Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 5. Христианская культура и миссионерская жизнь

Хотя братья не пользовались такими привилегиями, как падре, Валиньяно и его преемники подчеркивали важность того, чтобы европейские священники обращались со старшими японскими братьями с крайним уважением, тем самым в некоторой степени компенсируя естественное разочарование последних из-за того, что их до сих пор не рукополагали в священники. Туземные братья имели право навещать свои семьи и переписываться со своими друзьями (кроме женщин). Им также, кажется, иногда позволяли предаваться своей национальной любви к горячей ванне. Европейского падре, путешествующего по внутренним территориям, неизменно сопровождал японский ируман, что дает еще одно указание на то, в какой степени орден полагался на местный элемент в Японии. Тем не менее, Валиньяно написал в Макао в 1599 г., умоляя прислать к нему без промедления нескольких европейских светских коадъюторов (братьев-мирян), поскольку в стране имелись некоторые административные должности, которые не могли быть удовлетворительно заполнены японцами и для которых необходим европейский персонал.

Аквавива наконец постановил (в первый день нового 1610 г.), что несколько японских братьев могут быть посвящены в духовный сан через нечастые промежутки времени, хотя бы для того, чтобы остальные не стали разочарованными. Он добавил, что их следует отбирать из лиц в возрасте около сорока лет, и оговорил, что они не должны ездить в Макао для завершения учебы. Возможно, он считал, что космополитический характер колонии зародит у них опасные мысли. В любом случае, массовый исход 1614 г. сделал это условие бессмысленным. Несмотря на их трудности и откровенную предвзятость падре Жуана Родригеша Тгуззу, история японской миссии достаточно ясно показала, что Валиньяно был прав, когда в 1583 г. написал, что она никогда не сможет обрести прочную основу, если в ее состав не будет принято все большее количество туземных братьев, поскольку они являются главными исполнителями этой работы, как в отношении языка, так и по другим причинам (16).

Термин додзюку, в искаженном португальском произношении обычно звучавший как догико, означает компаньоны или живущие под одной крышей. Иезуиты переняли его у буддистов и применили к их мирянам-прислужникам. Их обязанности четко изложены в отчете Валиньяно от 1592 г.

В Японии слово догико используется для обозначения класса мужчин, молодых или старых, которые бреют головы и отрекаются от мира, поступая на службу к Церкви. Некоторые учатся, чтобы со временем стать монахами и священнослужителями, в то время как другие выполняют различные работы по дому, которые в Японии не может выполнить никто, кроме как этого рода неофитов, например, должность ризничего, слуги при церемонии чаною, посыльного, помощника на мессе или на панихиде, при крещении и других подобных церковных таинствах, а также сопровождении священников. Те из них, кто к этому способен, также помогают при обучении катехизису, проповеди и обращении христиан. Этих догико уважают в Японии и считают церковниками, и они носят рясы, отличные от тех, что носят падре и братья. Всем известно, что они на самом деле не являются особами духовного сана, но либо полны решимости стать таковыми, либо помогают священникам в их служении. Некоторые из них занимаются изучением латыни, например, те, кто учится в семинариях, и наши братья вербуются из их класса. Остальные распределены по другим домам и резиденциям и заняты вышеупомянутыми обязанностями. Общее количество этих догико в Японии в настоящее время составляет сто восемьдесят, и если мы добавим к ним других слуг и помощников, которые распределены по разным домам на службе Церкви, мы получим в общей сложности более шестисот семидесяти человек, включая священников и братьев, которые в настоящее время содержатся за счет ордена в Японии.

Важность додзюку в иезуитской организации очевидна из следующих статистических данных. В 1582 г. в стране их насчитывалось около сотни; десять лет спустя их стало сто восемьдесят; а в феврале 1604 г. это число увеличилось до двухсот шестидесяти из общего числа девятисот человек, которых орден содержал в Японии. В дополнение к профессиям, перечисленным Валиньяно в 1592 г., большинство художников, печатников и граверов, работавших в иезуитской миссии в период Кэйтё, были додзюку. В соответствии с политикой, разработанной Валиньяно в 1582 г. и подтвержденной постановлениями 1592 и 1612 гг., додзюку набирались почти исключительно из сыновей знати и самураев, а дети торговцев или земледельцев принимались в их число лишь в редких случаях. Иезуиты надеялись таким образом поддержать социальный престиж ордена и гарантировать, что его туземные члены не будут окружены презрением со стороны их соотечественников как выходцы из низших социальных слоев общества, что вполне могло случиться с местным духовенством в Индии.

Излишне говорить, что додзюку находились под строгим надзором своих духовных отцов, хотя были сделаны некоторые уступки японским стандартам поведения. Так, Валиньяно утверждал, что они, несомненно, массово дезертируют, если им не разрешат жить в домах, построенных в японском стиле, и если во всех иезуитских заведениях не будут соблюдаться японские стандарты чистоты. Определенное количество додзюку было выделено каждому падре, который следил за их духовным благочестием и религиозным образованием, хотя им обычно не разрешалось исповедоваться священнику, к которому они были прикреплены. Каждое утро они посвящали полчаса молитве, и каждый вечер — проверке совести. Они должны были исповедоваться раз в месяц и могли причащаться по усмотрению своего духовника.

