Хейсар. (Меченый - 3)

— Это еще не все, ваша милость... — лоб, щеки и шея Ульяры покрылись безобразными алыми пятнами, а голос ощутимо задрожал: — Он сказал, что не выпустит его све-... его милость на помост, пока не добьется от него нужной силы удара...

— То есть? — нахмурилась мать.

— То есть его милости придется... э-э-э... поработать... с заключенными... как минимум двое суток...

Увидев, что по щекам Ульяры потекли слезы, а ее рука осенила его знаком животворящего круга, Бельвард непонимающе выгнул бровь и... догадался, что она боится за его Посмертие!

Чувство нежности, которое он испытывал к девушке, чаще других согревающей его постель, мгновенно сменилось диким, всепоглощающим бешенством: она, выросшая в доме Уверашей и обязанная жаждать мести так же, как и ее сюзерен, смела верить в Бога, ее запрещающего!

— Скажешь хоть одно слово про Изумрудную Скрижаль или Вседержителя — и я начну свою службу с того, что вырву тебе язык!!! — вцепившись в рукоять кинжала, выдохнул он. И виновато поклонился отцу: — Прошу прощения за вспыльчивость, ваша светлость...

Ульяра рухнула на колени, как подкошенная, и затряслась в беззвучных рыданиях.

Благосклонно кивнув Бельварду, граф Ильмар подал корпус вперед и вперил взгляд в коленопреклоненную девицу:

— Передай своему свояку, что деньги значения не имеют. И что мой с-... что его помощник приступит к выполнению своих обязанностей уже сегодня ночью...

'Умрет... Обязательно...' — усмехнулась капля. И у слуги Двуликого исчезла правая рука!

— Н-нет! Не так... — с трудом ворочая непослушными губами, пробормотал Бельвард. — Он дол-... должен у-умереть от ма-а-аей руки!

Рука вернулась на место. Потом возле колеса появился он, Бельвард и, зачем-то проверив, как привязано запястье Бездушного, крутанул в руке топор...

— Да!!! Именно так!!! — восхищенно воскликнул юноша. И закусил губу, увидев, что эшафот куда-то исчез, а капля, дрогнув, снова изменила форму. На этот раз превратившись в тонкую женскую кисть, сжимающую арбалетный болт!

— И она... тож-же... у-умрет... — поняв намек, пообещал он. — Т-только на-а-амного м-медленнее и ба-а-алезненнее, чем он...

— Ваша милость, просыпайтесь! Ну же!!! — несмолкающие причитания, раздающиеся прямо над ухом, заставили Бельверда открыть глаза.

Белое пятно перед левым оказалось подушкой. А черное, клубящееся нечто перед правым...

'Правого глаза у меня нет...' — невесть в который раз за сутки угрюмо подумал он и заскрипел зубами.

— Ваша милость, там... кажется... ваша маменька приехала... — выдохнул Ясс. — И... это... кажется, она... э-э-э... знает...

— Где она? — перепуганно спросил юноша и торопливо откинул в сторону одеяло.

Ответа не потребовалось — входная дверь распахнулась от могучего удара Мельена Бера, и Бельвард, услышав гневный вопль своей матери, обреченно закрыл единственный глаз.

— Ясс, ты — труп!!!

— Ваша светлость, я...

Коротко свистнула сталь, забулькало горло, перехваченное молниеносным ударом — и Бельвард, догадавшись, что означает это бульканье, взвыл. Чуть ли не на всю Ремесленную Слободу:

— Маменька, он не виноват!!!

Графиня Марзия Увераш не обратила на его слова никакого внимания:

— Мельен?

— Да, ваша светлость?

— Выброси падаль на улицу...

Еще до того, как прозвучало последнее слово, могучая длань Бера вцепилась в нагрудник бьющегося в агонии тела и одним движением метнула его в окно.

— Кресло!

Дверь грохнула еще дважды, потом зашелестела сминаемая ткань, и к плечу Бельверда прикоснулась холодная, как лед, рука:

— Рассказывай!

— Она возвращалась из дворца... — обреченно выдохнул он. — Одна... Когда двое Серых затеяли свару прямо посередине Дворцовой, карета остановилась...

