Хроники пропавшего города

Все персонажи являются вымышленными

и любое совпадение с реально живущими

или когда-либо жившими людьми случайно.

Предисловие <

Весною, в предрассветный час, случилось небывалое — в клочья разрывая зыбкую тишину, в безоблачных южноуральских небесах пушечным громом прокатился грохот, словно вестник судьбы. Звуки плыли в холодном и прозрачном воздухе над тихой излучиной уральской реки Вельки, над непроглядно-черным лабиринтом пятиэтажек и частных домов пока не затихли в невообразимой дали. Казалось, на противоположном краю Вселенной.

Уличные фонари погасли, погрузив мир во тьму, через секунду вновь загорелись, отобрав у тьмы улицы, обрамленные серыми квадратами стареньких панелек. В тот же миг в небе заплясали в первобытной пляске яркие розовые, сиреневые, желтые сполохи. В мельтешении теней и стробоскопических вспышек, расцвечивающих дома внизу, город, степь и мир в тревожные краски, Южный Урал посетило грандиозное и завораживающее красотой зрелище — северное сияние. Стаи ворон, испуганно крича, поднялись с по-зимнему голых деревьев, завели дикой хоровод над спящими домами. Город не обратил на всю эту чертовщину внимания, он спал, лишь из полуподвального помещения с вывеской сбоку от дверей: 'Муниципальное управление ГОЧС' выскочил на улицу дежурный и с телефонной трубкой в руке. Карканье ворон, далекий собачий вой; небеса полыхают северным сиянием; разноцветные сполохи отражаются в первых весенних лужах; в пятиэтажках напротив загорелись окна — жильцов разбудил необычный звук.

Что это? Откуда? Несколько минут дежурный то озадаченно озирался по сторонам, пытаясь понять, откуда звук, не взорвалось ли чего, то подымал лицо на полыхающее небо. Телефон, который в случае происшествия должен разрываться от звонков, загадочно молчал. Постепенно все успокоилось: зарево в небе исчезло; окна в домах погасли и пятиэтажки вновь погрузились в безмятежный сон, только где-то вдали брехали перепуганные собаки. Дежурный пожал плечами и пошарил в кармане, закурил. Огонек папиросы, то вспыхивая, то снова угасая, светился во тьме красным угольком. Еще раз пожав плечами, потушил окурок об бетонную стену, бросил его в урну, а сам спустился назад. Он еще не знал, что остаток ночи будут сыпаться сообщения об авариях на ЛЭП, оптоволоконных линиях связи, соединяющих город с областным центром, до утра будут работать аварийные бригады, и лишь к шести часам удаленные районы запитают электричеством от городской электростанции, а связь с окружающим миром так и не наладится...

Глава 1

Иван Савелович проснулся, когда на улице еще царила холодная предутренняя темнота. Ночью спал плохо, болел желудок — мучил застарелый гастрит, да еще под утро что-то бахнуло на улице, разбудив некстати. Поняв, что уже не сумеет заснуть, он накинул халат и до утра просидел на кухне за кроссвордом. Таблетки от желудка помогли мало, так что день он начал со скверным настроением и гудящей головой. Наскоро умывшись и, перекусив извлеченными из старенького холодильника остатками вчерашнего ужина, угрюмо поплелся на соседнюю улицу, где стоял его гараж.

Ключ провернулся в замке зажигания, старенькие жигули отозвались успокоительным рычанием. Пока не разогреется двигатель, вышел на улицу. Мяукала жаждавшая любви кошка. Небо на востоке потихоньку розовело. Весенний город был грязен и неуютен — еще таились в тени гаражей черные от пыли сугробы, стылый ветер пробирал до костей; холодные запахи весны и сырости плыли отовсюду, но с небес уже раздавались торжествующие крики перелетных птиц. Запахнув получше потертую куртку, облокотился на железную стенку гаража. Темные грубые руки, в которые, казалось, навечно въелась стальная окалина, вытащили сигаретную пачку. Дымок от первой, самой вкусной сигареты, поплыл к рассветному небу. Зевнув, посетовал про себя: 'Чертова баба, не могла на попозже купить билет на самолет! Сама то дрыхнет, а ему вставай ни свет ни заря!'. Иван Савелович уже шестой год как получал заслуженную пенсию металлурга и успел забыть, что это такое, вставать с утра на работу, а тут жена с ее дурацкой поездкой в гости к сыну. Навестить сына и внуков он и сам был не прочь, но зачем брать такой ранний рейс? Чертова экономка взяла самые дешевые билеты!

Старенькая машина, проскрипев подвеской, втиснулась в поворот. 'Приедем, надо посмотреть, подкрутить!' — привычно отметил про себя Иван Савелович. Ремонтировать машину, как и делать все остальное он предпочитал собственными руками. Сила в руках, слава богу еще была, да и руки с нужного места росли. А тратить деньги на всякие шарашки — станции технического обслуживания... баловство это. Машина остановилась у крыльца подъезда. На жене был ее лучший парадно-разъездной костюм, она уже поджидала, нетерпеливо перебирая в руках ремень сумочки. Иван Савелович вышел из автомобиля, молча чмокнул в подставленную щеку, слегка оцарапав небритым подбородком. Супруга оценивающе глянула мужу в лицо и сказала с легким упреком:

— А ты небритый!

— Мужчине свойственно быть небритым с утра, — ворчливо ответил Иван Савелович, — некогда было.

Тяжелая сумка отправилась в багажник, мужчина присел за руль. И так день не задался, а еще и эта лезет со всякими глупостями. Женщина обидчиво поджала ярко-алые губы.

— Мог бы и побриться, хотя бы ради меня!

Мужчина благоразумно промолчал, а супруга забралась на заднее сидение, хлопнула дверь. 'Курлы-курлы' — послышалось с небес. Машина неторопливо тронулась, а мужчина, не поворачиваясь, проворчал в ответ:

— Ага! Счас! Только шнурки поглажу!

Жена фыркнула, но не стала с утра нагнетать атмосферу. Из дамской сумочки появился телефон, женщина уткнулась в экран. Но вскоре и это надоело. Задвинув шторку со своей стороны, откинулась на сидение и прикрыла глаза. Старик включил магнитофон, забытый певец проникновенно пел о любви до гроба:

И было ей семьдесят шесть,

когда ее самой не стало.

Нет, не страшила ее смерть,

скорей, она о ней мечтала:

бывало, знаете ли, сядет у окна,

и смотрит-смотрит-смотрит в небо синее —

дескать, когда умру, я встречу его там...

Старик покосился на супругу, слегка поморщился и сделал звук потише. Через пару минут мимо промелькнули последние спящие пятиэтажки, с обеих сторон потянулись заборы и кирпичные дома частного сектора. Наконец, машина вырвалась на ведущее к областному центру шоссе и сразу прибавила скорость. Супруга Ивана Савеловича успела мирно задремать, когда пронзительно заскрипели тормоза, машина резко остановилась, двигатель заглох. Силой инерцией женщину толкнуло вперед, она едва не ударилась лбом о спинку.

— Ты что? — взвизгнула женщина. — Смерти моей хочешь? Кто так останавливается?

Несколько мгновений Иван Савелович напряженно разглядывал дорогу, затем повернулся к жене и ткнул пальцем вперед:

— Смотри!

Женщина перевела взгляд на лобовое стекло, пораженно охнула, бледность покрыла лицо. Яркий свет фар освещал невозможную картину — впереди вместо асфальта федеральной трассы голая степь. Резкие тени от сухого ковыля, блестят грязные, еще не растаявшие весенние сугробы. И тишина, про которую не хотелось думать: гробовая. Она повернулась. В десятке метров позади в свете двух шеренг ярких фонарей блестел мокрый асфальт. Контраст между цивилизованным шоссе и дикой степью был такой разительный, что в голове женщины заметались панические мысли. 'Да нет, это же... Да как же это может... Мы сто раз проезжали здесь!..'

— А где... дорога? Почему мы едем по полю? — слегка дрогнувшим голосом произнесла женщина.

— А я откуда знаю! — покраснев, словно вареный рак, проворчал мужчина. — Сам ничего не понимаю!

От этого ответа женщина почувствовала злость. Завез ее неведомо куда и еще оправдывается! Стиснув губы в тонкую ниточку, с жаром накинулась на мужа:

— Ты куда меня завез, старый черт! Я что, по твоей милости должна опоздать на самолет?

— Да ты что! Я... — растерянным голосом попытался оправдаться Иван Савелович, но женщина схватила с сидения дамскую сумочку и изо всех сил ударила его по голове. Если бы мужчина в последний момент не прикрылся рукой, хорошая шишка была ему обеспечена.

— Ой, — тоненько вскрикнул мужчина.

— Вези меня в аэропорт! — вновь отчаянно взвизгнула супруга.

— Чего дерешься? С ума сошла? Я тебя вез, как всегда, в областной центр, а потом дорога исчезла!

— Где дорога? — иерихонской трубой взревела жена, не обращая внимания на возмущение супруга.

— Не знаю, — вжался в кресло Иван Савелович. — Я ехал, как всегда, и вдруг раз, и дорога исчезла!

— А где она? — снова пронзительно рявкнула обескураженная и одновременно разозленная супруга. — Ищи дорогу, старый черт!

Иван Савелович крякнул от досады. 'Чертова баба', — подумал в который раз за утро, но спорить не решился. Осторожно потерев предплечье, провернул ключ зажигания. Машина негромко загудела, осторожно объезжая нерастаявшие сугробы, потихоньку двинулась вперед по бездорожью весенней степи. Спустя несколько минут даже супруге Ивана Савеловича стало понятно, что таким образом они никуда не приедут и лишь рискуют заблудиться, и необходимо возвращаться назад, на шоссе. Женщина уже хотела сказать об этом супругу, когда в неярком свете фар впереди показалась странная фигура. На невысоком лохматом коне сидел старик в рваном халате со сморщенным, как печеный картофель лицом. В руках он сжимал туго натянутый лук.

'О! Спрошу у него дорогу', — Иван Савелович подъехал поближе и нажал на тормоз. Лошадь пугливо попятилась, а старик испуганно взвизгнул и прокричал что-то непонятное. Пронзительно тренькнула спускаемая тетива. С жалобным дзиньканьем на переднем стекле автомобиля появилось круглое отверстие, с густой сеточкой трещин вокруг, пронзительно свистнуло мимо водителя, словно крапивой, обожгло руки.

Позади раздался женский крик, полный ужаса и боли. Мужчина не всегда был подкаблучником, покорно принимающим от жены тумаки. В юности и в армейской молодости он был горяч и скор на расправу с обидчиками. На память об этом остались белые полоски шрамов на лбу и груди. Это потом женитьба, заботы и полунищая жизнь надломили его, но, видимо, где-то глубоко в его душе еще прятался прежний: бесшабашный и скорый на ответку Ванька. Тело среагировало самостоятельно. Нога яростно нажала на педаль. Жилистые, красные руки металлурга с двадцатипятилетним стажем, привыкшего к каждодневному нелегкому труду, переключили передачу и газу! Сердце сумасшедше стучало в груди, а в голове билась единственная мысль: 'Только бы автомобиль не заглох и не въехал в яму!'. Машина, словно подстреленная антилопа, скакнула назад и помчалась задом, с каждой секундой набирая скорость. Вновь что-то вжикнуло совсем рядом, огнем опалило ухо. Мужчина скосил взгляд. Вплотную к голове еще трепетало оперение наполовину пробившей кресло стрелы. Надрывный крик на заднем сидении стал немного потише, перейдя в полный страдания прерывистый стон.

Крутому повороту мог бы позавидовать сам Шумахер. Автомобиль почти на месте развернулся и на полной скорости понесся назад. Старик на лошади пропал из виду, позади наступило зловещее молчание. Мужчина скосил испуганный взгляд на зеркало заднего вида, женщины не было видно. Тогда он рискнул на секунду повернуться. Жена, с закрытыми глазами, сползла по сидению вниз, из живота торчало короткое древко с оперением, на пальто вокруг расплывалось темное пятно, и лишь едва заметно вздымающаяся грудь подтверждала, что она еще жива. Сердце в груди мужчины словно остановилось, он вздрогнул от внезапного понимания. 'Умирает! Этот гад подстрелил ее!' — в отчаянной панике подумал мужчина. 'Откуда он появился, этот сраный Робин Гуд? Не уберег голубку!' — бились в черепе бессвязные отрывки мыслей. Только сейчас старик понял, как супруга дорога ему и что любит ее так же, как и тридцать лет тому назад. Именно поэтому спускал все капризы. Слезы жалости навернулись на глаза, торопливо смахнул их рукой. Первым побуждением было остановить машину и оказать жене первую помощь, но тут пришла мысль, что возможно убийца догоняет их. Тогда вместо того, чтобы помочь, он окончательно погубит любимую. Значит, как можно быстрее доставить ее в городскую больницу. Лицо старика ожесточилось, паника, которой Иван Савелович едва не поддался, отступила.

Ничем другим, кроме божьего промысла, то, что он не заблудился и сразу нашел шоссе, объяснить было невозможно. Старик мчался так, как еще никогда в жизни. Встречный ветер из разбитого лобового стекла ярился, рвал одежду, наотмашь стегал лицо. Плечи его вдруг задергались, странные корчи потрясали тело, он плакал, дергая головой, без слез, беззвучно. То ли от ветра, то ли еще от чего....

Через считанные минуты гонки на бешеной скорости впереди показались городские огни. Взвизгнули тормоза, машина пошла юзом, но каким-то чудом удержалась на асфальте. Старик с аптечкой в руках выскочил из машины, рванул заднюю дверь. От увиденного по его спине потекла холодная струйка пота, а руки затряслись. Женщина была без сознания, но жива — все так же едва заметно вздымалась грудь. Стрела пробила тело насквозь и глубоко вошла в сидение. Иван Савелович с ужасом понял — 'Если сдвину стрелу, то могу ее убить, я же не доктор! Быстрее мчаться в больницу, только там смогут помочь!'.

В мгновение ока мужчина постарел на десяток лет, лицо осунулось, морщины на нем стали глубже и заметнее. Иван Савелович запрыгнул в машину, автомобиль обезумевшей птицей рванула с места. На въезде в город стояла патрульная машина ГИБДД, рядом лучился довольствием толстый гаишник с поднятой полосатой палкой в руке — предвкушал законный куш от автолихача. Не доезжая несколько шагов, Иван Савелович резко затормозил. Лобовое стекло машины пробито, за рулем — смертельно бледный старик с окровавленными руками, кровь капала на руль с разорванного уха. Физиономия полицейского удивленно вытянулось, а рука торопливо залапала кобуру. Хлопнула дверь, Иван Савелович, выскочил из машины. Захлебываясь собственным криком, проорал:

— Моя жена, она умирает! — и кинулся открывать заднюю дверцу.

* * *

Пробуждение было резким и тревожным, но ничего не предвещало предстоящих фантастических событий.

'Шшш' — громогласно зашипело разозленной гадюкой. Вздрогнув всем телом, Александр Петелин с трудом открыл глаза, непонимающий взгляд уперся в низкий белый потолок. 'Где я?' Через миг пришло понимание, он дома в небольшой двушке в 'брежневке' в 16 микрорайоне, ее он снимал пополам с приятелем-летчиком. Приподнялся. В маленькой комнате с трудом разгонял тьму светящийся белым экран телевизора да пробивающийся сквозь плотные занавески блеклый свет. На стене — фотографии 'псов войны'. На столе рядом с диваном в деревянной рамке фотография улыбающейся Оли. Александр познакомился с девушкой в ноябре прошлого года в небольшое кафе, где Оля в обществе подружек праздновала день рождения и сразу привлекла внимание парня. По прошествии полугода дело уверенно шло к свадьбе, по крайней мере, предложение руки и сердца, было принято благосклонно.

Александр сонно улыбнулся в ответ.

Рука торопливо зашарила по столешнице, на пол спланировало вскрытое письмо. Мать писала, что у них все хорошо: сестренка готовится поступать в институт и интересовалась, когда он приедет в отпуск?

Александр чертыхнулся. Наконец пальцы нащупали среди царившего на тумбочке бардака дистанционник. Прошелся по всем каналам. Везде белый фон. Хмыкнул удивленно, месяца два тому назад проводили профилактику на ретрансляторной вышке, но даже тогда почти половина российских каналов и оба казахских работали, выключил телевизор и протяжно зевнул. 'Черт! Спать-то как охота!' Вчера до двенадцати с Оленькой — его почти невестой, зажигал в кафешке. Добрался домой поздно, и, когда улегся спать, часы показывали далеко за час ночи.

Поднялся с кровати, по курсантской привычке — за почти год офицерской службы не успел от нее избавиться, застелил одеяло и открыл окно. Вместе с холодной, весенней свежестью, пропитанной бодрящим запахом набухающих почек, в комнату проник заунывный колокольный звон, знаменующий начало службы в церкви неподалеку. Подняв с пола письмо матушки и, прихватив мобильный, поплелся в ванную. Время — без десяти семь утра. Как раз хватало умыться, торопливо позавтракать и добраться до части.

Вытирая полотенцем мокрое лицо Александр энергичной походкой зашел на кухню. За мутноватым после зимы окном над обшарпанными пятиэтажками медленно подымалось алое, словно губы любимой женщины, весеннее солнце. На общем с соседом кухонном столе — недопитая кружка с чаем и тарелка с засохшими остатками яичницы. Сосед — Сергей, лейтенант вертолетчик из базировавшегося на Горке отряда, вчера был на ночных полетах. Познакомились они прошлым летом в кафешке. К небольшому ростом парню приставали двое местных, а Александр заступился. Вырос он на радость родителям высокий и широкоплечий, так что местные здраво оценив шансы и последствия, предпочли отступить. Так началась их дружба. Характер у Александра был веселый, хотя, как он сам признавал, немного авантюрный, и с соседом за год они крепко подружились и после Оли и мамы он был самым близким человеком. Укоризненно покачав головой, убрал грязную посуду в мойку.

Пожарив холостяцкую глазунью, как любил с мелко нарезанной колбасой, налил кофе и устроился завтракать. Дверь пронзительно заскрипела, в проеме показалась заспанная и мятая физиономия соседа. Александр поморщился и в который раз напомнил себе -не забыть смазать машинным маслом.

— Привет, — негромко сказал Сергей, вяло ударив по протянутой ладони. Зевнул, прикрыв ладонью рот, потом принюхался к витавшему на кухне горькому запаху кофе. Уже гораздо энергичнее плюхнулся на стул и включил заурчавший электрочайник.

— Ты чего так рано-то? — из вежливости поинтересовался Александр. — Вроде после ночных у вас отсыпной?

— Да... — неопределенно покрутил рукой летчик. — Дела, вот и пришлось встать пораньше.

Он протяжно зевнул, налил в кружку кофе — взбодриться не помешает и принялся понемногу прихлебывать, с философской тоской в глазах посматривая на залитую солнечным светом улицу. Заканчивая с яичницей, Александр включил мобильный и попытался открыть Интернет, но не тут-то было. Соединение не было. Помучившись, он досадливо поморщился и нажал кнопку выключения.

— Слушай, — произнес, поставив кружку на стол. — А что с интернетом? Нет связи и все!

— Да? — вяло удивился Сергей и достал телефон. Интернета не было и у него.

— У меня тоже не работает, — он на секунду задумался, потом вяло предположил, — Может профилактика какая-нибудь или порыв.

— Может и так, — произнес Александр, слегка прикусив губу.

Поднялся из-за стола и, сложив посуду в мойку, направился к двери. Его тревожила какая-то деталь, на которую он до этого не обратил внимания. Наконец, он понял, что это. На секунду задержавшись у двери, задумчиво произнес:

— Все-таки непонятно, почему сразу и телевидение вырубилось и интернет!

— Да? — вяло удивился сосед и махнул рукой. — Сделают.

Александр вышел на улицу, на миг зажмурился после полутьмы подъезда. Солнце, несмотря на конец апреля, светило и грело вполне прилично; тысячами бликов сверкало от металлических крыш; грязный, весенний снег еще не сошел, еще прятался в тени зданий, а в душу уже просилась весна. На бездонно-синем небе ни облачка — недаром местные старожилы с гордостью говорили, что из-за особенностей местной географии — город расположился в сотне километров от Уральского хребта, облака поднимались вверх, чтобы миновать горы и солнечных дней в городе не меньше, чем в Крыму. Деревья голые, но уже проснулись, готовятся выбросить миллионы почек. Это как если выздоравливаешь после тяжелой болезни, то вам известно блаженное состояние, когда замираешь от смутных предчувствий и улыбаешься без всякой причины. Как все весело, ласково, приветливо!

Редкие по утреннему времени прохожие спешили по делам, с улицы Советской доносился шум проезжающих автомобилей. Александр торопливо, времени впритык, двигался мимо многоэтажек и проходил рядом с большим магазином с гордым названием 'Россия', когда в кармане забился мобильник. На экране высветился знакомый номер и фотография Оленьки.

— Да, солнышко, — торопливо поднеся телефон к уху, произнес Александр и остановился перед зеброй перехода. Горел красный. Порывы влажного ветра донесли с окраин заполошный петушиный крик. Метрах в двухстах дальше башенным шпилем торчало трехэтажное здание пожарки.

— Привет — желанной мелодией прозвучал в ушах девичий голосок. Губы парня расплылись в славной и широкой улыбке, сделавшей его на мгновение похожим на артиста Галкина.

Припекало. 'Жарковато', — подумал Александр, пальцы торопливо расстегнули верхнюю пуговицу бушлата. Семафор мигнул, загорелся зеленый, послышался визг зимних шин. Он торопливо перебежал дорогу. С непонятным, но тревожным чувством двинулся по кварталу пропахших навозом разнокалиберных частных домов — здесь многие держали собственную живность.

Оленька тараторила словно швейная машинка, торопясь вывалить всю ту обширнейшую информацию, которую она узнала, пообщавшись утром с многочисленными подругами. А еще она вчера 'сожрала' пироженку, потому что она вкусная, а ей от одной ничего не будет. Пусть Сашенька даже и не воображает себе ничего! Женщины любят говорить много, и в этом смысле Оленька была типичнейшей из представителей евиного племени. При всех ее весьма выдающихся внешних достоинствах, пленивших юного лейтенанта с первого взгляда, болтала она столько, что, пока он не привык, доводила влюбленного в нее словно мальчишка парня, до белого каления. Впрочем, перечень ее достоинств не ограничивался лишь шикарной внешностью, она была скромна и имела тот истинный житейский ум, который более важен для женщины, чем внешняя образованность и начитанность. Александр привычно поддакивал где нужно, он давно уже смирился с маленьким недостатком избранницы. Внезапно что-то его насторожило, он слегка нахмурился.

— Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказала, тут машина проехала, я не расслышал, — попросил он.

— Вот опять не слушаешь меня, а обещал! — произнесла капризным голосом девушка. Александру так и представилось, как она обиженно надула пухлые губки, которые он так любил целовать.

— Нет-нет, — запротестовал он. — Это машина проехала!

— Ладно, — смилостивилась девушка, — Аня, ну ты помнишь, я ее тебе показывала?

— Да-Да, Оленька, — поспешно подтвердил Александр, продолжая быстрым шагом идти мимо бетонных заборов по дороге в часть. Хотя, честно говоря, он не помнил никакой Ани.

— Так вот, она работает в приемном отделении больницы медсестрой и под утро к ним привезли женщину, раненную настоящей стрелой в живот! Ты представляешь? Ей сделали операцию, она сейчас в реанимации, и у нее благоприятный прогноз! А еще скорая поехала в Ключевку, это за горкой, там уже район, а дорога вдруг исчезла, был асфальт и вдруг сразу поле. Куда она делась? Ты представляешь? — продолжала тараторить подруга.

То, что прежде было лишь неясным подозрением, внезапно приняло ясные очертания и четко выступило в его сознании как факт, отрицать который невозможно. Ошеломленный фантастической догадкой, Александр внезапно остановился, не доходя всего пары шагов до дверей КПП.

— Товарищ лейтенант! — дежурный по КПП высунулся из окошка и громко выкрикнул. — Тревога! Посыльный к вам уже убежал!

Рука с телефоном упала вниз, Александр тихонько выпустил воздух меж зубов и уставился ошарашенным взглядом на сержанта. Видимо, в облике лейтенанта читалось что-то такое, от чего лицо вышедшего дожидаться командира части дежурного удивленно вытянулось. Все сходилось! Всем странностям сегодняшнего утра появилось пусть фантастическое, но логичное объяснение. А он в мае собирался в отпуск навестить мать, она так ждала его. По спине пробежал холодок...

