что эти меры не доставили Хидэёси никаких проблем. Он просто обнародовал краткий эдикт со списком изменений феодальных владений, в котором указывалось, что в определенный день даймё А должен обменяться владениями с даймё В, тогда как даймё С будет лишен своего удела и сослан, и так далее. Однажды двадцать три фьефа за один день перешли из рук в руки. Эти изменения или лишения владений касались не только даймё и их семей, но также их слуг и самураев, каждый из которых должен был собрать вещи и уйти с тем, что мог унести с собой, не говоря ни слова, и, если они не поторопятся, то те, кто придут с новым даймё, с такой же вероятностью присвоят их имущество и оставят их вообще ни с чем. Сколь бы неравноценным ни был обмен, даймё не только не должны были проявлять каких-либо признаков недовольства, но и преподнести диктатору дорогой подарок в благодарность за выгоду.

Таким образом, манипулируя даймё и самураями, Хидэёси мог разместить тех, кому он доверял, в стратегических центрах вокруг столицы и в других местах или сместить давних территориальных владетелей, чтобы освободить место для собственных креатур, таких, как даймё-христиане, Кониси Юкинага и Курода Ёсуи, которых он возвысил из безвестности. Таким образом, местные связи были разорваны, и потенциальные центры недовольства могли быть безболезненно очищены либо таким методом, или путем размещения взаимно враждебных даймё, таких как Кониси и Като Киёмаса, в соседних феодах, чтобы следить друг за другом. Фроиш утверждает далее, что (вопреки утверждениям профессора Мёрдока) Хидэёси использовал в больших масштабах любимый прием Вильгельма Завоевателя для ослабления своих вассалов, а именно, предоставлял даймё различные участки земли в разных частях страны, тем самым предотвращая образование слишком большого количества территориально однородных феодальных владений. Наконец, при проведении этих периодических перераспределений земли Хидэёси был склонен выделять особо ценные участки или территории для своего собственного использования. Таким образом, он приобрел частные владения, приносившие ему годовой доход в размере более двух миллионов золотом, что кажется невероятным для японского сеньора, как заметил Гашпар Коэльо. Современный историк Такекоши оценивает доход Хидэёси от его частной земельной собственности в размере чуть более двух миллионов коку риса (вероятно, именно это имел в виду Коэльо), что составляло, по-видимому, примерно восьмую часть от общего урожая этой зерновой культуры.

Одним из неблагоприятных результатов этих периодических массовых миграций самураев стал распад их семей и, как следствие, распространенность разводов. Валиньяно, писавший в 1592 г., объясняет, что, хотя все самураи должны были следовать за своим сюзереном в его новый феод или в изгнание, в зависимости от обстоятельств, лишь очень немногие хотели взять с собой жен, да и подавляющее большинство женщин не хотели покидать родные края. Поскольку каждый самурай был обязан по закону жить с женщиной и не мог вести холостяцкую жизнь, оба супруга разводились и вступали в повторный брак с предельной легкостью, хотя отец-визитатор не объясняет, что происходило с детьми от первого брака. Очевидно, что, по крайней мере, в период Кёйтэ самураи просто менялись женами, когда их даймё обменивались феодальными владениями, но это легкомысленное отношение к супружеским обетам, естественно, не находило одобрения у тех, кто был воспитан на принципах Тридентского собора (Тридентский собор — XIX Вселенский собор католической церкви, проходивший с 1545 по 1563 гг. в городе Тренте (Триденте) в северной Италии, считавшийся отправной точкой Контрреформации. — Aspar).

Валиньяно писал, что нежелание Церкви давать разрешение на развод или признавать законность нового брака в таких случаях было одним из величайших препятствий на пути обращения буси в христианство. Помимо этого, добавил он, японцы, хоть убей, не могут понять христианское учение о том, что один муж всегда должен жить с одной женой, в горе и в радости; поскольку они считали совершенно неразумным ожидать, что человек останется связанным на всю жизнь узами брака с дурным или невыносимым супругом/супругой. Поэтому он настаивал на том, чтобы генерал ордена иезуитов в Риме добился некоторого временного ослабления церковных постановлений Тридентского собора о законном браке, но я не знаю, получил ли он какой-либо удовлетворительный ответ, за исключением нескольких незначительных моментов, таких, как отмена положения о том, что церемония бракосочетания должна проводиться приходским священником в присутствии свидетелей (22).