— Дальше!

— Мы выстрелили... Конюх и один хейсар умерли сразу... Второго — задело... Она — увернулась...

— Что, сидела на переднем диване? — язвительно поинтересовалась мать.

— В карету стреляло сразу трое... — угрюмо буркнул Бельвард. — Вдоль обоих диванов и по центру кареты... Все трое — попали... Туда, куда целились... А на нее, наверное, смотрели Боги...

— Что дальше?

— Горец, раненый в плечо, рубился, как Барс . И, если бы не Ясс... — тут юноша с трудом удержался от стона — ...он добил бы и меня!

Мать скрипнула зубами и прошипела:

— Ясс отвечал за тебя головой! Но не уберег...

— Он — не Бог-Воин: когда она ударила меня болтом, он добивал хейсара! А если бы и не добивал, то...

— Она? Ты сказал 'она'?!

— Да, она! — оторвав голову от подушки и открыв глаз, рявкнул Бельвард. — Баронесса Мэйнария д'Атерн! Гард'эйт Крома по прозвищу Меченый! Или, если вам больше нравится именовать ее по-другому — подстилка Бездушного!!!

Пока он выплескивал наружу сжигающую его злость, Марзия Увераш кусала губы. А когда он замолк — зашипела:

— Ясс... ее... добил?

— Нет, не успел — к карете уже подбегал патруль...

— Ты хочешь сказать, что она жива и здорова?!

— Да...

— Значит, так, Бездушный — твой: делай с ним все, что хочешь! А ее привези мне! Целой и невредимой! Ясно?

— Маменька, я...

— ЕЕ — МНЕ!!! ЦЕЛОЙ И НЕВРЕДИМОЙ!!! ЯСНО?!

Услышав в голосе матери нотки, которых боялся даже отец, Бельвард мгновенно оказался на ногах и сложился в поясном поклоне:

— Да, маменька, ясно!

— А теперь, КОГДА МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ, расскажи-ка мне, как отреагировали Серые на потерю целой пятерки...

Глава 7. Мэйнария д'Атерн.

Пятый день второй десятины первого травника.

...Услышав жуткий скрежет зубов, я испуганно открыла глаза, увидела перед собой лицо Крома и ужаснулась: на его скулах перекатывались желваки, на лбу и крыльях носа серебрились капельки пота, а на шее вздувались темные, почти черные, змеи жил!

Сообразив, что ему снится какой-то кошмар, я торопливо приподнялась на локте, дотронулась до его плеча и тихонечко прошептала:

— Это сон! Сон, слышишь? Просыпайся!!!

Пальцы Меченого судорожно сжали край одеяла и побелели от напряжения, а с губ сорвался жуткий, клокочущий рык!

— Кром! Это сон! Сон, слышишь? — перепуганно заорала я и изо всех сил дернула его за ворот нижней рубашки.

Напряженное, как канат осадной машины, тело вздрогнуло, и я утонула во взгляде, в котором плескалось безумие!

Я переборола свой страх, заставила себя улыбнуться, набрала в грудь воздух, чтобы сказать ему что-нибудь успокаивающее и... вдруг оказалась в его объятиях майягарда:

— Ларка? Ларка, ты?!

В выдохе, раздавшемся над моим ухом, прозвучала такая неистовая радость, что сказать 'нет' я не решилась. И, покорно уткнувшись носом в грудь Крома, затаила дыхание.

Меченый балансировал на грани между сном и явью буквально пару мгновений. А потом заскрипел зубами чуть ли не сильнее, чем во сне, выпустил меня из объятий и рывком отодвинулся подальше:

— Прости...

В этот момент его лицо показалось мне гипсовым слепком — оно было иссиня-белым и... мертвым. А вот взгляд — живым. Но полным такой беспредельной боли, что у меня пересохло во рту.

— Ничего страшного... — поежившись, пробормотала я. — Бывает...

К боли тут же добавился еще и стыд:

— Мэй, я...

— Тебе не за что извиняться... — выдохнула я и, пододвинувшись к нему поближе, неожиданно для себя притянула его голову к своей груди: — Это был просто сон... Просто сон, слышишь?

