Монастырь-4: безумие для ангела

Безумие для ангела

Утро яркими солнечными бликами ворвалось, чтобы будить для нового дня, но лучше бы оно подождало и не спешило с рассветом. Луис очнулся раньше любовников, которые еще спали, тесно обнявшись: Легрэ лежал на плече короля, обхватив того одной рукой. Герцог бросил только один взгляд, чтобы сразу сползти на пол и быстро одеться, а затем и вовсе выскользнуть в коридор, где задремал чутким сном гвардеец.

"Господи! Разве ты не понял до сих пор, что наделал? — спросил ангел в голове, заглушая голос страсти и любви. — Ты трусливая мелкая тварь, ты еще не осознал, что успел натворить за эти два года?"

Герцог сжал голову ладонями, быстрым шагом направляясь по коридору к лестницам, ведущим в подвалы.

— Я понял, — сказал вслух. — Я был бы полным идиотом, если бы не сознавал, Господи.

"Лучше назови меня возмездием, духом твоей совести, твоим искушением, — рассмеялся голос. — Когда ты смотрел на себя два года назад, что ты видел в себе?"

— Важнее то, что я вижу теперь, — боль резала виски, но юноша спускался вниз, держась за стенку. — Я хочу отмолиться. Хочу отмолить...

"Твой отец дал тебе прощение, веруя, что его сын способен избрать путь и не плодить больше чудовищ. Но теперь его нет, а ты малодушно пропустил мимо ушей советы, которые бы спасли бессмертную душу. Ты практически подписал смертный приговор отцу, когда взял бумагу. И убил его не кто-то, а тот, с кем ты делишь постель. Они мужчины..."

— Замолчи, — бессильный выдох, прежде чем зажечь факел и двинуться по влажному темному коридору с низкими сводами и пахнущему гниением и смертью. — Я знаю, что убил его. Знаю, — для самого себя повторил, спотыкаясь на ровном месте и чуть не растягиваясь на полу. "Ирония в том, что ты прекрасно сознаешь, что не станешь ни королем, ни полководцем, что ты банально упиваешься моментами. Тебя научили трахаться, но не показали, как на самом деле выглядит любовь, хотя любил тебя лишь отец, которого ты предал".

— Я признаю, видишь, я признаю, — слезы потекли по бледным щекам.

"А твои попытки бежать? От себя ты не укрылся бы и за стенами самого строгого монастыря. Напрочь прогнивший, паскудник до мозга костей, ты стал бы заражать все вокруг", — голос замолчал, пока Луис что-то искал в темноте и пока не набрел на нишу с ключами. Где-то здесь рядом комната для допросов. Еще слишком рано, чтобы Фернандо проснулся и забил тревогу.

"Малодушная тварь, ты прелюбодействовал с чужой женой, и она понесла. Ее ублюдок станет сыном короля, а сам ты, — мерзкая насмешка, — ты подстилка, которую венчали в церкви как женщину. На тебя не хватит никаких кругов ада. Даже жалкие твои попытки оберегать жизнь своих любовников гротеск на человечность, эгоистичность, запятнанная собственничеством".

— Я больше не могу, — Луис дрожащими пальцами пытался попасть в отверстие замка, но удалось ему это лишь с пятого раза. Щелкнув, дверь со скрипом открылась, а факел осветил пыточные инструменты.

"Закрой изнутри. Потребуется немало мужества, мужеложец. Ты казнишь себя сам? Нет, ты позовешь своих рогатых ублюдков, чтобы они имели тебя в задницу, будешь визжать свиньей, будешь умолять их о прощении, лизать их сапоги".

— Замолчи, — вдев в кольцо древко, герцог вытащил на середину комнаты стул с пирамидальным сидением, острый край которого торчал вверх, и потянул прочь шоссы и сапоги, ища грузы и веревки. Он весь вспотел, прежде, чем привязал себя за щиколотки к основанию за ножки, затем, пристегнул грузы к запястьям и вновь приступил к молитве, отгоняя настойчивый голос.

"Сколько часов ты намерен выдержать, прежде, чем умрешь? Ты, убийца отца, ты — мужеложец, ты — прелюбодей. Ты..."

— Я не требую прощения, я исполняю волю отца, который вез меня на казнь. Я воле придаю себя божественного суда. — Луис сглотнул страх, вспоминая синие глаза, что смотрели на него и тянули из ледяной бездны, потянулся вытереть слезы, с усилием поднимая руку. "Надо признавать в себе грешника, Кристиан." Удар молота в голове, как гнев Фернандо, чей голос слышится далеко за пределами этого мира. "Если ты дьявол, то я приду к тебе. Приду скоро. Потому что ты один говорил со мной".

