После него к трибуне вышел руководитель торгово-промышленного управления, затем директорам выдали утвержденное главой города задание по выпуску продукции и налаживанию новых производств. После этого директоров отпустили, а частные предприниматели остались. После недолгих споров бизнесмены определились, кто и что будет выпускать и получили на это одобрение от главы торгово-промышленного управления.

Жизнь горожан уже в первые дни после переноса разительно изменилась, но население довольно спокойно это восприняло. Люди понимали, что перемены неизбежны и, для всеобщего выживания, необходимы. Лишь кучка вечно недовольных злобно пророчествовала наступление 'сталинских' времен. Помимо отсутствия с вечера до шести утра электричества, что приводило в неистовый гнев любителей 'ночной' жизни, с улиц исчезли легковые автомобили: без горючего не поездишь. Даже грузовые появлялись на улицах гораздо реже, зато вооруженные патрули военных и полиции круглосуточно попадались на каждом шагу. В продовольственных магазинах и киосках ассортимент стал гораздо беднее. С прилавков исчезли консервы и другие продукты длительного хранения, напоминая уже привыкшим к рыночному изобилию пенсионерам времена конца восьмидесятых. Частники, воспользовавшись моментом, попытались взвинтить цены до небес, но тут же нарвались на немедленно накладываемые полицией дикие по размерам штрафы. Цифры на ценниках моментально вернулись к прежним значениям. Хуже стало с 'культурной' жизнью. Вещавшее с утра и до отключения электроэнергии городское телевидение гнало вперемешку российские и зарубежные кинофильмы, изредка записи концертов и музыкальных клипов, а вечером городские программы. Но все это не могло заменить избалованным горожанам привычное информационное изобилие. Интернет отсутствовал от слова вообще, и привыкшая к нему молодежь не понимала, куда себя девать в свободное время. Хорошо, что Дома культуры и, единственный кинотеатр города продолжали работать в обычном режиме

Что горожане безусловно одобряли, так это исчезновение с улиц безработных, тунеядцев и бомжей — их добровольно-принудительно направили на муниципальные работы. Кто шел сам, кто по направлению городского центра занятости, а кого и принудительно доставляли полицейские. Усилиями бывших безработных строилась линия обороны по периметру города: вслед за копающими ров, в человеческий рост, экскаваторами, по весенней грязи двигались добровольно-принудительные землекопы. лопатами и ручными трамбовками ровняли и укрепляли с внутренней стороны рва высокий вал; сооружались бетонные блокпосты на городских окраинах. Оставшиеся работники разбирали ставшие ненужными железнодорожные пути.

Подоспели сообщения о результатах облета окрестностей города по максимальному возможному для вертолета радиусу. Никаких признаков человечества двадцать первого века. Вокруг только немногочисленные стойбища кочевников да деревянные крепостицы местных князьков. Ближайшие укрепления русских — в сотне километров ближе к полярному Уралу. Основные поселения русских еще дальше, вокруг Камы. Там же, находилась резиденция знаменитого купеческого рода Строгановых, в тот период почти самовластных владык русского Урала. Ничего не дало и недельное прослушивание эфира мощными радиостанциями городского радиоузле и военных: только треск гроз. После этого стало окончательно ясно, что попаданцы перенеслись из двадцать первого века одни.

Соловьев пребывал в великолепном расположении духа, намеченные планы выполнялись и, если бы не упрямство районной администрации, он был бы почти счастлив. На предложение объединить с городом остатки района, глава районной администрации ответил категорическим отказом. И сельские депутаты, и их руководитель понимали, что гайки будут закручиваться с еще большим усердием, чем в первое пришествие Соловьева во власть. Да и становиться из довольно значительных чиновников рядовыми гражданами они категорически не желали. Не помогло убедить несговорчивых районников даже отсутствие силового ресурса — районный отдел полиции предпочел подчиниться городу.

Прошло три дня, и люди начали понемногу привыкать к мысли, что город перенесся в далекое прошлое. Алексей Семенович или, как его звали приятели и заслужившие его уважения коллеги из районной полиции, Семеныч, натянул на тощие ноги старые спортивки и осторожно прошел босиком мимо жены. Хищные ноздри раздувались в храпе, на голове покачивались желтые бигуди. 'Везет ей, сегодня у нее выходной, а тут ни свет, ни заря тащись на службу'.

