Усмири зверся

Я возмущенно вскинулась, хотела возразить, но наткнулась на насмешливый прищур черных глаз. Все стало ясно: что бы ни говорила, у Мифила найдется, чем возразить. А потому кричать и доказывать не стала. Как и смотреть на жреца.

— Присядешь, в ногах правды нет, — проговорил он. — Я угощу тебя вкусненьким. Ты же любишь вкусное?

Я не ответила. Подняла гордо голову и уставилась на стену. Трещинки в камне было интереснее рассматривать, чем напыщенную физиономию жреца.

— Взгляни, засахаренные фрукты принесли. Ми ведь любят сладкое.

Хотелось бросить Мифилу в лицо, что в его руках сладости превращались в отраву, но я держалась. Совсем уж злить Верховного жреца не хотелось. Мало ли какое наказание за это дадут. Ведь у меня в планах когда-нибудь выбраться из этой темной ямы поближе к солнцу. А солнца так не хватало.

— Ми, взгляни на меня, — прозвучал приказ, и нечто в голосе заставило меня посмотреть. И не успела я ничего понять, как оказалась на лавке рядом со жрецом.

— Незачем сопротивляться, ми, — ласково заговорил жрец, но я понимала, что это только игра. — Я тебя не обижу. Ну же, попробуй лакомство.

Старик Мифил был неприятен и страшен, в молодом виде он обладал яркой и дерзкой красотой. Но все равно я чувствовала исходящий от него холод. Его близость пугала, заставляла сердце бешено биться, а кожу покрываться мурашками.

— Попробуй, ми, — повторил жрец. — Яда здесь нет.

Он насадил на вилку кусочек засахаренной груши и поднес мне ко рту. Пришлось принять подношение. Груша была вкусной и буквально таяла на языке. Я против воли нашла глазами тарелку с другими фруктами.

— Вот видишь, а ты сопротивлялась, — пожурил жрец. — Ничего страшного не произошло, наоборот, тебе понравилось. Еще?

Не хотела, но все равно кивнула. Изголодавшись по хорошей пище, тело предавало свою хозяйку.

Когда с фруктами было покончено, жрец протер мне губы салфеткой. Стало невероятно стыдно. Я попыталась встать и отойти, но не тут-то было, Мифил придержал за руку.

— Ты очень красива, ми, — проговорил он, с жадностью рассматривая мое лицо. — Красива и волнуешь меня. Разреши мне сделать тебе приятно.

Я отпрянула и замотала головой.

— Нет, мирай, нет! Я не хочу, отпустите меня.

Жрец ухмыльнулся, вмиг пропала нежность и забота, с которой он смотрел.

— Меня так заводят твои дрожь и страх, ми.

Я едва не закричала от ужаса. Дернулась изо всех сил, но лишь сделала себе больно. Пальцы Верховного оставили на руке синяки.

— Посмотри на меня, ми, — вновь приказал он.

Зажмурилась. Нечто в глазах давало жрецу власть надо мной. Я не хотела становиться безвольной куклой.

— Посмотри на меня, ми! — он повысил голос и с еще большей силой сдавил руку.

Охнула от боли и все-таки открыла глаза.

— Ты ведь хочешь стать моей, ми?

Я заледенела от ужаса, но все равно сказала:

— Хочу.

— Вот и славно.

Он наклонился и с оттяжкой лизнул щеку. Затем добрался до губ и начал их целовать. Но не просто целовать, жрец с рычанием кусал их, сосал, а потом и вовсе проник в рот языком. Мне казалось, пытка никогда не закончится. Вот только это было лишь начало.

Наглые руки дотронулись до груди, сжали, вырвав крик протеста, но жрецу было все равно. Более того, он захотел большего, начал расстегивать пуговицы, дабы добраться до обнаженного тела.

— Какая вкусная ми, — бормотал Мифил, словно сумасшедший. — Какая нежная кожа.

Пуговицы были расстегнуты, а платье сдернуто с плеч. Воздух тотчас дотронулся до кожи прохладными пальцами. Я задрожала от ужаса и отвращения. Губы жреца приникли к обнаженной груди, одной рукой он продолжал держать меня, второй полез под подол. Из последних сил я попыталась сжать ноги, но куда там, коленки сами раздвинулись приглашая.