Рука, уперевшаяся в постель за моей спиной, напряглась, и я, почувствовав, что он вот-вот отстранится, ласково поцеловала его в макушку.

Кром вздрогнул, выскользнул из моих объятий и, почему-то решив, что я обиделась, виновато опустил взгляд:

— Спасибо...

Я ответила. Предельно серьезно. Намеренно сделав акцент на первом слове:

— Всегда пожалуйста!

Почувствовав, сколько души я вложила в эту фразу, он слегка покраснел, потом осторожно взял мою руку и... прикоснулся к ней губами!!!

У меня тут же задрожали колени и закружилась голова. А когда он снова поднял на меня взгляд, я почувствовала, что горю. Вся. От щек до пальцев ног!

Увидев, как я отреагировала на его обычный, в общем-то, жест, Кром помертвел — мгновенно выпустил мою руку и еле слышно выдохнул:

— Прости! Я больше не буду...

— Только попробуй!!! — хрипло выдохнула я, уперлась ладонью ему в грудь, заставила лечь на спину и, пододвинувшись вплотную, прошептала ему на ухо: — Мне было очень приятно... Честное слово.... Просто немного непривычно...

Кром застыл, покраснел сильнее меня и попытался меня усовестить:

— Мэй, ты что творишь?

Ветерок легкого безумия, вскруживший мне голову во время прикосновения к его груди, путал мысли, как хорошее вино. Наверное поэтому я ляпнула первое, что пришло в голову:

— Укладываюсь спать...

И по-хозяйски положила колено на его живот...

...Ощущения от прикосновения внутренней поверхности бедра к его пышущему жаром телу оказались такими острыми, что я с трудом удержалась от стона.

Закрыла глаза. Мысленно посетовала на то, что чувствую не голую кожу, а ткань рубашки и неожиданно для себя передвинула ногу еще дальше.

Ощущения стали еще безумнее — волна дикого жара прокатилась от колена к лону, а потом ударила в голову. Не знаю, что почувствовал в этот момент Кром, но когда я облизнула губы и затуманившимся взглядом посмотрела в его глаза, он вздрогнул и попробовал отодвинуться. И не успел — я обвила его шею рукой и прижалась к нему еще и грудью.

В животе что-то сладко заныло, оборвалось, и я вдруг поняла, что мужчина, лежащий рядом со мной — Дар Вседержителя , половинка, ниспосланная мне Богами!

Я потерлась щекой о его плечо, приподнялась на локте, убрала в сторону лезущие в глаза волосы и выдохнула:

— Кром по прозвищу Меченый! Я, баронесса Мэйнария д'Атерн, вверяю тебе свою честь, свою ду-...

Широченная, покрытая мозолями ладонь заткнула мне рот раньше, чем я успела договорить:

— Не смей!!!

— ?!

— Не вздумай!!! — рявкнул Кром и выскользнул из моих объятий: — Ты — хозяйка лена Атерн! И последняя в роду...

— Ну и что?

— А то, что ты обязана выйти замуж и оставить наследника...

...Процесс одевания отложился в моей памяти отдельными картинками — ночная рубашка, грудой ткани валяющаяся у моих ног, чьи-то руки, расправляющие подол грубого домотканого платья в цветах Кейвази, уродливый капор, лежащий на столе, незнакомое лицо с яркими пятнами румян на щеках, отражающееся в высоченном — под потолок — зеркале.

Мыслей — не было. Только эмоции — горечь напополам с отчаянием. И ощущение пустоты там, где еще ночью было сердце.

Прощание с бароном Дамиром запомнилось приблизительно так же: я делала вид, что слушаю, кивала там, где требовалось отвечать, благодарила, когда чувствовала, что требуется благодарность, и более-менее вовремя приседала в реверансе.

Тяжелее всего оказалось реагировать на вопросы леди Этерии — почувствовав мое состояние, она несколько раз пыталась достучаться до моего сознания, а когда не смогла — предложила перенести отъезд еще на сутки.

Особого смысла в такой задержке я не видела, поэтому отказалась. И в какой-то момент пришла в себя в рыдване, едущим по направлению к Торговой Слободе.