Кристиан проснулся от странного чувства — сердце сдавило в груди так, что тяжело было вздохнуть. Когда же он увидел, что Луиса нет в постели — его тревога стала только больше. Охранник у двери не смог сказать, куда ушел герцог Сильвурсонни, за что получил такую богатую грязными словами брань, что от криков проснулся даже Фернандо. Через полчаса все стражники и слуги искали Луиса, носясь по коридорам сломя голову, а Легрэ вместе с королем спустились в подвалы.

Почему в подвалы? Потому что душа дергалась тревогой — слишком молчаливый был мальчик последние дни, слишком прятался, слишком странная прошлая ночь... Фернандо знал, что хотя Луис всячески пытался забыть об Аннике, не видеть ее, не встречаться с ней, но случившееся слишком тревожило маленького и дергало стыдом и наказанием. Вечер это подтвердил, но герцог был так красив в своей новой ипостаси, так порочно-невинен, что разбивать хрусталь момента дальнейшими разговорами не хотелось. И король просто отодвинул в сторону один важный момент, решив оставить его на завтра — при любом значительном изменении, которое не одобрил бы его "отец", Луис наказывал себя. Монарх ненавидел за это Ксанте — за то, что тот так изуродовал светлого ангела. Наказание же легче всего осуществить в пыточных, и ключа от одной из комнат не оказалось на месте.

Фернандо накрыло страхом и гневом и они с Кристианом быстрым шагом пошли к нужной двери. Охранники, которые до этого момента лениво сидели в караульном помещении, дрожащими листами следовали следом. Как и ожидалось, камера оказалась заперта.

— Луис, — негромко и спокойно позвал король, еще раз попробовав толкнуть дверь. — Открой.

Но ответа не последовало. Луис услышал голос и дернулся, скользнув по острию кожей бедра и падая плашмя, а сверху на него обрушился стул.

Услышав грохот, Кристиан приказал ломать дверь. Страже пришлось нелегко, но Легрэ с охотой помог стащить ненужную преграду с петель. Зрелище, представшее взору, было столь ужасно, что у Кристиана невольно вырвался крик, и он бросился со всех ног к юноше.

— Луис!

Тот запутался окончательно в веревках и был похож на животное, попавшее в ловушку. Голос Кристиана вызвал в нем панику, что его нашли, что ничего не удалось, а в голове уже взрывались красные пузырьки, бившиеся острой болью.

Сильвурсонни еще яростнее задергался в веревках, безуспешно стараясь выбрать из под тяжелого дубового стула, взвыл, как дикий зверь, который готов убежать от охотников, что прибыли добить добычу. Его пальцы бесполезно цеплялись за просветы между камнями.

— Луис... — Кристиан почти в панике распутывал веревки, не зная за что хвататься, он очень боялся, что юноша серьезно поранился. В воздухе стоял запах крови и подвальной сырости. Стражники помогли убрать стул, кто-то побежал за лекарем и чистыми бинтами. Легрэ стащил через голову рубаху, и встревожено взглянув на Фернандо, зажал ей рану мальчика. — Какого черта, Луис? Ты же убиться мог!

Невразумительное поведение Сильвурсонни граничило с помешательством, которому объяснения не было никакого: но когда ноги и руки были освобождены, то герцог внезапно весь сжался, подтянув колени к груди и закрыл голову обеими руками, как будто его или избивают, или хотят ударить.

Он только слышал голоса, но ближе — капель подземелий, и каждая весомо отдавалась в голове набатом.

— Тише, милый, — сильные руки притянули к Луиса к теплому телу. Фернандо сидел на полу, упираясь спиной в стылость стены и держал на коленях спрятавшегося от мира мальчика. — Тише, маленький, мы рядом.

Стоящий на коленях Кристиан продолжал крепко прижимать ткань, уже чуть пропитавшуюся алым, к распоротой ягодице герцога и закрывал его своей спиной от косых взглядов охранников.

А тем было на что посмотреть: в полутемной камере, освещенной факелом, жались по углам пыточные устройства, с потолка свисали крюки и цепи, которые тихонько звенели, навевая нехорошие и мрачные мысли.

И охранники, конечно, понимали, что собирался сделать урожденный Сильвурсонни, а значит по замку вполне могут поползти слухи. Только Луиса это не волновало — ладони закрывали лицо, по бедру текла струйка темной крови.

— Его надо перенести наверх, — Легрэ тронул короля за плечо.

