— Тихо, — король сжал руку еще сильнее, так что при следующем рывке мальчик мог лишиться части волос или серьезно поранить себя. Довольная и чуть злобная улыбка уже не сходила с лица мужчины, а растревоженный порез на левом плече достаточно сильно кровавил. Игра, ласка, душевная боль — все это служило прекрасным анастетиком. Как во время боя, когда Фернандо бывало терял человеческий облик и осознавал потери и раны только намного позже.

Адреналин бился в пульсе Сильвурсонни, и он почти не слышал приказа, но дальнейшее прекословии грозило вывернутой шеей или чем еще похуже. Луис не понимал, что добивается сейчас монарх, но отпускать Легрэ не собирался, потому что всем существом хотел его даже больше боязни наказания.

Кристиан же сейчас был весь сосредоточен на том, чтобы дышать. Он отчего-то не хотел анализировать то, что происходит. Со свистом втягивая в себя воздух, он снова прикрыл глаза.

Фернандо осторожно опустился на колени, продолжая держать мальчика изогнутым и странно вывернутым. Переливающаяся волнами картинка, который не хватало малости, чтобы стать совершенной. Король провел большим пальцем по ране, собирая кровь, и вслед сразу — по губам маленького, крася их в красный цвет.

"Красивый цвет, как маки", — подумалось тогда юноше, терпевшему и боль, и наслаждение от того, что внутренние мышцы так плотно обхватили плоть, от того, что король неспешно держит его от первого движениями бедрами, и от этого жар все растет.

Красные сумерки ночи стали бледнеть, потому что пламя в камине постепенно гасло и добавляло бордо в оттенки мебели и даже по потолку расплывались распускающиеся маковые поля.

Дьявол все всматривался в маленького, находя нужные оттенки, нужные смыслы, возбуждаясь осознанием происходящего все больше. Прижав юношу губами к ране, довольно содрогнулся — не от боли, от правильности, от касания мягких губ. Перехватив волосы мальчика левой рукой, принялся опускаться, почти ложась на брата, притягивая к нему Луиса. Король опирался о брата, ощущая, как напряжено тело Кристиана, как оно жаждет прикосновений и не только.

— Маленький, бери, — бери кровь, бери любимого, бери; а сам губами коснулся груди нежного.

Кристиан хватил ртом воздух и запрокинул голову, почти сходя с ума от происходящего. Рана на плече жутко ныла, и мир растворялся в сумраке, где жили только демоны и больше никого.

И тогда вновь пришло безумство на грани опиумных видений, и Луис толкнулся в желанного, не смея останавливаться, не смея себе отказать, и вновь его вело от запаха крови, от близости, от невозможности дойти до края, где безумие становится одержимостью. Падать в переплетенье трав, срывать красные лепестки, мять в пальцах и идти навстречу огню, полыхающему внутри. Навстречу к блаженству.

Сжимать пальцы левой руки становилось все труднее, мышцы как свинцом налило, но дьяволу было плевать — он держал маленького, пребывающего в экстазе, иногда любовался им, ласкал губами нежного, переходя на совершенство сверкающей кожи Луиса и все старался отодвинуть момент, когда ситуация выпорхнет из рук неведомой птицей.

Кристиан, сжав зубы, тяжело дышал, стараясь сжать Луиса внутри себя, сделать контакт теснее. Одной рукой он все еще держался за шкуру, другой легко обнимал Фернандо.

И это выглядело так сильно со стороны, словно сплелись стволы деревьев у бурной реки, словно их сросшиеся в одно семечки проросли вместе и больше не желали расставаться никогда.

И когда рука легла уже неподъемной тяжестью на голову мальчика, монарх, стиснув зубы, опустил его, такого изумительного в своей ярости обладания любви. Пространство стремительно проваливалось в водоворот и Фернандо, теряя опору в окружающем, тяжело приподнялся, отпуская и нежного. Боли не было — только невозможность двигаться, и это вызывало бешенство, какое бывало только иногда после приступов, когда тело переставало на какое-то время слушаться.

— Луис, — король приподнял лицо мальчика за подбородок здоровой рукой и яростно поцеловал в губы, измазанные кровью.