К утру, когда после напряженной ночи усталые аварийные бригады вернулись на базу, электричество появилось в последних районах города, но междугородняя связь, интернет и военная связь так и не восстановились. Если бы не остававшийся в пределах нормы радиационный фон и отсутствие хорошо знакомых военным признаков ядерного нападения, то командиры городских воинских частей решили бы, что началась война. Но ничего этого не было, поэтому они терялись в догадках. В восемь утра начальник гарнизона на собственный страх и риск распорядился поднять воинские части по тревоге. А с утра по городу поползли нелепые, но полные жути слухи, один фантастичнее другого. Мало того, что отсутствовали телевидение и интернет, так и попытки связаться по телефону с кем-либо за пределами города оказались безуспешными. А когда междугородные автобусы вернулись обратно на вокзал, так как шоссе исчезло с лица земли, а железнодорожные пути оказались разобраны, город забурлил. Записные сплетники сходили с ума в попытке разумно объяснить произошедшее.

К обеду на тротуаре перед зданием администрацией города собралась разношерстная толпа, большую часть ее составили люди в возрасте или самого экзотического для провинции вида. Развернув яркие самодельные плакаты, громогласно требовали, чтобы глава города лично разъяснил землякам, что за безобразия творятся вокруг. Есть такая категория людей, у которых что бы не предприняла власть, это плохо. Если строится завод, то для них он источник экологических проблем, а не место, где они и их дети могут заработать средства для существования.

— Соловьев! Выходи! — громогласно скандировал в мегафон странного вида потасканный субъект в облезлой курточке. Возбужденная толпа поддерживала его нестройными голосами. Полицейские у входа в администрацию, усиленно делали вид, что события их не касаются. Впрочем, это не мешало им отгонять слишком приблизившихся к дверям демонстрантов.

А глава города, Виктор Александрович Соловьев, отодвинув в сторону белоснежные жалюзи, с высоты второго этажа рассматривал из окна кабинета входившую в азарт толпу. От его обычной невозмутимости не осталось и следа. Время от времени по лицу пробегало выражение надежды, тут же сменявшееся обычным хмурым выражением. Тогда он задумчиво почесывал до синевы выбритый широкий, характерный для людей волевых и властных, подбородок. Большинство из толпящихся внизу людей он знал лично, город небольшой, и все записные бузотеры наперечет. 'Подождут', — подумал и цинично улыбнулся. Заводилой был Ванечка — а кому еще тут митинговать, разглядывая слегка прищуренными глазами оратора, подумал Виктор Александрович. Он его хорошо знал, тот всегда вел себя активно, и предыдущая администрация едва не взяла его на должность, но даже там в последний момент сообразили, что неисправимые болтуны им не нужны. С тех пор тот слыл вечным оппозиционером и инициатором всяческих беспорядков.

Виктор Александрович администратором был многоопытным. Он уже отруководил городом один срок, но, затем с треском проиграл муниципальные выборы. Земляки не простили алчность и множество квартир, записанных на родственников. Тогда он затаил в сердце жгучую обиду и желание реванша. Но город Соловьев любил, только своеобразно. Так, как рачительный хозяин любит и желает обиходить наилучшим образом бычка, которого выращивает для забоя.

Новый глава оказался слабым хозяйственником, что сразу же отразилось на жизни города.

Если кто думает, что вопрос власти при демократии — это вопрос предпочтений народа, тот ничего не понимает в том, как меняется власть. Стать во главе государства, области, города — не важно, может только тот, кого поддерживает элита или хотя бы ее часть: финансово, идеологически, организационно. Город, безусловно, не был исключением из этого правила. Те, кто имел власть или деньги— городская элита, делилась на две группировки, по большому счету похожие друг на друга как близнецы. Политика при победе другой партии менялась незначительно, менялся только зад, восседающий на мэрском кресле. Только одна из партий объединяла в основном местные кадры — ее безусловным лидером был Виктор Александрович, человек яркий, авторитарного склада характера. Вторая объединялась скорее по признаку неприятия личности Соловьева и не имела единого лидера. Наиболее авторитетными были директор ГРЭС, объединивший вокруг себя 'варягов' и миллионер а, по совместительству депутат городского собрания, Романов.

На очередных выборах настало время реванша, воспользовавшись ошибками оппонентов и помощью сторонников, Виктор Александрович триумфально вернулся во власть. Горожане помнили все, в том числе и то, что он жесткий и деятельный организатор, способный наладить жизнь в городе, и на это раз проголосовали за него...

Солнце едва успело окончательно прогнать утренние сумерки, когда Виктор Александрович как обычно, за час до начала рабочего времени, приехал в администрацию. Открывший дверь охранник, возрастом слегка за шестьдесят, вид имел помятый и подозрительный. Виктор Александрович на секунду остановился напротив, от охранника спиртным не пахло. 'Ладно, прощаю', — подумал Соловьев, пригладил 'ежик' седых волос и, по старой привычке перед объездом городских улиц, зашел в кабинет.

Едва переступил порог, зазвенел телефон. Все началось с ночного обрыва питающей город линии ЛЭП, из-за чего автоматика переключилась на электроснабжение от городской электростанции. Звонили все, начиная от дежурных до руководителей вокзалов. На мэра обрушился третий вал информации о происходивших вокруг города таинственных событиях. Вначале он не поверил, даже разозлился, но сообщений было слишком много, и пришлось задуматься. А после известия, что за городом женщину ранили стрелой, глаза у него полезли на лоб. Рационального объяснения таинственным событиям он не видел, пока, сопоставив все известные ему факты, не пришел к невероятному, но объяснявшему все выводу. Утреннюю поездку он отменил, чем облегчил жизнь многочисленным коммунальным организациям города, с них он при каждом удобном случае спрашивал так, что только дым стоял столбом, и позвонил полковнику Гришаеву, командиру вертолетного отряда. Напряженным голосом летчик сообщил, что пропала связь с соседними аэродромами и командованием. Соловьев попросил его послать вертушку облететь окрестности города и разведать обстановку в районе областного центра. А секретариату поручил собрать военных и правоохранителей...

— Дзинь! — оглушительно прозвенел в тишине телефон, Соловьев вздрогнул, по спине прошла волна ледяного озноба. Ломая в себе внезапно появившееся проклятое чувство боязни, повернулся, несколько секунд смотрел на телефонную трубку, словно это не творение человеческих рук, а ядовитая гадюка, затем подошел к столу.

— Да? — он замолчал, слушая невидимого собеседника. — Понял! Благодарю!

Нервно прошелся от стола к двери, рухнул в кресло. Черты лица буквально плыли: восторг и ужас и, снова восторг, один за другим пробегали по нему. Наконец, выдохнул воздух, высоко вздымая плечи. Лицо привычно окаменело. Тщательно подравнял и так аккуратно сложенные на столе документы, поднялся.

В небольшой приемной, обставленной в современном офисно-деловом стиле, каких на просторах от Смоленска до Владивостока тысячи, Соловьев остановился у двери. Люди в форме кучковались по интересам, негромко переговариваясь и гадая о причинах срочного сбора. При виде главы города недружно поздоровались.

— Здравствуйте! — небрежно бросил в ответ мэр и подошел к углу, где напротив окна за компьютерным столом самого казенного вида сидела секретарь. — Все собрались?

Голос его, как обычно, был спокоен.

Крашеная брюнетка, похожая на секретаршу в левой конторе, отрицательно покачала головой.

— Нет еще командира вертолетного отряда, — на правах старой сотрудницы из времен первого периода управления городом Соловьева, она могла многое себе позволить. Секунду поколебавшись, спросила:

— Виктор Александрович! Правда, что город куда-то перенесло?

Тот недоуменно уставился на женщину, нахмурился. Как же быстро по городу разносятся слухи! Но все же ответил:

— Да... — хотел еще что-то сказать, но сдержался.

Женщина ахнула. Толпящиеся в приемной люди замерли, потом раздался чей-то изумленный возглас.

Глава города отвернулся и поискал взглядом стоявшего отдельно крепко сложенного мужчину с короткой стрижкой в возрасте слегка за тридцать. Многократно перебитый нос делал его похожим то ли на бандита, то ли на боксера.

— Володя, давай за мной!

Тот кивнул и двинулся следом, в паре шагов за Соловьевым. Никакого официального статуса у него не было, но во всех поездках мужчина сопровождал Виктора Александровича и, поэтому его считали неофициальным телохранителем городского главы. Кто платил за это, никто не знал, но лицом он был приближенным к градоначальнику и его откровенно побаивались. Остановившись у дверей и, еще раз оглядев стоящих с обалделыми лицами военных и полицейских, Виктор Александрович кривовато улыбнулся и вышел из приемной.

Бодигард — (англ. Bodyguard, от англ. Body — тело и англ. Guard — охрана) личная охрана; телохранитель.

Едва мэр вышел из старинного здания администрации, яркое весеннее солнце хлестануло по глазам, он на мгновение опустил взгляд, замедлив шаг. Звонко громыхнула, закрываясь за охранником, массивная дверь. Посреди разношерстной толпы из пары десятков человек вдохновенно ораторствовал мужчина возрастом под пятьдесят, в грязных джинсах, волосы с изрядной проседью всклокочены — словом он никак не напоминал майора запаса, каким он являлся. Гостя он увидел первым. Поперхнулся на полуслове, рука с мегафоном упала. На губах промелькнула заискивающая улыбка, он слегка отшатнулся, словно надеялся затеряться среди митингующих.

Толпа заметила мэра, люди замолчали и уставились на него кто со злобой, кто с интересом, но все с ожиданием: что-то будет?

Аккуратно обходя неглубокие лужи, из которых распушившие перья сизые голуби с достоинством пили воду, Виктор Александрович подошел поближе и встал напротив окончательно смешавшегося заводилы.

— Здравствуй, Иван Алексеевич! — произнес мэр, по губам его скользнула легкая, слегка презрительная улыбка, — Опять бузишь?

Разбрызгивая лужи, мимо тротуара проносились легковые автомобили, водители с интересом поглядывали в окно, но у всех дела и машины проезжали мимо. Прохожие начали останавливаться, чтобы послушать главу. Заводила на мгновение замер, с растерянным видом оглянулся на глядящих на него с выжидательным выражением соратников. Видимо, это придало ему силы.

— Этна... — невнятным голосом, словно во рту каша, ответил оратор и немедленно бросился в атаку, — А расскажи Виктор Александрович народу — тут он вновь оглянулся на обступивших его людей и продолжил с каждой секундой крепнущим голосом — что за беспорядки вокруг? Почему нет связи с областным центром? Почему нет телевидения? Почему вернулись назад междугородные автобусы? Мы тебя выбрали, — он остановился и указал рукой на обступивших его людей и почти прокричал, — и народ спрашивает тебя, почему безобразия допускаешь!

Толпа невнятным, но одобрительным гулом поддержала предводителя, люди выжидательно уставились на главу города. Испуганная шумом стая голубей взлетела с асфальта, закружилась в круговороте над площадью.

Виктор Александрович мысленно поморщился, но на лице сохранялась маска вежливого внимания. 'Достал. И как он с такой дикцией служил замполитом? Я бы и близко его к солдатам не подпустил.' Но люди стояли и ждали ответа, и, хотя объяснять что-либо не очень-то и хотелось, пришлось. Слегка разозлившись, заговорил спокойным, размеренным голосом, так не соответствующим содержанию его речи:

— Вы, Иван Алексеевич не шумите. Что случилось — выясняем. С Горки вылетел вертолет, вот прилетит, тогда и узнаем, что за чертовщина вокруг, — он немного помедлил, раздумывая, стоит ли это говорить, но потом решил, что скрывать глупо. Все равно сегодня придется все рассказать, — Но уже известно, то ни областного центра, ни ближайших городов и деревень он не обнаружил. Зато нашел кучу стойбищ как у северных народов.

Иван Алексеевич изумленно ахнул, ладонь с траурными каемочками под ногтями на миг прикрыла рот. Нервно оглянулся кругом. На него смотрели десятки испуганных и умоляющих глаз. Он не мог не оправдать их надежд.

— Ты власть этна! Как ты ... как ты мог это допустить! — воскликнул, от волнения давая петуха.

Виктор Александрович посмотрел на собеседника словно на дите малое, досадливо поморщился. Сейчас действовать надо, а тут приходится с этим балбесом объясняться.

— Я тебе не господь бог и не контролирую природные явления, так что претензии предъявляй к Всевышнему или к природе, уж не знаю, верующий ты или нет, — ответил жестким тоном и перевел взгляд на притихшую толпу:

— От имени администрации я заверяю вас, что мы предпримем все возможные меры, чтобы избежать катастрофы, хотя сразу предупреждаю, что будет нелегко и я потребую от вас дисциплины и работы. Дисциплины и напряженной работы! Тогда все у нас получится!

Глава города слегка поджал губы и пристально оглядел стоящих вокруг людей. Они молчали и прятали глаза. Легкий весенний ветер настороженно гудел в проводах, трепал самодельные транспаранты. Одинокий бело-сине-красный флаг, крепко зажатый в руках невзрачного вида старушки в потрепанной дубленке, бился словно живой, невольно притягивая взгляд. Виктор Александрович внезапно почувствовал себя страшно одиноким. Все взгляды, обращенные на него, были как минимум недоброжелательны.

— Ну раз вопросов больше нет, то до свидания, а вы расходитесь, нечего мешать администрации!

Он повернулся, но не успел сделать и пару шагов, как в спину ему раздался слезливый женский голос:

— Мы что в прошлое перенеслись, как в книгах про попаданцев?

Виктор Александрович повернулся и разыскал глазами спросившую, невзрачную женщину в розовом, поношенном пуховичке, больше похожую на перепуганную мышку.

— Пока не знаю, но, когда получу ответы, не стану ничего скрывать!

Глава еще раз обвел глазами окончательно притихшую толпу и твердым шагом направился к дверям. В очередной раз он победил, слегка самодовольная улыбка пробежала по губам. Неожиданно что-то упало на плечо, он скосил взгляд и брезгливо поморщился, его 'оросил' голубь. 'По примете богатым буду!' — саркастически подумал Соловьев. На ходу вытащив из заднего кармана брюк платок, вытерся и выбросил его в урну у дверей администрации. Сейчас его ожидало гораздо более ответственное дело — встреча с военными. Теперь главное убедить их подчиниться.

Глава 2

Соловьев открыл дверь. Раскаленная, словно солнечная корона, атмосфера приемной мгновенно разрядилась, яростный гомон людей в погонах затих. Военные и правоохранители стояли по группкам: отдельно — оба командира пограничных частей вместе с заместителем начальника городского отдела ФСБ в 'гражданке' — начальник отдела, как обычно, был занят, и он представлял службу вместо него, рядом сверкали крупными звездами на погонах полицейские: начальник горотдела вместе с руководителем отдела по борьбе с оборотом наркотиков. С ними главный таможенник с руководителем службы судебных приставов и пожарный, отдельно все три командира воинских частей с военным комиссаром. И если группа 'военных' состояла из приехавших издалека 'варягов', то в 'полиции' в основном местные, знавшие друг друга чуть ли не со школьных времен. Всех их Соловьев в той или иной мере знал. Их сильные, слабые стороны, и считал заслуживающими уважения людьми, но сегодняшние события их явно огорошили, ударили словно пыльным мешком из-за угла. Лица большинства бледные, в глазах плещется замешательство. Он мысленно усмехнулся: зрелище растерянности людей в погонах придало ему дополнительной спокойной уверенности в собственных силах.

Пронзительную тишину нарушал лишь отчаянный стук по клавишам старенького ноутбука секретарши. Ошеломленные, полные ненависти, вопросительные — всякие взгляды моментально скрестились на главе города. Это лишь кажется, что люди в погонах вне политики. В маленьком городе им волей-неволей приходится с кем-то приятельствовать, а с кем-то враждовать. Вот немалая их часть и дружила с прежней администрацией города, да и Виктор Александрович с поистине медвежьей грацией успел отдавить немало любимых мозолей. Сильный порыв ветра закачал по-весеннему голыми ветвями росшего напротив окна тополя, бросая причудливые тени на людей в форме.

Энергичным шагом градоначальник подошел к секретарше. Женщина прекратила печатать, пальцы с массивными перстнями, слишком крупными, чтобы быть золотыми упали на столешницу. Взгляд тоскливых глаз со слегка потекшей косметикой поднялся на начальника. Соловьев посмотрел на женщину осуждающе — не терпел он, когда расклеиваются, у него самого сын остался в Москве, но он же не устраивает истерики! Он со злостью сжал бледные губы в ниточку.

Привычки начальника женщина давно изучила и понимала, что серьезно проштрафилась в глазах начальника. Секретарша посмотрела на Соловьева виновато, машинально чуть ли не в узел завязывая прядь волос.

— Слушаю Вас, Виктор Александрович, — тихо произнесла немного хриплым голосом.

— Вера, собери мне в кабинет замов и немедленно. — решив не упрекать за внешний вид, распорядился Глава. Не дожидаясь ответа и, ни на кого не глядя, направился в собственный кабинет.

— Хорошо, Виктор Александрович, — произнесла женщина в спину и потянулась к телефону.

У двери градоначальник неожиданно остановился. Повернувшись, натянул на лицо натуженную полуулыбку:

— Товарищи офицеры, прошу вас немного подождать, не более десяти минут, мне необходимо отдать срочные распоряжения.

Дверь бахнула, закрываясь, люди в погонах вновь принялись обсуждать ошеломляющие новости. Один за другим, едва успев поздороваться с военными, в кабинет Соловьева торопливо заходили заместители. Слухи по администрации расползались моментально, и в курсе фантастических новостей были все. Последней, на бегу кинув военным: 'Здрасте', торопливо прошмыгнула в дверь заместитель по социальным вопросам — унылого вида женщина далеко за сорок — типичный синий чулок. Градоначальник не обманул: не прошло и нескольких минут, как заместители с вытянутыми от удивления лицами пулей вылетели из кабинета.

'Дзинь!' — взорвался трелью телефон, присутствующие нервно дернулись и замолчали. Взгляды скрестились на секретарше.

— Да? — она подняв трубку, — Да, подошел... зовут... — скосила взгляд на лежащий на столе блокнот, торопливо перелистнула пару страниц, — Александр Степанович... хорошо.

Положив трубку на место, объявила:

— Заходите, товарищи, глава вас ждет.

Полуденное солнце бликовало на длинном столе заседаний вдоль выходящих на площадь окон. Еще дальше, в глубине кабинета расположился Соловьев. С сосредоточенным видом торопливо писал в еженедельнике. За письменным столом был идеальный порядок: просмотренные и не просмотренные документы лежали ровными стопками, а две ручки гармонично расположились в небольшом органайзере с краю — все выдавало дисциплинированного человека, тщательно следящего за своей территорией. Бросив быстрый взгляд на входящих офицеров, произнес:

— Садитесь, — торопливо махнув рукой в сторону стола заседаний, вновь уткнулся в бумаги. Начальник таможни попытался поздороваться, но Соловьев, не поднимая напряженный взгляд от разложенных перед ним документов, лишь нетерпеливо махнул рукой, дескать, не до этого. Зашуршали отодвигаемые стулья, офицеры расселись. Несколько секунд прошло в молчании, наконец мэр поднял взгляд — вроде все. Энергично поднявшись и прихватив с собой ежедневник со стопой бумаг, пересел на высокое кожаное кресло во главе стола заседаний.

Соловьев расстегнул пиджак и тщательно подравнял принесенные с собой документы. Потом окинул оценивающим взглядом людей в форме. Многие из них его не любили, держа дулю в кармане, дескать, кто ты такой, царек недоделанный, но в глаза это никто не стал бы говорить. Сейчас они попали в одну лодку. А выплывут или потонут, во многом зависело от того, сумеет ли он их убедить подчиниться городской власти.

— Александр Степанович, — обратился к высокому худощавому полковнику в синей форме летчиков, — расскажите, пожалуйста, о результатах облета окрестностей города.

Тот поднял тусклый взгляд, встряхнулся, сбрасывая угрюмую задумчивость, и попытался по привычке подняться, но Соловьев небрежно остановил жестом, дескать, не надо.

— Докладываю! — нервным и оттого слегка глуховатым голосом произнес летчик, — Борт RF — 95570 облетел окрестности города. За периметром в двадцать километров начинается совершенно чужая земля; дороги, поля обрываются словно ножом обрезали. Дальше одна степь, а на севере от города начинается настоящая тайга, что-то типа сибирской. Потом борт полетел в сторону областного центра, но ни его, ни лежащих по пути городов и деревень, не обнаружил.

Летчик замолчал. Мысли его витали далеко от этого кабинета. Он вспоминал дочь с шестилетним внуком и думал, как рассказать жене о Переносе города. Неделю тому назад дочь с внуком уехали по путевке в Сочи. Теперь они все равно что умерли, родители никогда их больше не увидят. Комок черной желчи подкатил к горлу, пытаясь прорваться сквозь сомкнутые зубы и лишь многолетняя военная закалка спасала офицера от нервного срыва... За столом уже знали новости об облете города от самого летчика и встретили речь угрюмым молчанием. Пальцы градоначальника нервно побарабанили по столу, секунду он поразмышлял, затем поднял глаза на летчика.

— Плотина электростанции с водохранилищем-охладителем осталась на нашей земле?

— Да, — торопливо вытащив платок и откашлявшись, мрачно произнес летчик.

— Это хорошо. — Глава незаметно выдохнул воздух и кривовато улыбнулся. Значит будем с электричеством. Уголь поблизости подходящих для электростанции марок есть. И его много. Еще немного подумав, вновь спросил:

— А людское жилье, чужое, — он выделил интонацией последнее слово, — экипаж обнаружил?

— Да, несколько стойбищ из чумов, по типу тех, в которых живут северные народы, и какие-то оборванцы возле них.

— Ну и куда мы попали? Надеюсь, сам факт Переноса города с окрестностями сомнению не подлежит? — Мэр оглядел угрюмо молчащих офицеров, затем упер тяжелый, пронизывающий взгляд, каким хищник, готовясь к нападению, смотрит на жертву, в лицо летчика и с силой прижал ладонь к зеркальной поверхности стола.

— Я не знаю. — тихим голосом ответил подполковник и опустил взгляд на столешницу.

— Хорошо... — мэр кивнул и небрежно откинулся в кресле. — Фотографии окрестностей додумались сделать?

— Да, — проронил полковник, вялым движением достал из кармана куртки тощую стопку белых прямоугольников и передал Соловьеву.

Торопливо просмотрев фото и пару раз многозначительно хмыкнув, градоначальник передал их офицерам. Пока они, передавали фотографии из рук в руки и тихо переговаривались между собой, он неторопливо выровнял лежащие перед собой листки бумаги, продолжая с лихорадочной поспешностью решать, как строить диалог дальше. Он обязан победить. Сейчас или никогда! Давить, давить и убеждать в собственной правоте и необходимости ему подчиниться. Пока вояки не опомнились, он должен взять их под контроль, иначе все планы пойдут насмарку. Сами погибнут и город погубят. Соловьев обвел слегка сощуренными глазами офицеров. Те промолчали, угрюмые взгляды обращены в стол. Градоначальник внутренне усмехнулся. Не им соревноваться с ним, половину жизни проработавшим в еще том гадюшнике — городской администрации, в искусстве подчинения людей.

— Значит так, мужики, я не господь бог и не знаю, где мы, но в одном точно уверен: мы не в России двадцать первого века. На другую планету нас перенесло или в другое время? Не знаю, пусть разбираются ученые. Главное, страны под названием Российская Федерация здесь нет, и это реальность, в которой нам предстоит жить дальше! Я избран главой города и для меня основное — любой ценой обеспечить безопасность, — он выделил голосом последнее слово, — и наладить материальную базу для нормального существования горожан. Мне и вам вместе придется этим заняться, или. ... Или мы все очень скоро погибнем.

Главный таможенник и побагровел.

— Кто нас перенес? Кто? На свете миллион таких городишек как наш, почему это случилось с нами? — суетливо вскинувшись, произнес истеричным голосом, — Или это какое-то природное явление?

Офицеры непроизвольно коротко переглянулись, их и самих мучил тот же вопрос.

Вопрос был риторический и не требовал ответа, но градоначальник вскинулся, словно ему противоречили.

— Это неважно, важно сейчас, — он выразил интонацией последнее слово, — что нам делать чтобы выжить! Выжить и насколько это возможно сохранить научный и промышленный уровень.

'Цзинь-цзинь', — беззаботно защебетала приземлившаяся на подоконник беззаботная весенняя птаха. Для нее ничего не изменилось, а мелкие проблемы людей важны лишь им самим. Толпа перед окнами здания, еще недавно с азартом выкликавшая главу администрации, таяла, словно кусок сахара в кипятке.

