Глава 44. Лимит на беспредел

На свои бывшие должности, то есть, временно бывшими занятыми "пришельцами".

Тут же были арестованы двое подручных назначенца Погребинского и, трое из четверых начальников силовых структур. Начальника невоенизированной охраны Ардатовского сектора НКПС, я трогать не стал: во-первых — он самый безвредный, во-вторых — находится в столице одноимённого уезда, где имеется своя "мафия".

Ладно, мне и этих хватит для громкого процесса.

Двоих подручных покойного, методом систематического избиения пытавших Васильцева и Купцова и, лично причастных к убийству двух бойцов "Вагнера" — ознакомившись с личными делами, решил до судебного процесса не допускать.

Нет, вовсе не из чувства мести... Вернее, не только из-за него.

Они мужики жизнью тёртые, "правильного происхождения", воевавшие за народную власть, заслуженные члены партии и так далее. Характером, по-крестьянски быковато-быдловатые и, на "сотрудничество" со следствием не пойдут. Поэтому, не допрашивая (у меня имеются подделки их корявого почерка с нужными показаниями) запер их в камере, а при этапировании в Нижний...

Всякое может случиться на этапе этапирования.

Трёх же "экс-начальников" — имевших "белые пятна" в биографии, не особенно утруждаясь, чисто методом психологического давления — раскрутил на "чистосердечное":

— Свалите всю вину на Погребинского и трёх покойников — отделаетесь "червонцем" на рыло. А там через год-другой — амнистия приуроченная ко Дню взятия Бастилии двадцатью шестью бакинскими комиссарами и, вы на воле.

Но наиболее убедительной была альтернатива:

— Если не договоримся — сделаю всё, чтоб вас ещё в камере уголовники шконку грызть заставили и затем в параше утопили. Есть у меня кое-какие подъвязки среди блатных. Так чё, граждане? Будем соображать конструктивно или быковать?

Люди интеллигентные, враз всё поняли правильно!

После этого, начались задержания рядовых участников контрреволюционного заговора из числа местной "шелупони". Практически все представители доморощенного "Союза воинствующих безбожников" очутились на нарах, по соседству с несколькими "ленинскими призывниками".

Увы, но посадить всех последних — что очень хотелось сделать, я не мог... Ограничился только самыми радикально настроенными из них, уже успевшими изрядно поднадоесть своим же. Тут же провели блиц-партсобрание и большинством перепуганных происходящим голосов, их исключили из Всесоюзной коммунистической партии (большевиков).

По существующему закону, семьи причастных к контрреволюционной деятельности — подлежат выселению в места более отдалённые и, по решению судью и Волостного совета — процесс уже пошёл. Двадцать с чем-то человек "заговорщиков" — потянули за собой свыше трёхсот "ссыльных поселенцев", которых уже начали "упаковывать" — сгоняя с самим минимумом личных вещей в Ульяновский исправительно-трудовой лагерь. Перекантуются там с недельку-две, потом в спецэшелон и на спецпоселение куда-нибудь в тайгу.

Суров закон, но это — закон!

И это на порядок лучше, чем полное беззаконие — творящиеся в годы Гражданской войны. Исстрадавшийся за время последней народ это понимает и вполне одобряет такой порядок вещей.

В данном случае, я тоже на стороне такого закона: в провинции всё ещё сильны родственно-кланновые традиции — а мне в Ульяновске мстители не нужны.

* * *

Наконец всё более-менее разгребя, кинулся со всех ног домой (автомобиль отдал для продолжавшихся оперативно-следственных мероприятий) — благо он недалеко от Управления и, как раз нарвался на выселение семьи "Гражданина начальника".

Очень неприятное зрелище, скажу вам...

Двое зарёванных детей до пяти лет, уже охрипших от плача и лишь жалобно скуливших... Женщина с огромным животом, с распущенными волосами и обезображенным горем лицом, ползала на коленях среди валяющего в осенней грязи домашнего барахла и выла, изредка вопрошая:

— За что? За что?