На восходе этого поцелуя, слыша стоны Кристиана, владея им и изнуряя, герцог ответно впился в губы короля, измученный своими сомнениями и тоской о том, что его воспринимают, как мальчишку. Но теперь все окрасилось солнцем. Даже эта ночь, где стучали три сердца.

Ярость поцелуя захватила разум Фернандо окончательно. Он желал Луиса также бешено, как тот брал Кристиана. Красным рассветом все заливало перед глазами, когда король отпустил юношу и склонился к брату.

— Нежный, кончи, — ласковый шепот сменился нежным прикосновением к губам, когда высшее блаженство — пить невольные стоны и тяжесть дыхания. Ладонь теплым свинцом опустилась на член Легрэ, чтобы сжать его.

Кристиан отпустил себя, задышал чаще, повинуясь просьбе короля. Ему не понадобилось много времени, чтобы достичь разрядки. Коротко вскрикнув, он выстрелил вязким густым семенем себе на живот.

И Луис инстинктивно вошел еще глубже, добавляя еще больше наслаждения тому, с кем в синем небе пил свободу и дар первого поцелуя, кому хотел бы доверять и доверяться — прямолинейному и такому вспыльчивому.

Вроде бы негромкий возглас брата прошелся ярыми путами по телу Фернандо, облетая и обжигая, выдавливая из закоулков разума самые странные желания, на которые его возбуждал брат.

— Нежный, — очередное прикосновение к чуть горчащим губам Кристиана — не забудется игра разума и дьявола, воплотится чуть позже. — Маленький, — король обернулся к Луису,— на колени.

Герцог отпустил Кристиана неохотно, в воображении еще сжимая пальцы на его горле и лишая воздуха от ревности, почти не соображая перекатился на шкуру, утыкаясь в нее мокрым лбом.

— Раздвинь ноги, — Фернандо присел рядом с мальчиком. Пальцы медленным танцем как будто изучали спину Луиса, подбирая свет с плеч, выступающих лопаток, ямочек около позвоночника.

"Да, если хочешь, — в голове невыветрившиеся травы продолжали изрисовывать кожу красными круглыми лепестками, усыпающими всю королевскую спальню. Красиво и ярко. — Для тебя, Фернандо. Для тебя, Кристиан".

И по коже почти невыносимая дрожь, испепеляющие мурашки.

Легрэ смотрел на любовников, не в силах отвести взгляд, но как-то отрешенно, со стороны. Он улегся на шкурах, подперев голову ладонью и почти не дышал.

Король не отрывался взглядом от спины Луиса, от легкой дрожи, пробегающей волнами. Прикосновения добрались до ягодиц мальчика, очертили манящие золотящейся белизной формы и Фернандо принялся покрывать копчик юноши легкими, быстрыми поцелуями, в то время как пальцы продолжали неторопливые ласки, опуская все ниже, захватывали яички, поднимались по ложбинке, дразнили и издевались.

Герцог закрыл глаза, ловя тепло воздуха, который бурно перемешивался с холодным, который всегда гуляет по замку. Слышал дыхание Кристина, лежащего рядом, прямо-таки ощущал, как тени вылизывают его пальцы, перебирающие мех. Сладко? Горько? Слаще только горечь...

Когда собственное напряжение мира почти превратилось в звенящую струну, Фернандо оказался позади Луиса и еще раз огладил его. На светлой коже явно не хватало чего-то и это царапало, но не слишком досадливо — слишком уж велико было желание. Еще сильнее выгнув маленького в пояснице — такая поза была слабой заменой недостающему, король медленно толкнулся в юношу.

Герцог прикусил зубами тыльную часть ладони. Горячо. Колени упираются в землю, вокруг цветы. Сумасшествие после попыткой уйти? Наказание взбудораженной психики? Почему он постоянно меняется, а вместе с ним и мир? Чудовища... Это они рисуют красками...

Кристиан протянул руку к спине Луиса — нежно провел пальцами вдоль позвоночника. Красив, даже со шрамами от кнута и необычной худобой, делающей его хрупким точно фарфоровая статуэтка.

Фернандо, продолжавший медленно двигаться, поднял почти невменяемый взгляд на брата:

— Еще, — почти то, что нужно.