Особое внимание уделялось додзюку — проповедникам и учителям катехизиса, получавшим особые милости. Они носили длинные черные сутаны, и некоторым из них разрешалось есть за общим столом с падре. Это, несомненно, была ценная уступка, поскольку обычный рацион додзюку был не таким существенным, как у их духовных отцов. Обычно он ограничивался рисом, ширу и гарниром из овощей, за исключением праздничных дней, когда им давали что-то дополнительное. В небольших иезуитских заведениях, где было бы неудобно готовить три разных вида риса, — то есть рис высшего качества для падре и братьев, второго сорта для додзюку и третьего сорта для домашней прислуги, — было оговорено, что додзюку могли есть рис того же качества, что и их настоятели.

Когда додзюку болели, падре предписывалось относиться к ним с любовью и заботой, но не баловать их, давая им кур и домашнюю птицу (которых давали больным европейским иезуитам в таких случаях), а только блюда местной японской кухни. К додзюку, состарившимся на службе Церкви, также следовало относиться с особой заботой и вниманием, хотя ни один додзюку не мог быть принят или уволен со службы ордена без разрешения провинциала. Эти слуги-миряне обычно спали вместе в большом дормитории; но в резиденциях каждому юноше отводилась отдельная келья. В соответствии с правилом иезуитов, сёдзи, или раздвижная дверь их келий, всегда должна была оставаться приоткрытой; нарушение этого правила каралось лишением привилегии иметь собственную келью. Ни при каких обстоятельствах додзюку не мог спать в одной комнате с падре или братом.

Додзюку должны были относиться к падре и, в меньшей степени, к братьям с величайшим уважением и почтительностью. Так, во время разговора со своим начальством они должны были снимать свой головной убор, за исключением некоторых старых и пользовавшихся особой благосклонностью учителей катехизиса, которым разрешалось не снимать шляпу. Когда додзюку разговаривал с падре на улице, он должен был снять сандалии и говорить в смиренной позе, положив руки на колени. Этот обычай и другие правила и нормы поведения додзюку по отношению к падре, очевидно, были заимствованы из соответствующей процедуры среди бонз секты дзэн, где дзиша или храмовые служители занимали положение, аналогичное положению иезуитских додзюку. Хронист Антонио Бокарро, писавший в 1635 г., утверждает, что это преувеличенное уважение, которое священники-иезуиты требовали от своих новообращенных, было одним из подвергавшихся наиболее жесткой критике аспектов их поведения, когда христианство было окончательно запрещено в 1614 г. Это определенно подразумевалось в антихристианском мемориале Хасэгавы Сахиойе от 1613 г., когда он критиковал миссионеров за то, что они насаждали повиновение себе как нечто более важное, чем верность феодалу и светским властям.

Первоначально предполагалось, что додзюку будут поставлять новобранцев для местного духовенства, а также для Общества Иисуса, но на практике эта схема в значительной степени не сработала. В Японии не хватало учителей, чтобы укомплектовать учебные семинарии в необходимом масштабе, и большинство додзюку неизбежно автоматически переходило в сам орден. Недовольные додзюку проявляли удручающую тенденцию переходить в менее требовательные нищенствующие ордена, как жаловался провинциал Карвалью в 1617 г.

Первые два японских священника-иезуита были рукоположены в сан в 1601 г., а первый представитель местного белого духовенства — три года спустя. К 1606 г. в Нагасаки было три японца, служивших приходскими священниками. Таковы были в этом году, когда Валиньяно умер в Макао, медленные и скудные результаты его прежних грандиозных амбиций. Шесть лет спустя в Японии насчитывалось всего десять представителей местного духовенства, половина из которых были рукоположенными священниками, а остальные пять состояли во второстепенных духовных орденах. Епископ Серкейра по-прежнему сохранял оптимизм на будущее и верил, что семинария в Нагасаки медленно, но верно обеспечит христианскую общину Японии пастырями из их собственного народа. Изгнание иезуитов и окончательный запрет христианства в 1614 г. резко прервали любое подобное развитие событий, возможность которого всегда казалась сомнительной.

Серкейра был удовлетворен поведением своего туземного духовенства и заявил, что японцы в целом высоко ценят честь, которой удостоились их соотечественники, посвященные в духовный сан. Все эти приходские священники были воспитаны орденом как додзюку, и, должно быть, было самым жестоким ударом из всех, когда они официально отреклись от иезуитского преемника епископа Серкейры и перешли на сторону враждебных доминиканцев и францисканцев во время нагасакского раскола 1614 г. Вся предусмотрительность Валиньяно и вся бдительная забота Серкейры, таким образом, закончились позорной развязкой трагикомедии (17).

Внутренний штат иезуитов в Японии состоял как из свободных, так и подневольных слуг, большинство из которых были японцами, в то время как среди рабов были негры, индейцы, малайцы и представители других азиатских и африканских народов. Регламент 1612 г. предусматривал, что с беглыми рабами или слугами, которые искали убежища у иезуитов от своих хозяев, следует обращаться милосердно, но при этом позаботиться о том, чтобы не потерять дружбу хозяина, помогая его слуге. Говорилось, что лучший выход в этих обстоятельствах состоял в том, чтобы избавиться от нежеланного беженца и попросить какого-нибудь местного христианина договориться о мировом соглашении между хозяином и рабом.