Чужаки!

Никого сочувствия к ним, лишь усмешки и оскорбления в их адрес... Лучше Александра Сергеевича не скажешь:

"Ужасный век,

Ужасные сердца!".

Не стал вмешиваться — всех не пережалеешь, нашёл в тайном месте ключи от Храма и стараясь сделать это незаметно, пробрался в свой хрон. На ощупь (электричество отключили сразу после закрытия) проверив целостность своего компьютера, выгреб в карман все иновременные лекарства из ящика — на месте разберёмся и, также рысью побежал в волостную больницу.

Слава Богу, успел!

— Как он, Михаил Ефремович?

Доктор Ракушкин, пряча глаза:

— Очень тяжёл. Сильные боли... Всё какого-то ангела зовёт, должно быть бредит.

Красноречиво молчу и тот, как будто насилу выталкивая слова:

— Вот-вот представится... До вечера, в любом случае не доживёт.

Отец Фёдор лежит в отдельной палате.

Ну и вид — краше только... Ему было так больно, что он меня не узнал.

Что делать?

— Оставьте нас наедине!

Делаю, что могу и надеюсь — хуже не будет. Вколол ему свои "стариковские" — что мне были прописаны, для тех случаев — когда конкретно "прижимало", сразу тройную дозу обезболивающего.

Через минуту-другую порозовел чуток и, открыв глаза узнал меня:

— Ангел...

— Аз езмь.

— Ты вернулся... Я ждал, я не мог умереть, не узнав...

Едва смог выдавить хрипло:

— Спрашивай, человече.

Высохшей до костей холодной рукой взяв мою, ища измученным взглядом мой:

— Ангел, мне страшно... Нет, не смерти боюсь, не подумай... Вдруг они правы и "там" ничего нет? Пустота и космический холод... Существует ли у человека бессмертная душа? Иль, мы бездушны как камни? Рай или ад? Они существуют? Где я окажусь? Скажи — уже можно, мне осталось недолго и никто не узнает.

Не пряча глаза, начинаю врать:

— Душа, так же материальна — как и всё остальное и, она бессмертна — как бессмертна и вечна материя, переходящая из одного состояния в другое. Рай или ад — мы сами себе создаём и, причём ещё в земной жизни. "Там" же, такого понятия не существует и, каждая "отлетевшая" в другое измерение душа — соединяется с другими в один огромный мир — в котором нет на злобы, не зависти, ни жестокости...

— Увижу ли я своего сына Серафима и Прасковью Евдокимовну? Батюшку, мою матушку...?

— Увидишь, конечно, хотя это может произойти самым необычным образом...

Я, по месту интерпретирую, пересказывал Отцу Фёдору голливудский фильм "Куда приводят мечты" и, он даже стал улыбаться — как вдруг...

Как вдруг его не стало.

Закрыв ему глаза и поправив свесившуюся со смертного одра руку, посидев минут пять рядом, выхожу из палаты и не поднимая головы:

— Хороните без меня, я уже попрощался.

— Мы понимаем, Серафим Фёдорович... Сделаем всё как положено, не беспокойтесь.

Действительно, чувствую себя потерявшим самого дорого человека, более того — как будто часть самого себя. Этому человеку, в своей новой жизни — я обязан буквально всем, как своим родителям в "той". Страшно даже представить, что было бы со мной — если бы он не принял меня, дав мне имя своего сына — без вести пропавшего в польском концлагере.

Жив и при деньгах буду — памятник мраморный у скульптора закажу: православный крест и ангел, скорбящий подле него...

* * *

Контракт с тремя немцами-телохранителями закончился: устраняя все возникающие угрозы для моей "священной тушки" — они в целостности и сохранности сопроводили меня до Ульяновска.

Подписав бумагу, по которой они через "Межрабпом" получат крупное вознаграждение в Германии, предлагаю им следующий контракт.

