Дом на краю

— Прости. Похоже, я эмоционально нестабильна. Ору, реву... — Чуть раздвинув импровизированные жалюзи, я посмотрела на друга сквозь пальцы. Он подошел вплотную, и весь обзор мне закрыла темно-синяя ткань.

— Яр...

— А? — опустив руки, отступила на полшага и чуть запрокинула голову, чтобы видеть его лицо.

— Мне очень лестно, что ты беспокоишься. Очень лестно! — сделал ударение Владимир. — Но, давай договоримся, будучи большим и умным мальчиком я сам стану принимать решения, хорошо? — улыбаясь.

— Большой — однозначно, а вот на счет умный — можем поспорить, — попыталась отшутиться я, но еще больше засмущавшись под его пристальным взглядом, закончила тихо и невнятно.

Вовка же нахмурился.

— Что это у тебя? — указательным пальцем он неожиданно и осторожно коснулся моей щеки. — Синяк? Болит?

Обескураженная резкой сменой настроения, я ответила односложно:

— Нет. — Рука взметнулась к лицу, и наши пальцы на миг соприкоснулись. — Что там?

— Тогда что, если не синяк? — зримо злясь, процедил Вовка.

— Не знаю.

Последствия вчерашнего "приключения" я пересчитала еще утром, и не покрываемые одеждой части не входили в перечень пострадавших участков.

Протиснувшись между столом и Вовкой, я заспешила к зеркалу. На скуле под правым глазом красовалось знакомое темное пятнышко, наподобие застарелой гематомы. Раньше на этом месте находилось родимое пятно, но бабушка, еще в детстве, вывела его соком молочая. Правда, в периоды особой нервозности оно каким-то чудесным образом проступало вновь.

Я с облегчением выдохнула:

— Ах это... Ничего страшного. Обыкновенное родимое пятно. Несколько компрессов и уйдет.

— Родимое пятно? Откуда? — Владимир организовался за моей спиной — смурной, сердитый, впору хвост поджать и в будку. — Не замечал раньше... — недоверчиво.

Меня вновь одолел психоз:

— На себя посмотри! В бинтах и пластырях, а все на подвиги тянет! — наградив его раздраженным взглядом посредством отражающей поверхности.

— Я мужик, мне не страшно, а тебе...

— Что мне?! Что?! — едва ли не в прыжке я развернулась к нему, переклинило. — Детей рожать? Растить? Иди ты со своей заботой! Понял!

Вовка поймал меня уже в "холодной". Прижал к подоконнику, не позволив выскочить на крыльцо.

— Да что такое?! Что ты рычишь на всех?! — Меня немилосердно встряхнули, так что звякнули стоящие вдоль окна банки. — Вчера Ольга, сегодня я... Яр, что происходит? — поняв, что переборщил, друг сбавил обороты.

Я же, болезненно охнув, принялась натирать пострадавший локоть.

— Извини...

— Ничего, сама виновата, — я перегорела стол же быстро, как вспыхнула. Затопил не стыд, но страх. — Вов, я ненормальная? — рассчитывая на опровержение.

— Что за бред, Яр? Где логика? — чисто по-мужски.

И прорвало... Не в силах противостоять перерастающей в истерику боязни, я зачастила:

— Я... Мне... Я не сплю, как приехала. Мне снятся кошмары. Сначала бабушка, потом этот голос, теперь дом и эти... Кажется, я начинаю сходить с ума!Глава 6

Не представляю, чем Вовка накачал меня, но я была благодарна. Четырехчасовой беспробудный пересып, ненавязчивый треп за поздним полдником, совместный просмотр "Одиннадцати друзей Оушена" вкупе с комментариями доморощенного сатирика вернули мне расположение духа. Я даже утренний фотонабег на проклятый дом просмотрела без возвращения к тревожным мыслям. А затем, прервав третью по счеты партию в "дурака", с работы явилась Ольга — нервная, злая, с покрасневшими глазами.

Забыв о картах, я воззрилась на сестру.

— Лель, что-то случилось? Неприятности на работе?

— Случилось...

