Вход и выход. Эпизод 1

— Что это было? — спросил Корский, присаживаясь на землю рядом со своим новым знакомым, привалившись спиной к сосне.

— Ты про вход в наш мир? — Гигант вопросительно поднял бровь.

— Я про всё, — Иван устало опустил голову.

— Долгая история, — незнакомец вздохнул. — За пять минут не рассказать.

— Кстати, как тебя зовут?

— Илиа, — ответил гигант. — А тебя?

— Иван, — Корский протянул руку.

Илиа ответил на рукопожатие так сильно, что у Ивана затрещали косточки на руке.

— Странное у тебя имя. А можно, я буду называть тебя Ильёй? — выдернув ладонь из крепкой руки паралитика спросил Иван.

— Можно, — Илиа тряхнул головой. — Тебе всё можно. Ты же спас меня.

— Кто тебя так искалечил? — Иван кивнул в сторону безвольно лежащих на подстилке из сухой листвы ног гиганта. — Волки?

— Нет. Я как в детстве с лошади упал, ног не чувствую.

— Ясно, — Корский понимающе кивнул головой. — Хребтину, значит, сломал. В бане-то тебе можно париться?

— Не знаю, — Илиа пожал плечами. — Никогда в ба-не не парился. И не знаю, что это такое.

— Узнаешь! — Иван поднялся на ноги. — Ползи за мной.

И Корский направился к бане. Парализованный громила пополз за ним.

Стоит Илье отдать должное: он быстро передвигался и без ног, работая только руками, которые у него были невероятно сильными. И хотя Корский предлагал ему свою помощь, тот наотрез от неё отказался. Он без посторонней помощи заполз в баню, разделся, заполз в парилку и сразу забрался на самый верхний полок.

— Надень это, — Иван протянул Илье войлочную шапочку и рукавицы.

— Зачем? — удивился новоиспеченный друг. — Здесь и так жарко.

— Сейчас будет ещё жарче! — Корский зачерпнул ковш воды из деревянной бочки и плеснул её на камни.

Вода зашипела на камнях. Илья, надев на голову шапочку и натянув рукавицы, посмотрел на Ивана.

— Ну, ничего такого. В кузне ещё жарче.

Корский ничего ему не ответил, ещё плеснул воды на камни.

Минут через десять, когда с обоих мужчин обильно потек пот, Иван, доставая веник из кадки с водой, сказал:

— А вот сейчас будет по-настоящему жарко! Ложись на полок.

И он начал хлестать веником Илью.

Думал, что тот начнет кричать, но парализованный великан молчал, только иногда с его губ срывалось нечто похожее то ли на 'ух', то ли на 'уф'.

И только тогда, когда Иван начал парить ноги Илье, тот заорал во всю мощь своих богатырских легких. Причем, так громко, что Корский почувствовал резь в ушах.

Испугавшись, что навредил своему новому другу, кинул веник в кадку, принялся суетиться вокруг Ильи, пытаясь стащить его с полка. И, как заведенный, повторял:

— Что? Что случилось, Илюшенька? Что?..

Илья принял сидячее положение, потом показал на свои ноги, пальцы которых были скрючены.

— Я чувствую ноги! — радостно закричал он, обняв Корского так, что чуть не сломал ему шею. — Я их чувствую! Им жарко! И я могу сгибать и разгибать пальцы! О, боги! Я этого не делал с детства!

— Ф-фу! — облегченно выдохнул Корский. — Я-то думал, что произошло что-то страшное.

Илья, казалось, его не слышал. Он сидел, двигая пальцами ног, и улыбался.

Корский немного попарился и вышел охладиться в предбанник.

Закрывая за собой дверь, крикнул:

— Когда захочешь охладиться, позови меня. Подстрахую, чтобы ты с полки не свалился. Там сейчас мокро...

— Хорошо! — прокричал ему в ответ великан.

— Действительно, хорошо! — сам себе сказал Иван, открывая бутылку пива и садясь на скамейку, которую сам же и смастерил.

