Часто ключница приходила нас парить, используя не только привычные березовые, но и дубовые, сосновые, липовые веники, которые привносили прекрасный лесной аромат. Топили баню по-черному, когда дым выходит через двери, топили очень сильно, так как мылись все в один день — сначала парились мужчины, потом, когда температура в бане опускалась, т.е. наступал 'второй пар', мыться ходили женщины. Таким образом, ходили в баню в два захода, а третий пар доставался баннику, которому также оставляли веник и воду. Это делали, чтобы не угореть, так как в это время дым сгущался, почти не находя выхода и дышать становилось труднее. После бани мы пили чай с разными вкусняшками, которые пекла Степанида, наслаждались чистотой и покоем.
Кроме банника, такие же хранители были и в овине, где жил овинник, и конечно, в доме, где жил домовой. Я сначала посмеивалась про себя над этими суевериями, но однажды в полусне ко мне пришел домовой — маленький мужичок в простой рубахе и штанах, растрепанный, и кудлатый, несколько напоминавший домовенка Кузьку из известного мультфильма. Я даже окликнула его: 'Кузька!', но только спугнула, так как он тут же пропал.
Далее с помощью доверенных Лукерьи и Николая распределялись люди на работу, проверялись все запасы и начиналась будничная работа — приготовление завтрака и обеда, уборка дома и усадьбы, мелкие хозяйственные дела. Я уходила в свой кабинет, где занималась бумагами, стараясь как можно плотнее войти во все мелочи организации жизни усадьбы.
Труднее всего было мне смириться с отсутствием новостей. Мы привыкли к очень насыщенной информацией жизни, когда каждую минуту одно событие сменяет другое, а здесь даже письма могли идти по несколько месяцев, так как перевозились почтовыми каретами. Здесь свежей считалась газета от сентября, полученная как раз к декабрю. Поэтому я радовалась возможности переходить в свою эпоху и хоть таким образом "глушить" свой сенсорный голод. Я даже смотрела там телевизор, чего почти не делала в обычное время. Но сейчас даже реклама меня не раздражала, а умиляла.
А еще я училась писать! Да, понимаю, что звучит смешно — учительница начальных классов учится писать! Но попробуйте сделать это и вы, да еще и предварительно очинив гусиное перо, что тоже не так и просто! Да на очень серой и плохой бумаге — это вам не современные тетради да замечательная фирменная бумага для ксероксов! Да и с соблюдением всех правил старинной орфографии, с этими ятями, фитами, юсами малыми и прочими устаревшими буквами, и вы убедитесь, что это все не так просто! Вот и я в этом убедилась и тратила много времени на овладение этими премудростями! Мое счастье, что большинство дворян также не отличалось высоким уровнем грамотности и ошибок допускали очень много! Да что говорить о мелкопоместных дворянах, когда даже в рукописях и письмах Александра Сергеевича Пушкина находили немало ошибок! Так что я пыхтела, ругалась про себя, но старательно занималась каждый день чистописанием, подключив к этому и Машу, у которой получалось чуть лучше.
Разбиралась я и с мерами весов, длин и прочего. Как удобно, оказывается, с десятичной системой! Мы все привыкли, что метр равен 100 сантиметрам, или 10 дециметрам, в которых соответственно 10 сантиметров. Тоже самое и с мерами веса, все кратно 10. Но попробуйте запомнить все эти версты, сажени, аршины и прочие футы и вы схватитесь за голову. Пришлось прибегнуть к педагогической хитрости и попросить своих учеников сделать доклады-рефераты о старинных мерах веса и длины и распечатать их.
Так у меня появилась шпаргалка-подсказка и я узнала, что вершок равен 4,445 сантиметрам или 44,45 миллиметрам — так что от "горшка два вершка— это примерно 90 сантиметров, то есть совсем немного. А попробуйте, что называется, запомнить "без бутылки", что 1 аршин = 1/3 сажени = 4 четверти = 16 вершков = 0,7112 м, а мне это надо было знать, чтобы покупать материал для платья. Узнала я и то, что косая сажень равна 2,16 метрам и содержит три аршина (72 см) по 16 вершков. Так что человек, у которого "косая сажень в плечах"— действительно богатырь. А уж верста почти равна нашему километру, в ней 1066,8 метра, поэтому, когда говорят, что человека слышно за версту, это значит, что он действительно очень громко кричит.
Пыталась я разобраться я с помощью детей и с денежной системой. Но там было все настолько запущенно, что оставалось только хвататься за голову. Дело в том, что тогда в России существовали две основные расчетные денежные единицы, это монеты и ассигнации, когда 1 серебряный рубль стоил примерно 4 рубля ассигнациями. Но при этом рубль ассигнациями никогда не был равен 100 копейкам серебром. Людям было выгоднее получать в качестве расчета монеты, а не "бумажки" и многие нередко этим пользовались. Например, приходил купец за бочкой меда, она стоит 10 рублей серебром. У него есть ассигнации, а торговец говорит, что если товар будет оплачен не монетами, а бумажками, то мед будет уже стоить 11 рублей ассигнациями. Эта приплата при покупке товара называлась "лаж". Отсюда же слова "облажаться" и "лажа". Вот так, век учись, а то можешь " облажаться"!