Воспользовавшись повисшей паузой, Владимир ретировался из комнаты, предусмотрительно прикрыв за собой дверь.

— Что?

— Все, Яр! Все! — сестра в изнеможении плюхнулась на диван. — Скряга, Грымза, эта чертова псина! — задрав ногу, Ольга продемонстрировала мне прореху в штанине.

— Боже мой! Тебя покусали?! — я бросилась к сестре, намереваясь осмотреть рану, но та отмахнулась.

— А... Не-е-ет! Не покусали. Зацепилась за что-то, когда через забор лезла. Представляешь, дожила! — не то возмущаясь, не то удивляясь этому обстоятельству. — Брюки жалко, удобные... В Саратове покупала, — еще раз поболтав ногой в воздухе. — Вот ведь не хотела ее провожать. Не лежала душа. Какого фига поперлась, спрашивается? Чтобы этого переростка встретить?

Я окончательно запуталась и перестала что-либо понимать. Какого переростка? Кого провожать? Но уточнить не успела, сестра переключилась.

— Слушай, найдется что-нибудь пожевать? Сил никаких нет, — пожаловалась она и наглядно продемонстрировала отсутствие оных, распластавшись на диване в виде пятиконечной звезды.

— Конечно. Сейчас. — Я помчалась на кухню.

Ольга притопала ко мне спустя пару минут. В руках Вовкин фотоаппарат, на лице смесь из недоверия и осуждения.

— Тебе что синяков мало? Повторить захотелось? — интонационно напомнив мне бабушку. Она тоже, будучи сильно встревоженной, говорила тихо и вкрадчиво.

В качестве неоспоримого вещественного доказательства камера легла на стол. Защищаясь, я вскинула руки.

— Это не ко мне. Это к Вовке.

Сестра продолжала смотреть с сомнением.

— Серьезно. Я сегодня из дома вообще не выходила. Честное слово, — поклялась, ради убедительности прижав ладонь к груди.

Ольга кивнула.

— Где он?

— Понятия не имею. Наверно, подышать вышел, — предположила я, отвернувшись к плите.

На губах улыбка. Кажется, сейчас кому-то серьезно влетит. И правильно. Большие и умные мальчики время от времени также нуждаются в головомойке.

Этим утром я, в кои-то веки, завтракала не в одиночестве и бесконечно радовалась этому обстоятельству. Не потому, что Владимир отложил свои дела — причины его отказа от собственных планов достаточно прозрачны, чтобы не питать напрасных иллюзий, а в силу душевного подъема, благостного настроения и хорошего начала дня.

Во-первых я выспалась: ночные страсти не посетили меня сегодня. Во-вторых, ощущала себя полной сил и готовой к новым свершениям. В-третьих, гематома на моем лице еще немного налилась и стала побаливать при надавливании, как и любой другой синяк на моем теле, опровергая тем самым глупые мысли о своем сверхъестественном происхождении.

— Какие планы? Чем собираешься заняться сегодня? Уже придумала? — поинтересовался Владимир, с аппетитом уплетающий многослойный бутерброд с сыром и бужениной.

Сегодня он облачился в майку спортивного типа, немилосердно обтянувшую мощный торс, который вкупе с рельефными руками буквально кричал о содержащейся в нем силе.

Я хищно прищурилась.

— Есть мысшилки... Но для этого мне понадобится твоя помощь.

— Помощь... Какая? — Вовка засунул в рот последний кусок сэндвича.

— Тоже мне джентльмен. Как на счет посодействовать даме, не задавая лишних вопросов? — подлила масла в огонь его любопытства, прекрасно сознавая, что пользуюсь сложившейся ситуацией, но не испытывая ни капли сожаления по этому поводу.

— Судя по всему, мне стоит насторожиться, — усмехнулся друг, явно не испытывая ничего подобного. — Ну да ладно... Считай, что приобрела послушного раба. Во временное пользование, — уточнил он.

— Вот и славно. — Я довольно потерла руки и, поднявшись, скомандовала. — Для начала... за тобой посуда, а я собираться.

Ответом мне стал заразительный хохот.