Нужное ускользало. Стало жарко и невыносимо терпеть, приходилось толкаться навстречу и пытаться дышать или хотя бы учиться заново. Бедра юноши качнулись, позволяя королю входить целиком.

Легрэ кивнул. Он склонился к Луису и взял его лицо в ладони, заглянул в глаза.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя его в губы.

Глаза Сильвурсонни распахнулись. Любишь меня... Ты не знаешь, как я хочу тобой владеть, как хочу врезаться в твое тело ножами и остаться там навеки, как ядовитые шипы жалят мою кровь.

— Я люблю... тебя, — на выдохе.

Переплетения голосов, что разбивались стеклянным звоном падающих красных витражей, смешение волос, светлых и темных — дьявол довольно выл, заставляя Фернандо двигаться все резче, тяжелой рукой давить на поясницу мальчика, рискуя его сломать, брать, подминать... Тихий рык вырвался из горла короля.

— Нет, — выдохнул Легрэ, — уже нет.

Герцог дернулся — его ножами полоснуло по сердцу. Король брал юношу с яростью зверя, а маки — красные соцветия вяли и падали на ковер. Слезы потекли по лицу безмолвно.

Кристиан стирал их пальцами с нежных щек, собирал губами.

— Не плач, — прошептал он. — Я сам во всем виноват...

Фернандо замер, тяжело и чуть судорожно дыша — что-то было не, мешало туману опасть звездами и превратиться в такое желанное облегчение. Рука скользнула по спине мальчика так, как гладят и приручают испуганную дрожащую зверушку.

— Кристиан, — шепот короля был похож на шипение.

Легрэ вздрогнул от этого голоса и посмотрел на короля.

В комнате вдруг стало слишком холодно. Или Луису показалось. По коже поползли мурашки, которые накрывали запястья. А другие скатывались по спине. Герцогу стало дико больно, и он закричал и стал вырываться, а потом рухнул на шкуру.

Как же сразу не дошло, что... что... Луис откатился и вскочил на ноги с ловкостью, которой раньше не проявлял. Тренировки сделали его быстрее в реакциях и мыслях.

— Объяснись, — заявил он глухо.

Фернандо, который все это время смотрел в упор на Кристиана черным немигающим взглядом, очень медленно, как будто боялся кого-то или что-то спугнуть, повернул голову к мальчику. Король так и не сменил позы, оставшись стоять на коленях, и не сделал ни одного движения, чтобы успокоить или дотронуться до Луиса, сразу отпустив того, когда юноша принялся вырываться.

Но судя по всему Кристиан объясняться не собирался. И Сильвурсонни, прождав несколько утомительных мгновений, сжал зубы.

— Я все понял, — сказал тихо.

— Не стоит в это Фернандо вмешивать, — ответил Легрэ печально. — Он тут ни при чём. Это наши с тобой отношения — с ними что-то не то.

— Хорошо, раз ты так считаешь, то я спорить не стану, — согласился Луис, не желая даже слушать опять оскорблений, а затем повернулся к Фернандо. — Ваше величество, извините меня... Вероятно, я поступил дурно, поддавшись своим эмоциям и чувствам и заставив вас волноваться, я больше так не сделаю. Но теперь я бы хотел обдумать сложившуюся ситуацию и как-то отвлечься... — герцог подобрал с кресла блио и накинул через голову. — Полагаю, что разбираться вам нужно не в моих к вам отношениях, Кристиан, а в себе. Извините, ваше величество, но спать вместе я не желаю, — герцог поклонился и вышел вон.

Как только мальчик заговорил, Фернандо начал медленно подниматься — так, будто все вокруг было хрупким стеклом, разбивающимся от малейшего движения. Медленно и плавно, напрягая мышцы, так, чтобы не потревожить окружающее. Движения давались с трудом. Устойчиво встав на ноги и проводив герцога взглядом, король, чье лицо было больше похоже на маску, вновь уставился на брата.

Кристиан обреченно прикрыл глаза.

— Я знал, что ты не останешься, Луис, — сказал он в пустоту, — потому что тебе все равно. — Он посмотрел на Фернандо. — Прости. Я все снова испортил.