В обращении были золотые империалы (10 рублей) и полуимпериалы (5 рублей), серебряные рубли, полтины, полуполтинники и 10 копеек, а также медные монеты достоинством в 5, 2, 1 копейку и полушку. Так что выражение "за морем телушка— полушка, да рубль перевоз" действительно актуально и в наши дни, когда транспортные расходы во многом превышают стоимость товаров. Правда, я знала, что после войны 1812 года император Александр I произвел частичную денежную реформу и несколько упорядочил обращение ассигнаций. Основной главной монетной единицей был установлен серебряный рубль. Поэтому моя идея покупать в будущем серебро, чтобы потом обменять его на монеты, нравилась мне все больше и больше.
Но расскажу подробнее о своем распорядке дня. После всех туалетных дел подавался завтрак, а к завтраку горячее молоко, чай из смородинного листа, каша со сливками кофе, яйца, хлеб с маслом и мед. За завтраком обычно ставили на стол самовар и пили чай, гораздо реже — кофе. Байховый чай предпочитали цветочному. Часто пили и так называемый "копорский чай", когда заваривали цветы растения Иван-чая.
На столе были также яйца всмятку, горячий картофель. К чаю подавали варенье, сливки, печенье, кренделя. Обычно за завтраком следовали полдник, обед, ужин и паужин. Но я так часто есть не могла и не хотела, и мы ели 2 — 3 раза в день — завтракали, обедали, пили вечерний чай или ужинали. Тут же со Степанидой обсуждалось меню обеда, а с Николаем и Лукерьей общие дела усадьбы. Далее был обед и послеобеденный отдых, когда все или спали, или занимались мелкими хозяйственными делами — чинили одежду, пересматривали белье, убирались у животных и так далее.
Вечер завершался игрой в карты, в которые я совсем не умела играть, что вызывало большой смех и оживление Машеньки. Но я старалась учиться, так как знала, что игра в карты была основной формой досуга дворян. Мы с Машей много музицировали, разучивая новые и старые мелодии. Ложились спать в усадебном доме в обычные дни очень рано, только праздники были исключением. Приготовления ко сну начиналось с приказа Антипу закрывать ставни, которые со стуком запирались железными болтами. В 8 — 9 часов вечера сторож обходил усадьбу, проверяя запоры и спуская дворовых собак. Тишину в доме нарушали лишь мыши, лай собак на улице да стук сторожей в деревянную доску.
Если я не хотела спать, то читала в тишине под треск горящих свечей, писала и размышляла о делах, которые надо было совершить в ближайшее время, записывала покупки, которые могла сделать только в будущем. А не хватала очень многого — сахара, приправ, даже соль ценилась очень дорого и была грубой, серой, грязной от примесей. День был похож один на другой, но скуки не было, мне было очень интересно входить в повседневную жизнь дворян этой эпохи.
На следующий день, пока в доме все были заняты делами, я решила съездить проведать своих крепостных крестьян, о жизни которых, конечно, имела только книжные представления. Степан заложил легкие санки, Лукерья вынесла и укутала меня какой-то меховой накидкой, все подоткнула и проверила, наказала не гнать лошадку, перекрестив нас на дорожку.
Глава 7. "Россия, которую мы и не знали..."
Погода стояла чудесная, легкий морозец чуть щипал щеки, заставляя кровь приливать в лицу, ветра не было и прогулка по свежему воздуху доставила мне только радость, ведь поездка в открытых санях, да еще и в качестве пассажира, чудесным образом отличается от управления машиной, когда ты должен внимательно глядеть по сторонами, думать о дороге, не замечая красоты окружающего мира.
А тут кругом — заснеженные ели и сосны, искрящиеся чистые сугробы, спокойствие и тишина, красота и покой отдыхающей природы! Поэтому когда Степан, затянув тихонько какую-то мелодию, довольно веселую, стал немного погонять лошадку, оглянувшись на меня, я только одобрительно кивнула в ответ, на что он решительно прибавил ходу и мы понеслись, да так, что дух захватывало!
И мне сразу вспомнились знаменитые слова Николая Васильевича Гоголя: 'Какой русский не любит быстрой езды!' и его описание Руси-Тройки! Да и весь окружающий меня теперь мир и люди часто напоминали ожившие страницы книг Александра Пушкина, Николая Гоголя, Ивана Шмелева с его 'Летом Господним' и других произведений классиков русской литературы. Все казалось идеальным, немного сказочным и спокойным, но вот дальнейшее зрелище меня опечалило и показало, что вокруг — не сказка, а реальная, хоть и прошлая жизнь!
Я прекрасно знала и о почти полном отсутствии официальной медицинской помощи — с болезнями обращались к местным травницам, ведуньям, смертность от болезней была очень высокой, о частом голоде в деревнях, когда раз в 10 лет вымирали целыми деревнями, о неграмотности основной массы крестьян, которую удалось исправить только в 20-е годы 20 века большими усилиями многочисленных работников ликбеза, о том, что крестьяне рождались и умирали в крепостном рабстве, отличаясь от негров только наличием собственного плохонького куска земли, с которого и прокормиться — то иной раз было невозможно!