Накинув на плечи простынь, он сделал большой глоток, рыгнул. Когда на него накатила приятная истома, обвел взглядом предбанник. Так хорошо ему ещё никогда не было. Ну, где и когда ещё можно испытать такой кайф?

Хорошо было от того, что впервые за долгое время он парился в бане не один, и ему не было скучно. Хорошо было от того, что он побывал в другом, нереальном мире, где чудом избежал смерти и спас товарища. Ему до сих пор не верилось, что это не сон, а правда. Кому расскажи — не поверят, засмеют. Кряхтение за дверью как бы подтверждало эту правду. Это — реальность, а не выдумка пьяного актеришки.

Взгляд Корского вдруг уперся в зеркало, точнее в собственное отражение. Что-то с ним было не так: уж больно маленьким ему показалось собственное лицо, которое он уже давно и лицом-то не называл. Как угодно: рожей, харей, хлеборезкой, мордой, но только не лицом.

Должно быть, зеркало запотело.

Иван снял с головы шапочку, подошел к зеркалу, чтобы протереть его, но оно не было ни грязным, ни запотевшим. А с зеркальной поверхности на Корского смотрел тот, кого нынче он мог видеть только на фотографиях, которого не надеялся увидеть никогда.

Да, он увидел себя, но таким, каким он был до той злосчастной вечеринки у Максима Эдуардовича — красивым, с небольшим носом и аккуратными ушами, с немного впалыми, а не обвисшими щеками, с тонкими красивыми губами, ровными зубами и с подтянутым подбородком. Именно с подбородком, а не с кожаным мешком, как у пеликана.

И на молодом, подтянутом теле — ни одного 'трупного' пятнышка. И никаких следов уколов на руках.

Корский ухватил себя за сосок, сильно сжал. Испытав сильную боль закричал, но не от боли, а от радости. Это была радость от того, что ему всё это не снится, а всё по-настоящему. Он снова стал нормальным. И пофиг, что это: благотворное действие бани на организм или это как-то связано с проходом в другой мир и возвращением обратно. Всё равно, это потрясающе!

Больше не нужно стесняться своей внешности и прятать лицо за ширмой волос. Отныне кличка — красавчик Джон — будет не издёвкой, а отражением действительности.

— А-а-а-а! — радостно закричал Иван. — А-а-а-а!

Из парилки послышался шум, но Корский его не слышал. Он упал на колени перед зеркалом, и тело его сотрясали рыдания.

— Всё! Всё! — повторял он. — Отмучился. Всё! Всё!

Дверь парилки открылась. Иван отпрянул от стены, кулаком вытирая слёзы и замолчал, удивленно хлопая глазами. И было, чему удивляться: Илья вышел из парной на своих двоих.

Правда, полноценной ходьбой это трудно было назвать, так как это было передвижение маленькими шажками, с расставленными для равновесия в стороны руками. Так маленькие дети учатся ходить.

Дойдя до скамейки, Илья плюхнулся на неё голыми ягодицами и, тяжело дыша, спросил:

— Ты чего орешь, как ненормальный?

— Как 'чего'? — Корский поднялся на ноги. — Я снова стал красивым. А час назад я был уродом. Настоящим уродом, понимаешь?

— Нет, — спокойно ответил великан. — Я тридцать лет и три года не ходил, а тут вдруг пошёл, но не ору... А ты и в нашем мире, когда я тебя увидел, не был уродом.

— Да? — Корский ощупал своё лицо. — Там я ничего не заметил. Изменения увидел только сейчас.

— Ну, это нормально, — Илья снова пошевелил пальцами на ногах, и лицо его озарила улыбка. — Моя покойная бабушка говорила, что все, кто проходят через воронку, в другом мире начинают меняться. И получают то, чего у них не было в своём мире... Похоже, нам с тобой представилась возможность проверить это на себе. Получается, моя бабушка была права, да?

— Точно! — Корский кивнул. — Чертовски права!

Великан развернулся, взявшись за дверную ручку, открыл дверь в парилку.

— Ладно, я пойду ещё попарюсь. Это здорово! Ощущения обалденные. Даже лучше, чем в кузне.

И пошлёпал по полу маленькими шагами. Со стороны он так напоминал годовалого ребенка, что Корский не смог сдержать улыбку.