Соловьев помолчал, в очередной раз поправил лежащие на столе документы, добиваясь их идеального выравнивания и произнес назидательно и проникновенно, почти по-дружески:

— Мужики! От нашего мира остался только наш город. Семьдесят тысяч горожан и несколько тысяч сельских жителей, и они нуждаются в вашей защите. Есть тут враги, нет ли, я не знаю, но рассчитывать необходимо на наихудший вариант. Они есть, и они сильны. Поэтому считаю, что в связи с Переносом города черт знает куда, вы должны перейти в подчинение городской власти. Только так мы сможем дать отпор любому врагу, — он увесисто шлепнул рукой по столешнице.

'Ловко', — подумал заместитель начальника отдела ФСБ, рассматривая большое желто-коричневое знамя города, в дальнем углу кабинета, рядом со стягом России. Глянул на градоначальника, он уловил этот взгляд, лицо на миг дрогнуло. В сейфе секретки отдела успело накопиться внушительное досье о незаконных делишках Соловьева, ждали лишь отмашку из центра, чтобы пустить его в ход. Из потенциального сидельца Соловьев превращался в спасителя города и начальника для людей в погонах.

Молчание затягивалось. Только доносился приглушенный шум моторов из открытой форточки.

Перспектива превратиться из привилегированных федералов и областников в подчиненных городской администрации никого не радовала. Это и снижение статуса, и повседневный контроль со стороны администрации города, в то время как командиры успели привыкнуть к самостоятельности. Из Москвы или областного центра все не проконтролируешь. Тем более что еще тлела надежда: Перенос не навсегда, немного потерпеть, и они вернутся назад, и все возвратится на привычные рельсы.

Начальник пожарного гарнизона задумчиво нахмурился, машинально почесал бритый затылок и приподнял руку. Дождавшись кивка Соловьева, поинтересовался:

— Вы полагаете, что обратный Перенос в наш мир невозможен?

— Полагаю, — Соловьев усмехнулся и произнес небрежно, сверкая от возбуждения глазами, — Если я не прав, то и слава богу, но исходить нужно из того, что мы застряли здесь навсегда и соответствующе действовать. Во-первых объединиться в единый кулак. Только так мы преодолеем любые проблемы и любого врага! Все согласны?

— Мы давали присягу России, а не городу. — смерив Соловьева неприязненным взглядом, произнес молодой, едва за тридцать подполковник, командир радиолокационного батальона, — У меня нет приказа переходить в подчинение городской власти!

С градоначальником у офицера сложились очень непростые отношения. Еще на первом своем сроке у власти Соловьев обещал ему выделить землю под дачные участки военным, но так и не сделал этого. Офицер тогда не сдержался и высказал все, что думал о градоначальнике. Соловьеву доброжелатели об этом немедленно донесли, он даже ездил в штаб округа жаловаться и требовал убрать неугодного командира. Но там лишь посмеялись над излишне деятельным главой муниципалитета.

Несколько мгновений мужчины мерились взглядами, потом Соловьев не выдержал и отвел глаза, левое веко чуть заметно дернулось. И тут же, спохватившись, что это могут истолковать как непростительную слабость, густо побагровел. На память он не жаловался и врагов помнил хорошо и никогда не забывал. Глянув на локаторщика взглядом, подобным уколу острозаточенных стилетов, произнес лязгающим металлом голосом:

— Приказ? А какой может быть приказ если ваше командование осталось неведомо где? Может пора голову включить? — казалось, мэр обращается лично к локаторщику, но тут он сделал широкий жест, чтобы привлечь общее внимание, — И не забывайте, что речь идет о выживании города, вас самих и ваших семей. Присягу принимали защищать Россию? Так защищайте ее, сейчас вся она — это город и его окрестности! Или мы будем вместе, одним кулаком, — он приподнял крепко сжатый кулак над собой, махнул рукой, словно разбивая неведомую преграду, — или нас переломают поодиночке! Делом докажите, а не трескотней, что вы настоящие патриоты, а не балаболки!

Соловьев медленно обвел взглядом застывшие лица военных, зрачки его сузились, продолжил:

— И не забывайте, что вам, как любому другому жителю города, необходимы продукты питания, тепло зимой, вода, свет и главное — безопасность. Город будет вас обеспечивать всем необходимым, а вы станете сидеть на его шее и ждать приказа неведомо от кого? Не бывать такому!

Торопливо глотнув, он облизал пересохшие губы.

'Крыть — нечем, он прав...' — покрасневший подполковник — локаторщик катнул желваками и опустил взгляд вниз.

— На ближайшие дни... и годы... безопасность и развертывание производства всего необходимого для выживания — это главная проблема, — произнес глава.

Уже пару минут с напряженным вниманием что-то читавший в телефоне начальник горотдела полиции воспользовался паузой:

— Р-разрешите? — спросил, слегка заикаясь. Во время командировки в Чечне его контузило и с тех пор он, когда волновался, заикался. Дождавшись кивка Соловьева, поправил очки и зачитал пришедшее на телефон сообщение: 'На Гончаровке наряд задержал подозрительного бомжа на коне, по-русски не понимает, говорит на языке, напоминающем башкирский', — полицейский оторвал взгляд от экрана и произнес с задумчивым видом, — похоже, попался абориген.

Гончаровка — район города с малоэтажной (частной) застройкой.

Офицеры оживились, послышался тревожный шепот. Если это действительно местный житель, то появился шанс узнать, куда же город попал.

— Хорошо, — произнес Соловьев, — жду от вас информации, где мы и кто вокруг нас, — сказал он и пометил в еженедельнике.

— Д-доложу, — согласно наклонил рано поседевшую голову начальник полиции и принялся что-то набирать на телефоне. Хотя формально полиция и не подчинялась местной власти, но ее финансирование шло в том числе и от муниципальных властей, а, как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. Главный городской полицейский давно привык, как минимум учитывать мнение администрации.

— Да и пусть его медики проверят, не хватало еще чтобы он какую-нибудь заразу в город принес! — произнеся это, глава бросил пристальный взгляд на поднявшего голову офицера, но на лице того читалось лишь крайнее внимание. Молча кивнув, он продолжил набирать текст.

— Виктор Александрович, — вновь обратился начальник пожарных, — нам будет проще принять решение, если бы вы вначале озвучили собственные предложения хотя бы на ближайшее время, что делать и нам и городу.

Глава на миг задумался, затем согласно наклонил голову.

— Ну что же, это разумно. Начнем с того, что действовать буду жестко! Иначе не выживем. Продовольствия в городе немного, максимум на три-четыре недели. Точное количество сейчас выясняют, поэтому все консервы придется закладывать на хранение на крайний случай и переходить на карточную систему. Запасы мобилизационного резерва на комбинате хлебопродуктов и мясокомбинате весьма значительны, их реквизируем и будем искать местные источники продовольствия, раз есть люди, то их не может не быть! Продержимся до осени — выживем, район засеет все, что только возможно! Что касается огородов — всем желающим десять соток, пусть сажают собственные овощи, фрукты. По углю и электричеству: уголь придется экономить, да все придется экономить, пока не доберемся до местного сырья. Запасов электростанции хватит месяца на два, это крайний срок. Не найдем за это время угля, зимой перемерзнем, а кто сумеет выжить, скатится в средневековье. Пока все, остальное после того, как разберемся в обстановке.

Военный комиссар: румянощекий, с хитрыми маленькими глазками, недавно выбранный депутатом в городское собрание и, по слухам, ставший близок к градоначальнику, поднял руку.

— Ну что, по-моему, дело ясное, — он слегка заалел, — я за предложение Виктора Александровича!

Офицеры переглянулись: выбор предстоял сложный. Город должен возглавлять сильный управленец, пользующийся доверием и поддержкой большинства, а рознь и склоки неминуемо приведут к гибели. Многие горожане считали Соловьева радетелем за город, некоторые — всего лишь жуликоватым чиновником. Вот только в деловой хватке, организационном таланте и знаниях сложного городского хозяйства и те, и другие не сомневались. Он был лучшим из возможных кризисным управляющим для города попаданцев. С другой стороны, он лишь недавно избрался, стало быть, имеет нерастраченный кредит доверия населения. Первыми взметнулись вверх руки полицейских и начальника пожарных, за ними, после недолгих колебаний, нехотя поднялись руки остальных. Кто с заметной долей скепсиса на лице, кто с надеждой, но за предложение подчинить людей в погонах городской власти проголосовали все. Иного выхода не было.

Соловьев сидел прямой, словно палку проглотил. Глаза зажглись торжеством — у него все получилось! Но ни единый мускул на лице не дрогнул, лишь сухие губы раздвинулись в чуть снисходительной улыбке, когда он произнес негромко:

— Благодарю за принятое правильно, — он выделил последнее слово голосом, — решение и информирую вас, что сегодня же предложу депутатам дополнить штат администрации должностью заместителя главы по военным и внутренним делам, кандидатом на нее я вижу вас, Степан Алексеевич! — Соловьев указал ухоженным пальцем на военкома, — Вы не против?

Военком еще больше зарделся, попытался сохранить серьезную выражение лица, но не выдержал, расплылось в самодовольной улыбке:

— Спасибо за доверие! — подскочив с места, произнес с придыханием и глазами преданного пса уставился на благодетеля. К власти, пусть небольшой, в качестве депутата городского Собрания, он пришел в команде нынешнего градоначальника, и сейчас вновь убедился, что сделал правильный выбор.

— Александр Степанович! — обратился мэр к командиру вертолетного отряда. — Организуйте, пожалуйста, облет окрестностей по максимально возможному радиусу.

— Хорошо, — угрюмо кивнул подполковник и вновь опустил взгляд в стол.

— Ну все, товарищи, — махнул рукой Соловьев, губы раздвинулись в холодной улыбке, — по рабочим местам.

И тут же добавил, обращаясь к фсбшнику и, пародируя Мюллера из 'Семнадцати мгновений весны':

— А вас, Олег Аркадьевич, я попрошу остаться.

Градоначальник подождал пока закроется дверь, потом произнес, неприятно кривя губы:

— Я знаю у вас есть на меня наблюдательное дело. Принесите его сюда.

Для него не было секретом, что на всех глав администраций ФСБ ведет наблюдательные дела.

Лицо фсбшника ничего не выражало, несколько мгновений он тяжело молчал, потом произнес бесстрастным голосом:

— Хорошо.

— Минут десять вам хватит чтобы доставить его в мой кабинет?

— Хорошо я сейчас пришлю его. Я могу идти?

Градоначальник кивнул. Едва фсбшник покинул кабинет, он вытащил платок. Шея мокрая словно в бане. Разговор, особенно его концовка тяжело дались, но все получилось! 'Ну я и монстр', — подумал он с ликованием. Еще через десять минут он изучал принесенную секретчиком папку. Вздыхал, матерился сквозь зубы, скрипел зубами. Потом собственноручно уничтожил ее. Он не знал, что в личном сейфе начальника отдела осталась копия дела.

Сразу после обеда на улицах появились вооруженные автоматами полицейские патрули. К этому времени у ворот важнейших городских объектов встала вооруженная охрана из числа сотрудников МВД. Одновременно все автозаправочные станции опечатывали, исключение составила лишь АЗС на территории городского автобусного предприятия, но туда могли заехать лишь их собственные автобусы да автомобили по списку администрации. Совместные комиссии из вооруженных полицейских и 'наскипидаренных' чиновников поехали по городу. К засевшему в кабинете Соловьеву, словно в центр раскинутой по городу паутины, стекались доклады. В продовольственных магазинах несмотря на скандалы торговцев и собственников, консервы и продукты длительного хранения под расписку изымались и свозились на склады. Собственные действия полицейские обосновывали введением в городе режима 'Чрезвычайной ситуации' и приказом начальства.

Вечером, когда после работы взбудораженные жуткими слухами горожане вернулись домой, неожиданно 'проснулись' телевизоры. На экранах появился Соловьев. И был он как никогда серьезен, так что в новость о том, что город перенесся в неведомый мир, поверили сразу. Немного подождав, пока горожане слегка опомнятся от невероятных известий, он призвал:

— Уважаемые горожане! В ночь Переноса один из аборигенов напал и тяжело ранил пожилую жительницу города. Сейчас женщина лежит в реанимации. Так что за городской чертой цивилизация заканчивается. Для местных мы всего лишь скот, будущие рабы или отродья нечистой силы.

Речь идет о самом нашем существовании, и я выражаю уверенность, что в этих нелегких условиях население нашего города проявит сознательность и сплотится вокруг администрации! Чтобы выжить нам всем необходимо работать, работать и еще раз работать! На долгие годы придется забыть о нормированном рабочем дне, отпусках и прочих достижениях двадцать первого века. А городской администрации придется принять множество непопулярных решений, но только они дадут нам шанс на выживание! Каждый из нас должен требовать от себя и других дисциплины, организованности, самоотверженности. Сделать все, чтобы получить шанс занять в этом мире достойное место.

Он немного помолчал, словно вглядываясь в лица телезрителей, затем продолжил:

— Горожане, друзья, наша земля бедна ресурсами, но вокруг нас богатейший Урал. Здесь есть вся таблица Менделеева, и только от нас, от наших рук и знаний зависит, сможем ли мы построить необходимые нам производства или проедим доставшиеся нам ресурсы и глупо погибнем! Пока новые предприятия не построили, я призываю к всемерной экономии любых ресурсов. Каждый целлофановый пакет, металлическое изделие, одежда, да все вокруг нас не воспроизводимы в ближайшие годы и должны всячески сберегаться, а после использования идти на переработку. Вспомните о старинных вещах, оставшихся от бабушек и дедушек. Механическая мясорубка или швейная машина, даже простая авоська теперь представляют огромную ценность.

Соловьев еще долго рассказывал о дальнейших планах администрации, с цифрами в руках объяснял использование городских запасов и многое другое. Реакция ошеломленных горожан варьировалась от полного неверия до банальных истерик и инфарктов, так что диспетчеру скорой помощи пришлось до ночи принять множество вызовов к экстренным больным.

— Я уверен, что все трудности мы преодолеем и победим! — сказал Соловьев напоследок и начались городские новости.

На город опустилась тьма. Ночью, мрак — для луны был не сезон, улицы выглядели странными, чужими — уличные фонари не горели — в целях экономии угля приняли решение их не включать пока не наладятся стабильные поставки местного сырья на ГРЭС. Лишь изредка ночь разгоняли фары автомобилей, чтобы через секунды все снова поглотила тьма. В администрации по-прежнему горели окна. Сквозь зубы молча проклиная Соловьева вся администрация оставалась на рабочих местах. Как уйдешь, когда градоначальник на работе и ясно дал понять, что, кто не хочет работать МНОГО, тот будет уволен? Соловьев уже собирался домой, когда зазвенел телефон. Слегка заикаясь от волнения начальник горотдела полиции сообщил, что, наконец, смогли найти человека, который разобрал речь пойманного накануне аборигена. Помог старенький мулла, башкир по национальности. Оказалось, что город перенесся из 2011 года в прошлое на башкирские земли в южных предгорьях Урала в 1109 год по мусульманскому календарю или в 1689 год по-христианскому. Это означало что сейчас в России царствует, но не правит Петр первый, а главная в Кремле Софья его сестра. Старинный торговый и сельскохозяйственный городок, основанный на Южном Урале первыми русскими поселенцами был почти ровесником эпохи, куда его перенесло -его основали в самом начале семнадцатого века, на старинном караванном пути из Средней Азии на Урал. Веками он жил торговлей и сельским хозяйством, окружающие плодородные земли и умеренный климат давали возможность выращивать богатые урожаи пшеницы, разнообразные овощи и фрукты. Уже в советское время эвакуированные во время войны металлообрабатывающие заводы стали основой промышленности города. Город, процветавший во времена СССР, после его развала захирел, население уменьшилось с 80 тысяч человек до едва 70 тысяч. Заводы, силой вырванные из общесоюзных производственных цепочек, влачили жалкое существование. Вместо производства готовых изделий занимались ремонтом, моторный — двигателей, электротехнический — почти любых электротехнических изделий.

На следующий день после Переноса силовиков собрали, и командиры предложили выбор: продолжить службу или уйти на гражданку. Для лейтенанта Петелина выбор был без вариантов — продолжать службу. Какая разница для каждого, в ком бьется русское сердце, кому служить, России, Российской империи, СССР, Российской Федерации — это одна и та же страна. Главный служите доблестно, так чтобы или грудь в крестах, или голова в кустах! Так повезло не всем: десяток майоров и подполковников оказались лишними, их безжалостно уволили на гражданку. Повезло тем, кто успел набрать двадцать лет службы — их досрочно отправляли на пенсию.

Городские власти использовали время на полную катушку. Соловьев воспринял Перенос как вызов собственным способностям управленца и развел бурную деятельность, истово оправдывая кредит доверия горожан, стараясь делами доказать сомневающимся, прежде всего из городской верхушки, что он идеальный вариант руководителя и организует выживание города. На следующий день утром собрал в актовом зале подчиненных и 'порадовал' заявлением, что отныне рабочий день — десять часов, а выходные временно отменяются. А кому не нравится, он никого не держит, но и всему городу вскоре предстоит работать в подобном режиме. Осмелившихся уйти нашлось всего несколько человек.

А Соловьев продолжил 'ломать' город через колено. В магазинах 'Охота и рыбалка' и оружейном все наличное оружие под расписку конфисковали и вывезли на склады воинских частей. Другие посланцы администрации, описали содержимое аптек и городского медицинского склада, магазины, торговавшие компьютерной техникой и средствами малой механизации, опечатали до дальнейших распоряжений. Протестовавшим против самоуправства хозяевам магазинов не помогли ни грозные знакомства, ни бурные истерики: посланцы администрации были непреклонны, а Соловьев возмущенные звонки игнорировал.

Перед обедом состоялось внеочередное совещание городского Собрания. Соловьеву пришлось мобилизовать на него всех сторонников, а колеблющихся запугивать неизбежным хаосом, если не принять чрезвычайных мер. Ему самому пришлось дважды обращаться к депутатам с короткими, но весьма эмоциональными речами. Он давил, давил и еще раз давил! Большинство руководителей когда-то состояло в КПСС, затем в многочисленных провластных партиях, но по-настоящему они не разделяли ничьих убеждений, зато были донельзя прагматичны, разделяя принцип: не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей.

Не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей. Слова одного из лидеров Китайской Народной Республики Дэн Сяопина (1904-1997).

Предложенные мэром преобразования выглядели разумно, а он сам имел репутацию бескомпромиссного, но умелого управленца и после непродолжительного, но яростного спора с оппозицией Собрание приняло постановление:

'О сложившейся в городе экстраординарной

и чрезвычайной ситуации'

В соответствии со ст. 2, 3 Конституции Российской Федерации, ст. 3 Федерального конституционного закона от 30 мая 2001 г. ? 3-ФКЗ 'О чрезвычайном положении', в связи с сложившейся экстраординарной и чрезвычайной ситуации в городе, связанной с переносом его территории в семнадцатый век, и в целях гарантирования прав, свобод и жизни жителей города

Собрание депутатов города РЕШАЕТ:

1. Возложить на Собрание депутатов функции высшего законодательного органа города.

2. Установить, что на территории города действует Конституция и законодательство Российской Федерации, в части не противоречащей нормативным актам города.

3. Утвердить Временное положение о Режиме чрезвычайного положения (Приложение 1).

4. Ввести на территории города Режим чрезвычайного положения с 21 апреля 1689 г.

5. Юридическому управлению администрации подготовить проект нового Устава города до 1 мая 1689 г.

6. Утвердить Положение о временных полномочиях администрации города (Приложение 2).

7. Утвердить Программу действий по промышленному и сельскохозяйственному развитию территории города (Приложение 3).

8. Настоящее решение вступает в силу с 21 апреля 1689 г.

В. А. Соловьев

Собрание провозгласило себя верховным законодательным органом и предоставило почти диктаторские полномочия мэру, утвердив его программу действий:

— Создание крепкой армии, способной защитить город;

— Развитие сельского хозяйства: растениеводство, разведение птицы и свиноводство, самообеспечение города основными видами продовольствия;

— Разработка богатейших месторождений Урала и его окрестностей;

— Развитие промышленности до уровня как минимум середины 19 — начала 20 века, прежде всего военной промышленности и металлообработки;

— Создание черной и цветной металлургии, химической промышленности и фармакологии.

Структура управления города приняла следующую конфигурацию. Во главе исполнительной власти стоял мэр, полномочия его существенно расширили, но власть его была далеко не диктаторской. Законодательную представляло Собрание депутатов города, а судебную — городской суд, руководствовавшийся решениями Собрания депутатов и российским законодательством в части, не противоречащей решениям законодательной власти.

Первой жертвой реформированной власти стали городские банки и федеральное казначейство. Их объединили в городское казначейство и подчинили заместителю градоначальника по финансам. Вечером она выступила по телевизору и объявила, что банкноты Российской Федерации продолжают использоваться до их обветшания и замены металлическими монетами и банкнотами, которые планировало выпускать городское казначейство.

Еще одним решением Собрание депутатов подчинило администрации предприятия, хозяева которых оказались за пределами города. А чтобы не терять времени на сборы руководителей, решение спешно размножили и заверенную копию развезли по предприятиям.

Директорский корпус воспринял решение о переподчинении администрации с явным энтузиазмом — при всех печальных последствиях Переноса он давал шанс на возрождение заводов. Их устаревший для двадцать первого века станочный парк и оснащение для семнадцатого были немыслимым хай-тэком. Моторный и электротехнический заводы, железнодорожные мастерские и вспомогательные цеха электростанции делали стартовые позиции города в металлообработке более чем крепкими, а молокозавод в купе с хлебокомбинатом и мясоконсервным комбинатом позволяли наладить переработку сельскохозяйственной продукции. Плохо обстояло дело с легкой промышленностью — всего несколько частных цехов по изготовлению мебели и небольшая швейная фабрика. производство всего необходимого для армии. Так что несмотря на разрыв технологических связей, а производство достаточно сложного изделия требует сотен и тысяч поставщиков, у города были все шансы наладить расширенное производство всего необходимого для армии, промышленности и тысяч мелочей, необходимых для нормальной жизни горожанина двадцать первого века.

На электростанцию — градообразующее для города предприятие, Соловьев приехал лично. На горизонте догорал багровый закат, когда служебный мерседес мэра остановился у проходной. С директором станции — одним из самых влиятельных людей в городе у Соловьева сложились сложные отношения. До Переноса тот был спонсором каждой местной фронды и сыграл немалую роль в первом отстранении Соловьева от власти, а на память Виктор Александрович никогда не жаловался. Кроме колоссальных денег, директор мог опереться на многотысячный коллектив, возможность шантажа неподачей тепла и электроэнергии в город и даже собственным силовым ресурсом — вооруженной охраной. Так что фигура более чем серьезная.

Директор незамедлительно принял градоначальника в кабинете, даже более роскошном чем у Соловьева. Разговор был откровенным. Пришлось рассказать свой план переустройство жизни города и дать гарантии от преследования политических противников. Благоразумие взяло вверх — бунт на тонущем корабле опасен для всей команды: от капитана до последнего матроса. После некоторых колебаний директор принял условия администрации — фактическую национализацию ГРЭС при условии, что он по-прежнему ей руководит. Потом перешли в зону отдыха. Высокая, блондинистая секретарша расторопно накрыла изысканный стол и удалилась, одарив на прощание улыбкой. Усадив дорогого гостя на удобное кресло, хозяин кабинета рассыпался в комплиментах и в уверениях, что станция полностью подчиняется городу. Незримые подковерные игрища имеют неписанные, но от этого не менее незыблемые правила, поэтому Соловьев внешне вполне благосклонно принимал эти заверения, и лишь торжествующе блестевшие глаза выдавали его подлинные эмоции. Согласие одного из руководителей городской фронды было знаковым сигналом, означавшим поражение противников.

Из всех директоров лишь директор мясокомбината, точнее оставшегося после всех обрезаний и сокращений 90-х годов небольшого огрызка в виде мясоконсервного цеха, возмутился самоуправством чиновников. Он категорически отказался подчиниться и расхохотался в лицо посланцу администрации. 'Варяг', совсем недавно приехавший в город, не представлял местные властные расклады и привык во всем полагаться на покровительство оставшихся в двадцать первом веке реальных хозяев производства. На демарш директора мелкий чиновник администрации посмотрел взглядом, каким смотрят на обделавшегося несмышленыша и саркастически улыбнувшись, молча вышел из кабинета. Не успел победитель насладиться триумфом, как дверь приемной с грохотом ударилась о стенку. Два полицейских заскочили в кабинет. Послышались возмущенные крики. При виде выволакиваемого под руки директора, с руками, скованными наручниками, секретарша громко ойкнула, но, наткнувшись на многообещающий взгляд одного из полицейских, искусно изобразила обморок. Вытащив на улицу ошарашенного директора, полицейские затолкали его в патрульную машину. Вечером бедолагу выпустили из КПЗ, но в его кресле уже сидел бывший заместитель, оказавшийся более понятливым. В тот же день на освободившуюся должность его назначил градоначальник.