Вторым средством Хидэёси для увеличения собственной власти за счет своих вассалов было накопление богатства всеми возможными способами. И здесь его политика не была сама по себе новой; но он проводил ее более всеобъемлюще и тщательнее, чем его предшественники, и изобретал новые предлоги для достижения своих целей. Все даймё дважды в год (1 января и 1 августа) должны были преподносить ему дорогие подарки, предпочтительно серебряные и золотые монеты или слитки. Подобные подарки ожидались всякий раз, когда даймё менял свой феод, независимо от того, выигрывал ли он от обмена или нет. Конфискации и внешняя торговля оказались еще одним полезным источником дохода, хотя Хидэёси никогда не проявлял склонности резать курицу, которая несла золотые яйца, облагая чрезмерными налогами португальских торговцев. На самом деле, его политика была свободной и просвещенной, направленной на их поощрение, что, по крайней мере, некоторые из них честно признавали.

Если Хидэёси и был одержим жаждой накопления богатств, он, конечно же, не скупясь, их расходовал, о чем свидетельствуют его расточительные развлечения, такие как гигантское церемониальное чаепитие в Китано (1587 г.) и любование цветами в храме Самбо (1598 г.), не говоря уже о великолепных сооружениях, которые он построил в Осаке, Киото и Фусими. Осака обязана своим возвышением в качестве одного из крупнейших коммерческих центров Дальнего Востока целиком ему, и она — более долговечный памятник его мании величия, чем исчезнувшая красота Юракудаи или Дворца удовольствий и дворца Момояма. Он также щедро раздавал золотые и серебряные монеты достойным самураям, напоминая в этом отношении скорее своего предшественника, великодушного Нобунагу, чем преемника, скупого Иэясу. Упоминание о грандиозных строительных проектах Хидэёси подводит меня к третьей и последней из его мер по достижению власти и популярности, — его воздействию на народное воображение демонстрацией роскоши, помпезности и церемоний.

Его действия в этом отношении включают возведение Дайбуцу (большая бронзовая статуя Будды. — Aspar) в Киото. Иезуиты подчеркивают, что у него не было симпатий к буддизму; и действительно, Валиньяно считал, что Хидэёси сделал больше для того, чтобы подорвать политическую власть буддийской церкви, чем Нобунага. Но он знал, что такой шаг будет популярен среди широких народных масс, и так оно и оказалось. Он также умудрился убить одним выстрелов двух зайцев, превратив сооружение статуи в предлог для конфискации всего оружия у тех, кто не принадлежал к сословию самураев, для перековки его не на орала, а на заклепки и болты, что, как он заверил наивных владельцев, принесет им счастье как на том свете, так и на этом.

Другим хитроумным и популярным шагом в этом направлении было его отношение к тэнно, чей двор, доход и внешнее положение он улучшил и обогатил в масштабах, о которых не мечтали со времен золотых дней Гэндзи-Моногатари. Куге, или придворная знать, также получила свою долю от процветания императорского двора, и, следовательно, испытывала расположение к Хидэёси, который также получил честь и выгоду от щедрой раздачи (как всегда) желанных придворных титулов среди выскочек-даймё. Благодарный император был вынужден нанести в 1588 г. церемониальный визит Хидэёси, который щедро развлекал его в течение пяти дней, после чего вернулся в свой собственный дворец, оставив Хидэёси сеньором и обладателем всей Японии, со всеми богатствами и ресурсами, которые он мог извлечь из нее, и с великой репутацией и славой у людей, тогда как у бедного тэнно оставалась только тень имени, как до сих пор, с раздражением отмечал иезуитский вице-провинциал (23).

У меня нет возможности подробно описывать здесь другие новшества Хидэёси, такие как строительство тюрем, или следить за превратностями той злополучной авантюры, к которой привела его растущая мания величия, печальной истории о Чосен Сейбацу или экспедиции в Корею. Не считая этого непростительного и расточительного предприятия, меры Тайко Хидэёси были в основном благотворными и полезными для нации в целом. Повышение общего уровня жизни очевидно из писем иезуитов, а также постепенного распространения богатства и культуры по всей стране. Этот процесс предположительно был ускорен из-за частых переводов даймё и их самураев из одного феода в другой, так как культура района Киото тем самым распространялась в отдаленные районы империи, которые в ранние периоды Нара и Хэйан почти не были затронуты высоким культурным уровнем столицы. Щедрое, пусть даже, по общему признанию, несколько некритическое покровительство регента искусствам также способствовало расцвету школы живописи Кано с ее расписными ширмами, и единственным положительным результатом расточительной корейской экспедиции стало внедрение новых и улучшенных методов изготовления фарфора с помощью пленных корейских гончаров.

Что касается христианства, то из переписки иезуитов ясно, что Хидэёси закрывал глаза не только на их присутствие на Кюсю, несмотря на условия изданного им указа об изгнании, но и на пылкую пропаганду христианской веры Кониси методами, которые порой опасно приближались к тем, которые были якобы причиной уничтожения Такаямы Юкона. Валиньяно в своих Obediencias 1592 г. официально заявил, что Хидэёси в целом сделал больше для укрепления христианства, чем для его подавления, поскольку его указ об изгнании был с лихвой компенсирован тем, что он поставил буддийскую церковь на место и поддерживал христианских даймё. Мотивы, которыми он руководствовался в этой политике терпимости, несомненно, носили несколько смешанный характер, но то, что его путеводной звездой была мамона, а не Бог, ясно не только из того, что было изложено в предыдущей главе, но и из более подробного рассмотрения его отношения к городу и купцам Нагасаки (24).