За время нашего путешествия я с этой "троицей" хорошенько подружился и, достаточно хорошо изучил их биографии. Ганс и Франц — недоучившиеся студенты, которые с началом Великой войны добровольно пошли на фронт и, будучи неоднократно ранеными, пройдя сущий ад этой "мясорубки" — дослужились до офицерских званий. Первый из них перед окончанием войны, например, командовал ротой штурмового батальона. Второй — штурмовой группой.

"Тактика небольших групп" — самое слабое место Красной армии, по унаследованной от Русской императорской привычке — умеющей воевать только массированным натиском кое-как вооружённых и обученных толп вчерашних крестьян-мужиков. Даже заимев танки, РККА не изменив привычки — посылала их в бой слабоуправляемыми стальными табунами.

Весьма заманчиво было бы, чтоб немцы натаскали в подобной тактике "футболистов" Саньки да Ваньки. Я накоротке познакомил их с Борщёвым (Слащёвым) и те, как будто подтверждая народную поговорку — "рыбак рыбака видит издалека", с ним моментально снюхались

Языковых проблем быть не может: Яков Александрович знает немецкий не хуже русского и напомню — официально работает в Ульяновской школе второй ступени (средней) учителем математики и одновременно преподаёт язык Гёте, Шиллера и Геббельса. Наши будущие командиры, как язык наиболее вероятного противника — тоже усердно штудируют дойчемову,

Особенно усердствуют, что касается допроса военнопленных: взятого на учениях "языка" из конкурирующей "футбольной команды" — допрашивали только на немецком и, причём довольно жёстко — почти "по-настоящему".

Присутствовал как-то раз на таком, ещё этим летом:

— Wo ist deine Artilleriebatterie? Antworte mir, du Rohling, bevor du deine Eier schießt!

— Ich werde dir nichts sagen, fick dich!

Отведя в сторонку "наставника", спрашиваю:

— Яша, о чём это они с такой экспрессией шпрехают?

Тот, охотно объясняет:

— Один молодой человек предлагает другому рассказать, где находится артиллерийская батарея — в противном случае, обещая лишить его способности любить женщин и иметь детей. Тот, отказывается совершать этот позорящий военнослужащего поступок, предлагая "любопытствующему" совершить пешую прогулку в некий "вонючий тоннель"...

Враз охреневаю:

— В жоппу, что ли? Ты чему детей учишь?

Тем временем, допрос продолжился, плавно перейдя на личности:

— Der Vermaledei Tunichtgut!

— Der Schwuler!

— А вот за "дер швулера", Филька — ты мне сейчас ответишь!

Под аккомпанемент раздавшейся смачной плюхи, "Генерал Яша", невозмутимо, как двугорбый верблюд:

— Ничего! Коль решили стать военными — пусть знают, что их ждёт в плену.

Меж тем, допрашиваемый парнишка, вытирая кровь с разбитой губы:

— А как же Женевские конвенции, Scheisskerl?

— Scheiss drauf! Ты на меня в Совет Антанты пожалуйся, Wichser!

Видя мою негативную реакцию, Борщёв:

— Ты же сам говорил: "Учи их всему, что пригодится на войне"... Вот я и учу!

Ничего не сказал, но про себя подумал:

"Научи их ещё вешать, педагог фуев".

Знающий практически в совершенстве русский язык Фриц — более интересный тип.

Бывших авантюристов не бывает, согласен, но бывает опытный, постаревший и остепенившийся авантюрист.

Этот — из таких же!

Недаром, он влёт сдружился с Гусаром, с Ипполитом Степановичем — моим "офицером по особым поручениям".

Как говорится — "два сапога пара".

Он намного старше первых двух, выходец из Прибалтики — где когда-то немцев было полным-полно, учился в петербургском университете, но за участие в революционном кружке был исключён с третьего курса.

Отсидев в участке, обидевшись на "тюрьму народов" и, в то же время поняв, что быть маргиналом — не есть хорошо для организма, он перебрался на историческую Родину, получил гражданство и до четырнадцатого года перебрал множество профессий. Был простым полицейским, полицейским детективом, когда надоело ишачить на дядю — стал владельцем частного сыскного бюро, занимающимся в основном охранной деятельностью.