Смотреть на Крома, сидящего напротив, и снова и снова вспоминать его рассказ о моем ближайшем будущем оказалось невыносимо, поэтому я уставилась наружу и попыталась найти забвение, наблюдая за прохожими.

Как ни странно, смогла — к моменту, когда наш рыдван остановился у лавки мэтра Тикса, я практически смирилась с неизбежным и начала связно соображать. Поэтому заметила, что леди Этерия, сидящая напротив, наряжена в такое же жуткое платье, что и я, а ее телохранитель — Вага по прозвищу Крыло Бури — выглядит, как ключник.

Пока мы дожидались хозяина, по словам Ваги, работающего на Тайную службу, и вместе с ним спускались в пахнущий сыростью подвал, мне удалось справиться даже с обидой — я догнала идущего впереди Крома и шепотом извинилась. Но стоило нам пройти по подземному ходу и оказаться на постоялом дворе, битком набитом хейсарами, как у меня снова оборвалось сердце: будущее было рядом! И отказаться от него я не могла...

...Подъем из подвала до площадки второго этажа вымотал меня сильнее, чем пребывание в тюрьме — каждый горец, встречавшийся нам на пути, считал своим долгом выразить мне свое почтение. Причем не абы как, а обязательно с выхватыванием Волчьего Клыка и троекратным воплем, от которого у меня стыла кровь и подгибались колени. Поэтому когда меня, наконец, втолкнули в какую-то дверь и попросили раздеться, я вцепилась в подол еще до того, как за моей спиной захлопнулась дверь!

Впрочем, это никого не удивило — две дебелые уроженки Шаргайла с нездоровым блеском в глазах, метнувшиеся ко мне, были озабочены не состоянием моей души, а тем, как я выгляжу.

Платье, сорванное с их помощью, тут же полетело в угол, а на меня быстренько натянули исподнее, кожаные штаны, бесстыдно обтягивающие ноги, короткую мужскую нижнюю рубашку и араллух.

Зашнуровав разноцветную тесьму на бедрах и боках, женщины завязали ее причудливыми узлами, потом помогли мне обуть мягкие кожаные сапожки и огорошили непонятным вопросом:

— Как заплетать магас, ашиара?

Что такое магас, я не знала. Соответственно, не имела представления, как его можно заплести. И, заставив себя отвлечься от горьких дум, попросила о нем рассказать.

Оказалось, что магас — это прическа, состоящая из нескольких десятков косичек и служащая как для защиты шеи от скользящих ударов, так и для демонстрации статуса ее хозяйки. Скажем, петля над правым виском свидетельствовала о том, что девушка — на выданье, хитрый узел над левым — сообщал о том, что она — вдова, а косой крест над ухом сообщал всем желающим о том, что она — гейри, то есть посвящена Богу.

Кроме косичек, в магас обязательно заплетали ленты. И тоже далеко не абы как: скажем, лахти, локон, завитый в спираль и перевитый белой лентой, свидетельствовал о чистоте и непорочности. Он же, но горящий алым — о том, что девушка жаждет крови и отдаст свое сердце победителю каких-то там айге'тта , а черным — о том, что она уже отдала сердце достойному.

Дослушав до этого места, я понуро опустила голову и криво усмехнулась:

— Петлю... Белую ленту... И все...

Хейсарки кивнули, быстренько соорудили требуемое и подвели меня к зеркалу, чтобы я могла полюбоваться на дело их рук.

Я равнодушно мазнула взглядом по замысловатой прическе, отрешенно отметила, что ноги в кожаных штанах кажутся голыми, и тяжело вздохнула:

— Отведите меня к Крому, пожалуйста...

Та, которая пыталась поправить мой пояс, ошеломленно вытаращила глаза. А вторая нехорошо прищурилась и отрицательно помотала головой:

— Прости, ашиара, но он — мужчина!

— Я — его гард'эйт! — напомнила я. — Женщина, отдавшая ему сердце!!!

Хейсарки посмотрели на меня, как на неразумного ребенка. И, перебивая друг дружку, объяснили, что он — воин и находится на мужской половине. А я отдала ему только сердце и жизнь...