На следующее утро в актовом зале здания администрации не было свободных мест. Собрался актив города: мэр, финансово-экономическое и торгово-промышленное управления администрации, директора предприятий и частные предприниматели, активисты и заслуженные горожане. Первым к трибуне вышел градоначальник. Говорил он перед молчаливой аудиторией спокойно и по-деловому и ставил первоочередные задачи в области промышленности. В ближайшее время наладить производство огнестрельного оружия, как стрелкового, так и тяжелого, создать металлургию, как черную, так и цветную. В области химической промышленности — производство серной и азотной кислоты, соды и целого ряда других веществ. Наладить изготовление бумаги и множества необходимых современному человеку мелочей, начиная от ниток и мыла, заканчивая производством мебели. Провести обновление станочного парка и начать производство примитивных, похожих на модели 20-х годов прошлого века, автомобилей и тракторов.

После него к трибуне вышел руководитель торгово-промышленного управления, затем директорам выдали утвержденное главой города задание по выпуску продукции и налаживанию новых производств. После этого директоров отпустили, а частные предприниматели остались. После недолгих споров бизнесмены определились, кто и что будет выпускать и получили на это одобрение от главы торгово-промышленного управления.

Жизнь горожан уже в первые дни после переноса разительно изменилась, но население довольно спокойно это восприняло. Люди понимали, что перемены неизбежны и, для всеобщего выживания, необходимы. Лишь кучка вечно недовольных злобно пророчествовала наступление 'сталинских' времен. Помимо отсутствия с вечера до шести утра электричества, что приводило в неистовый гнев любителей 'ночной' жизни, с улиц исчезли легковые автомобили: без горючего не поездишь. Даже грузовые появлялись на улицах гораздо реже, зато вооруженные патрули военных и полиции круглосуточно попадались на каждом шагу. В продовольственных магазинах и киосках ассортимент стал гораздо беднее. С прилавков исчезли консервы и другие продукты длительного хранения, напоминая уже привыкшим к рыночному изобилию пенсионерам времена конца восьмидесятых. Частники, воспользовавшись моментом, попытались взвинтить цены до небес, но тут же нарвались на немедленно накладываемые полицией дикие по размерам штрафы. Цифры на ценниках моментально вернулись к прежним значениям. Хуже стало с 'культурной' жизнью. Вещавшее с утра и до отключения электроэнергии городское телевидение гнало вперемешку российские и зарубежные кинофильмы, изредка записи концертов и музыкальных клипов, а вечером городские программы. Но все это не могло заменить избалованным горожанам привычное информационное изобилие. Интернет отсутствовал от слова вообще, и привыкшая к нему молодежь не понимала, куда себя девать в свободное время. Хорошо, что Дома культуры и, единственный кинотеатр города продолжали работать в обычном режиме

Что горожане безусловно одобряли, так это исчезновение с улиц безработных, тунеядцев и бомжей — их добровольно-принудительно направили на муниципальные работы. Кто шел сам, кто по направлению городского центра занятости, а кого и принудительно доставляли полицейские. Усилиями бывших безработных строилась линия обороны по периметру города: вслед за копающими ров, в человеческий рост, экскаваторами, по весенней грязи двигались добровольно-принудительные землекопы. лопатами и ручными трамбовками ровняли и укрепляли с внутренней стороны рва высокий вал; сооружались бетонные блокпосты на городских окраинах. Оставшиеся работники разбирали ставшие ненужными железнодорожные пути.

Подоспели сообщения о результатах облета окрестностей города по максимальному возможному для вертолета радиусу. Никаких признаков человечества двадцать первого века. Вокруг только немногочисленные стойбища кочевников да деревянные крепостицы местных князьков. Ближайшие укрепления русских — в сотне километров ближе к полярному Уралу. Основные поселения русских еще дальше, вокруг Камы. Там же, находилась резиденция знаменитого купеческого рода Строгановых, в тот период почти самовластных владык русского Урала. Ничего не дало и недельное прослушивание эфира мощными радиостанциями городского радиоузле и военных: только треск гроз. После этого стало окончательно ясно, что попаданцы перенеслись из двадцать первого века одни.

Соловьев пребывал в великолепном расположении духа, намеченные планы выполнялись и, если бы не упрямство районной администрации, он был бы почти счастлив. На предложение объединить с городом остатки района, глава районной администрации ответил категорическим отказом. И сельские депутаты, и их руководитель понимали, что гайки будут закручиваться с еще большим усердием, чем в первое пришествие Соловьева во власть. Да и становиться из довольно значительных чиновников рядовыми гражданами они категорически не желали. Не помогло убедить несговорчивых районников даже отсутствие силового ресурса — районный отдел полиции предпочел подчиниться городу.

Прошло три дня, и люди начали понемногу привыкать к мысли, что город перенесся в далекое прошлое. Алексей Семенович или, как его звали приятели и заслужившие его уважения коллеги из районной полиции, Семеныч, натянул на тощие ноги старые спортивки и осторожно прошел босиком мимо жены. Хищные ноздри раздувались в храпе, на голове покачивались желтые бигуди. 'Везет ей, сегодня у нее выходной, а тут ни свет, ни заря тащись на службу'.

На кухне поверх сверкающей молочной белизной газовой плиты, недавно купленной по настоянию супруги в кредит, красовалась пошарпанная, приобретенная как-то по случаю двухкомфорочная электроплитка. Он досадливо покосился на дорогую покупку, ставшую теперь лишним предметом мебели на кухне — газовая система третий день как пустовала и, похоже, что в ближайшем будущем газ так и не появится. Семеныч включил электрическую конфорку, выставил нагрев на шестерку. Чугунная сковородка легла сверху. Придется ждать: пока старая плита накалится, времени пройдет уйма. Сокрушенно вздохнув, пошарил в холодильнике. Нет бутылки. От чертова баба, знала же, что утром понадобиться опохмелиться!

Выпить Алексей Семенович был горазд и даже подводил под это философскую основу. Он утверждал, что окружающая действительность мерзка и глядеть на нее нормальному человеку, тем более сотруднику полиции, трезвым взором совершенно невозможно. И что только принятые, но строго после работы — это принцип, сто граммов дают ему силы жить в мире, где господствует несправедливость, задержки в присвоении званий и живут разнообразные злодеи.

Через полчаса он вышел из дома. На подъездной двери, посреди вздувшийся и облупившейся коричневой краски, которой когда-то покрасили дверь, белел бумажный лист с напечатанным ярко-алыми буквами объявлением. 'Уважаемые жильцы! Просим до двадцать пятого апреля получить в ЖЭКе по адресу: ул. Ленина 25 продовольственные талоны на семью. Для получения талонов иметь с собой паспорт. Внимание! По распоряжению администрации города продажа продовольствия без талонов с двадцать шестого апреля проводиться не будет!' 'Так — непроизвольно вздохнул Семеныч, — дожились, снова талоны как в конце 80-х'. Умом он понимал, что в их положении это неизбежно, но сама мысль о талонах, которые ассоциировались у него с бедностью и безденежьем, ему претила. Еще раз внимательно перечитав объявление, он покачал головой. 'Надо не забыть позвонить моей клуше. Пусть сходит, получит талоны, где лежат паспорта она в курсе. А то останемся как обычно на бобах. С тем дурдомом, который сейчас творится в отделе, еще не известно, когда вернусь с работы'. Алексей Семенович почти двадцать лет отдал службе в районной полиции, из них почти восемь участковым уполномоченным, так что о порядках в родном ведомстве знал все или почти все.

Было прекрасное весеннее утро, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. Огненный шар солнца еще невысоко поднялся над горизонтом, но жарило не по-апрельски и палящие лучи успели почти расправиться со снежным наследием зимы в городе. Весело бежали по асфальту бурливые, коричневые, сверкающие ручейки. Лишь в тени многоэтажек, рядом с пробивающимися сквозь землю сочно-зелеными ростками еще скрывались, потихоньку истекая водой, покрытые грязью и мусором сугробы. Сырой ветер без устали размахивал по-весеннему голыми ветвями деревьев, дышал запахами сырых ветвей, перегнивших листьев и весны. Улицы пустынны, лишь кое-где торопятся озабоченные прохожие, да вдали промелькнул вооруженный автоматами полицейский патруль. До отдела идти всего минут двадцать, так что Семеныч не стал дожидаться автобуса. Тем более, по нынешним временам отсутствия в продаже горючего городские автобусы ходили по маршрутам гораздо реже и набитые людьми словно селедки в бочке. Удовольствие ниже среднего.

Через пять минут Семеныч неторопливо — время еще позволяло, свернул на малолюдную в утреннее время улицу Советскую, застроенную бывшими купеческими домами. Мимо проплыл знаменитый дом Васильева. Ходили легенды что лицо сфинкса, украшающее стену над центральным входом имело портретное сходство с лицом первого хозяина дома, но Семеныч не верил в легенды. Попавшийся навстречу мужик с помятым лицом — сразу видно с ночной смены, дымил сигареткой. От этого зрелища рот заполнился тягучей слюной и непреодолимо захотелось курить. Пошарил в карманах, вытащенная из кармана пачка 'Winston', как на зло, оказалось пустой. Семеныч невольно оглянулся в направлении дома. Предвидя дефицит табака, он приобрел у знакомых торговцев стратегический запас курева. Семеныч остановился, потом решительно махнул рукой. Не возвращаться же домой из-за сигарет! Впереди у перекрестка стояла бледно-зеленая коробка киоска. С его хозяевами он был шапочно знаком, пересекались пару раз в гостях у общих приятелей. Он нахмурился и ускорил шаг — никак не получилось вспомнить имена владельцев киоска. Когда перед потенциальным покупателем открылось окошко, внимательно осмотрел поразивший бедностью по сравнению с тем, что было нормой до Переноса, убогий набор товаров. Несколько разновидностей полулитровок газированной воды, печенье, конфеты, немного сигарет и все. Продавец, небольшого ростика миловидная женщина с короткими волосами цвета созревшей пшеницы, слегка высунувшись из окошка, осведомилась профессионально-приветливым голосом:

— Здравствуйте, чем могу вам помочь?

Семеныч, наконец, вспомнил имя хозяйки и произнес, белозубо улыбаясь:

— Здравствуйте, Танюша, Winston есть?

Печальные и умные глаза женщины несколько секунд вглядывались в физиономию посетителя, потом лицо расцвело в дружелюбной улыбке. Вспомнила, где видела покупателя:

— Здравствуйте, Алексей! — она торопливо оглядела небогатый набор товаров на прилавке и соболезнующее развела руками. — К сожалению, Winston кончился.

— А чего так, Танюша, полки совсем пустые?

Хозяйка ларька лишь неопределенно пожала плечами:

— Оптовки порожние, везти совершенно нечего, на базе выдают совсем по чуть-чуть.

— Жаль, буду искать, — Семеныч вздохнул.

— До свидания, — хозяйка исчезла внутри ларька.

Привык Семеныч к своим сигаретам. и привыкать к другому куреву не хотелось. Семеныч бросил взгляд на часы — время поджимало. 'Ладно, глядишь, и найду где-нибудь по дороге'.

Еще через час он крутил руль выделенной для объезда закрепленного участка полицейской машины. Мимо безмолвными серыми пятнами пролетали пятиэтажки, на обочинах стыли никому не нужные без масел и высокооктанового горючего импортные легковушки. Курить хотелось так, что скулы сводило. По дороге он несколько раз останавливал знакомых полицейских из городского отдела, благо, патрули встречались на каждом шагу, но, как назло, 'Winston' ни у кого не оказалось. 'Ладно, — решил он, — стрельну хоть что-нибудь на выезде из города, на пропускном пункте'. Скрипнув тормозами, машина остановилась у высоких, в два человеческих роста, обшитых блестевшим сталью, ворот, перекрывавших выезд из города. Справа и слева змеился, скрываясь вдалеке, довольно высокий вал с широким рвом перед ним. Из стоящего рядом с воротами бетонного сооружения, высотой с двухэтажный дом с узкими бойницами, направленными в сторону окружающей город степи, неторопливо вышли двое с автоматами на плече. Один, в привычной полицейской форме, хозяйской походкой подошел к машине и потребовал документы. Его Семеныч не знал, видимо, из новеньких. Другой, в армейском камуфляже, остановился чуть поодаль, но так, чтобы контролировать действия водителя, а полицейский не перекрывал сектор обстрела. Семеныч предъявил пропуск на выезд, физиономия полицейского поскучнела. Он поинтересовался, не на участок ли Семеныч едет и, получив утвердительный ответ, повернулся к блокпосту и махнул рукой, дескать, открывайте ворота.

Курить хотелось так, что Семеныч готов был согласиться даже на самосад. Не успели охранник ворот отойти, как он приоткрыл дверь и попросил:

— Ребята, куревом не богаты, а то забыл дома?

Полицейский остановился и дернул уголком рта. Извлек из кармана форменных штанов пачку, в которой сиротливо лежали несколько мятых сигарет. Не 'Winston'. Но хоть что-то!

Сглотнув горькую слюну, Семеныч произнес:

— Возьму парочку?

Тот все также безмолвно кивнул и, спрятав пачку назад, направился в блокпост.

— Спасибо, ребята! — бросил Семеныч вслед.

В Малаховке и Новобуженке, ближайших от города деревнях его участка, обстановка нормальная, насколько это возможно после Переноса в прошлое. Электричества нет, но его обещали вскоре подать. К Селинной, очередному пункту маршрута, он поехал ближе к обеду, планируя там и перекусить у бабы Маши. Специально набрал в сумку продуктов чтобы не сидеть на шее у старушки. С шоссе в деревню вел грунтовый съезд. Полнеба закрыла черная туча, но солнце еще светило и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее.

Маленькая — дворов на тридцать — умирающая деревушка разместилась за небольшими холмами, из-за этого мобильная связь там и до Переноса была неустойчивой. Промелькнули поля с не до конца растаявшими остатками сугробов, деревья в небольших рощицах бестолково размахивали на ветру потемневшими от весенней влаги ветками. Показались деревянные домишки, обитаемые и уже без хозяев: мертво застыли окна в грязных подтеках в брошенных избах, калитки распахнуты настежь; заборы покосились, почернели амбары и навесы. Чувствовалось, что давно они не видели хозяйской руки. Лишь в центре несколько изб посправнее. Население деревни: в основном старики и старухи по вечерам сходились там, разговаривали — о жизни и, о том, что будет. Только летом деревня была полна жизни — возились с ребятишками, которых привезли уехавшие в город дети.

Раскисшая грунтовая дорога обрывалась у ветхого деревянного забора. За ним возвышалась изба из серых от старости бревен. Ремонт ей не помешало бы провести еще лет десять тому назад. Жила там одинокая старуха — баба Маша. Доживала век в бедности и одиночестве и была рада любому гостю. Машина проехала вдоль деревянного забора и остановилась у калитки. Участковый частенько заходил к словоохотливой старушке поговорить и узнать немудреные деревенские новости. Неожиданно здоровенные вороны, черные как безлунная ночь, взвились в безоблачно-синее небо, сухо и четко хлопая крыльями и истошно крича. Они закружились над двором, как над падалью. От всего этого невеселого пейзажа стало как-то не по себе. Семеныч бросил взгляд вдоль улицы. Никого. 'А где люди? Да что у них случилось?' — подумал он с недоумением и тревогой. Деревенские любопытны и не могли не заинтересоваться появлением посторонней машины.

Он вылез из машины, небрежно забросил на плечо автомат. Вороны продолжали с хриплым карканьем кружить над двором, и больше ни единого звука, лишь ветер— тихо шуршал голыми ветками деревьев. Открыв незапертую калитку, сделал шаг вовнутрь и замер, холодок страха пробежался мягкими заячьими лапками вдоль спины. День стремительно переставал быть обычным. В паре шагов от входа, так что с улицы не видно, лежал полуразрубленный труп полугодовалого щенка, бесстыдно обнажив снежную белизну ребер и красноту мышц. Страшной силы удар почти напополам перерубил хребет несчастного пса. С краю наполовину впитавшейся в землю кровавой лужи виднелся отпечаток, алый след вел к двери в избу. Убили собаку давно, прошло как минимум несколько часов, и вороны успели изрядно исклевать мертвое тело. Это был любимчик бабы Маши, скрашивавший ей одинокую жизнь. Милиционер сбросил автомат с плеча, беря его наперевес, огляделся. Тишина, сельская идиллия, зловещее карканье ворон над головой и наполовину перерубленные труп собаки во дворе. Кусты невдалеке подозрительно зашуршали. Показалось, что на него кто-то смотрит оттуда голодным взглядом, он резко повернулся. Никого... судорожно выпустил воздух из груди, несколько секунд стоял, затаив дыхание. Мысли с бешеной скоростью сменяли друг дружку, не давая возможности сосредоточиться. 'Да что же это такое тут творится? Что это, бытовуха? Разбойнички городские или может сбежавший зэк отметился?' Почудилось, что за дверью, его поджидает что-то жуткое. Семеныч судорожно сглотнул. Он не был трусом — в Афгане, да и на службе повидал многое, но резкий переход от спокойной жизни к чертовщине мог вывести из себя кого угодно.

Внезапный порыв ветра хлестанул по двери, с пронзительным скрипом она распахнулась, бесцеремонно открывая постороннему застывшее в полутьме нутро избы. Семеныч вновь вздрогнул и с силой обхватил цевье автомата. Это помогло собраться с силами, глаза сузились в узкие щелочки. Он опустил взгляд на труп несчастного кабыздоха. Сапог, оставивший след в кровавой луже, выглядел странным, с характерным широким носком, не встречавшимся у современной обуви. 'Аборигены отметились?' В избу идти отчаянно не хотелось, но это была его работа. Осторожно, словно к лодыжкам привесили пудовые гири, обойдя по широкой дуге кровавую лужу, полицейский подошел к двери. Несколько мгновений помедлил, собираясь с духом, затем осторожно заглянул в полутьму. Бесстыдно открытый шкаф с пустыми полками, рассыпанные порошки на до белизны отдраенном полу, чуть дальше валяется самодельная табуретка и ужасная вонь.

Мерзкий запах крови и скотобойни, словно некто неведомый занимался разделкой мертвых туш. Семеныч поморщился.

— Есть кто? — негромко спросил. Тишина, лишь злобное карканье кружащихся над двором воронов.

— Эй, хозяйка, это я — участковый уполномоченный! — хрипло крикнул в полутьму. Гробовая тишина в ответ.

Он немного помедлил. Сейчас он вновь был мальчишкой, бежавшим темным осенним утром на уроки. Безлюдная улочка темна, где-то в тени прячутся монстры и кто-то на мягких лапах крадется следом... Пробормотав что-то матерное под нос, аккуратно ступая по скрипучим доскам, зашел в безмолвную полутьму избы. Дальше, вглубь, вела цепочка кровавых следов. Он прошел дальше, на кухню и остолбенел. То, что он увидел — пестрое, мокрое и красное было столь неестественным, что он не сразу понял, что видит.

В ярко-красной луже, наполовину впитавшейся в доски, лежала хозяйка в домашнем халатике. Скрюченные в судороге сухие старушечьи пальцы вцепились в скомканный самотканый половичек, будто сгребая его. Под животом лежал, отливая нежно-розовым и голубым, спутанный клубок змей, с жужжанием вились над ним жирные навозные мухи. Только через миг он осознал, что это вывалившиеся из вспоротого живота кишки. Мертвые глаза пристально вглядывались в живого, словно спрашивая: ну что же ты милок, не уберег меня? Семеныч похолодел внутри, попятился, запнувшись о порог, упал, дико вскрикнув. Вскочил, не отводя дикого взгляда от ужасной картины и поводя автоматом во все стороны. Вот откуда этот запах...' Спазм сжал горло, не пропуская ни звука'.

Полицейский медленно попятился на выход из дома, выскочил во двор. Завтрак стремительно поднялся к горлу, несколько секунд, тяжело дыша, пытался совладать с рвотным инстинктом, пока позывы не прекратились. Ему не раз приходилось видеть погибших, в том числе от огнестрельного оружия, но такое зверское убийство он видел впервые...

— Пей чай, милок, пей. В город за ним ездила, лучший купила. Видишь со слоником, индийский!' — всплыл в памяти надтреснутый голос говорливой и смешливой старушки. Пухлое, круглое и немного курносое лицо ее было больного, темно-желтого цвета, но довольно бодрое и даже насмешливое, взгляд выцветших глаз совсем не старый. Старушка налила из фарфорового чайника с советским гербом на боку, которым она очень гордилась — сам председатель колхоза им ее премировал, заварку в стакан Семенычу и подвинула тарелку с городскими пряниками. Это был его вклад в чаепитие.

— Как же ты одна то здесь, баб Маша?

Старушка опустила бородку на сухенький кулачек поднятой руки и немного болезненно улыбнулась.

— Ничо, ничо, милок, мы еще повоюем! Нас просто так со свету не сживешь!

Единственная дочь бабы Маши еще в молодости погибла в дорожно-транспортном происшествии. С тех пор женщина жила одна, но оптимизма не теряла...

— Суки! — прошептал милиционер в пустоту, сжимая в руках автомат, — вы еще за это поплатитесь!

Рука нырнула в карман и вытащила телефон, но на экране значок: отсутствие связи. Остервенело матюгнувшись, полицейский запоздало передернул затвор автомата и вновь нырнул в черный провал дверей.

Участковый уполномоченный обошел все дома деревни. Всюду одно и то же. Следы торопливого, но тщательного грабежа, при этом грабители вели себя странно. Телевизоры, компьютеры остались на месте, зато исчезла вся посуда, инструмент, ткани, любая, даже самая изношенная, одежда и продукты питания. Везде окровавленные трупы стариков, ни одного моложе шестидесяти, характерные следы странных сапог, а на земле четкие отпечатки конских копыт. Семеныч сел в машину, прикрыв веки, откинулся на спинку кресла. Через минуту глаза вновь открылись, в них кипел гнев, губы полицейского побледнели и сжались в тонкую, словно рубленную топором, линию.

'Девять человек! Он каждого из них знал. — За что их убили за еду и старую одежду? Сволочи! Подождите, это вам так не пройдет!'. Семеныч гневно рванул ворот форменной рубахи и вновь грубо выругался. Это помогло, белугой взвыл автомобильный мотор, машина, подпрыгивая на ухабах и разбрызгивая немногочисленные лужи, помчалась по грунтовке. Через несколько минут взобралась на невысокий холм и остановилась, продолжая рычать мотором. Значок на экране мобильного телефона показал — связь появилась. Торопливо отстукав по клавишам номер дежурного РОВД и услышав знакомый голос, Семеныч разлепил искривленные судорогой губы, из глотки вырвался полный ярости крик:

— У нас чрезвычайная ситуация!..

* * *

Соловьев аккуратно положил телефон на стол, откинулся в кресле и ненадолго задумался. 'Погибших людей жалко, но этот печальный случай однозначно доказывает, что без города деревне не выжить, и, естественно, подтолкнет районную администрацию на объединение. А вы, дураки, сопротивлялись!' Циничная мысль никак не отразилась на лице градоначальника. Рывком поднявшись с кресла, подошел к открытому окну. Свежий весенний ветер охладил пылающую кожу лица. Разгар рабочего дня, перед администрацией никого, лишь на противоположном конце площади у здания бывшего горкома бредет парочка старушек. 'Интересно, когда я увижу перед собой представителей района? Вряд ли придется дожидаться долго, они, несомненно, уже в курсе происшествия'.

Победным маршем зазвенел рингтон на лежащем на столе мобильнике.

Рингтон (англ. ring — звонок, tone — музыкальное ударение) — звук, мелодия, воспроизводимая на сотовом телефоне для оповещения о входящем вызове или входящем текстовом сообщении.

Вернувшись на место, посмотрел на экран телефона. Губы раздвинулись в победной полуулыбке. Так и есть, это звонок от главы администрации района. 'Я все заранее правильно рассчитал, да я гений!'

* * *

Солнце успело перевалить через полдень, и погода резко поменялась. Задул северный ветер, неся из низин последний привет зимы: холод и острый аромат влажной земли и делая все попытки светила обогреть после зимней спячки землю бесполезными. Температура упала, едва два-три градуса тепла, прошел короткий, но сильный дождь. Словно природа единым махом перескочила из конца апреля в его начало и зазеленевшая было старая и лезущая иглами молодая трава, крупно пожалела о своей торопливости. На плацу и около красной-серой коробки двухэтажной казармы никого. Лишь около курилки ежились от холодного ветра табачные маньяки. После обеда солдаты вернулись в казарму, а до развода еще минут пятнадцать. Александр, в самом прекрасном расположении духа шел из столовой в казарму.