На кухне поверх сверкающей молочной белизной газовой плиты, недавно купленной по настоянию супруги в кредит, красовалась пошарпанная, приобретенная как-то по случаю двухкомфорочная электроплитка. Он досадливо покосился на дорогую покупку, ставшую теперь лишним предметом мебели на кухне — газовая система третий день как пустовала и, похоже, что в ближайшем будущем газ так и не появится. Семеныч включил электрическую конфорку, выставил нагрев на шестерку. Чугунная сковородка легла сверху. Придется ждать: пока старая плита накалится, времени пройдет уйма. Сокрушенно вздохнув, пошарил в холодильнике. Нет бутылки. От чертова баба, знала же, что утром понадобиться опохмелиться!

Выпить Алексей Семенович был горазд и даже подводил под это философскую основу. Он утверждал, что окружающая действительность мерзка и глядеть на нее нормальному человеку, тем более сотруднику полиции, трезвым взором совершенно невозможно. И что только принятые, но строго после работы — это принцип, сто граммов дают ему силы жить в мире, где господствует несправедливость, задержки в присвоении званий и живут разнообразные злодеи.

Через полчаса он вышел из дома. На подъездной двери, посреди вздувшийся и облупившейся коричневой краски, которой когда-то покрасили дверь, белел бумажный лист с напечатанным ярко-алыми буквами объявлением. 'Уважаемые жильцы! Просим до двадцать пятого апреля получить в ЖЭКе по адресу: ул. Ленина 25 продовольственные талоны на семью. Для получения талонов иметь с собой паспорт. Внимание! По распоряжению администрации города продажа продовольствия без талонов с двадцать шестого апреля проводиться не будет!' 'Так — непроизвольно вздохнул Семеныч, — дожились, снова талоны как в конце 80-х'. Умом он понимал, что в их положении это неизбежно, но сама мысль о талонах, которые ассоциировались у него с бедностью и безденежьем, ему претила. Еще раз внимательно перечитав объявление, он покачал головой. 'Надо не забыть позвонить моей клуше. Пусть сходит, получит талоны, где лежат паспорта она в курсе. А то останемся как обычно на бобах. С тем дурдомом, который сейчас творится в отделе, еще не известно, когда вернусь с работы'. Алексей Семенович почти двадцать лет отдал службе в районной полиции, из них почти восемь участковым уполномоченным, так что о порядках в родном ведомстве знал все или почти все.

Было прекрасное весеннее утро, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. Огненный шар солнца еще невысоко поднялся над горизонтом, но жарило не по-апрельски и палящие лучи успели почти расправиться со снежным наследием зимы в городе. Весело бежали по асфальту бурливые, коричневые, сверкающие ручейки. Лишь в тени многоэтажек, рядом с пробивающимися сквозь землю сочно-зелеными ростками еще скрывались, потихоньку истекая водой, покрытые грязью и мусором сугробы. Сырой ветер без устали размахивал по-весеннему голыми ветвями деревьев, дышал запахами сырых ветвей, перегнивших листьев и весны. Улицы пустынны, лишь кое-где торопятся озабоченные прохожие, да вдали промелькнул вооруженный автоматами полицейский патруль. До отдела идти всего минут двадцать, так что Семеныч не стал дожидаться автобуса. Тем более, по нынешним временам отсутствия в продаже горючего городские автобусы ходили по маршрутам гораздо реже и набитые людьми словно селедки в бочке. Удовольствие ниже среднего.