— Какая ты страстная, ми, — восхищенно проговорил он. — Не зря я выбрал тебя.

Пальцы жреца проникли к самому сокровенному месту, поглаживая дразня. Я от ужаса прикусила губу, боль огненной волной пронеслась по жилам, вымывая подчинение, даря возможность сопротивляться. У меня вдруг появилась уверенность, откажи я, жрец не сможет заставить снова.

Встрепенувшись, я с силой укусила Мифила за шею. Тот взвыл и отпрянул, рука из-под подола тут же убралась.

— Я не хочу вас! — проговорила громко и с чувством. — Никогда и ни за что. И вы не можете меня заставить, больше я не поддамся.

— У кошечки появились острые зубки, — потирая шею, сказал жрец. — Что ж, иди, держать не стану. Вот ключ.

И швырнул его прямо в меня, но я была готова и отскочила. Ключ со звоном врезался в каменную стену. Быстро накинув на плечи платье, я застегнулась и, пока он не придумал еще чего-нибудь, схватила ключ и вставил в скважину.

— Зря ты мне отказала, ми. Верховному жрецу не отказывают, — слова догнали на пороге. — Обидела меня, обидела Темного.

Я вздрогнула от пронзившего меня дурного предчувствия, но постаралась абстрагироваться. Возможно, жрец специально говорит гадости, чтобы испугалась, одумалась и сама отдалась ему.

— Простите, — шепнула я и убежала прочь.

В общем зале все было по-прежнему. Мираи и ми кушали, развлекались в обществе друг друга. Я увидела и Зорану, соседка выглядела вполне довольной. Махнув ей рукой, поспешила прочь. Меня все еще потряхивало от пережитого, хотелось смыть с себя прикосновения Мифила, но поход в парильню ожидался лишь через неделю. Но я не могла столько ждать.

Решение пришло само собой. Прижимаясь к стенам домов, прячась в их тени, поспешила к купальням. Сейчас, когда одни развлекались, а другие спали, там никого не должно было быть.

Так и получилось, в парильне оказалось пусто и темно, да и пар почти весь вышел, но тепла хватало. Пробравшись внутрь, я разделась прямо в мыльной комнате и дошла до тазов с водой. Вода капала едва-едва, но мне хватило и набранного. Я со стоном уселась в тепло и откинула голову.

Некоторое время не двигалась, позволяя живительной влаге смыть жадные прикосновения Мифила. Но вдруг услышала шлепки босых пяток по мокрому камню. Насторожилась, прислушалась внимательнее. Нет, не показалось, кто-то и вправду ходил в парильне.

Стало страшно. Я села и судорожно обхватила себя руками. Неужели Мифил проследил и решил добиться своего? Пусть Веснушка и убеждала, что жрецы не могли принуждать физической силой, но ведь Верховный действовал иначе. Значит, магической или иной похожей жрецы могли заставить ми делать то, что те не хотели.

Мысль напугала и придала скорости. Я выскочила из таза и метнулась к стене, прячась в темноте. Меж тем дверь отворилась, и в мыльную комнату вошел мужчина. Что он делал в женской парильне, даже представить не могла. Думать не получалось, только смотреть и стараться не выдать себя.

Мужчина подошел ближе, я чуть не вскрикнула, потому что узнала его — Крон, тот самый жрец, что провожал меня в обитель. А еще на нем не было одежды. В неясных отсветах магических светильников его кожа мерцала.

Я не могла отвести взор, прекрасное тело манило. Невольно облизнулась, во рту вдруг стало сухо как в пустыне. Тем временем Крон начал намыливаться, дотрагиваясь до себя везде, где только можно. Я прикусила губу, чтобы боль отрезвила, вот только сейчас этот метод не помогал. Жгучее желание свело низ живота и закружило голову.

Закончив намыливаться, Крон уселся в таз. Мне немного полегчало, но все равно руки так и тянулись к его голове, чтобы запустить пальцы в волосы.