— Ты шутишь, да? — Вовка выглядел весьма комично, узнав об участи ему уготованной. — Какая из меня модель? Может, птичек порисуешь? Или там деревья, солнышко, речка...

— Отличная идея, — закивала я, представив его сидящим на большом камне под раскидистым ильмом.

Друг просиял, превратно истолковав мои слова, и я поспешила разочаровать.

— Не лыбься, твое присутствие никто не отменял.

— Ярка, ты садистка! — с неподдельным возмущением.

— А ты разве не знал? — Я ухмыльнулась прежде чем с энтузиазмом заявить: — Решено! На повестке дня пленэр! И да, можешь плавки захватить. Откроем купальный сезон, если, конечно, рискнешь сунуться в ледяную воду, — подзадорила напоследок, продемонстрировав лямку скрытого одеждой купальника.

Я привела друга на берег Медведицы, к тому месту, куда мы с сестрой когда-то сбегали, позагорать без посторонних глаз. Если не принимать в расчет разросшегося кустарника, соревнующихся с ним в размерах островков лебеды и заметно вытянувшейся поросли древесного молодняка, здесь мало что изменилось. Все также клонилась к реке белоствольная береза, стремился к небесам многолетний вяз, зеленел мшистыми боками островерхий валун, непонятно откуда здесь взявшийся.

— Прибыли, — обрадовала я своего спутника, пристраивая пакет с водой и продуктами на сук ближайшего дерева.

Вовка огляделся.

— Что-то не пойму... а где ты купаться собралась? Здесь же по колено!

— Узкая не суть мелкая, между прочим, — не согласилась я. — Ладно, начнем с купания, — чтобы стереть скепсис с его лица. — Сейчас я тебе докажу.

Я принялась раздеваться, не отказывая себе в подстрекательских взглядах. Но Вовка стоял столбом и продолжал лучиться недоверием.

Аккуратно развесив одежду на ветке, я направилась к реке. Холодная вода обожгла ступни, напомнив о том, почему Медведица так и не стала излюбленным местом купальщиков. Собираясь с силами, несколько раз глубоко вздохнула, но самостоятельно окунуться мне было не суждено. Вслед за словами "ты первая" две теплые ладони уперлись мне в спину, и спустя мгновение я, фыркая и отплевываясь, барахталась на глубине, пытаясь восстановить дыхание и найти точку опоры, а когда справилась с этой задачей, устроивший пакость друг вынырнул в двух метрах левее меня.

— Ах ты!.. — оттолкнувшись от дна, я устремилась к нему с намерением не утопить, но отомстить. Добраться не успела, Вовка ушел под воду, умудрившись напоследок показать мне язык.

— Ладно, утка, посмотрим, кто кого, — проворчала, упустив его в очередной раз. И пошла на хитрость.

Дождавшись момента, когда Владимир по моим подсчетам должен будет появиться на поверхности, я принялась молотить руками по воде, насколько умела, изображая страх и панику. Друг купился и, увидев тонущую меня, бросился на выручку.

Я ждала до последнего, подпуская его как можно ближе, а потом, извернувшись, уперлась ногой в грудь и оттолкнулась, тем самым послав Вовку под воду. Правда, ликование мое было не долгим — весовые категории разные. Как я не брыкалась, друг справился со мной в два счета. Обхватил за талию и потянул на мелководье, где я оказалась прижата к мужской груди без какой-либо возможности высвободиться.

— Сдаешься?! — с грозным оскалом.

В последний раз дернувшись, я признала поражение:

— Сдаюсь. Но ты жульничал! — Хотя бы на словах одержать верх!

— Даже не думал, — округлив глаза так, что стал смахивать на страдающего базедовой болезнью. Мне стоило труда не покатиться со смеху.

— Ага, конечно! Ты силу применил! А это нечестно! Я меньше и слабее, — указала на очевидное.

— Юлишь, мать, юлишь. Кто утопающею изображал? — с вызовом.

— Это был тактический ход!

— А это тактический ответ, — хмыкнул Вовка, еще сильнее стиснув мой корпус.