Монарх, стоявший очень прямо, неторопливо заложил руки за спину. Звон в ушах нарастал, а стук сердца оглушал, призывая закрыть глаза и опять уйти в тьму — в которой все просто, в которой можно не держать себя.

— Одевайся. Бери меч. Ищи. Он обещал драться. Заставь. На учебных. — Слова падали отдельными каплями. — Иди.

Кристиан кивнул. Он одевался быстро, не глядя в глаза короля, но напоследок подошел к нему и мягко поцеловал в губы.

Фернандо не ответил — губы даже не дрогнули, только пальцы за спиной крепко сжались, впиваясь в ладонь до боли.

Легрэ понимал. Закусив губу, он виновато улыбнулся и вышел за дверь. Довольно скоро он раздобыл два меча, а потом отыскал Луиса.

Который отправился в кабинет и сейчас сидел за столом, нависая над ним и вцепившись пальцами в волосы. На звук открывшейся двери он обернулся и сразу встал, разворачиваясь.

— Недостаточно сказал? — спросил сдержанно. — Тебя король прислал ведь... Иди к черту, Кристиан. Выматывайся.

— Никуда я не пойду, Луис, — заявил Легрэ, кладя перед герцогом на стол меч. — Я имею право на ответы, и хочу их получить.

— Спрашивай, — герцог устало оперся ладонью на стол. — Только спрашивай так, чтобы я тебя не послал второй раз.

— Пошлешь, — горько ответил Кристиан. — И во второй раз, и в третий... и в четвертый. — Он вздохнул и отошел к окну, распахивая створки, чтобы впустить свежего зимнего воздуха в комнату, потом обернулся и без злобы и упреков посмотрел на Луиса. — Ты еще сам не осознаешь, чем я стал для тебя, а когда осознаешь, ты поймешь, что я был прав. Мне больно говорить это, и то, что я сказал — я не должен был говорить, но если бы я промолчал все было бы только хуже. Я пытаюсь понять, чего ты не можешь мне простить? С чем не сумел справиться, что пошел в этот подвал? Дело же не в голосах, Луис, а в твоем подсознании. Я думал, что мы во всем разобрались, когда ты стал целовать меня... — Кристиан запнулся, а продолжил уже тише: — Ты взял меня в ненависти, Луис. Я чувствовал это. И если... если я чем-то виноват перед тобой, возможно убийством твоего отца, то лучше будет, чтобы я не касался тебя больше, а ты больше не касался меня.

Луис досчитал до десяти, прежде чем вновь поднял больной взгляд на Легрэ.

— Если это все, то вопроса я не услышал. А так я понял, что ты имел в виду. Полагаю, что мне и отсюда уйти лучше, чтобы это не слушать. Да, ты же потом скажешь, что я сбежал, что не захотел говорить... Да, я не хочу с тобой говорить. Совсем, — герцог поежился от ветра и скинул рукой меч на пол, который жалобно вздрогнул и зазвенел, как осколки уничтожаемой любви. Конечно, когда душил сам Легрэ, он это принимал, он принимал боль и от Фернандо... "Причина в том, что любви нет в тебе, Кристиан. И нужно ли искать причину? Да, те, кто желает доказать, что не любят их, на самом деле не любят сами и ищут повод. Отличный повод ударить отцом, отличный повод не принять чужую страсть". — Прощай, Кристиан. Лучше больше ко мне не подходи, — герцог направился к выходу и на пороге остановился. — Твои отношения с Фернандо — это твои отношения. Я в них не вмешаюсь. Но держись от меня подальше.

Легрэ слушал, кусая губы. Он шел сюда, надеясь, что чувства еще остались, что они все решат, но, видимо, он ошибся. Теперь он думал о том, что нужно было соврать, промолчать, а потом как-нибудь справиться с ненавистью Луиса самому, попытаться просто забыть. Он захотел быть честным, и не захотел быть вещью для этого голубоглазого мальчика, которого как не крути, любил. И он, Легрэ был виноват во всем — он всегда и во всем виноват. Из-за него Луис мучает себя, калечит, из-за него случаются все беды в их троице, из-за него герцог страдает сейчас. Кристиан больше не хотел видеть боли в его глазах, и ненависти тоже.