Не понимая себя, я стояла в тени и дрожала. Парильня больше не грела, казалось, лишь тело мужчины способно согреть меня. Но я не могла выйти, в памяти навечно запечатлелась причина попадания в Обитель. Нельзя верить мужчинам, неважно, жрец он или граф, и этим все сказано.

Вскоре Крон закончил омовение. Облился напоследок, потянулся, отчего я едва не рухнула от желания, и ушел. Я осталась в парильне одинокая и несчастная.

Как домылась и дошла до кельи не запомнила. Перед глазами, словно туман стоял. В голове не было мыслей, лишь одно желание — лечь и уснуть.

Соседка еще не вернулась, но я все равно легла, вот только уснуть не смогла. Ворочалась-ворочалась на кровати и, не выдержав, поднялась. Вытащила флейту, обрадовавшись ей как родной, и, закрыв глаза, заиграла.

Вновь от игры я чувствовала только радость и восторг. А еще сильнее нечто иное, поселившееся во мне. Оно не было плохим или агрессивным, лишь другая моя часть, с которой я до этого времени не была знакома. Но почему-то очень хотела. Словно ощутив желание, присутствие нечто усилилось. Я уже была готова понять, увидеть, встретиться с ним, но нам помешали.

— Ты куда сбежала, подруга? — раздался голос соседки. — Вроде ушла с Верховным, а потом пропала.

Разочарование накатило удушливой волной, я открыла глаза и посмотрела на Зорану.

— Я предупредила тебя, что ухожу. Махнула рукой.

— И что, — пожала та плечами. — К сожалению, я не разбираюсь в твоих взмахах.

— Прости. Не хотела тебя пугать.

— Да что там, — улыбнулась Зорана. — Рассказывай, давай, как он? Верховный?

Я опустила глаза.

— Да не робей, здесь все свои. У вас что-то было?

Мне не удавалось и слова сказать от стыда.

— Я умру от любопытства! — воскликнула Веснушка, а потом снова понизила голос. — Он был нежен? Ласков? Говорят, Верховный всегда ублажал ми. Никого не оставлял голодной.

— Ничего не было, — все же сумела ответить я. — Я отказала Верховному.

— Что?! — Выпучила глаза Зорана. — Отказала?!

— Да.

— Ну, ты и дура, прости меня Всесветлая! — возмутилась соседка. — Разве ж от тебя убыло бы? Отдалась бы, постаралась немного и бед не знала. Забрал бы тебя Верховный к себе, от работы отстранил. Да, пользовал бы периодически, но разве такая цена велика за спокойную сытую жизнь?

— Я не могу так. Не нравится он мне. Да что там, я боюсь его как огня.

— Глупая ми, — покачала головой Зорана. — Это там наверху можно было выбирать: нравится — не нравится. Здесь другие законы. Упустила ты свой шанс, Виола.

Ответить мне было нечего. Со всех сторон погляди, права Веснушка. Вот только ни душе, ни телу не прикажешь. Не мил мне Верховный. Уж лучше одной по уши в работе, чем с ним.

О том, как замерло сердце при воспоминании о Кроне, я боялась признаться даже самой себе.

— Ладно уж, давай спать, подруга. Завтра будет новый день, и новый жрец обратит на тебя внимание. В конце концов, и с обычными мираями можно жить припеваючи.

Вот только нового жреца на следующий раз не было. Я категорически отказалась идти ночью развлекаться. Как Веснушка ни упрашивала, ни заставляла, ни угрожала, была неприступна.

— Ну, нет, и нет! Как хочешь! — возмущенно проговорила Зорана. — Не жди меня, я поздно.

Веснушка убежала, а я осталась одна. Спать не хотелось, выходить из кельи тоже, а потому вытащила флейту и играла до изнеможения.

На следующее утро была та же работа, что и всегда. Никто ко мне не привязывался, с гневными посланиями от Верховного не прибегал. Шло время, я постаралась забыть и о случившемся, и о последних словах Мифила. Тем более мысли были заняты другим. Чем больше я играла на флейте, тем большие изменения происходили со мной.