Пошёл добровольцем на фронт, но несколько позже своих коллег и, до конца войны служил на Восточном фронте:

— К тому времени навоевался уже до сыта и, когда ваши с нашими заключили Брестский мир — удалось устроиться переводчиком, не попав таким образом под раздачу на Западе.

Согласитесь, человек с таким опытом — может быть весьма полезным "в хозяйстве".

Во-первых, пора уже всерьёз задуматься об безопасности собственной персоны.

Давно пора!

Во-вторых, наряду со Школой секретарей-референтов — неплохо было бы иметь Школу телохранителей. Ибо, свой человек возле нужных людей из "власть придержащих" — это очень хорошо...

А целых два — ещё лучше!

Когда я предложил немцам новые контракты на два года, они были в принципе не против: в Веймарской Республике с работой — не то чтобы "ахти", а я им заплатил более чем щедро... Но, надо полагать, поинтересовались насчёт условий и окладов.

В ответ, как и водится при приёме нужных специалистов в моей "Империи", я раздал им чистые бланки:

— Сами пишите, сколько и что хотите. Я не так богат, чтоб платить мало нужным мне людям.

Те едва с дуба не рухнули, но придя в себя, написали цифры с нужным количеством нулей и подписали.

Взглянув, чуть "с дуба не рухнул" уже я!

В отличии от большинства наших специалистов, эти немцы от ложной скромностью не страдали. Не будь я уверен, что они с лихвой эти деньги отработают — причём с немецкой педантичностью, я б их послал, конечно. А так, не подав вида, подписал контракты и пожал им руки, закрепляя сделку.

* * *

В четыре часа дня выехали обратно в Нижний Новгород.

Впереди так же — "разведдозор": наши комсомольцы на байках, за ними мой старенький "Форд" с вновь назначенными начальниками вневедомственной и ведомственной милиции и "Полицейской академии" — в том числе, едущих "в губернию" для утверждения в должности. Следом вместительный как автобус "Мак-Бульдог" с большей частью арестованных заговорщиков и их конвоирами. Затем, принадлежавшая Климу чешская однотоннка "Татра" с его племянником за рулём, с телами двух вагнеровцев в гробах.

В кузове последней, меж тех гробов — двое их мучителей в наручниках британской фирмы "Peerless" (купил в Париже с десяток в качестве образца для копиратства), недавние узники ульяновских застенков — Васильцев и Купцов. А также ещё трое вагнеровцев — из самых надёжных и лично мне знакомых.

Это — будущие первые ученики Фрица и мои секьюрити.

Замыкал колонну я на своём новеньком "Форде-Т", с Фрицем в салоне. Двое других немцев остались на ПМЖ в Ульяновске.

Отъехав подальше от Ульяновска, я побибикал и "Татра" — заглохнув, встала как вкопанная.

Я, объехав его, тоже остановился, заглушил мотор и, помахал впереди едущим, мол:

— Езжайте, мы скоро догоним.

Вылезший из-за руля Кузя-Домовёнок озадаченно почесал пятернёй свою рыжую голову:

— Компрессия куда-то пропала надо долить, надо долить.

И, пожав плечами полез в мотор, шутник-самоучка.

Как только "Бульдог" скрылся с глаз долой, командую:

— Вывести арестованных и снять наручники: пусть оправятся и разомнутся.

Когда тех, буквально вышвырнули из кузова, подойдя поближе, негромко говорю:

— Бегите!

Переглядываются в изумлении:

— Куда?

— Мне похер. Бегите, сказал!

Один, как на автопилоте развернулся — видимо ничего не соображая и, как-то неловко спотыкаясь — побежал в сторону не так уж и далёкого леса. Когда расстояние сократилось наполовину, с борта грузовика раздался выстрел из "Винтореза".