Напомним, что после непродолжительной оккупации Нагасаки кланом Симадзу из Сацумы в 1586 г., Хидэёси захватил город во время своей кампании на Кюсю в 1587 г.; но муниципальная власть осталась в руках избиравшихся на месте старейшин, которые, по сути, были кандидатами иезуитов. Периодически наведывавшиеся в город уполномоченные Хидэёси (бугё и дайкан), по-видимому, ограничивали свою деятельность покупкой для своего хозяина большей части лучших шелков в грузе, ежегодно доставляемом Большим кораблем из Макао, — бизнес, в котором, как отмечалось, иезуиты были также тесно заинтересованы. Нагасаки по-прежнему оставался фактически португальской территорией, и на этот факт Хидэёси указал доминиканский монах Хуан Кобо и его недовольные испанские компаньоны в 1592 г., — по крайней мере, так утверждали иезуиты. Отец Фроиш, который, в конце концов, располагал возможностями знать о происходивших событиях, далее уверяет своих читателей, что испанцы утверждали, что противодействие их португальских подданных в Макао и Нагасаки было главной причиной, почему испанские торговые суда до сих пор не приходили в Японию. Услышав это, Хидэёси впал в одну из своих настоящих или притворных вспышек гнева и отправил уполномоченных в Нагасаки с приказом передать португальцам, чтобы они перестали вести себя так, словно они захватили город силой оружия, и немедленно разурщили все местные церкви и духовные учреждения, отправив древесину в его полевую ставку в Нагое в Хизене. Бугё Теразава Хиротака было поручено расследовать жалобы обманутого перуанского купца де Солиса и других на португальцев (август 1592 г.).

Все выглядело очень грозно, но, как и в случае с эдиктом 1587 г., в конце концов закончилось ничем. Одна церковь и несколько домов были снесены, но Теразава принял довольно скромный дар в размере двадцати пяти дукатов, чтобы пощадить остальные, что указывает на то, что Хидэёси вряд ли был настроен серьезно. Теразава и его коллега дайкан Мураяма Тоан сообщили, что испанцы оклеветали португальцев; и поскольку Хидэёси был озабочен, главным образом, неудачами корейской экспедиции, все дело прекратилось так же внезапно, как и возникло. Иезуитов снова оставили в мире и покое, хотя они лишились одной из своих церквей по милости филиппинских эмиссаров, как печально заметил Фроиш.

Очевидно, Хидэёси был удовлетворен тем, что внушил иностранной общине суть их обязанностей на японской земле и не собирался доводить дело до крайностей. Год спустя он дал официальное разрешение нескольким иезуитам остаться на постоянное жительство в Нагасаки с явной целью оказания содействия в португальско-японских коммерческих переговорах, связанных с продажей груза Большого корабля. Даже история с галеоном Сан-Фелипе не поколебала его уверенности в своем переводчике, отце Жуане Родригеше, который был с ним, когда он умер, и который написал, что сожалеет о том, что человек, обладавший столь несомненным гением, обречен на адское пламя (25).

Валиньяно, писавший свой ежегодный доклад в октябре 1599 г., через год после смерти Хидэёси, не скрывал своего восхищения истинно государственной мудростью, которую тот проявил, обеспечив бесспорное наследование своему малолетнему сыну Хидэёри. Он описывает, как Хидэёси доверил властные полномочия совету из пяти министров (тайро), а именно, ведущим даймё Токугава Иэясу, Маэда Тошиие, Мори Терумото, Укита Хидеиэ и Уэсуги Кагекацу, первый из которых был назначен главой совета. Для контроля этих территориальных магнатов он назначил пятерых уполномоченных (бугё), а именно его собственных доверенных лиц: Исиду Касусиге (Мицунари), Асано Нагамасу, Масуду Нагамори, Нагацуку Масайе и Маеду Генни Хоина, укрепив их связь с министрами в правительстве торжественными клятвами, брачными союзами и разумным распределением почестей и денег. В соответствии с последней волей Тайко Хидэёси также были отозваны из Кореи экспедиционные силы. Хотя среди возвращающихся даймё формировались соперничающие клики, до сих пор не было никаких столкновений, и некоторые возникшие на ранней стадии разногласия между Иэясу, с одной стороны, и Исидой и Кониси, с другой, были улажены к удовлетворению обеих сторон.