В том же Регламенте подчеркивалась важность того, чтобы не подвергать сомнению законность пленения рабов, принадлежащих христианским владельцам, поскольку последние категорически возражали против любого вмешательства иезуитов в то, что они считали чисто домашним делом. Одной из трудностей Валиньяно в этом отношении была проблема статуса многочисленных корейских рабов, захваченных в результате несправедливой войны Хидэёси на полуострове в 1592-1598 гг. В целом отношение иезуитов к этим угнетенным классам в Японии определенно было на стороне имущих в противовес неимущим. Это резко контрастирует с их более либеральной политикой в Бразилии, где они выступали против порабощения индейцев всеми доступными им средствами. Даже их осуждение владения португальцами японскими и китайскими рабами было вызвано не столько бескорыстными мотивами, сколько осознанием того, что эта практика не нравилась двум правительствам великих дальневосточных империй и препятствовала прогрессу христианства (18).

Сделав, таким образом, краткий обзор организации воинствующей Церкви в Японии, давайте рассмотрим ее мировоззрение и влияние. После того, как был принят принцип японизации (хотя и с опасениями некоторых членов Компании), иезуиты не жалели ни хлопот, ни усилий, чтобы приспособиться к японскому образу жизни. Они были готовы в любое время принимать посетителей любого пола, и Валиньяно настаивал на том, чтобы они играли роль идеальных хозяев, даже когда им втайне было скучно или они были физически истощены. Их строгое соблюдение местного общественного этикета, их принятие модного увлечения чаною — все это было сделано с продуманным намерением завоевать дружеское доверие японцев, как необходимое предварительное условие их окончательного обращения в христианство. То, что их тактика в этом отношении была в основе своей разумной, продемонстрировали многие даймё, известные своим эстетическим вкусом и высокой культурой (Отомо Сорин, Гамо Удзисато и Такаяма Юкон).

Возможно, более сомнительным было их относительное пренебрежение к бедным классам в стремлении привлечь могущественных и влиятельных. Для японцев прием в орден фактически зависел от их благородного происхождения. В Регламенте 1612 года прямо указывалось, что не нужно уделять особого внимания обращению крестьян, поскольку они были слишком зависимы от местных даймё и могут отречься от веры, когда им прикажут сделать это их феодальные сюзерены. Это тем более удивительно, поскольку этот приказ был отдан в то время, когда обращение даймё стало практически невозможным, а обращение самураев — чрезвычайно трудным из-за все более растущей враждебности Токугавы Иэясу к христианству. В любом случае, за исключением Нагасаки, где проживало почти исключительно христианское население, большинство новообращенных были земледельцами или крестьянами.

Ранняя склонность иезуитов к разрушению храмов и сожжению идолов в конечном итоге принесла им больше вреда, чем пользы. Очевидно, они сами осознали это, поскольку Регламент 1612 года в этом пункте гораздо более умеренный и осторожный, чем общее поведение иезуитов, отраженное в иконоборческой деятельности их ревностных новообращенных до антихристианского указа Хидэёси в 1587 г. Отныне даже во владениях христианских даймё не разрешался агрессивный прозелитизм или поджоги храмов. Миссионерам предписывалось вести себя осторожно и смиренно, как Агаг. Буддийские храмы нельзя было сразу разрушать, а постепенно превращать в христианские церкви или светские жилища. Это знаменует собой резкий поворот от таких действий, как сожжение Вилелой местного храма в Нагасаки, чтобы освободить место для христианской церкви в 1569 году. Язычников-вассалов христианских даймё следовало обращать посредством убеждения, а не силой — заметный отход от насильственного обращения в христианство Акаси, феодального владения Такаяма Юкона в 1582 г.

Следовало проявлять большую осторожность, чтобы не провоцировать даймё-язычников ведением навязчивой религиозной пропаганды, процессиями, похоронами или церемониями в их вотчинах. Даже в христианских феодальных владениях священникам запрещалось воздвигать кресты без разрешения местного настоятеля. В то время (1612 г.) новообращенных обычно интенсивно обучали катехизису в течение недели перед совершением над ними обряда крещения. Наконец (и это очень важно) в Регламенте 1612 г. прямо сказано, что Евангелие следует проповедовать таким образом, чтобы не вводить вместе с ним европейские нравы и обычаи. Напротив, японские нравы нельзя было пытаться переделать, за исключением тех случаев, когда они находились в прямом противоречии с христианской моралью. Как и в случае с ранней церковью во времена Римской империи, католическая церковь в Японии постепенно ввела празднование дней христианских святых, чтобы заменить дни популярных буддийских и синтоистских праздников. Одним из самых значительных из этих изменений стал праздник Богоматери Заступницы, который епископ Серкейра ввел в начале местного лунного года, чтобы составить конкуренцию этому величайшему из всех японских празднеств (19).