Та же Екатерина Великая, которая хоть и состояла в переписке с французскими просветителями и которую некоторые считают "демократичной" правительницей, писала тогда: "Столь великая империя, как Россия, погибла бы, если бы в ней установлен был иной образ правления, чем деспотический, потому что только он один может с необходимой скоростью пособить в нуждах отдаленных губерний, всякая же иная форма парализует своей волокитой деятельность, дающую всему жизнь".
Даже о жизни крестьян мы почти не знаем подлинные, точные факты — воспоминаний они не оставили, так как в 97 % были неграмотными, их жизнь передают достаточно условно только поздние фольклорные записи песен, былин, сказок, мы узнаем о их судьбах только опосредовательно — через воспоминания их хозяев — помещиков, которые не всегда были правдивыми. Да и как написать в мемуарах о том, что прадед-помещик имел гарем из 10-15 крестьянских девок, а тетушка с дядюшкой истязали своих крепостных, наказывая за любую провинность, запарывая людей до смерти, отдавали в солдаты, где их участь была еще тяжелее — их пропускали сквозь строй, наказывая шпицрутенами за малейшую провинность, вспомните тот же рассказ Льва Толстого " После бала" из школьной программы.
А уж что творили в семьях — рассказывать можно часами, жена полностью зависела от мужа не только у крестьян, но и у дворян. Даже знаменитый предок Пушкина, всем известный "Арап Петра Великого" Абрам Ганнибал, увидев рожденную его женой светлокожую и белокурую девочку, обвинил ту в измене, арестовал и держал в заключенииодиннадцать лет в ужасных условиях, 'бил несчастную смертельными побоями необычно' и много лет держал её 'под караулом' на грани смерти от голода, а сам женился второй раз на другой женщине. Так что "французской булкой хрустеть " я отнюдь не собиралась, тем более ее и не знали пока — она придет позже, из заграничных походов войны 12 года, и реальности жизни тогдашнего времени отнюдь не идеализировала.
Дома в деревушке, куда мы так лихо домчались, стояли притихшими. Это были, как я поняла, те самые курные избы, которые довольно мрачно описал Александр Николаевич Радищев в своём 'Путешествии из Петербурга в Москву'. Крыши домиков были почти полностью засыпаны снегом с кое-где торчавшей из-под него соломой, окна, затянутые льдом, светились еле видными слабыми огоньками. На улице никого не было, наш приезд смутил обитателей деревушки, даже дворовые собачки попрятались и только слабо побрехивали из-за углов.
Да, людей, любящих причитать о прошлой счастливой 'России, которую мы потеряли', я бы отправила на денек в такую деревушку, так как даже в самом захудалом современном поселке все уже живут в гораздо лучших условиях.
Чтобы попасть внутрь одной избы, мне пришлось подняться по деревянным ступеням простого крыльца, двускатная крыша которого поддерживалась столбами, врытыми в землю. Попав в холодные сени, мне пришлось сильно нагнуться, так как дверной проём из сеней в избу был небольшим, а порог высоким. На моё удивление, потолка в избе не оказалось, дым от печи сразу понимался к крыше. Унылые серые стены были без какого-либо декоративного покрытия, а в верхней части — чёрные от сажи.
Глаза мои сразу заслезились, я стала кашлять — топили-то по — черному, весь дым от печи шел в помещение, чтобы было теплее, да и запахи тел были соответствующими. Правда, когда топили печь, открывали дверь и небольшое окошко под потолком, чтобы дым выходил быстрей. Люди в это время или сидели на полу или выходили на улицу, чтобы дым не разъедал глаза. Но нередки были случаи, когда целые семьи угорали, задыхались от угарного газа, особенно ночью, когда дрова не успевали прогореть полностью или были сырыми. Преимущество топки по-чёрному в том, что малым количеством дров быстро протапливали помещение, а воздух становился жарким и сухим.
Домик был около 30 квадратных метров, таким образом, в нем жили 6 человек, не в тесноте, но и слишком шикарно. Спали не вповалку, дети на полатях — на деревянном настиле под потолком, хозяева на голбце около печи. Внутреннее убранство избы тоже особым роскошеством не выделялось. Каждая вещь была необходима в хозяйстве, делалась своими руками и передавалась из поколения в поколение.
Я рассматривала избу, чувствуя себя в очередной раз посетителем какого-то краеведческого музея, но для людей, в ней проживающей, она была их убежищем, центром жизни, которая в избе начиналась и в ней же заканчивалась. Несмотря на свою простоту, изба была многофункциональным жилищем, делилась на специальные зоны, каждая из которых имела свою функцию, закрепленную традицией и историей. Например, правый от печки угол назывался "бабий кут" или "середа" (середина). Здесь командовала хозяйка, всё было приспособлено для приготовления пищи, здесь же стояла прялка. Обычно это место было огорожено, отсюда и слово закуток, то есть обособленное место. Мужчины сюда не входили.