Через пять минут Семеныч неторопливо — время еще позволяло, свернул на малолюдную в утреннее время улицу Советскую, застроенную бывшими купеческими домами. Мимо проплыл знаменитый дом Васильева. Ходили легенды что лицо сфинкса, украшающее стену над центральным входом имело портретное сходство с лицом первого хозяина дома, но Семеныч не верил в легенды. Попавшийся навстречу мужик с помятым лицом — сразу видно с ночной смены, дымил сигареткой. От этого зрелища рот заполнился тягучей слюной и непреодолимо захотелось курить. Пошарил в карманах, вытащенная из кармана пачка 'Winston', как на зло, оказалось пустой. Семеныч невольно оглянулся в направлении дома. Предвидя дефицит табака, он приобрел у знакомых торговцев стратегический запас курева. Семеныч остановился, потом решительно махнул рукой. Не возвращаться же домой из-за сигарет! Впереди у перекрестка стояла бледно-зеленая коробка киоска. С его хозяевами он был шапочно знаком, пересекались пару раз в гостях у общих приятелей. Он нахмурился и ускорил шаг — никак не получилось вспомнить имена владельцев киоска. Когда перед потенциальным покупателем открылось окошко, внимательно осмотрел поразивший бедностью по сравнению с тем, что было нормой до Переноса, убогий набор товаров. Несколько разновидностей полулитровок газированной воды, печенье, конфеты, немного сигарет и все. Продавец, небольшого ростика миловидная женщина с короткими волосами цвета созревшей пшеницы, слегка высунувшись из окошка, осведомилась профессионально-приветливым голосом:

— Здравствуйте, чем могу вам помочь?

Семеныч, наконец, вспомнил имя хозяйки и произнес, белозубо улыбаясь:

— Здравствуйте, Танюша, Winston есть?

Печальные и умные глаза женщины несколько секунд вглядывались в физиономию посетителя, потом лицо расцвело в дружелюбной улыбке. Вспомнила, где видела покупателя:

— Здравствуйте, Алексей! — она торопливо оглядела небогатый набор товаров на прилавке и соболезнующее развела руками. — К сожалению, Winston кончился.

— А чего так, Танюша, полки совсем пустые?

Хозяйка ларька лишь неопределенно пожала плечами:

— Оптовки порожние, везти совершенно нечего, на базе выдают совсем по чуть-чуть.

— Жаль, буду искать, — Семеныч вздохнул.

— До свидания, — хозяйка исчезла внутри ларька.

Привык Семеныч к своим сигаретам. и привыкать к другому куреву не хотелось. Семеныч бросил взгляд на часы — время поджимало. 'Ладно, глядишь, и найду где-нибудь по дороге'.

Еще через час он крутил руль выделенной для объезда закрепленного участка полицейской машины. Мимо безмолвными серыми пятнами пролетали пятиэтажки, на обочинах стыли никому не нужные без масел и высокооктанового горючего импортные легковушки. Курить хотелось так, что скулы сводило. По дороге он несколько раз останавливал знакомых полицейских из городского отдела, благо, патрули встречались на каждом шагу, но, как назло, 'Winston' ни у кого не оказалось. 'Ладно, — решил он, — стрельну хоть что-нибудь на выезде из города, на пропускном пункте'. Скрипнув тормозами, машина остановилась у высоких, в два человеческих роста, обшитых блестевшим сталью, ворот, перекрывавших выезд из города. Справа и слева змеился, скрываясь вдалеке, довольно высокий вал с широким рвом перед ним. Из стоящего рядом с воротами бетонного сооружения, высотой с двухэтажный дом с узкими бойницами, направленными в сторону окружающей город степи, неторопливо вышли двое с автоматами на плече. Один, в привычной полицейской форме, хозяйской походкой подошел к машине и потребовал документы. Его Семеныч не знал, видимо, из новеньких. Другой, в армейском камуфляже, остановился чуть поодаль, но так, чтобы контролировать действия водителя, а полицейский не перекрывал сектор обстрела. Семеныч предъявил пропуск на выезд, физиономия полицейского поскучнела. Он поинтересовался, не на участок ли Семеныч едет и, получив утвердительный ответ, повернулся к блокпосту и махнул рукой, дескать, открывайте ворота.

Курить хотелось так, что Семеныч готов был согласиться даже на самосад. Не успели охранник ворот отойти, как он приоткрыл дверь и попросил:

— Ребята, куревом не богаты, а то забыл дома?

Полицейский остановился и дернул уголком рта. Извлек из кармана форменных штанов пачку, в которой сиротливо лежали несколько мятых сигарет. Не 'Winston'. Но хоть что-то!

Сглотнув горькую слюну, Семеныч произнес:

— Возьму парочку?

Тот все также безмолвно кивнул и, спрятав пачку назад, направился в блокпост.