На территории города дислоцировалось несколько кадрированных воинских частей — в этом городу повезло. Плохо было то, что все они были тыловые, а вертолетный отряд вообще относился к МЧС. Наличное вооружение исчерпывалось легким стрелковым вооружением, и лишь в роте охраны отряда хранилось несколько пулеметов РПК. Повезло и в том, что в боксах бывшей рембазы стояло сорок единиц БТР-70. Почти все из них было возможно отремонтировать, беда в том, что в город техника прибывала для ремонта уже без оружия. После Переноса ремонтную базу объединили с радиолокационным батальоном. Получившегося мутанта пополнили людьми из вертолетного отряда и назвали мотострелковым батальоном. Почти триста солдат и офицеров, вооруженных современными российскими автоматами и снятыми с хранения бронетранспортерами, составили ударный кулак вооруженных сил города.

Александр как был командиром взвода — маломерки из десяти человек, так им и остался. Вот только тихие времена закончились, и дел, как говорил в известном боевике одесский милиционер, стало за гланды. Размещение пополнения, снятие с консервации бронетранспортеров БТР-70 и постановка на хранение техники локаторщиков, подготовка из связистов и ремонтников мотострелков отнимали уйму времени. Время с утра до поздней ночи солдат и офицеров заполнили занятия по тактике, стрелковому делу и другим необходимым для выживания и победы предметам. Этакий ускоренный курс молодого бойца-пехотинца. И вели его пенсионеры — ветераны боевых действий, прекрасно усвоившие принцип: тяжело в учение, легко в бою. По распоряжению мэрии их временно прикрепили к батальону. Занятия ветераны вели без всяких скидок на возраст, звания и авторитеты. Александру пришлось самому и побегать вместе с солдатами и пострелять, хотя и немного, патроны берегли, и вспомнить курсантские лекции по тактике. Так что, когда приходил домой, стояла ночь. Терять время на готовку еды, дорогу домой и путь обратно на службу, не хотелось, поэтому последние дни он, как правило, кушал в части с солдатами. На незатейливый вкус вчерашнего курсанта там готовили вполне аппетитно и главное порции большие.

БТР-70 — советский бронетранспортёр — боевая колёсная плавающая бронемашина, предназначенная для транспортировки личного состава мотострелковых подразделений и их огневой поддержки, в том числе и в условиях применения оружия массового поражения.

Едва Александр открыл дверь в казарму, как в кармане бушлата забился мобильный телефон. 'Кто это? — подумал он, а губы расплылись в невольной улыбке — Оленька?' Первый раз он влюбился в десятом классе в девочку на год старше. Парень младше возрастом показался амбициозной девице неинтересен, финал так и не начавшегося романа был печален для Александра. Его чувства грубо отвергли, он долго страдал и лишь после военного ВУЗа влюбился во второй раз, но его чувство от этого стало не менее преданным и 'сорвавшим крышу' напрочь. Влюбленные договаривались вечером встретиться, сходить погулять. В девятнадцать часов он должен смениться и уйти отдыхать домой после суточного дежурства. Так что до утра он свободен. Александр вытащил телефон, на экране высветился принадлежащий дежурному по штабу номер. Молодой офицер разочарованно вздохнул. 'Что-то связано с тем, что он сегодня дежурный? — подумал с невольной тревогой. Не дай бог свидание сорвется, Оля мне этого не простит'.

— Слушаю, лейтенант Петелин, — по-уставному представился Александр.

— Тащ. лейтенант, младший сержант Рудской, дежурный по штабу! — до противности бодрым голосом произнес срочник, — Вас вызывает командир базы! Срочно.

На миг сержант запнулся, сообразив, что сморозил глупость и немедленно зачастил дальше:

— Ой! Извините, не привык еще, что теперь мы батальон!

— Ничего страшного..., — настроение стремительно портилось. Похоже, его ждал большой облом со свиданием, но тень надежды, что все как-то обойдется, еще оставалась. Он помолчал, собираясь с мыслями, потом поинтересовался, — не знаешь, зачем вызывают?

— Нет, тащ. лейтенант!

В здании штаба было пустынно, сквозь окна на только что вымытый пол падали квадратные пятна света. Вот и обитая черным дерматином дверь с табличкой 'подполковник Изюмов С. В'. Александр негромко постучал и отворил.

— Разрешите?

Остановился перед массивным столом в глубине кабинета, за которым сидел подполковник Изюмов: густобровый плечистый мужчина за сорок, с офицерской выправкой и могучими волосатыми руками. В помещении густо плыл плотный, хоть топор вешай, сигаретный дым. Справа — серый квадрат сейфа. На стене позади офицера живой насмешкой над незадачливыми попаданцами все еще висел портрет Президента России. На расстегнутом кителе Изюмова напротив медальной планки серебрился полученный за Чечню крестик ордена мужества. Репутацией он пользовался строгого, который может, как говорили в одном фильме, мехом наружу вывернуть, но справедливого начальника. Что называется, слуга царю, отец солдатам.

Подполковник поднял взгляд на подчиненного и затушил сигарету об полную окурков хрустальную пепельницу, махнул пару раз ладонью над столом, разгоняя вонючий дым и произнес густым басом:

— Заходи, лейтенант!

Остановившись перед массивным столом, Александр выпрямился и отрапортовал:

— Товарищ подполковник! Лейтенант Петелин по вашему приказанию прибыл.

Командир не стал разводить долгих прелюдий, человек он был прямой, да и армейские порядки их не предполагают.

— Значит так, лейтенант, твой взвод сегодня — дежурная тревожная группа?

— Так точно, — ответил Александр, его шансы на реализацию вечерних планов стремительно таяли.

— Значит, и ехать тебе! Ориентирую. Напали на деревню Селинную, много погибших, часть населения пропала. Следы напавших ведут за границу зоны Переноса. Похоже, это местные. Полиция попросила помощи броней и бойцами.

Произнеся это, подполковник бросил оценивающий взгляд на подчиненного, на лице Александра мелькнула тень растерянности, Изюмов это заметил и едва заметно нахмурился.

Задание давало долгожданный шанс отличиться, но как же свидание? Оля убьет! Вчера он с трудом уломал начавшую злиться на то, что ее парень вечно пропадает на службе, Ольгу на встречу. Такую подставу она не простит!

— Значит так! Берешь свой взвод, в оружейке получите автоматы и по четыре снаряженных магазина, бронники не забудьте. На складе сухпай на сутки, аптечки и перевязочные пакеты на каждого. Распоряжение дежурному по батальону я уже дал. В парке вас ждет 'парадный' БТР, водитель поедет мой. Выдвигаетесь к зданию райотдела полиции, там поступаете в распоряжение капитана Синицына. Старший вашей группы — начальник штаба Воробьев. Порядок связи, радиостанции — все у него. Задача сопроводить полицейских. При угрозе жизни применять оружие на поражение, но патроны экономить. В белый свет как в копеечку не стрелять! Вопросы есть? Вопросов нет!

— Никак нет! Есть вопрос... — стиснул губы в тонкую ниточку Александр. Как назло, на ум ничего стоящего не приходило.

— Ишь ты. Какие вопросы? — произнес командир, положил сложенные 'домиком' руки на столешницу и с раздраженным интересом посмотрел на подчиненного.

Неловко переступив с ноги на ногу Александр, брякнул первое, что пришло на ум:

— Товарищ полковник! Не могу я сегодня, просто не могу. К тому же сегодня взвод должен заниматься расконсервацией техники 'ДХ', если уедем, задачу не выполним.

ДХ — длительное хранение

— Ты не понял лейтенант, сейчас считай военное время, — произнес вкрадчиво, с каждым словом голос Изюмова нарастал, пока в конце не превратился в командирский рык, — За невыполнения приказа отправишься на гауптвахту а потом под трибунал! Выполнять! Распустились тут! Надо же не могу я...

Александр еще сильнее сжал губы, против лома нет приема!

— Лейтенант, кру-гом!

Молодой офицер повернулся.

— Бегом! — руки Александра согнулись в локтях. Скулы закаменели, Он ненавидел себя в этот миг, но не мог поступить по-другому. Слишком хорошо 'вдолбили' в него воинскую дисциплину, — отставить! Кругом!

Командир вместе с креслом крутанулся к стоящему в углу металлическому сейфу, открыл и вытащил лист бумаги с печатью. Протянув его Александру, буркнул:

— Пропуск! Без него не выпустят из города.

Едва Петелин вышел, как зазвонил телефон.

— Кто еще здесь? — рыкнул Изюмов и поднял трубку. Через миг черты лица расправились, ничего не говорило о прогремевшей только-что грозе.

— Да зайка... хорошо зайка, постараюсь не задерживаться...

Через полчаса БТР плавно затормозил у перегораживающих дорогу к похожему на барак одноэтажному зданию районного отдела полиции бетонных блоков. Напротив входа стоял полицейский с укороченным автоматом. Майор-начальник штаба спрыгнул на землю, бросив коротко:

— Ждите меня, — направился к зданию. Коротко переговорив с полицейским на входе и, предъявив вытащенные из нагрудного кармана документы, исчез за дверью. Вслед за майором на раскисшую землю спрыгнул Александр. Налетел порыв зябкого и сырого ветра, мокрые кусты обдали брызгами. Перепрыгивая унылые лужи на асфальте, Александр отошел подальше и вытащил телефон. Набрал номер Оли. Нетерпеливо перетаптываясь на месте, слушал долгие, безответные гудки и про себя молил: 'Ну возьми же трубку!'. Он успел решить, что так и не дозвонится, когда послышался хорошо знакомый девичий голосок. Настроение у Оли было отличное.

Он поздоровался и на вопрос зачем звонит, слегка смутился.

— Тут это... не получится встретиться сегодня. Меня с тревожной группой отправили за город, не знаю даже когда вернусь.

— Вот как? — судя по голосу, настроение девушки стремительно изменилось. С кокетливого на желание поскандалить с незадачливым влюбленным, — ну если тебе дороже твоя тревожная группа, тогда и встречайся с ней!

— Олюня! — попытался возразить молодой человек, но девушка уже отключила трубку. Вообще-то Оля была хорошей и доброй девушкой и включала режим стервы редко. Скорее не из вредности, а чтобы жизнь медом не казалась.

Александр вновь набрал номер, но телефон выдавал лишь короткие гудки. Негромко чертыхнувшись, положил телефон в карман, лицо парня исказила быстрая гримаса досады. Отношения с Олей для него очень важны, но служба была превыше всего...

В сопровождении полицейского с капитанскими погонами появился начальник штаба и махнул рукой, дескать, залезай в машину, залез в БТР сам. Следом из ворот выехал уазик с полицейскими эмблемами, хлопнула дверь автомобиля, полицейский уселся рядом с водителем. Внедорожник тронулся первым, за ним БТР. Молодой человек мрачно уставился в окно, на душе скребли кошки. У подруги бывали приступы скверного настроения и тогда Александру приходилось по долгу дожидаться, пока она вновь начнет улыбаться.

Кавалькада неслась, разбрызгивая лужи, по безлюдным — до конца рабочего времени еще несколько часов, улицам. Угрюмо и надменно вглядывались квадратами окон здания дореволюционной постройки, от старости вросшие в землю почти до окон первого этажа, потом пошли кирпичные и деревянные дома современной постройки. Пронзительно взвизгнули тормоза, автомобили остановились в нескольких метрах от серых свежеокрашенных ворот КПП охраняемого периметра.

'Бум-Бум', — долбило по ушам откуда-то справа, со стороны ведущих к мясоконсервному комбинату железнодорожных путей. Вокруг них суетились железнодорожники вместе с приданными им в помощь разнорабочими. Пути разбирали круглосуточно, а освободившиеся рельсы складировали на станции. Их используют для строительства новых путей в казахстанские степи к будущему угольному разрезу.

Вырвавшись за город, машины свернули на ведущее на север, где в будущем возникнет областной центр, шоссе и прибавили скорость. Наплывали и уносились назад полосатые километровые столбы, серели весенние поля, раскисшие, усеянные тающими остатками грязно-серых сугробов и черными, грустными столбиками нахохлившихся ворон. Весна старалась, но никак не могла нанести зиме окончательное поражение. Вокруг, словно в пустыне — ни единого человеческого существа. Лишь единственный раз проревел мимо спешащий куда-то трактор с мужиком в потертом ватнике в кабине. Фаллическим символом вздымавшиеся в стылое темно-голубое небо трубы электростанции понемногу уменьшались. Из средней вилась тонкая струйка быстро рассеивающегося дыма — все котлы, кроме самого маленького, потушили, да и тот работал в режиме строгой экономии.

Покусывая губы и бездумно смотря вдаль, Александр молча переживал. Обидно, но он знал, что пройдет совсем немного времени, настроение девушки переменится, и он вновь простит. 'Дурак' — говорил он себе, но понимал, что по-другому не сможет.

Попаданческая территория закончилась и шоссе обрывалось, словно обрезанное титаническими ножницами. Колонна повернула на грунтовый съезд, машины сбавили скорость, козлами запрыгали по наполненным водой колдобинам. Вдалеке показались два уазика: полицейский и погранслужбы с эмблемой: на фоне двуглавого орла синий щит с крестом. Дверь полицейского уазика открылась, на землю выскочила овчарка — здоровенная, ухоженная, отряхнулась. Вслед из кабины вывалились, радостно замахали руками полицейские с довольными лицами и двое пограничников. Долгое ожидание закончилось и приехала помощь! Неуклюжие в бронниках полицейские, и пограничники устроились на броне и, еще через пару минут, БТР тронулся в путь.

Неширокая, перекипающая под порывами ветра река, несла стылые воды меж остатков грязно-белого льда по берегам. Вздернул и бухнул по воде могучим хвостом охотящийся на мелочь речной монстр, то ли сом, то ли щука. С другой стороны реки доносился утиный кряк. Вдоль узкой полоски берега по перламутровой россыпи ракушек, торопливо шагал, едва сдерживая рвущуюся с поводка собаку, полицейский кинолог. В нескольких метрах позади, угрожающе рыча двигателями и разбрызгивая во все стороны гальку и остатки ракушек, медленно ползла боевая машина — здешние места впервые услышали могучий рык рукотворного дракона. Воздух, напоен запахом свежей влаги, горьковатым ароматом пробудившейся земли, тлеющей хвои и набухающих почек, — весь этот весенний лесной запах странным образом напомнил запах покойного отца. Александр почувствовал полузабытое прикосновение бритых щек и запах крепкого табаку с потом — покойного отца. Он помрачнел.

Дальше начинался лес. Даже не так — ЛЕС! Сторожевыми вышками вздымались в небеса лесные великаны — лиственницы, подымаясь над остальным лесным царством на добрый десяток метров; на противоположном берегу из-за стволов появились грациозные косули под предводительством увенчанного здоровенными рогами хозяина стада, спустились к воде, совершенно не интересуясь людьми. Сразу видно с человеком, вооруженным ружьем, они не встречались.

Окружающая местность совершенно не походила на привычные картины леса из двадцать первого века. Зачарованные первобытной мощью девственной природы, пассажиры БТР, с открытыми ртами, только и успевали вертеть головами.

Семейства кабанов, на миг показавшись из-за деревьев на противоположном берегу, спокойно протрусило к воде. Полицейский капитан не выдержал:

— И почему сейчас нельзя поохотиться?! — восторженно хлопнул армейского майора по плечу, — Да тут просто сказка какая-то!

Начальник штаба батальона, не оборачиваясь, неопределенно пожал плечами. Еще через несколько километров собака повернула в сторону от берега, свернув на узкую и незаметную с расстояния даже нескольких шагов, звериную тропу. БТР не смог бы проследовать по ней, напоследок рыкнув двигателем, боевая машина остановилась, майор приказал людям спешиться. Охранять БТР остался водитель с парой автоматчиков. Одному из них полицейский капитан оставил носимую рацию с наказом держать постоянную связь. Остальные солдаты и полицейские вслед за кинологом с отчаянно рвущейся с поводка собакой направились по лесной тропинке в лес.

Воздух был свеж и живителен: густой, горьковатый. пропитанный запахами талой воды, прелых листьев, пробуждающейся земли и густым ароматом сосны. Со стволов знакомых только по кинофильмам лесных колоссов, не меньше двух метров в диаметре, стекали настоящие водопады ярко-зеленого мха; лесные птицы перепархивали с одной ветки на другую, не обращая внимания на двуногих, путешествующих по каким-то непонятным для пернатых делам; множество невидимых живых существ наблюдали за пришельцами. Первобытная, ни разу не тронутая топором дровосека тайга была настолько необычная, что даже самый суровый реалист мог допустить, что на ее тропинках можно встретить сказочного лешего или Бабу-Ягу. Тишина. Вязкая, сонная, умиротворяющая. Лесную тишь нарушали только звуки запаленного дыхания, хруст под ногами толстого слоя опавшей хвои, перемешенного с грязным снегом да крики птиц.

Двигались молча — вокруг территория хроноаборигенов и быстро, почти бежали, среди широко и низко распростертых над землей ветвей, то нагибаясь, то отстраняя их от себя и тогда каскады воды под тихое чертыханье рушились вниз. Александр, настороженно оглядывался по сторонам, двигался сразу за кинологом. За ним солдаты и полицейские с пограничниками. Замыкало колонну начальство.

Через полчаса быстрой ходьбы деревья поредели, в густом кустарнике на кромке леса кинолог остановил бешено рвавшуюся с поводка ищейку. Посредине обширной, метров двести в диаметре, поляны стояли два десятка изб — туземная деревня. На порывистом ветру трепыхалась вполне обычная для двадцать первого века одежда, что не оставляла сомнений, что напавшие на Селинное разбойники, находятся здесь. Шумно дыша, собака, уселась на землю под сырой от дождя сосной и положила голову на лапы. Из пасти вывалился алый язык.

Полицейский капитан осторожно поднял руку, отряд остановился на краю леса.

— Ложись, — приказал шепотом.

Люди залегли, ноздри защекотал пряный аромат усыпавшей стылую землю желто-зеленой хвои. Александр, еще хорошо помнивший уроки тактики, приказал бойцам расползтись вдоль опушки в разные стороны от тропинки. А сам расположился рядом с полицейским капитаном и майором. Старший из полицейских достал из сумки бинокль, аккуратно отведя в сторону густую сосновую ветку, несколько минут пристально вглядывался. Стойбище аборигенов выглядело жалко. С соломенных крыш десятка убогих деревянных изб с красными дверями вился дымок. Сновали женщины в запашных халатах из неокрашенного сукна, беззаботно носилась детвора от малышей до подростков. Ближе к попаданцам перевернутой чашкой красовалась разноцветная юрта. У коновязи, напротив, переминались с места на место неоседланные лошади. По огороженному невысоким плетнем вольеру на окраине беспорядочно перемещались, громко и тревожно блеяли, облезлые после зимы овцы — предчувствовали собственную невеселую судьбу. Несколько мужчин вполне боеспособного возраста длинными ножами, больше похожими на кинжалы, прямо на земле разделывали тушу лося. Этакая средневековая пастораль.

У коновязи с меланхоличным выражением на узкоглазом лице на корточках сидел кочевник в потрепанном халате. Рядом с ним, так что можно мгновенно схватить, торчало из земли узкое и длинное древко копья.

Приказ однозначный, пленников любыми способами освободить, при попытке сопротивления применять оружие на поражение. Но вот каким образом его выполнить — непонятно. Аборигены явно были настороже, а рисковать, прочесывая деревню с туземцами, без сомнения готовыми биться до конца, не хотелось. Оттуда пахло даже не опасностью — смертью, но убивать всех подряд тоже не дело. Привычки двадцать первого века так просто не изживешь. Но приказ есть приказ! Полицейский капитан повернулся к офицерам:

— Дождемся пока стемнеет и возьмем злодеев (милицейский жаргон: преступников) тепленькими на адресе (милицейский жаргон: место где будет произведено задержание)! У меня с собой прибор ночного видения и глушитель на пистолет Макарова, — произнес довольным голосом и похлопал рукой по кожаной сумке на боку, — Как вам план?

Майор медленно снял очки, пожевав губами, неуверенно произнес:

— Я не против, только предупреждаю, у меня распоряжение Изюмова! В захвате туземцев мы не участвуем, только прикрываем вас.

Полицейский кивнул, довольно оскалился и вытащил из кармана рацию:

— Как меня слышно, прием?

— Слышу хорошо!

— Передай в город: собака привела к туземному селению. Похоже это они злодеи. Дождемся ночи и будем брать!

— Принято!

Между тем багровый шар солнце понемногу склонялся к пламенеющему горизонту, начало темнеть. Деревья теряли форму, сливались в серую массу. Пение птиц постепенно ослабе?вало. Капитан вновь поднял к глазам бинокль. Потом опустил и, повернувшись к подчиненным, негромко распорядился двум бойцам занять позиции с обоих сторон поселка. Подхватив оружие и стараясь двигаться бесшумно, солдаты прорысили на позиции.

Коротко прошуршала портативная радиостанция: 'готовы!'

Сбоку звонко хрустнуло — видимо неуклюжий в снаряге боец неосторожно сломал ветку. Александр бросил взгляд в сторону проштрафившегося бойца и погрозил кулаком, но было уже поздно. Казавшийся до этого безучастным, как степной истукан, охранник стойбища вскочил с земли. Приставив ладонь ко лбу, несколько мгновений пристально всматривался в подлесок, в котором засели попаданцы. Потом завопил, указывая рукой на лес.

На стойбище кочевников истошный крик произвело эффект схожий с втыканием палки в лесной муравейник. Между избами засуетились, суматошно забегали люди, ветер принес пронзительные вопли туземцев; заблеяли и заметались овцы, добавляя неразберихи и гомона. Подхватив на руки малолетних детей и подгоняя тех, кто постарше, женщины скрылись в избах. Мужчины, кто с луками с колчанами, полными стрел, кто с пиками, столпились всего в сотне метров от опушки на обращенной к пришельцам стороне деревни — готовились стоять до последнего. Считанные секунды и все затихло, словно действия по сигналу караульщика сто раз оттренированы — кому надлежит, спрятались, кто должен, приготовился к бою. Несколько мгновений царила напряженная тишина, нарушаемая лишь глухими ударами сердца об ребра. Внезапно стоящий немного впереди толпы туземец в драной кольчуге поверх длинного халата что-то гортанно выкрикнул, лук нацелился в небо, рука натянула тетиву к уху. Черной смазанной тенью стрела исчезла в синеве. И тут же со всех сторон перестук тетив. С шуршащим свистом стрелы ушли в небо, закладывая дугу...

Через секунду над ухом Александра пронзительно свистнуло, на шею посыпались колючие хвоинки. Он скосил взгляд и ошарашенно хлопнул глазами. Древко стрелы, не далее, чем в полуметре от головы, глубоко вошло в землю, оперение еще несколько секунд трепетало, словно досадуя, что не попало в нежную человеческую плоть. С другого бока вновь свистнуло. Молнией промелькнула стрела, с глухим стуком вонзилась в пенек в нескольких шагах дальше. Переход от расслабленности до осознания смертельной опасности произошел слишком быстро чтобы не растеряться. 'Робингуды хреновы', — ошарашено подумал Александр, невольно поджимая незащищенные ноги, — Встать и перебежать на необстреливаемое место? Глупо, увидят и подстрелят!' Со всех сторон слышался противный свист, с которым стрелы пронзали хвою и глубоко вонзались в землю или в деревья, словно у аборигенов был неиссякаемый их запас и метали стрелы не пара десятков туземцев, а целое войско.

— Ай, — и тут же что-то ругательное, по-кавказски, Александр повернул голову. Магомедов, схватился за незащищенным металлом предплечье, из которого торчало древко стрелы. Застонал, прижимая ладонь к ране, вокруг набухало алое пятно. Обращенное к Александру носатое лицо быстро бледнело. Стрела пробила мягкие ткани насквозь и глубоко вонзилась в грунт.

Надо было что-то делать. Лейтенант оглянулся на старших экспедиции. В глазах майора плескался такой дикий ужас, что лейтенант понял, на него надежды мало. А на лице капитана полиции растерянность, раскрытый рот хватает воздух, словно у выброшенного на берег карася, рука шарила в поисках рации в кармане.

— Нападение... на сотрудников... — бормотал полицейский.

Между тем к стрелкам шустро подбежал малец в безрукавке на голое тело, в обоих руках здоровенный пук стрел и, начал раздавать их. Предводитель туземцев вскочил на коня, еще несколько туземцев поспешно седлали лошадей.