Я охнула и пнула его ногой в голень, неожиданно сообразив, что кое-что в моем арсенале еще осталось.

— Отпусти, изверг!

— Ни за что!

— Так, да?!

Я принялась лягаться, что было сил. Вовка терпел какое-то время, а потом, судя по всему, решил обездвижить окончательно и, приподняв, повалил.

Своим стремительным падением мы подняли со дна муть, спровоцировали фонтан брызг. Но взволновало меня не это, а то, как ловко развернулся Владимир, чтобы смягчить удар своим телом. Как бережно поддержал, не позволил хлебнуть грязной воды. Как убрал прилипшую к лицу прядь. И еще кое-что, что невозможно не ощутить сквозь тонкую, промокшую ткань плавок.

Дыхание перехватило.

— Что ты делаешь?

— Что я делаю? — В глазах недоумение.

— Ты...

— Мщу тебе! Извергом обозвала, — перебил Вовка и чуть сдвинулся в бок, разорвав тем самым тесный контакт наших тел в нижней части.

Не совсем понимая, как реагировать, и к каким выводам прийти, я поспешила подняться.

— Считай, что отомстил, — избегая встречаться взглядами. — Пойду, переоденусь, пожалуй. Прохладно все же.

Я выбиралась на берег, когда за спиной раздался приглушенный всплеск. Решил остудиться? Я приказала себе не думать об этом.

Но приказать легче, чем воплотить в жизнь. Помимо воли мысли то и дело возвращались к случившемуся, к провокации с моей стороны.

А это была именно провокация! Самая натуральная. Провокация-соблазнение. Взгляды, намеки, улыбки... Глупо изображать из себя наивную дурочку после всего этого. Одного объяснить не получалось — зачем?

Сказать, что расцениваю Владимира как возможного партнера, я не могла. Не расценивала. Он был мне внешне симпатичен. Да, я питала к нему дружескую симпатию, любила находиться в его обществе, но ведь не хотела. Как мужчину не хотела. Неужели после всех этих перипетий с невозможностью зачать, развалившимся браком, разделом имущества я настолько отчаялась, что готова вертеть хвостом перед каждым встречным?

А еще было стыдно. Уже не перед другом — перед мужчиной. За то, что подтолкнув, включила заднюю. Повела себя как девочка-подросток до конца не определившаяся в своих желаниях. За то, что не в состоянии разобраться в себе самой.

Естественно ни о каком рисовании при подобном раскладе речи не шло. Я засобиралась. Владимир не противился. Да и вообще не проронил ни слова, только забрал из моих рук пакет с не пригодившимся съестным и мокрыми вещами.

На месте мы разбрелись по комнатам. Вернее я укрылась в дедушкином убежище, оставив в распоряжении друга весь остальной дом. И сидела там, покуда голод не напомнил о себе громким урчанием.

В силу объективных причин рассчитывать на незаметную вылазку не приходилось, и, внутренне настроившись на неприятный разговор, я шла на кухню с готовностью отвечать за свои поступки. Зря. Никто не встретился мне по пути, никто не окинул разочарованным взглядом. И только еще теплый суп на плите и оставленный на столе хлеб стали мне укором.

Налив себе тарелку, я села за стол, но аппетит пропал. Проглотив через не хочу несколько ложек, неожиданно вспомнила о Полкане, которого, будучи с утра воодушевленной, забыла покормить.

— Бедняжечка... — я заторопилась в "холодную" за сменной миской. Перелила в нее остатки собственного обеда, по примеру бабушки покрошила хлеб и направилась во двор. Но и там меня поджидало разочарование. Маленький пушистый комочек не выбежал навстречу. Не крутился под ногами, не повизгивал от радости, тычась носом в руки, пока я меняла пустую миску на полную. Не пытался откусить полюбившийся бант на шлепках.

Я заволновалась. Заглянула в будку — никого.

— Куть-куть-куть... Полкан, — принялась звать, рыская взглядом по огороду.

Он не мог убежать, некуда. По периметру забор, внутренняя калитка заперта. И, тем не менее, щенок на глаза не попадался. Стало не по себе.