— А я пойду и ещё раз мангал раскочегарю, — крикнул Иван в спину карапузу-переростку, надевая куртку на голое тело. — И после баньки мы с тобой шашлыков поедим!

Было уже далеко за полночь, когда Корский с Ильёй выпили по рюмке водки и закусили шашлыком, который оказался вкусным и сочным, несмотря на то, что курятина была просроченной.

Отправив сообщение Дмитрию Матвееву, которого про себя в последнее время называл директором цирка уродов, с текстом: 'Сегодня на работу не приду. Дела важные', Иван отложил в сторону мобильный телефон и посмотрел на Илью.

— Скажи мне, Илюха, а почему мы с тобой говорим на одном языке?

Прожевав и проглотив кусок шашлыка, Илья, вытер рот салфеткой и начал говорить:

— Ладно, я тебе расскажу про свой мир, а ты мне потом расскажешь про свой. Говорим мы на одном языке потому, что люди из нашего мира часто бывали в вашем, а ваши люди частенько бывали в гостях у нас. Как ты понял, все попадают через дыру в пространстве, которую моя бабушка называла порталом. Порталы эти всегда открываются в местах, пропитанных дурной энергией. Без энергии они просто не работают. Эти входы в другие миры открываются, поработают немного и закрываются. И никто не знает, где они откроются, и когда закроются. Но, чаще всего, один и тот же портал ведет к одному и тому же месту в другом мире. Я понятно объясняю?

— Ага! — Корский кивнул, наполнил рюмки. — Может, хряпнем по маленькой за портал?

— Давай! — Илья кивнул.

Друзья чокнулись, выпили ещё, закусили и.

— Ух, хорошо пошла! — Иван откинулся на спинку стула и закурил, пустив в потолок струю дыма. — А как называется местность, откуда ты родом?

— Урсия. И правит там царь Димитрий пятый, которого в народе называют Димитрий Жадный или просто — Димитрий Жопа. Я родился в небогатой семье. Моя мать — швея, отец гончар. Я бы тоже был гончаром, не упади я в девятилетнем возрасте с лошади. После этого я только лежать на кровати мог, есть, читать книжки и смотреть в окно. Иногда играл с кошкой или с собакой, когда родители мне их в кровать приносили. Сами-то животные меня не очень любили. Иногда, когда не было снега или дождя, я выползал из дома и ходил, опираясь на руки, по двору. Вот и все развлечения. Скучно. Жизнь стала налаживаться, когда я из сломанной телеги сделал себе коляску и стал выезжать за пределы двора. У меня появились друзья, подруги. Правда, родители не приветствовали мои выходы в город, говорили: 'Зачем ты людей своим видом пугаешь? Сиди дома, не высовывайся!' Но я все равно по городу катался. А город наш называется Славнопобедск. Между прочим, третий по величине в нашей стране... Вот как-то так жил я до тридцати трёх лет, а потом было неурожайное лето. Цены на еду выросли в десятки раз, Да ещё этот Жопа в короне налоги поднял. Люди стали все деньги тратить на пропитание, и никто не покупал ни одежду, ни посуду. И вот как-то раз отец подходит ко мне и говорит: 'Пойдешь с нами в лес за ягодами?' Я, конечно, собирать ягоды не смог бы, но от прогулки не отказался. И хотя я знал, что в лесах наших, кроме зверей, полно человековолков, омжей, аяков и прочих тварей, я не мог отказаться. К тому же, я был уверен, что мы идём в безопасный лес, в котором царская полиция провела зачистку... И вот, значится, пришли мы в лес. Родители ходят с корзинами, собирают малинику. Когда набрали по полной корзине, матушка вдруг куда-то пропала. Как сквозь землю провалилась. Отец тогда поставил мне корзину с ягодами на колени и говорит: 'Я пойду, посмотрю, что там мать в кустах делает. Ну, а ты пока посиди, подожди. Если кто нападет — зови нас'. И ушёл... А я сижу в коляске, жду их. В какой-то момент есть захотел, начал понемногу подъедать ягоды. Сам не заметил, как всю малинику съел, а родителей всё нет. Я начал звать их, а в ответ — тишина. Я покатался немного по лесу, поорал во всё горло, а их нет нигде. Тогда я решил, что нужно возвращаться домой. Я думал, что они забыли, где меня оставили, и решили, что сам вернусь. Поехал по следам своей коляски, и тут начался дождь! Я спрятался под дерево, стою и жду, когда дождь закончится, а он всё не кончался. Когда, наконец, лить перестало, я решил продолжить идти по следам, но их размыло водой. Тогда я просто покатил по памяти в ту сторону, откуда мы пришли. Ехал-ехал, ехал-ехал, ехал-ехал, пока не выехал к поселению омжей...