Александр почувствовал, как спина покрылась противной испариной. 'Если ничего не делать посекут стрелами, а кто выживет — саблями', — подумал взводный. Было страшно. Первый бой запоминался навсегда и, он потом часто ему снился в кошмарах. В них было еще страшнее, чем в реальном бою. Неожиданно лицо молодого офицера изменилось. Рот пересох, сердце бешено заколотилось о ребра. В кровь хлынули лошадиные дозы гормонов и эндорфинов. Взгляд стал острым и цепким, губы отвердели. Теперь это был не вчерашний мальчишка, растерянный и надеющийся на старших по званию, но командир, ответственный за жизнь подчиненных. Будь он героем голливудского боевика, то в самый раз выйти из-за укрытия и начать стрелять от бедра, пошире расставив полусогнутые в коленях ноги и сильно откидываясь туловищем назад. Но такое эффективно только в кино, а здесь жизнь. И он не американский супергерой, а русский офицер. Так что обойдемся без эффектных трюков.

Составные луки азиатских пеших лучников. Если применялись тяжёлые стрелы, то опасны они были до 225 м, но чаще пешие лучники стреляли навесом до 150 м, а прицельно лёгкими стрелами — на 50-70 м. Скорострельность до 5 стрел, одновременно держащихся в воздухе.

— Огонь, — выкрикнул, от волнения давая петуха и вскинул автомат к плечу.

'Тратата', — расцвел на пламегасителе калаша ярко-желтый мерцающий цветок. Через краткий миг со всех сторон барабанами замолотили звуки выстрелов вперемежку с яростными матами.

Все дальнейшее происходило быстро.

Несколько секунд и туземцы, кто молча, кто с криком, падали на землю, словно по ним прошлась невидимая свинцовая коса. Последний из живых кочевников, повернулся бежать и тут же, крутанувшись, рухнул, сбитый тяжелой пулей. Между деревьев повисла жуткая тишина, слышалось только прерывистое дыхание множества людей да нудный вой запутавшего в сосновых ветвях ветра. Тяжелая вонь сгоревшего пороха смешалась с всепроникающим запахом сосновой тайги. И отчаянный, заходящийся крик, даже вой, со стороны стойбища.

'Добить врага пока не опомнились!', — подумал, вскакивая Александр и выкрикнул:

— В атаку, вперед!

Перехватив поудобнее автомат, он заорал что-то невнятное и изо всех сил рванул вперед. Позади раздавалось протяжное 'Ура', превращавшееся в какой-то страшный, утробный, протяжный звук: 'А-А-А!!!! И глухие удары о землю ботинок солдат и полицейских. А в голове билось только одна мысль: скорее добежать, и вцепиться в горло врага и бить его. Бить за все, за тот страх, который он только-что испытал!

Остановился перед валяющиеся на неласковой, загаженной конским пометом и грязью земле телами в окровавленных, грязных халатах. Руки с крепко зажатым автоматом упали вниз. К мертвым туземцам никто не подходил. Гадостно пахло кровью и нечистотами — с перепуга никто из попаданцев не вспомнил о приказе экономить патроны и аборигенов буквально изрешетили. Испуганно ржал и отчаянно бился, пытаясь подняться с земли, конь, с крупа стекала кровавая струйка. Один из туземцев еще дышал, всхлипывая и крупно дрожа. На мертвенно побелевшем лбу выступил крупный зернистый пот. Потом он повернулся боком, плотно прижимая лицо к земле, затих. Человек в рваном халате медленно полз прочь, оставляя за собой багровый след. Тонкий, почти детский, стонущий крик рвался из рта. Судя по количеству багровых пятен на спине — не жилец. Ужас перед содеянным пронизывал все существо Петелина, мешая дышать, сковывая движения. 'Еще несколько секунд тому назад они были живы и здоровы. У них были дети, они тоже хотели жить. И все из-за меня', — подумал Александр, зеленея, — Неужели он чудовище?

Недавний обед стремительно поднялся к горлу, склонив в мучительном приступе рвоты. Несколько бойцов повторили 'подвиг', расставаясь с содержимым желудка.

Когда в желудке ничего не осталось, он разогнулся и вытер губы рукой. Где-то он читал, что глубоко в душе каждого человека сидит древняя жестокость. Что мы упиваемся властью, а убийство — это крайнее проявление власти. Возможно, святой человек простил бы убийц, а он не святой, он не желал жизни этих людей, он просто защищал собственную жизнь и своих подчиненных.

Длинная очередь навскидку пересекла спину ползущего страдальца. Стало тихо.

Погибшие в Селинной могли чувствовать себя отомщенными. Да воздастся каждому по делам его...

Александр повернулся и натолкнулся на серый от злобы взгляд майора Воробьева.

— Лейтенант! Кто вам дал право рисковать жизнью подчиненных? Забыли, что здесь старший я? — пронзительным голосом осведомился штабной, сверля взглядом лейтенанта, — И как вы смели стрелять по пленному?

— Вы молчали, пока нас расстреливали. Подставлять пацанов под стрелы, чтобы посекли как Магомедова, я не дам! -огрызнулся Александр. Высокомерного начальника штаба он не уважал, но вынужденно подчинялся: против воинской дисциплины не попрешь.

— Ах ты... — задохнулся от праведного гнева майор, — Щенок!

— Я вам не советую меня оскорблять, — отчеканил Петелин. Несколько мгновений офицеры мерялись взглядами, майор не выдержал первым и отвел взгляд. И тут же, спохватившись, что стоящие рядом подчиненные могут истолковать это как непростительную слабость, побагровел:

— Посмотрим, что скажет командир батальона! — пригрозил и отвернулся, отводя полные злобы глаза.

'Вот и нажил себе врага. Ну и черт с ним'. Собственные действия он считал правильными.

— Мы здесь! — послышался пронзительный женский крик, — мы здесь! Спасите!

Голос раздавался откуда-то из-за домов противоположного конца стойбища. 'Это пленники и скорее всего из Селинного', — понял Александр. Глаза налились гневом, губы побледнели и сжались в тонкую линию.

— За мной, — махнул рукой столпившемся позади солдатам и, не оборачиваясь, быстрым шагом направился на голоса.

Все произошло неожиданно и стремительно. Он обходил последнюю в стойбище избу, и уже повернулся к нему спиной, когда услышал скрип открывающейся двери.

Офицер успел лишь повернуть голову и краем глаза увидеть, как в проеме появился ловкий, словно охотящийся тигр, еще встречающийся в казахской степи, узкоглазый и худосочный туземец и спрыгнул на землю. В ноздри ударил стойкий запах конского пота, сбруи, навоза. В опущенной руке блестел сабельный клинок.

У Александра — автомат, но он не успевал повернуть ствол. Глаза залил оранжевый свет ненависти. Время в один миг застыло, потекло вязкой патокой, а звуки исчезли.

Туземец шагнул, блестящая молния сабли взвилась в небо.

Двигавшийся позади Александра полицейский начал поворачивать ствол автомата в сторону врага.

Сработали боевые рефлексы, прочно вбитые за годы учебы в военном ВУЗе в подкорку. Развернувшись на каблуках, Александр оказался боком к туземцу. Стремительный выпад правой ноги и удар прикладом в подбородок, в который офицер вложил все свои силы, слились в одно движение.

Глухой треск, словно ударили по хорошо просушенному дереву.

Тонкокостного туземца словно ударило пушечное ядром. Сабля полетела в одну сторону, а он с деревянным стуком впечатался в стену избы и медленно сполз по стене. Время внезапно восстановило нормальный бег, вернулись звуки. Издалека продолжали доноситься призывные голоса пленников, а во рту металлический привкус крови от прокушенной губы.

Туземец был недвижим. Струйки крови ползли между оскаленными зубами и возле уха, стекали по рыжей куцей бороденке, из глаз по капле уходила жизнь. Судя по неестественно вывернутой шее он мертв и на полпути к гуриям.

Несколько мгновений офицер, тяжело дыша, стоял над телом туземца. Сердце яростно колотилось, в висках набатом стучала кровь.

— Сука, сука, ты сам виноват! Сука, сука! — прошептали губы, — Ты сам виноват!

Но на душе было гадостно. Одно дело расстрелять человека издали и совершенного другое убить, глядя ему в глаза. Накатила свинцовая усталость.

Солдаты и полицейские обходили лейтенанта и его жертву и шли дальше, бросая на Александра странные взгляды. На плечо молодого офицера опустилась рука, капитан полиции сочувственно улыбнулся:

— Пойдем, — произнес он, одновременно слегка подталкивая офицера в спину.

Александр кивнул и направился на звуки женских голосов.

За последним домом стойбища, в десятке метров, в земле темнели глубокая яма. Оттуда донеслись многоголосые причитания, а вокруг с ошарашенными лицами суетились солдаты и полицейские. Александр подошел поближе, из ямы шла тяжелая вонь отхожего места и разлагающихся нечистот.

Упала вниз припасенная кем-то длинная веревка. Первая вытащенная из ямы женщина, лет сорока, в разорванной одежде, со свежими синяками на бледном, застывшим и настолько горестном лице, что Александру стало не по себе. Взгляд, каким, наверное, освобожденные узники концлагерей смотрели на воинов-освободителей остановился на юном милицейском сержанте. Словно слепая — ничего и никого не видя вокруг, подошла и движением сломавшейся куклы уткнулась в грудь покрасневшего как мак милиционера лицом, плечи затряслись...

— Родненькие, дождалась вас, кончилась все! -прохрипела женщина, мотая залитым слезами лицом.

Старший от полиции молча покатал желваками и коротко приказал:

— Всех жителей на улицу, лейтенант, ваши люди пусть вытаскивают пленных.

— Есть, — Александр шумно выпустил воздух из груди и повернулся к деревне.

Полицейский в ответ кивнул и достал рацию.

Глава 3

После выступления градоначальника ошеломленный город замер. Самые невероятные и ужасные слухи о причинах Переноса, и вернется ли когда-нибудь город назад в двадцать первый век, и множество других, циркулировали по городу. Не только вечно шушукающиеся на 'боевых' постах у подъездов старушки, но и молодежь и средний возраст, несмотря на факты, отказывались поверить в Перенос. Казалось, стоит закрыть глаза и сделать мысленное усилие и тотчас очнешься в старом, добром двадцать первом веке с его привычным комфортом, удобствами и угрозой термоядерной войны. И все исчезнет, как кошмарный сон, — и Перенос, и неопределенное будущее, и сонмы окружающих дикарей.

Жизнь горожан изменилась и не в лучшую сторону. Закрылись десятки мелких продовольственных магазинов, киосков и большая часть промтоварных, от электроники до автомобильных — с оптовых баз им перестали отпускать товары. Крупные магазины продолжали торговать в прежнем режиме, но прилавки стояли полупустые, а ассортимент катастрофически сузился. К тому же большая часть товаров отпускалась только по карточкам. Горожане не голодали, но и не имели запасов — нормы были весьма скромными. Большинство не возмущалось, люди понимали, что до следующего урожая придется экономить еду. Зато предложений работы появилось множество. Не проходило и дня, чтобы по единственному каналу телевидения и городскому радио не зазывали работать на заводы и вновь открывшиеся предприятия. Голь на выдумки хитра и голь всячески исхитрялась чтобы начать изготовление тысяч необходимых современному человеку вещей. Опыты по изготовлению бумаги, стекла и зеркал увенчались успехом, вышло неказисто, но исследования продолжались, и уже вскоре бумага, зеркала и стекло собственного производства должны были появиться в магазинах. На базаре и в магазинах появились самодельные зажигалки на древесном спирту, их выпуск наладили умельцы. Две небольшие лесопилки, на окраинах города, получили изготовленное на моторном заводе оборудование, набрали рабочих и расширили ассортимент выпускаемой продукции от досок до комплектов для изготовления разнообразной мебели: от корпусной до мягкой.

На следующий вечер после эпопеи с нападением кочевников мэр выступил по телевидению и пообещал, что власти сделают все возможное, чтобы нападения не повторились. Телезрители узнали, что на границах зоны Переноса оборудуются заставы, а пограничники уже приступили к охране. Потом выступили бывшие рабы кочевников с ужаснувшими горожан рассказами о нападении и нечеловеческих условиях в которых содержали выживших. Если и оставались желающие бежать из города или идти просвещать окружающие народы, то после этого они исчезли.

По деревням и стойбищам обитавших вокруг города кочевников отправились знающие язык переговорщики татарской или башкирской национальности. А для убедительности их сопровождали военные на бронемашинах. Дары местным — пустые пластиковые емкости, разноцветные бусы и ширпотреб из магазина Подарки — пошли на ура, а за городские товары удалось купить немалые стада овец, коров и лошадей, их тут же загнали на мясокомбинат и договорились о продолжении торговли. Хотя посланники горожан категорически отказались платить за занятую городом землю, которую аборигены считали своей, дело в большинстве случаев удалось решить миром, лишь пара кочевых родов попытались захватить посланцев города. С этими поступили так же, как со стойбищем, напавшем на деревню попаданцев. Людей взяли в плен, дома разорили, а скот угнали в город.

Время шло, таинственная сила, перебросившая город в семнадцатый век, никак себя не проявляла и люди начали привыкать к мысли, что всю оставшуюся жизнь они проведут в прошлом и никогда не увидят родных и друзей, оставшихся за непроницаемой стеной времени в далеком двадцать первом веке. Первоначальный шок прошел. Общим настроением горожан стало: 'А хрен вам! Вопреки всему мы будем здесь жить, рожать детей и лишь от нас самих зависит, как мы будем жить дальше. Жизнь продолжается, не мы, а мир прогнется под нас!'

По главной улице города отшумел первомайский праздник с традиционной демонстрацией студентов и пестро одетых школьников. Хотя объединенный горсовет, в который теперь входили и сельские депутаты от перенесенных вместе с городом деревень, постановлением сократил праздничные дни на 1 и 9 мая до одного, это не уменьшило энтузиазма горожан. После обеда улицы опустели, в городе остались только немощные старики. Горожане, воспользовавшись солнечной и теплой погодой, потянулись с ведрами и инструментами за город — не было семьи, которая бы не воспользовалась щедрым подарком властей — всем желающим под посадки по десять соток под картошку и овощи.

Полдень девятого мая Иван Савелович традиционно встретил на центральной площади. Казалось, что здесь собрался весь город. Толпы людей: мужчины, женщины всех возрастов, немногие ветераны стояли на тротуарах. С небес доносилось праздничное курлыканье возвращающихся домой птиц. Довольная детвора на плечах отцов с энтузиазмом размахивала разноцветными шариками и флажками. А из громкоговорителей неслись бодрые звуки песен военных лет. Хотелось поесть хорошего шашлыка и выпить чего-нибудь покрепче. Все это создавало как прежде, до Переноса, атмосферу праздника и весны.

Наконец послышалось 'Прощание славянки' — начало праздника.

'Та-та, татата! Та-та, татата!' — звуки еще плыли в прозрачном воздухе над городом, когда звонко закричали дети: 'Едут, едут!' и все заглушил могучий рев моторов. Из-за поворота один за другим неторопливо выехали украшенные полосами цветов георгиевской ленты по защитного цвета корпусу три БТР-70. Обдав легко и празднично одетых (день выдался теплым) горожан бензиновым чадом, уползли дальше. Испуганные стаи ворон слетели с деревьев в безоблачное небо и пронзительно закаркали. Даже без 14,5-мм пулемета КПВТ бронемашины выглядели внушительно и грозно. Следом послышался дружный топот и показались плотные коробки военных и полиции с оружием в руках, вид бодрый и подтянутый. Впереди печатают строй командиры. Иван Савелович довольно прижмурился. Вид защитников города внушал надежду на безопасность. Толпа взорвалась громкими и восторженными криками, замахали руками, приветствуя улыбающихся защитников. Следом и, гораздо хуже, прошагали пожарные и таможенники. Держать людей в форме без оружия слишком дорогое удовольствие, и пожарным вместе с таможенниками и прочими 'погонами' выдали автоматы Ак-74. На этом невеликие запасы найденного на складах воинских частей автоматического оружия почти закончились. Последней показалась коробка разномастно вооруженных, от гладкоствола до охотничьего нарезного оружия, но все в штанах с красными лампасами, казаков. Многие еще с прадедовскими шашками. Это в далеком двадцать первом веке на Урале казаки, в отличие от той же Кубани были просто ряжеными. Все изменилось после Переноса.

Казачество стало резервом вооруженных сил города. Горожане и селяне, записавшиеся в казачье войско, принимали присягу, получали на руки оружие, а вместе с ним и обязанность по защите города и тех крупных деревень, которые решили не расселять — их охраняли казачьи отряды самообороны. Из них же, казаков, укомплектовали охрану рыболовецких и охотничьих партий, отправившихся за пределы перенесенной вместе с городом территории. Зверей в окружающих лесах и степях, рыбы во множестве озер, которыми были богаты степи к югу от города, было на неискушенный взгляд людей из двадцать первого века просто неимоверное количество. Первые грузовики с убоиной и рыбой уже пришли в город, а охотничьи и рыболовецкие партии отправились за новой добычей. Это позволило плотно забить холодильники мясокомбината и вдвое увеличить норму продажи горожанам мяса и рыбы. Другим признаком того, что город приспосабливается к жизни в семнадцатом веке, стала заработавшая локальная городская сеть. Дни и ночи компьютерщики копались в городской сети и распечатывали все, заслуживающее внимание: от художественных книг до учебников и технической литературы.

* * *

После кардинально перевернувших провинциальную и тихую жизнь горожан событий, прошло двадцать дней.

Гордо вздернув носик и, только иногда удивленно распахивая глазки, Ольга Соловьева передвигалась из комнаты в комнату по дядиному дому, словно по музею. Белоснежная стильная мебель, на стенах телевизоры метра полтора по диагонали, пол блестит иссиня-черным керамогранитом. За недолгую жизнь похожую обстановку Оля видела лишь в западных сериалах наподобие 'Богатые тоже плачут'. В углу очередной комнаты стоял настоящий камин. Несколько обгоревших поленьев вкусно пахли дымком. А над ним, на кирпичной стене, хищно блестела бритвенно-острым лезвием сабля. Рядом — потертый лук и короткое копье с до блеска вытертым древком. Оля подошла поближе. Наклонившись, несколько мгновений рассматривала оружие. Страшно! Сразу видно не муляж, настоящее боевое оружие, попробовавшее человеческой крови. Видимо трофеи. Окончательно ее добило, когда она спустилась в подвал. Небольшой, пять на пять метров, бассейн сверкал снежно-белой плиткой. Все красиво и богато, только не ее. Она чувствовала себя здесь лишней.

Валя, дядина жена, ограничилась тем, что показала Оле ее комнату и, извинившись, что дела и придется уехать, посоветовала самостоятельно изучить дом. Предоставленная комната выглядела верхом роскоши, по крайней мере по сравнению с 'детской' в отцовском доме: паркетный пол, дизайнерская мебель, на стене зеркало в полный рост, в углу роскошное кресло — качалка. Стандартно-безлико, словно гостиничный номер. Этого Оля терпеть не могла и сразу попыталась разрушить впечатление, обжиться. В громадный, до потолка, белоснежный шкаф-купе отправилась одежда и всякие женские мелочи. На открытую полку кассеты и книги про романтическую любовь. По телевизору показывали какую-то тягомотину — интервью бывшего ректора сельхозакадемии. Его назначили заместителем главы города по науке. Планы исследований создающихся лабораторий и конструкторских бюро, восстановление промышленных технологий и экспедиции геологоразведки девушку абсолютно не интересовали и, она заскучала. Поняла только, что освободившиеся преподаватели и профессора совместно с конструкторами из городских предприятий, укомплектовали лаборатории промышленности, черной и цветной металлургии, химическую, фармакологическую и электротехническую и немедленно приступили к заказанным мэрией исследованиям. А в сельхозакадемии начали экспериментальные прививки от оспы взятым от коров материалом. Заняться было нечем и она последовала тетиному совету. Год тому назад Оле довелось побывать в дядином доме, но дальше следующей после прихожей комнаты, ее с мамой не пустили. Дальние и бедные родственники были дяде не интересны и, он не особо их жаловал, но поступить Оле в сельскохозяйственную академию все же помог.

Из— за закрытой двери кухни доносился брязг посуды, негромко шумела текущая вода. Девушка открыла дверь, манящий, душераздирающий аромат свежей выпечки и еще чего-то вкусного, ударил в ноздри. Любила девушка булочки, вот только редко могла их себе позволить — сохранности фигуры выпечка не способствовала. Она судорожно сглотнула слюну. Над посыпанным мукой разделочным столом склонилась средних лет женщина в аккуратном передничке поверх простенького платья. На скрип дверей она обернулась, всплеснула руками и звонко рассмеялась.

— Ой как ты меня испугала, вы, наверное, Оля Соловьева? — громко затараторила женщина, — А я Наталья Григорьевна — домработница Виктора Александровича.

Оля предложила помочь, но женщина отчаянно замахала руками и слегка растерянным голосом, но категорически, отказалась. Девушка пожала плечами и уже собиралась уйти, как курносого носика достиг восхитительный и пряный запах дорогого сыра. Девушка замерла, принюхалась. Сверкая снежной белизной с темными прожилками, на столе лежала тарелка с сырной нарезкой. Немудренный кисломолочный продукт она с детства обожала до безумия. Будь ее воля, лишь им одним бы и питалась! Семья Оли не отличалась достатком, но сыр для любимой дочки приобретался регулярно. Вот только элитные сорта сыра в магазины ее родного городка не завозили и к восемнадцати годам она лишь однажды, на свадьбе подруги, пробовала вкуснятину — сыр Бри. Рот наполнила слюна.

— Это что, тот самый сыр с плесенью? — стараясь говорить небрежно, сказала девушка, указывая тонким пальчиком на тарелку.

— Да, камамбер, — кивнув, улыбнулась домработница и протянула тарелку, — будешь? А может, покормить тебя?

Девушка немного поколебалась, но решив, что это лишнее, а то и так появился лишний жирок, вежливо отказалась. Вот только не взять восхитительно пахнущий сыр оказалось выше ее сил. Поблагодарив, с тарелкой в руках, отправилась дальше.

Тетя до вечера так и не появилась. А когда Оля захотела прогуляться по улице, ее остановил сидевший на стуле у входной двери охранник — здоровенный бугай, смахивающий на обритого бабуина. Он окинул ее подозрительным взглядом, словно она преступница какая-то, но поздоровался вежливым голосом и попросил не выходить на улицу. Дескать это указание Виктора Александровича. Заявление озадачило Олю, настроение немного ухудшилось. 'Меня что, арестовали? Не слишком ли рано я обрадовалась, что дядя, наконец, обратил на меня внимание?'. Но спрашивать было некого. Не охранника же! Оля возмущенно фыркнула и ушла в комнату дальше скучать и строить планы на будущее.

Поправив платье на высокой груди и на ходу сбросив на пол забавные, в виде розовых пушистых мишек, тапочки, Оля привычно забралась с ногами на черный кожаный диван.

Из опыта собственной короткой жизни девушка сделала заключение, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке. Столько лет она была не нужна дяде а тут на тебе — вспомнил! Кстати, о сыре! Кусочек, еще один. Такой вкуснятины она в жизни не пробовала. Незаметно для себя, она опустошила тарелку. По телевизору шел полузабытый боевик, Олю он не заинтересовал, и, сделав звук по тише, девушка задумалась, вспоминая события сегодняшнего дня...

День начался хуже некуда. Щурясь от северного ветра, осыпавшего лицо мелкими и холодными капельками, она шла по пустынной улице и едва не плакала. На лице девушке застыло выражение полнейшего недоумения и шока. То, что парней, за исключением немногих счастливчиков — отличников, отчислили из сельскохозяйственной академии и городских институтов, а затем забрали в трудовую армию — это нормально. Городу больше не нужно столько будущих юристов, менеджеров, агрономов и прочих, тем более. что большинство студентов были иногородними и теперь некому было оплачивать их учебу и проживание. Теперь, на полном довольствии города, они будут трудится на стройках и одновременно получать какую-нибудь нужную городу профессию. Заодно обучатся военному делу. А желающие после двух лет смогут заключить контракт с городом и продолжить службу уже военным или, к примеру, полицейским. Но вот призывать слабый пол... Девушка сжала губы, еще раз переживая посещение военкомата, это полная дурость! Не должны женщины служить по призыву и все! Да, она читала, что в Израиле даже девушки служат, но они же живут в России...или, по крайней мере, жили...