Вначале улучшился слух, затем обоняние и зрение, выросла сила, которую не ожидала ощутить в собственном теле, гибкость. А еще появилось ощущение внутренней свободы. Своды пещеры больше не давили, темнота перестала угнетать, уменьшилась и тоска по солнцу. Я все так же скучала по сестре, но даже одиночество перестало быть безнадежным.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Однажды, когда Зорана опять убежала на встречу со своим жрецом, я решила выйти из кельи. Надоело ютиться в норе, душа требовала простора. Ночная обитель сияла, заведения манили зайти, жаждущие общения мираи обжигали любопытными взглядами. Но я ни на что и ни на кого не обращала внимания, поторопилась пройти мостик над пропастью и скрыться на каменной поляне, которую нашла совсем недавно, когда брела одна после работы.

Осторожно узнав у соседки, а пользуется ли по ночам поляна популярностью, получила ответ: нет, по крайней мере, та не видела.

Поляна поросла разноцветным светящимся мхом, а потому каждый отдельный камушек выглядел чудным необычным цветком. Я выбрала самый большой камень и уселась на него. Закрыла глаза, прислушиваясь к звукам, доносящимся из более узкого прохода: вдалеке капала воды, постанывал ветер, чуть слышно пели сами стены. Дивные звуки навивали умиротворение.

Посидев некоторое время с закрытыми глазами, достала флейту и, стараясь не нарушить гармонию, заиграла. Чистейший восторг, экстаз, упоение — все в одном. Впрочем, мне не были нужны определения, то, что я чувствовала, было вне категорий.

Но вдруг в мелодию вкрался иной звук, разрушая благозвучность. Я оборвала игру, открыла глаза и принялась оглядываться. Темнота впереди и отблески огней за спиной, но не одного признака, что кто-то ко мне подкрался.

Успокоившись, я хотела продолжить занятие, но не смогла собраться. За каждым углом невольно видела Верховного и ждала плохого. А потому поднялась и побежала в келью, где, не раздеваясь, упала в кровать и постаралась уснуть.

Утром после привычного уже кровопускания вместо работы всех ми повели в молельный зал. Помимо нас, присутствовали и жрецы. Женщины возбужденно галдели, мужчины, наоборот, были молчаливы и собраны. Своим обновленным восприятием я буквально чувствовала, как от нетерпения дрожали ми, как был наэлектризован воздух.

Прозвучал звук гонга. Такой же непривычный в темном городе, как и радость на лицах женщин. В молельный зал вошел Мифил, хмуро обвел взглядом присутствующих. Примолкли самые шумные ми, вытянулись в струнку мираи, я, наоборот, сгорбилась, сжалась, пытаясь спрятаться от черных глаз.

— Пришел черед Великой Церемонии! — возвестил Верховный жрец. — Сегодня Око укажет на претенденток, одна из которых станет женой самого Темного! Да будет так!

Ми дружно ахнули, подались к пьедесталу, к Мифилу, будто только от него зависело, станет ли кто-то из них избранницей Бога. Поддавшись стадному чувству, я тоже шагнула вперед, но, вспомнив слова Крона, отшатнулась, невольно наступая на ноги тем ми, кто стояли за спиной.

— Аккуратней!

— Простите.

Вспыхнули тысячи свечей, закурились по углам пещеры ароматные палочки. Приближенные жрецы во главе с Верховным обступили статую Темного, воздели руки и запели. Заунывная мелодия гипнотизировала, тяжелый аромат благовоний кружил голову. Незаметно для себя я впадала в некое подобие транса, позволявшего видеть происходящее, но не реагировать.

Песнь продолжалась. То там, то здесь появлялись желтые вспышки, выхватывавшие из толпы ми. Девушки, все как одна молодые и симпатичные, взлетали над полом и устремлялись к статуе Темного.

Я насчитала девятерых, в их число вошла и Зорана, прежде чем сама воспарила, словно птица. Ни страха, ни беспокойства, ни волнения — мои чувства будто бы заморозили. Чем ближе я подлетала к статуе, тем хуже воспринимала реальность. В какой-то момент, казалось, потеряла сознание. На миг, долю секунды перестала видеть и ощущать. Но вот глаза каменного божества нестерпимо загорели красным. Свет болью отозвался в теле, и я, наконец, стала самой собой. Закричала от испуга, забилась в невидимых путах и... опустилась на пол.