— Спасибо, ребята! — бросил Семеныч вслед.

В Малаховке и Новобуженке, ближайших от города деревнях его участка, обстановка нормальная, насколько это возможно после Переноса в прошлое. Электричества нет, но его обещали вскоре подать. К Селинной, очередному пункту маршрута, он поехал ближе к обеду, планируя там и перекусить у бабы Маши. Специально набрал в сумку продуктов чтобы не сидеть на шее у старушки. С шоссе в деревню вел грунтовый съезд. Полнеба закрыла черная туча, но солнце еще светило и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее.

Маленькая — дворов на тридцать — умирающая деревушка разместилась за небольшими холмами, из-за этого мобильная связь там и до Переноса была неустойчивой. Промелькнули поля с не до конца растаявшими остатками сугробов, деревья в небольших рощицах бестолково размахивали на ветру потемневшими от весенней влаги ветками. Показались деревянные домишки, обитаемые и уже без хозяев: мертво застыли окна в грязных подтеках в брошенных избах, калитки распахнуты настежь; заборы покосились, почернели амбары и навесы. Чувствовалось, что давно они не видели хозяйской руки. Лишь в центре несколько изб посправнее. Население деревни: в основном старики и старухи по вечерам сходились там, разговаривали — о жизни и, о том, что будет. Только летом деревня была полна жизни — возились с ребятишками, которых привезли уехавшие в город дети.

Раскисшая грунтовая дорога обрывалась у ветхого деревянного забора. За ним возвышалась изба из серых от старости бревен. Ремонт ей не помешало бы провести еще лет десять тому назад. Жила там одинокая старуха — баба Маша. Доживала век в бедности и одиночестве и была рада любому гостю. Машина проехала вдоль деревянного забора и остановилась у калитки. Участковый частенько заходил к словоохотливой старушке поговорить и узнать немудреные деревенские новости. Неожиданно здоровенные вороны, черные как безлунная ночь, взвились в безоблачно-синее небо, сухо и четко хлопая крыльями и истошно крича. Они закружились над двором, как над падалью. От всего этого невеселого пейзажа стало как-то не по себе. Семеныч бросил взгляд вдоль улицы. Никого. 'А где люди? Да что у них случилось?' — подумал он с недоумением и тревогой. Деревенские любопытны и не могли не заинтересоваться появлением посторонней машины.

Он вылез из машины, небрежно забросил на плечо автомат. Вороны продолжали с хриплым карканьем кружить над двором, и больше ни единого звука, лишь ветер— тихо шуршал голыми ветками деревьев. Открыв незапертую калитку, сделал шаг вовнутрь и замер, холодок страха пробежался мягкими заячьими лапками вдоль спины. День стремительно переставал быть обычным. В паре шагов от входа, так что с улицы не видно, лежал полуразрубленный труп полугодовалого щенка, бесстыдно обнажив снежную белизну ребер и красноту мышц. Страшной силы удар почти напополам перерубил хребет несчастного пса. С краю наполовину впитавшейся в землю кровавой лужи виднелся отпечаток, алый след вел к двери в избу. Убили собаку давно, прошло как минимум несколько часов, и вороны успели изрядно исклевать мертвое тело. Это был любимчик бабы Маши, скрашивавший ей одинокую жизнь. Милиционер сбросил автомат с плеча, беря его наперевес, огляделся. Тишина, сельская идиллия, зловещее карканье ворон над головой и наполовину перерубленные труп собаки во дворе. Кусты невдалеке подозрительно зашуршали. Показалось, что на него кто-то смотрит оттуда голодным взглядом, он резко повернулся. Никого... судорожно выпустил воздух из груди, несколько секунд стоял, затаив дыхание. Мысли с бешеной скоростью сменяли друг дружку, не давая возможности сосредоточиться. 'Да что же это такое тут творится? Что это, бытовуха? Разбойнички городские или может сбежавший зэк отметился?' Почудилось, что за дверью, его поджидает что-то жуткое. Семеныч судорожно сглотнул. Он не был трусом — в Афгане, да и на службе повидал многое, но резкий переход от спокойной жизни к чертовщине мог вывести из себя кого угодно.