Вчера Оля обнаружила в почтовом ящике повестку в военкомат, это повергло ее в шок и недоумение. Первым желанием было забыть про нее, но поразмышляв, она изменила намерение. Городская власть не церемонилась и желающих поиграть с ней в прядки осталось мало. Чуть что и мигом суд. Желания на многие месяцы отправиться в штрафники, разбирать городскую свалку или на другую не менее приятную работу, не было никакого! На следующее утро она переступила порог городского военкомата и к обеду получила на руки приказ завтра к восьми утра с вещами явиться на призывной пункт.

По луже на проезжей части пролетела легковушка с нелепой нашлепкой газогенератора позади кузова — за сравнительно небольшую сумму их устанавливали в авторемонтных мастерских. Оля испуганно шарахнулась к стене ближайшего дома. Слава богу, не забрызгал, а то стирать проблематично, моющие средства почти исчезли из продажи. Изготовленное после Переноса мыло хотя и приятно пахло хвоей, но его было мало, к тому же оно совершенно не подходило для машинной стирки, а вручную стирать Оля не любила.

Машина стояла у двухэтажного деревянного дома, почти барака, где она снимала комнату (такие далеко не редкость в старинном уральском городке). Смутно знакомый мужчина, с худощавым хищным лицом, слегка за тридцать, стоял на тротуаре, опустив руки в карманы новенькой серой ветровки, и, чуть закинув голову, в упор смотрел на нее.

Ясно, пытается познакомиться. Оля гордо выпрямилась и презрительно поджала пухлые губы, в упор не замечая нахала. Она на улицах не знакомится, не из таких! Еще выше подняв курносый носик, попыталась обогнуть незнакомца, но не успела. Мужчина, раздвинув в вежливой улыбке тонкие злые губы, произнес деловым тоном, без единого намека на попытку познакомиться:

— Ольга Николаевна Соловьева?

— Да, — девушка остановилась, тонкие дуги бровей вопросительно приподнялись, откуда мужчина ее знает? Сколько она не напрягала память, но вспомнить не могла, но все же он кого-то напоминал.

— А вы кто? Я не знаю вас!

— Не волнуйтесь я не с целью познакомится. Я помощник вашего двоюродного дяди Виктора Александровича Соловьева. Он хочет поговорить с вами, — заметив на лице девушки колебание, мужчина вытащил из кармана плоскую коробочку мобильного телефона, — Секундочку.

— Она здесь — и передал трубку девушке.

Оля посмотрела на мужчину с сомнением, но все же взяла телефон.

— Здравствуй, Оленька, душа моя, — голос дяди, хотя и видела его всего ничего, она сразу узнала. Дядя сказал, что Оля осталась его единственной родственницей на всем белом свете и, что он вместе с женой просит ее переехать жить к нему. А подошедший к ней мужчина — доверенное лицо дяди, он привезет ее домой. На слабые попытки девушки возразить, что она должна завтра явиться в военкомат, дядя лишь хохотнул и заявил, что эту проблему он решит. Девушка вначале растерялась. Затем, едва скрывая радость, ответила согласием...

На часах было уже десять, когда бухнула входная дверь и послышался властный голос дяди. Девушка выскочила в прихожую, Соловьев переобувался в домашние тапочки.

— Оленька, здравствуй! — дядя улыбнулся. Лицо землистое и усталое, — Приведу себя в порядок, зайду к тебе. Подожди немного.

— Виктор Александрович, меня...

Соловьев скривился, точно от зубной боли.

— Никаких Викторов Александровичей, для тебя я просто дядя, — заметив что Оля хочет еще что-то сказать, произнес слегка недовольным голосом, — Все потом, дай привести себя в порядок.

Решительно повернувшись, вышел из прихожей.

Следующие полчаса Оля провела словно на иголках, тысячи вопросов, одновременно вертелись на языке и главный из них — почему всесильный глава города внезапно воспылал интересом к дальней и забытой родственнице?

В дверь негромко постучали, не дожидаясь ответа, в комнату вошел дядя. Он переоделся в мохнатом махровом красном халате, лицо посвежело. Он улыбался. Вид у него был именинника.

Племянницы слегка зарумянилась, поспешно вскочила с дивана и выключила звук на телевизоре. Виктор Александрович окинул одобрительным взглядом племянницу. Личико славное, черные, как ночь, ресницы. Интеллигентное, явно не с Гончарки с тамошними даунятами, тут порода чувствуется. И фигурка, такие бывают у занимавшихся балетом. Оля и действительно в детстве ходила в балетную студию, но потом умер отец и занятия пришлось бросить. Положительно, не будь она родственницей а он — помоложе, то ух!

Приобняв племянницу за плечи, ткнулся сухими губами в пахнущую свежестью девичью щечку.

— Пойдем, покажу тебе дом, где ты будешь жить, — покровительственным тоном произнес дядя. Отказываться было неудобно, и Оля отправилась в повторную экскурсию. Соловьев с видимым удовольствием рассказывал, где и как он приобрел обстановку очередной комнаты, или как ее строили. Наконец, экскурсия закончилась, они вернулись назад в комнату, Оля присела на диван.

Дядя пододвинув поближе к дивану кресло-качалку сел, вытянув ноги. Развалился, качнулся разок.

— Устал Оленька, работы, — Соловьев провел ребром ладони по горлу, — Во! Но ничего, прорвемся! Чтобы мы Соловьевы да не справились? Да не бывать такому! — дядя залихватски подмигнул.

На экране телевизора мелькали безмолвные кадры мультфильма. Кукла Барби, с вечно улыбающимся лицом, бредет по густому лесу вслед за снежно-белым единорогом.

Оля, похлопала наращенными ресницами, что сделало ее чем-то неуловимым похожей на героиню мультфильма.

— Виктор Александрович...

— Оленька! Мы же договаривались! Дядя или дядя Витя! — перебил мужчина и шутливо погрозил пальцем.

— Хорошо, дядя, — девушка скромно опустила глаза в пол.

Они немного помолчали, в комнате повисло неловкая тишина, на улице окончательно потемнело.

— Кхм — внушительно откашлялся дядя, сейчас он вправду выглядел заботливым родственником, больше всего озабоченным счастьем двоюродной племянницы. Качнувшись в качалке, доверительно прикоснулся к руке девушки, — Ты будешь жить со мной на правах дочери.

Оля нервно прикусила губу. Вот тебе и раз! Живи на правах дочери! Не верила она в бесплатные благодеяния, но и отвергать сходу более чем щедрое предложение, было бы глупым. Посмотрим, что от нее нужно, тогда и решу, как поступить.

— Дядя, такая проблема... я училась на юридическом, а меня отчислили. Что мне делать?

— Юристы нам больше не нужны, так что возвращаться в сельхозакадемию смысла нет. А там, глядишь, замуж выйдешь? А, Оленька? — дядя залихватски подмигнул.

— Ой! Дядюшка, а откуда вы знаете про нас с Сашкой? — всплеснула руками девушка.

— Какой Сашка? — Соловьев внезапно нахмурился.

— Лейтенант с рембазы... ой! С батальона! — невольно улыбаясь, затараторила покрасневшая девушка, — Александр Петелин, мы с ним хотим расписаться!

Губы Виктора Александровича сжались в тонкую нить, пальцы правой руки тревожно забарабанили по подлокотнику. 'Лейтенантик для моего зятя неподходящая кандидатура, если из вояк, то хотя-бы за майора вышла. Нет, выйдет замуж за кого я решу!' Под пристальным и немного скучающим взглядом дяди девушка смешалась.

— Оленька, — проникновенным, но непреклонным голосом произнес мужчина, — ты теперь мне дочь и голодранцы типа этого Саши нам не нужны. Найдем достойного тебя мужа!

И добавил про себя: 'и выгодного мне. Надо подумать, кого с помощью брака с девчонкой к себе привязать'.

После Переноса жена Виктора Александровича порыдал об оставшемся в двадцать первом веке сыне, но через несколько дней успокоилась. В конце концов он взрослый человек, жив и здоров. А то, что она никогда его больше не увидит, так это изменить нельзя и, как увещевал батюшка Михаил из Храма Живоначальной Троицы, надо смириться. Соловьев к сыну относился подчеркнуто холодно. Тот оказался слишком похож характером на него самого, а двум медведям в одной берлоге, как известно не ужиться. Три дня тому назад супруга за традиционным совместным завтраком напомнила ему о существовании единственной оставшейся на всем белом свете родственницы — Оли. Соловьев тогда рявкнул на супругу, дескать, зачем ему эта нищета, воспитывавшаяся черт знает где? Жена обиженно поджала губы и замолчала, но с тех пор Виктор Александрович задумался, ему шестьдесят, кому он оставит все заработанное и нажитое? Чем дольше он думал об этом, тем больше мысль удочерить племянницу ему нравилась... Он столько сделал для города и столько еще сделает... неужели он не достоин стать основателем династии наследственных МЭРОВ, да какая разница как назвать, хоть царем!? Пусть не племянница, хотя бы ее дети могут пойти по его стопам. Все равно родная кровь. Цари Соловьевы! Звучит! В любом случае, девчонку необходимо забирать, и если не ее, то ее ребенка объявить наследником.

Невозможно описать, как эти слова ошеломили Олю. Растерянная и покрасневшая, она смотрела на дядю и несколько мгновений молчала. Несмотря на возникшую к дяде неприязнь, она не могла не понимать, насколько выгодно для нее вхождение в семью подобного человека. Перед мысленным взглядом девушки появился облик жениха: чуть курносый нос, пухлые губы на которых цвела чуть виноватая улыбка. Она на миг опустила ресницы, но тут же смело взглянула ему в лицо грозного родственника:

— Дядя! Мы с Сашей любим друг друга и я...

— Так, — бесцеремонно перебил двоюродный дядя, — Я как твой старший родственник запрещаю тебе встречаться с ним!

— Дядя! — повысила голос девушка, — Я...

— Все я сказал! — рявкнул Виктор Александрович а сам подумал с одобрением: Упряма, под себя гребет. Наша порода! Но ты еще слишком мала чтобы меня строить, будет по-моему!

Мультфильм закончился, на экране мрачные типы в кожаных куртках гонялись друг за другом и стреляли из пистолетов.

Девушка задумалась, искоса украдкой взглянула на каменное выражение лица дяди. Теперь он хочет чтобы я была его дочерью, но я боюсь его, боюсь благодеяний от него, боюсь... Ах, если б уехать отсюда, где он бы не смог достать! Когда она только познакомилась с Александром, молодой человек сразу ей понравился и показался хорошей партией. Шло время, Оля лучше узнавала парня и в конце концов по уши влюбилась. И пусть новоявленный родственничек не мешает самой решать собственную судьбу! Пусть делает что хочет, но она выйдет замуж только по любви и за кого сама захочет!

Положив руки на крутые бедра, девушка нервно прикусила губу и произнесла быстро и громогласно, сверкая от возбуждения глазами:

— Тогда я хочу вернуться к себе. Не нужно мне от вас ничего!

Несколько мгновений мужчина холодно смотрел на племянницу, пока она не отвела взгляд:

— Девка не дури! Я, — он выделил голосом первое слово, — решу, что для тебя лучше! Будешь жить у меня!

— Не имеете права! Я совершеннолетняя и сама за себя отвечаю! — Оля, закрыла ладонями лицо, жалко дрогнули губы. Между тонких пальчиков неудержимо закапали крупные слезинки. Из-под заплаканных ресниц украдкой взглянула на дядю. Неудача. Испытанное оружие слабой половины человечества не оказывало привычного воздействия. Дядя со скукой во взгляде смотрел на нее. Придется применить последнее средство, подумала девушка.

Оля вытащила платок и вытерла лицо. Так... и тушь потекла. Черт!

— Дядя, я не могу не выйти замуж за Петелина, — произнесла с вызовом, — я беременна!

На лице Виктора Александровича промелькнуло выражение досадливого удивления, сцепив пальцы на груди в замок, он несколько мгновений молча покачивался в кресле, размышляя. Оля с тревогой наблюдала за мужчиной.

'Так это даже хорошо... Можно не думать о наследнике, родит ребенка, будет кому все оставить... Жаль, что с сыном не сошлись характерами, он такой же упертый, как и я... Дай бог чтобы родился парень и дай бог сил, воспитать по-своему, не допустить ошибки как с сыном. Его я упустил. Решено, родит, а мужа ей потом подберу'. Раздражение на лице, вскоре поменялось на довольное выражение.

— Посидишь пока дома, тебе нельзя сейчас волноваться. А я пока порешаю вопросы, — произнес глава города. Поднявшись с кресла, вышел из комнаты.

* * *

Прошел день. Уже сгущались сумерки, когда Александр неспешно вышел за КПП части. Легкий ветерок дул в лицо, неся резкий и пряный аромат сирени, задувая холодок в расстегнутый бушлат и раскачивая керосинку, висевшую перед входом. Маленький пятачок света то вырывал из мрака табличку с номером части, то прятал ее от любопытных глаз. Небо затягивали сплошные серые тучи. Где-то поблизости пронзительно забрехала собака. Ни огонька. Пожалуй еще чуть-чуть и лужи покроются льдом. 12 мая на календаре но, по ощущениям погода максимум конец апреля. Гораздо холоднее, чем в двадцать первом веке, подумал он. Зябко поежился, пальцы торопливо застегнули верхнюю пуговицу. Все правильно — самый разгар малого ледникового периода. Так что с ранними веснами придется распрощаться.

Малый ледниковый период (МЛП) — период глобального относительного похолодания, имевший место на Земле в течение XIV-XIX веков. Данный период является наиболее холодным по среднегодовым температурам за последние 2 тысячи лет.

Вытащил выданный старшиной аккумуляторный фонарик. Дрожащий круг света выхватил из темноты клочок мокрого асфальта. Устало передвигая гудящие после вечернего марш-броска ноги, Александр побрел домой, полной грудью вдыхая прохладный воздух. Дома он не ночевал уже почти неделю — все как-то в казарме и в казарме, а про выходные успел забыть. Времени не хватала категорически. Даже на свидания с Олей, что начало ее откровенно злить. Последний раз она позвонила Александру днем вчера. Оказалось, что она дальняя родственница градоначальника и теперь будет жить в его семье. На следующий день Александр несколько раз ей звонил, но трубку никто так и не взял, заставив теряться во всевозможных догадках. Впрочем, справедливо решив, что в доме у новоявленного родственника ей ничего не грозит, молодой человек особо не беспокоился. Он проходил мимо кованной ограды пожарной части, когда на дороге показались два быстро приближающиеся огонька. Оказались полицейский патруль на велосипедах. Подъехали поближе, но увидев человека в форме, повернули назад.

После похода по освобождению пленных попаданцев поблагодарил Петелина перед строем, а затем вызвал в кабинет и сделал выволочку за пререкания со старшим по званию и просчеты в управлении боем. Зато начальника штаба уволили, а на его место назначили замкомандира радиолокационного батальона.

Коттеджи закончились, потянулись мрачные громады пятиэтажек. Пропахшие весенней сыростью пустынные и темные улицы тянулись и тянулись. Нигде ни души. Лишь кое-где в окнах мелькали слабые огоньки керосинок и аккумуляторных фонарей. Александр подходил к улице Советской, когда навстречу пронесся, обдав влажным ветром и едким запахом жженой древесины, микроавтобус. В целях экономии дефицитной солярки городские автобусы поставили в парк. Вместо них на линии вышли микроавтобусы, оснащенные работающими на древесине газогенераторами. Сквозь забрызганное слякотью лобовое стекло на миг показалось полутемное нутро автомобиля. Александр успел разглядеть водителя, по виду таджика и несколько усталых пассажиров. Проживавшая в городе община таджиков, по сравнению с крупными городами, где зарплаты ощутимо выше, была совсем маленькой.

Александр завернул за угол своей панельной пятиэтажки. У дверей подъезда раскаленными угольками алели точки зажженных сигарет, во время затяжек освещая угрюмые, сосредоточенные лица двух парней, похожих словно однояйцовые близнецы: возрастом под тридцать, в кожаных куртках и одинаковых черных шапочках. Напротив, на проезжей части стояла красная тойота с погашенными фарами— весьма престижная в городе машина. Ни у кого из жителей дома такой не было, да и не будет больше. Парни торопливо побросали сигареты на землю и заступили дорогу. Оба высокие, ростом с Александра, но покрупнее и пошире в плечах — они вполне тянули на звание тех, кого в народе называли 'шкаф'. Александр остановился, глядя скорее удивленно, чем с настороженностью. После проведенной полицией повальной облавы криминалов и, посадки их в трудовой лагерь, преступность практически сошла на нет. Так что встречи с криминалами он не опасался.

— Убери фонарик, — по блатному растягивая слова и, прикрываясь от света, произнес хриплым голосом парень слегка повыше ростом. От него тянуло табаком и немного спиртным.

— Что надо? — опуская фонарик, сказал Александр.

— Ты Петелин?

Из-за туч выглянул острый серпик только что народившегося месяца, заливав спящий город мертвенным серебром и высветив на скуле парня белый зигзаг старого шрама.

— Ну я, — остановился лейтенант, с легким удивлением разглядывая заступившего дорогу человека. Явно не с его района — обоих парней он видел первый раз,

— Ты это... — неуклюже замялся 'шкаф', — Закурить есть?

Второй, до этого молча наблюдавший за товарищем коротко гоготнул, блеснув золотой фиксой. Пахнуло свежим перегаром.

Александр посмотрел с удивлением. После Переноса табак стал жутким дефицитом, через пару дней исчезнув с полок магазинов. Пачку сигарет отоваривали по талонам раз в две недели, еще можно было его добыть у спекулянтов, но втридорога. Сердца курильщиков грела лишь надежда на будущее изобилие: самосад, росший в саду у пары дедков из деревни Полушкино — в планах были посадки на больших площадях, да туманные перспективы на торговлю с Америкой. Так что теперь просили угостить сигаретой лишь у ближайших друзей.

— Не курю, — бросил в ответ Александр и хотел пройти, но парень со шрамом протянул руку, вновь останавливая и тут же спросил, слегка растягивая слова по блатному:

— Подожди фраерок, ты Ольгу Соловьеву знаешь?

— Да, — глаза лейтенанта настороженно сузились, что от него надо этим блатным? — А тебе какое дело?

— Уважаемые люди просили передать, чтобы ты отстал от нее, — качнувшись с носка на пятку, объявил тот, что стоял немного в стороне.

Петелин дернулся. Потом его взгляд загорелся предостережением и потемнел. Хамства и наглости он не прощал никогда и никому.

— Чего? Да пошел ты, — холодно произнес офицер.

— Следи за метлой, баклан! — набычился тот, что со шрамом, а второй демонстративно сплюнул под ноги.

Следить за метлой (тюремный сленг) — не допускать в разговоре оскорбительных выражений или отдельных матерных слов.

Баклан (тюремный сленг) — хулиган. Слово имеет презрительный оттенок; авторитетных, уважаемых заключенных, даже осужденных за хулиганство, бакланами называть не принято.

Александр скрипнул зубами и шагнул в сторону, чтобы обойти блатных.

Умелый апперкот в живот был столь стремителен, что лейтенант даже сообразить ничего не успел. Он согнулся почти пополам, дыхание перехватило, словно из легких выбили весь воздух. Фонарик упал на асфальт, покатился, звонко разбилось стекло и световое пятно уткнулось в серую панель стены. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Короткий боковой хук левого кулака 'быка' со шрамом. Резкая боль. Отшвырнуло в сторону.

Следующим ударил 'бык' пониже. Сокрушительный хука по скуле, из глаз посыпались искры, Александр рухнул, чувствительно приложившись спиной об асфальт. Рот наполнило соленым вкусом крови.

Несколько мгновений скрюченный Александр хватал воздух ртом, потом кислород живительной струей проник в легкие, наполняя организм счастьем дышать. Бешенство охватило его. Сердце заколотилось словно безумное, в висках набатом застучала кровь. Мысли исчезли, осталась только первобытная ненависть зверя, стремящегося добраться до горла врага. Он затаился в готовности ответить.

— Баклан, — презрительно и довольно процедил 'бык' пониже. Подхватив с земли разбитый фонарь, осветил скрючившуюся на земле фигуру. Коротко хохотнув, шагнул к жертве.

Широко, по футбольному, размахнулся чтобы добить поверженного.

Александр использовал шанс до конца. Утробно хекнув, молниеносно ударил каблуками офицерских берц (офицерские ботинки) в живот. Словно словив телом пушечное ядро, блатной отлетел назад, с шумом сминая кусты около подъезда, покатился.

Александр стремительно вскочил на ноги. Вернее, ему показалось, что он это сделал быстро, потому что второй из быков успел раньше.

Сокрушительный удар! Скулу пронзила боль. Искры фонтаном из глаз. Александр вновь рухнул с размаху ударившись о землю затылком.

Со звериным рычанием удар ногой по животу.

Александра подбросило над землей, по голове и вновь по голове, заплясали искры.

— Хватит, хватит я сказал! Забьете нахрен! — словно сквозь вату донеслось до Александра.

'Бык' со шрамом что-то матерно пробормотав под нос, отошел, второй, пониже, с трудом поднялся на четвереньки, ошалело замотал головой.

В голове Александра стоял сплошной гул, словно кто-то от души саданул по медному колоколу порождая оглушительный звон, который вот-вот разорвет череп. Саднило спину и живот.

Хлопнули двери стоящего рядом автомобиля, неизвестный наклонился над Александром. Во тьме он различал только белый овал лица, короткую стрижку и провал тонких губ.

— Жить хочешь? — спросил неизвестный. Голос его не походил на грубые голоса 'шкафов'. В отличие от них в нем чувствовалось сила привыкшего к беспрекословному повиновению человека и неплохое образование. Глаза смотрели холодно, словно принадлежали не человеку, а рептилии. Александр плюнул на землю кровь.

— Хочешь, я знаю, — казалось, что говоривший ехидно улыбнулся, но когда он продолжил, в голосе появились стальные нотки, — тогда запомни, чтобы тебя больше возле Ольги я не видел, иначе убьем!

Александр упорно молчал, с ветки на лоб упала капелька, поползла по скуле, щеке и пропала в земле.

Неизвестный выпрямился:

— Упрямый, — произнес вроде даже с одобрением, — Ладно я тебя предупредил. Все, пошли.

Хлопнула, открываясь, дверь автомобиля. Пострадавший 'шкаф' подбежал к Александру и с руганью от души пнул полубесчувственное тело.

— Я сказал поехали! — рявкнул начальник нападавших. Глухо бормоча нечто матерное под нос, 'шкаф' подчинился. Грохнула, дверь, загудел мотор, послышался звук отъезжающей машины.

Через пару минут Александр заворочился. Опираясь о бетонную, шершавую стену дома, поднялся на ноги. Кровь тяжело бухала в висках. Мучительно ныли ребра, отдаваясь тупой болью в голове. 'Наверное, поломали пару'. Замутило, он согнулся в приступе бурной рвоты. Наконец, полегчало. Вытерев губы тыльной стороной ладони, прислушался к окружающей ночи. Мертвая тишина, ночь, ветер прилег на крыше, перестав колыхать ветвями деревьев и кустов. На земле сверкали в лунном свете вырванные с корнем пуговицы.

Скрипнула, открываясь, дверь подъезда. На лестнице темно, хоть глаз выколи. Нога нащупала ступеньки, потихоньку, опираясь рукой о стенку, поднялся на второй этаж. Там стало немного посветлее, блеснул номер квартиры — тридцать шесть. Позвонил в дверь и облегченно выдохнул про себя — наконец то дома. Долго не открывали, пока наконец в дверном проеме показался сосед-летчик с зажженным фонариком в руке. Узкий и болезненно-яркий конус света вырвал из тьмы, закрывающегося ладонью Александра, его окровавленную физиономию и форму, всю в грязи. Глаза 'летуна' удивленно округлились, рот открылся, словно у выброшенного на берег карпа.

Александр повернул голову. Болели бока, фингал под глазом, но еще горячее боли был стыд. Его как мальчишку избили, порвали форму. Унизили...

— Это кто так тебя отметелил? — голос приятеля дрогнул.

— Убери свет, — глухо произнес Александр. Когда 'летун' поспешно опустил фонарик, он немного помедлил, потом с видимой неохотой в голосе, слабо махнув рукой в сторону подъезда:

— Там... какие-то уроды.

Приятель прищурился, взгляд стал острым и цепким, губы отвердели. Теперь перед Александром стоял не старый приятель, но боец, готовый на пощечину ответить беспощадным хуком.

— Пошли, — произнес решительным тоном и, осторожно подхватив Александра под руку, отвел в ванную и включил воду.

— Сможешь сам умыться?

— Да, — кивнул Александр, новый приступ боли взорвался в голове.