Корский деликатно приподнял указательный палец правой руки.

— Илюша, а кого у вас омжами называют?

— А! Так это — нищие попрошайки, бездомные, у которых нет ни кола, ни двора, только вши. В своё время Димитрий Жопа велел выгнать их всех из городов и деревень. Пусть, дескать, живут в лесах. Вот они и живут там в землянках и на деревьях. Грабят, убивают всех, кто случайно забредет на их поселение. Вот и я, не на шутку испугавшись, сразу же повернул назад. Поплутав немного, понял, что заблудился. И надо было поаукать, но нельзя, опасно. Вот я и ехал, надеясь, что мне повезёт, и я найду дорогу домой. Не повезло. Дорогу домой я не нашёл. Судя по количеству человеческих костей, которые мне попадались, на пути, я направлялся в противоположную сторону, всё больше углубляясь в лес. И знаешь, что я понял?

— Что? — Иван поднял глаза на Илью.

— Что родители меня специально бросили. Да, бросили в лесу умирать, как старую, паршивую, бесполезную собачонку. Но зла я на них не держу. Я ведь и сам видел, как им тяжело меня содержать. Ем-то я много, а пользы от меня никакой... И вот я еду-еду, сам не зная куда, всё это обмозговываю, и слышу голос отца, словно он стоит где-то слева за деревьями и что-то кому-то говорит. Я, понятное дело, остановился, развернулся и окликнул его. Слышу, кто-то приближается. Я обрадовался, ещё громче закричал. И тут гляжу: из-за деревьев выскакивают человековолки. Их было так много, что пальцев на руках и на ногах не хватит, чтобы сосчитать их. И, когда я понял, что мне одному с ними не справиться, я развернул коляску в другую сторону и как давай крутить колёса! Аж мозоли на руках натёр! Сначала был небольшой подъем, и волки начали меня догонять, а потом начался спуск, и я очень быстро от них оторвался. Правда, я разогнался так сильно, что не смог вовремя затормозить, и коляска застряла между деревьями, а меня выбросило из неё. Но я не растерялся и пополз на руках. Что было дальше, ты знаешь. — Илья замолчал, разглядывая свои большие ладони, на которых после прохода через портал не осталось даже намека на мозоли. — А про себя и про ваш мир можешь рассказать?

— Конечно, — Корский потер переносицу, наморщил лоб. — Страна наша называется Россией. Мы с тобой находимся на окраине города Кургана, на моей, а по документам принадлежащей моей бывшей жене, даче...

А дальше он рассказал ему всё: и про свою работу, и про вечеринку у Максима Эдуардовича, о том, как бомжевал и убил двух других бомжей, о том, как совершил кражу в дачном домике, о том, как добрался до Кургана и как горько разочаровался, оказавшись дома. Не забыл он упомянуть и про изменения своей внешности, и про Театр Ужасов, в котором всё ещё числился актером.

Когда Иван закончил свой рассказ, уже светало. Илья разлив водку по рюмкам, обхватил своей большой рукой шею Ивана, прижался к нему своим широким лбом.

— Ваня! Ты даже не представляешь, до чего у тебя интересная жизнь! Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Тебе, в отличие от меня, есть, что вспомнить. Так что, давай выпьем за тебя! За тебя, мой друг!

Они снова выпили, закусили, и Корский медленно, но верно выпал в глубокий осадок, свалился под стол и захрапел.