Через минуту дверь в подъезде громыхнула, Сергей, с пистолетом в одной руке и включенным фонариком в другой, выскочил из подъезда. В отличие от пехоты-матушки, 'летунов' еще на прошлой неделе вооружили личным оружием. Тишина, нарушаемая лишь воющим в ветвях ветром, прохладно, даже холодно. Доносится кошачье мяуканье — весна, коты призывают невест. В двух шагах ничего не видно, тьму рассеивают лишь маленький серп равнодушной луны. Ни следа нападавших, лишь кровавое пятно и следы рвоты сбоку от дверей. Пару минут Сергей настороженно оглядывался по сторонам, луч фонарика хаотично метался, на миг выхватывая из тьмы то фрагмент асфальта, то серый бетонный угол дома, то мечущиеся на ветру покрытые нежной, свежей листвой ветви берез.

— Козлы, — с чувством произнес молодой человек, закрывая дверь подъезда.

* * *

В комнате постепенно светлело. Иван Савелович выплыл из мутных пучин сна, глаза открылись и близоруко моргнули. Взгляд упал на пустующую половину дивана, где до ранения спала его голубушка, лицо болезненно сморщилось. Ноющая болью вновь полоснула по сердцу. После ранения жены время словно повернуло вспять, в юность. Законная супруга вновь стало для Иван Савеловича не чертовой бабой, а голубушкой. Операция прошла благополучно и, слава богу, и она выздоравливала. Вчера вечером он приезжал к ней в железнодорожную больницу. Увидится в реанимацию не пустили, но удалось переговорил со строгой, но, сразу видно, знающей дело заведующей хирургическим отделением. Врач обещала, что все с женой будет хорошо. А еще его хвалила, дескать, он молодец, что быстро доставил жену в больницу.

'Цок, цок, цок' — заклацали по полу когти домашнего любимца: дворняги по кличке: Жук. Собака подошла к дивану, хвостик бешено завилял. Не забудь! Меня нужно вывести на прогулку!

Старик поднялся с возмущенно скрипнувшего дивана. Наклонившись, потрепал по холке пса, шершавый язык лизнул руку.

Тяжелая штора отлетела в сторону. Над горизонтом поднималось солнце, лучи ласково коснулись лица. Мир просыпался. На листьях деревьев и траве бесценными алмазами мерцала роса, высокое, безоблачное небо обещает погожий денек. Настроение как-то само собой улучшилось. Вдалеке, на таком расстоянии, что немалый воздушный аппарат казался не больше мухи, беззвучно нарезал круги мотодельтаплан. Уже неделю как с аэродрома ежедневно взлетала на патрулирование границ парочка сверхлегких аппаратов. Время от времени они вылетали для разведки сопредельной территории, подолгу кружась над ближайшими стоянками туземцев и удобными для подхода кочевых орд к городу местами.

Час полета современного вертолета стоил дорого, да и запчастей для ремонта вместе с авиационным топливом на складах не так много, как хотелось, так что было очевидно: как не экономь моторесурсы, но в лучшем случае через пару лет город останется без авиации двадцать первого века. Выход нашли почти сразу. Мотодельтаплан — далеко не космический корабль 'Буран'. Летающую самоделку несложно изготовить даже в обыкновенном гараже, было бы из чего и были бы преданные малой авиации энтузиасты. Уже через неделю после Переноса первый мотодельтаплан, сердцем его послужил низкооборотный четырехтактный двигатель с воздушным охлаждением от мотоцикла 'Урал', протарахтел в городском небе. В формирующийся отряд малой авиации пошли молодые летчики из вертолетного отряда, не желающие через пару лет расставаться с небом. А окрыленный успехом коллектив самодельщиков принялся строить более серьезные аппараты. Благо в технической библиотеке вертолетного отряда нашлись чертежи 'старых' самолетов, авиационные справочники и учебные пособия, а в городе — автомобильные двигатели мощностью от 100 квт и выше и дюраль для основных силовых элементов. В планах были самолеты, а точнее гидросамолеты, с двумя двигателями, способные летать долго и надежно, не нуждаться во взлетной полосе и нести серьезную бомбовую нагрузку.

Иван Савелович поднялся, из полуоткрытой форточки пахнуло утренней свежестью и цветущей сиренью, он начал торопливо одеваться. 'Наконец долгожданная весна, а не мокрое и холодное недоразумение. Быстренько выведу собаку и на рыбалку. Сейчас самый клев!'

С удочкой в одной руке и ведром в другой, Иван Савелович толкнул ногой дверь подъезда, протиснулся боком на улицу и зажмурился от лучей едва приподнявшегося над пятиэтажками солнца, зеленая трава пестрела на газонах. Дон-дон-дон-дон! — сорвавшись с колокольни, хрустальный звон залил город, пронесся над коробками пятиэтажек и затих над речными просторами. Звонили к заутрене. Птички щебечут, стараются. Вздохнул всей грудью — а славное утро! Грустных мыслей как не бывало — все будет хорошо, доктора вылечат голубушку и заживет он с ней лучше прежнего. На деревянной скамейке у подъезда в расслабленной, даже несколько вальяжной позе расположился сосед из квартиры напротив — энергичный пузан в спортивных штанах и линялой майке на пару лет постарше: Юрий Александрович. В тонких, линялых губах дымилась сигарета. Человек он был основательный: квартира, машина, гараж и садовый участок с времянкой, словом, все как положено. Особенно он гордился тем, что полжизни проработал сварщиком высшего — шестого разряда на моторном заводе, где он славился качеством шва и веселым нравом. Работал бы и дальше, но подвело здоровье. После инсульта он вышел по болезни на пенсию. С тех пор речь окончательно так и не восстановилась и при разговоре он заикался, особенно сильно, когда волновался. Впрочем, это не мешало ему, словно проклятому, пахать в саду и вести активную жизнь.

— О! мой друг. П-привет С-савелыч! — расплылся в улыбке сосед, подвигал пальцами, словно разминая их и протянул черную от въевшейся смазки, обветренную и жесткую, как деревяшка, руку, — И еще с пустым ведром! Не хорошо. Этна... неприятность будет!

— Сейчас пустое, вернусь полное будет, на рыбалку иду, — пожимая руку и улыбаясь в ответ, произнес Иван Савелович.

— З-значит, — оживился сосед, — правда, что рыба прет со страшной силой?

— Говорят... вот, хочу ушицы жене привести. Так что приходи на ужин — угощу!

— О! — потер ладони сосед, — это дело! У м-меня еще и б-бутылочка самогоночки есть. В-взять? — произнес, слегка наклоняясь к собеседнику.

Иван Савелович задумчиво почесал затылок, потом пожал плечами:

— А давай! Выпьем за здоровье супруги, чтобы врачи ее быстрее на ноги поставили!

— Покурим? — спросил Юрий Александрович, доставая пачку и засовывая сигарету в рот, но свои не предложил.

Хотя курил Иван Савелович редко, но от вида аппетитно пускающего дым соседа во рту появилась тягучая слюна и отчаянно захотелось курнуть. В кармане еще полпачки осталось до конца недели, так почему не покурить?

— А давай!

Аккуратно обтер скамейку от росы вытащенным из кармана платком, пристроился рядом. Раскурил сигарету от поднесенной соседом спиртовой зажигалки.

— Сам то, чего куришь? Тебе же нельзя!

— З-закуришь тут, — невесело хохотнул сосед, — когда знамя части спи... Хоть т-ты не начинай! А то моя к-как увидит курево, ну сущая змея. Так и ш-шипит. Ну вык-курю я единственную сигарету в день и чего? Одна осталась радость — выпить да пок-курить. И той, сволочи, л-лишают! По карточкам — пачка р-раз в неделю, — он с досадою махнул рукой, — Ч-честное слово, знал бы, что такие времена наступят, накупил бы запасец.

Он задумался, аккуратно пуская ароматные струйки сигаретного дыма в небо, и добавил мечтательно:

— К-короче, еще и п-пару мешков муки прикупил бы. И тебе не помешало бы... Уж я редко говорю, да метко. Мое слово, верное! Да г-где сейчас их возьмешь?

— А что, неужели мешок муки, который ты до Переноса купил, кончился? Ты же вроде тогда еще мешок соли притащил? — Иван Савелович слегка усмехнулся.

— А толку? Надолго ли хватит? — загорячился сосед, жестикулируя двумя руками и заикаясь больше обычного, — з-зато еще почти п-полный мешок с-соли остался! М-мы с женой так соль любим, — коротко хохотнул, вспоминая, как однажды жена ответила на вопрос, зачем купила целый мешок соли. Он поднял на собеседника выцветшие глаза, угадывая, какое впечатление произвел рассказ.

Иван Савелович хмыкнул слегка насмешливо и посмотрел на часы, стрелки замерли на пяти тридцати утра.

— А ты что так рано проснулся? — спросил он.

— А! — отмахнулся сосед, — т-ты знаешь, что дома не курю, а к утру уши опухли и не спалось, вот и в-вышел на улицу. А н-начальнички сигареты и не думают экономить, — закончил с неожиданной злостью, — карточки лишь для быдла! Это т-тебе повезло, получил карточки и на себя, и д-двойной паек на жену.

Сосед любит пошутить, но такие шутки пахнут слишком плохо. Иван Савелович молча и пристально посмотрел в глаза собеседнику, а тот, сообразив, что сболтнул лишнее, крякнул. Слегка дрогнул лицом и состроил такую гримасу, что сердиться на него было решительно невозможно.

— Ну ты же знаешь, что я д-дурак? У меня д-даже справка есть. И-извини, — произнес виноватым тоном, коротко и невесело хохотнул, ладонь прикоснулась к локтю собеседника.

Несмотря на заикание, после выхода на пенсию он неплохо освоил интернет и вовсю пользовался довольно сложными дизайнерскими программами, так что дураком его назвать было нельзя. Вот бестактно-наглым — безусловно.

— Ладно! — досадливо махнул рукой Иван Савелович. — Проехали!

Откуда-то издали послышался нарастающий рев мотора, из-за угла дома выскочила блестящая коробка внедорожника 'Range Rover', с ревом проскочила мимо подъезда, резанув взгляд отсутствием ставшей уже привычной нашлепки газогенератора. За тонированным окном мелькнуло безразличное лицо хозяина жизни.

— С-ссмотри, мать его! — задохнулся от возмущения сосед, вздымая кулаки к небу. — Ни для кого солярки нет, а для некоторых находится! Мать его поперек жопы ети. Вот почему м-моя машина должна стоять в гараже, потому что э-эк-кономим, а эти рассекают по городу? З-знаешь, чья это машина?

— Нет, — провожая внимательным взглядом автомобиль, покачал головой Иван Савелович, затем посмотрел на собеседника, на лице которого полыхала смесь недоумения и озлобленности.

— Романова! — словно выплюнул фамилию собеседник, матерно выругался сквозь зубы, заговорил веско и зло, — король жизни, мать его, а еще м-миллионер и депутат, магазин Россия, — он махнул рукой в сторону центра города, — его и еще куча магазинов. Это т-только у нас плохо, а у него всегда все прекрасно!

Иван Савелович досадливо поморщился и запоздало подумал, что зря остановился покурить с соседом, пунктик у того по отношению к начальству был конкретный.

— Ну а что ты предлагаешь? — произнес, неторопливо затягиваясь и стараясь, чтобы не обломился длинный столбик пепла. Он добился своего, пепел не упал, — Может, сбежать к кочевникам?

— Да н-нет, — сосед слегка изменился в лице, пятерня почесала небритую щеку, — Я чо, дурак? К-короче с ж-женой смотрели по телеку про наших, попавших к ним в рабство, д-да не приведи господь.

— Тогда куда, на Русь?

Сосед отрицательно замотал головой. Пару дней тому назад весь вечер по телевизору показывали историков. Они рассказывали о жизни на Руси в эпоху Петра 1. Картина вырисовывалась далеко не радостная. Попаданцы одеты в необычные одежды, на русском семнадцатого века не говорят, привычных для той эпохи документов, оружия и денег нет, православных молитв не знают. Значит примут даже не за бродяг или беглых холопов, а за заграничных шпионов или колдунов. Сожгут посланцев диавола или схватят и станут пытать, пока не признаются в чем угодно. Средневековье только что закончилось, ничего не поделаешь, темен народ.... Зато порадовали рассказы о геологии родного края. Урал богат неоткрытыми еще в семнадцатом веке месторождениями, одна Магнитка даст городу высококачественной железной руды в избытке, есть цветные и полиметаллические — всем богаты родные места, даже алмазы и драгоценные металлы лежат в уральской земле.

Разговор стал неприятным. Не любил Иван Савелович пустую болтовню за глаза о дрянном начальстве, предпочитая, если уж совсем припрет, высказать претензии в глаза. За что в свое время пострадал и вынужденно ушел по горячей сетке на пенсию, хотя силы и здоровье поработать еще были и он часто жалел, что в городе нет подходящей работы по специальности. Торопливо попрощавшись, старик подхватил немудренные рыбацкие принадлежности и направился мимо деревянных контейнеров с надписями: металл, бумага, тряпье, стекло и иной мусор, к речке. Распоряжением администрации города сортировка мусора стала обязательна. Баловник-ветер гонял по асфальту грязные бумажки, листья и пыль. Оживляя пустынный городской пейзаж промелькнул вооруженный полицейский патруль, пронесся мимо грузовой автомобиль.

Там, где кирпичные коробки многоэтажек закончились, через лиловатую дымку тумана сквозь который ярко блестело утреннее солнце, проступила мутно-голубая лента реки. На противоположном берегу ослепительно блестели луковица купола и тонкий крест над ним — Храм Живоначальной Троицы. Все что ниже, тонуло в тумане и белоснежная церковь — новострой, скорее угадывалась. И не утерпишь, выйдешь прогуляться!

Иван Савелович повернул за угол дореволюционной постройки одноэтажного (в нем еще при царях призывали на службу) здания городского военкомата. Остановился. Это было так похоже на сцену из старого фильма, где немцы гнали пленных, что старик вздрогнул.

По проезжей части текла толпа, преобладали пестро одетые, черноглазые цыгане всех возрастов и безучастные физиономии вчерашних бомжей. Новая — старая власть не обращала внимания на заморочки с толерантностью и правами человека. Все это осталось в прошлой жизни, закончившейся в двадцать первом веке. По бокам от колонны, с автоматами на плечах, двигались полицейские. Увидев старика цыгане оживились, загомонили. Послышались женские голоса с характерным акцентом с просьбой пожертвовать денежку малую на пропитание.

Напротив Ивана Савеловича остановился поджарый полицейский с холодным, внимательным взглядом. На плече короткий автомат, на запястье качается резиновая палка.

— Проходите, гражданин, — сказал сурово и махнул палкой остановившимся цыганам, дескать, вперед! — Кто выполняет норму, те не голодают.

Морок как появился внезапно, так и исчез. Перед ним снова были не несчастные заключенные а бездельники и тунеядцы, попавшие под постановление властей 'О социальных иждивенцах'. Сам он всю жизнь трудился, а живших на криминальные доходы паразитов, презирал. Не хотели работать? Так пусть теперь добывают на свалке макулатуру, тряпки для переработки в бумагу, пластик для вторичного литья, металлы и многое другое, выкинутое беспечными горожанами в далеком двадцать первом веке. Тем более что те, кто захочет начать новую жизнь, имели для этого возможность, конечно, за исключением пленных кочевников. Стоило им изъявить желание заняться общественно-полезным трудом, как они освобождались под надзор полиции.

Цыгане с ворчанием, дескать обижаешь, начальник, двинулись дальше.

— А что, есть и такие, кто не работал? — вежливо поинтересовался Иван Савелович.

— Ухарей хватало, — неопределенно махнул палкой полицейский, — но когда поняли, что кто не работает, тот не ест, а отобрать еду у слабых не позволят, то дурака валять перестали.

Полицейский направился дальше. Состав заключенных изменился, в строю преобладали гордые кавказские профили, лишь в конце с покорным видом шагали несколько одетых в потрепанные халаты оборванцев — явно хроноаборигены. Старик отвернулся.

Колонна прошагала, оставив после себя стойкий запах потных тел и растоптанный сандаль, одиноко валявшийся посредине проезжей части.

Мимо полосы пожухшей осоки, окрашивавшей берег в унылый, желто-бурый цвет, старик вышел к Вельке. Ослепительными яркими огоньками вспыхнула по реке рябь, ветерок разогнал остатки туманов и река просветлела, и точно улыбнулась, сделавшись светло-синей. У главного входа церкви, несмотря на раннее утро, уже толпились мужчины и женщины в платочках. После Переноса ни один из храмов города не пустовал, множество горожан посчитали, что произошедшее — промысел божий. Выше по течению на другой стороне реки над бетонными плитами недостроенного в советское время завода торчал густой частокол труб большого диаметра. Между ними двигалась стрела автомобильного крана, доносились грохот работающих двигателей и стук молотов. Станцию низкого пиролиза древесины строили круглосуточно. По телевизору говорили, что постройка станции обеспечит город дешевым метаном а заодно ацетоном, скипидаром, смолой и пригодным для металлургии древесным углем. А для горожан и сельских жителей хорошей новостью стало то, что вскоре газовая система оживет и начнется продажа баллонного газа.

С воды потянуло свежим ветерком, донесло резкие запахи гниющих водорослей, тины и рыбы. Больше десятка энтузиастов с удочками сидели на берегу, с азартными лицами вглядывались в мутные, стылые воды реки, время от времени выбрасывали на берег сверкающие тушки немалых по размеру рыбин. Напротив строящейся станции, в нескольких метрах от кромки воды, застыл грузовой ЗИЛ. Молодые парни в одинаковой зеленой форме без погон, подбадривая себя дружными криками, с видимым трудом тянули сеть. Мобилизованных парней, кому не хватило места в армии, привлекли к решению продовольственного вопроса. В сочетании с гражданской обувью, военной не хватило на всех призванных, они выглядели потешно. Иван Савелович пристроился немного повыше по течению, забросил удочку в речку. Ждать пришлось недолго. Не прошло и часа как в его ведре плескались два здоровых, с пол руки, тайменя. К двадцать первому веку в промышленном, изгаженном стоками регионе, о тайменях давно позабыли. Но дело в том, что после Переноса в реку зашла рыба с верховьев и низовьев, так что теперь вода буквально кипела от речной живности. Процесс начал увлекать.

Послышались азартные крики. Старик повернулся. Сеть, наконец вытащили на берег, она распласталась громадны, блестящим от рыбьей чешуи и слабо шевелящимся мешком. Между тонкими нейлоновыми нитками бились здоровенные, метр и более таймени, щуки, какие-то осетровые и многие другие виды рыбы, названия которых старик даже не знал. Рядом мелочь — рыбешки грамм по двести-триста. Через час, к тому времени, когда парни перебросали добычу в наполовину заполнившийся кузов грузовика, Иван Савелович успел вытащить небольшую, с полметра, щучку и десяток здоровых, с ладонь, карасей. Можно и дальше ловить, но зачем? Дай бог эту добычу всю переработать! Старик собрался, еще раз бросил взгляд на искрящуюся под солнечными лучами водную гладь и направился домой.

Дома Иван Савелович распотрошил рыбу, потроха отправились в ведро а готовые тушки доверху забили морозилку холодильника. Не прошло и часа, как на кухонной плите остывала, распространяя запах рыбы и специй, трехлитровая кастрюля с приготовленным по всем правилам рыбным супчиком. Старик предпочел бы приготовить настоящую уху, вот только жене ее пока нельзя. В очередной раз зачерпнув деревянной ложкой получившееся варево, начал осторожно дуть. Вроде бы получилось, но еще раз попробовать не помешает.

Пронзительный свист дверного звонка заставил Ивана Савеловича удивленно поднять полуседые брови. Собака залилась в захлебывающемся лае. Подбежав к двери, пес опустился на пол, продолжая облаивать, хвост яростной дробью застучал по полу.

— Кого это нелегкая принесла? — произнес Иван Савелович подходя к двери и укоризненно покачал головой, — Как нестыдно гавкать на весь подъезд.

Пес, казалось, понял человека, замолчал и виновато отвернулся, только хвост продолжал вышибать нервную дробь. После того как Иван Савелович уволился с Магнитогорского металлургического комбината и вернулся в родной город, он вел довольно уединенную жизнь. Друзья детства давно разъехались из неперспективного города, а иные уже и переселились на погост, так что навещать его особо некому.

Загнал собаку в спальню, Иван Савелович и открыл дверь. На пороге стояла парочка странного вида. Небольшого роста мужчина с откормленным лицом и в мятом черном костюме с галстуком, похожий на чиновника средней руки. В руке он держал портфель со слегка облезлой ручкой. Немного позади — немолодая женщина с листом бумаги в руках, лицом напоминающая обиженную мышку. Старик видел их первый раз в жизни.

— Здравствуйте, — в разнобой поздоровалась необычная парочка. Иван Савелович, выжидательно глядя на пришельцев, молча кивнул в ответ.

— Иван Савелович? — высоким, тонким голосом осведомилась женщина. Мужчина смотрел на старика безразличными, слегка выпуклыми, словно при базедовой болезни, глазами.

— Да, это я! — подтвердил Иван Савелович. — А вы кто?

— Мы из службы занятости, — внушительно вступил в разговор чиновник, — мы к вам вот по какому делу. Вы же до пенсии работали металлургом?

Чего греха таить, Иван Савеловичу даже снилось, как перед ним течет, брызгая огненными искрами, пышущая жаром река расплавленного металла. Сердце забилось быстрее, старик невольно потер левую сторону груди. Он скучал по родному цеху, по нелегкой работе металлурга. Ведь, в сущности, он был еще совсем не стар, и шестидесяти нет, а уже заранее записал себя в старики. Глаза мужчины мечтательно затуманились, а потом в них загорелись радостные искры.

— Да, — произнес Иван Савелович и посторонился, — проходите.

Чиновник зашел в крохотную прихожую хрущевки, огляделся и поджал губы. Женщина неожиданно тоненько, как мышка, чихнула, удостоилась гневного взгляда коллеги и тут же сконфуженно уткнулась в вытащенный из кармана розовый платочек.

— Гав, гав! — раздалось из-за двери спальни.

— Кто там у вас? — спросил мужчина.

— Собака, — терпеливо ответил Иван Савелович.

— Не люблю собак, — сообщил чиновник и произнес со значением, подняв указательный палец вверх и кивая с удовлетворенным видом:

— Но ближе к делу. Не буду ходить вокруг да около. Городу нужны люди вашей профессии. Началось строительство металлургического завода и мы уполномочены предложить вам вернуться на работу, — он расстегнул портфель и протянул пластиковый файл с листком старику, — посмотрите, пожалуйста. Пенсию, разумеется вам будут продолжать выплачивать.

Чиновник выглядел торжественно и строго, как истинный государственный муж, с достоинством несущий тяготы муниципальной службы. Служба занятости разыскивала рабочих и специалистов дефицитных специальностей: токарей, слесарей, металлургов, химиков, геологов, конструкторов и многих других, перерыла все возможные базы данных, включая полицейские. С найденными специалистами Соловьев потребовал работать индивидуально, выезжать с предложениями к ним домой. Гребли всех, даже тех, кто по возрасту мог быть только наставником, их опыт в условиях Переноса был бесценным.

На лице Иван Савеловича едва заметно дернулся уголок рта: он мысленно поморщился. Раздутых самомнением чинуш Иван Савелович мягко говоря не любил.

— Сам заместитель главы города по промышленности и планированию подписал! — с гордостью в голосе произнес чиновник.

Старик, не слушая пришельца, неспешно достал из файла листок, глаза проворно забегали по строчкам. Остановившись в конце, старик едва не присвистнул от удивления. Цифра на бумаге соответствовала зарплате, получаемой стариком в Магнитогорске до его злополучного разговора с начальником цеха и вынужденного увольнения, и была существенно выше среднегородской. А еще там была приписка о полуторном пайке. Все это грело душу, но самое главное — он вновь востребован! Такой шанс вернуться он не мог упустить! Нет, если бы звать его пришел уволивший его начальник цеха Полухин, он никогда бы не вернулся обратно. Но сейчас, когда тот остался в далеком двадцать первом веке, пусть заочно, но он все же утрет ему нос! Здесь и сейчас он мог реализоваться в любимой профессии, всецело окунувшись в строительство будущего завода. Такой шанс он не мог упустить. Да и увеличенный паек с более чем приличной зарплатой совсем не помешают.

Внимательно наблюдавший за мужчиной чиновник благожелательно ухмыльнулся и произнес:

— Ну и что вы решили?

— Что? — в первое мгновение Иван Савелович не мог сосредоточиться на вопросе, затем, когда до него дошло, он невольно улыбнулся и кивнул:

— Конечно, да!