Король поднял черный взгляд на Кристиана, продолжая чуть укачивать мальчика:

— Рамонд?

— Он здесь, — охранники расступились, пропуская лекаря, которого подняли с кровати в такую рань и теперь привели в темницу. Старик ожидал увидеть много крови или еще что-то наподобие, но подойдя к королю, присев рядом и оглядев рану, лишь недовольно поморщился. — Несите наверх, ваше величество, ничего страшного.

Рамонд уже на выходе остановил Кристиана за рукав и добавил:

— Успокоительное, и я бы поговорил с его милостью. Серьезно поговорил.

Легрэ, порядком ошарашенный произошедшим, посмотрел на лекаря и помедлив, кивнул.

— Мы поговорим.

Фернандо проводил лекаря взглядом, зацепив недолгий разговор у развороченной двери, и, не отпуская мальчика, обернул его бедра окровавленной рубашкой Кристиана. Можно было снять свою, но отпустить маленького просто не было возможности. Нужно было держать, чувствовать, ощущать. Поднявшись с колен, не глядя по сторонам король пошел в спальню. Коридоры, повороты, лестницы... Замок кружился перед глазами мертвой серой змеей, проглотившей его, Луиса, Кристиана...

Когда за ними захлопнулась дверь спальни, монарх выдохнул с некоторым облегчением и сел на кровать. Руки крепко и бережно держали мальчика, который, казалось ничего не весил. Светлая хрупкая статуэтка.

— Кристиан, — Фернандо проглотил комок, внезапно подкативший к горлу, и кивнул на кованый сундучок с зельями у изголовья кровати, переместившийся на свое законное место из старой спальни. — Темное стекло, со змеей. И окно открой, — нужно разбавить колышущуюся, как болото, плотность воздуха ветром. Ветер будет обязательно — зима ведь.

Луис на мгновение распахнул глаза, но казалось — никого не увидел, только сказал четко и ровно:

— Я сам выбрал этот путь, ты прав, — и вновь погрузился в странное состояние молчания.

— Тише, милый. — Кристиан погладил юношу по волосам. — Не сейчас. — Поцеловав Луиса в лоб и нежно коснувшись плеча короля, Легрэ открыл сундучок и достал оттуда темный флакончик, дошел до окна, распахнул створки — порывистый ветер ударил в лицо морозной свежестью. Кристиан на миг прикрыл глаза, чтобы перевести дух и набраться сил перед тем, как вернуться и протянуть Фернандо флакон.

— Это мальчику, — ответил король на незаданный вопрос. — Сейчас поможешь, — и он попытался мягко приподнять голову юноши за подбородок, чтобы удобнее было напоить: — Луис, маленький, открой рот, — лучше сначала попытаться добиться ответа от разума.

Луис не среагировал, то есть реакция его оказалась весьма странной — юноша попытался выскользнуть из рук, как только увидел питье.

Фернандо понимал, что просьбы скорее всего не сработают и был готов к любым действиям герцога. Поэтому когда мальчик попытался убежать, король железной хваткой прижал его к себе одной рукой, зафиксировав голову Луиса второй. Церемониться сейчас с маленьким нельзя.

— Зажми нос и вливай, — краткий приказ брату.

Луис закричал, забил ногами по кровати, отчаянно вырываясь и крутя головой, хотя и ничего не видел перед своими глазами, но запах заставил его сопротивляться отчаянно любому воздействию. А голос стал еще более настойчивым: "Нравится, чтобы заставляли? Нравится быть жертвой... Ничтожный сукин сын!"

Легрэ придержал пальцами подбородок Луиса и влил содержимое бутылька ему в рот, дождался, пока тот проглотит и отпустил.

— Луис, прошу тебя... Это нужно.

Горький вкус лип на язык, вызывая рвотный рефлекс. Герцог закашлялся, продолжая брыкаться и отчаянно желая умереть. Он глотал средство и потом затих, сдаваясь.

Кристиан отложил бутылек в сторону и ласково положил ладонь на щеку мальчика.

— Посмотри на меня, Луис, — попросил он, только сейчас заметив, что собственные руки в крови.

Луис отрицательно закрутил головой и зажмурился так словно если увидит мир, то сойдет с ума окончательно. Его сердце колотилось жуткими стуками, пальцы цеплялись за рубаху короля, не отпускавшего из объятий, в которых слишком было тесно и жарко, или ад жег близостью наказания.

Кристиан на стал настаивать. Теперь он просто сидел и ждал момента, когда их ангел успокоиться. Он снова посмотрел на свои окровавленные руки. Неужели все это из-за смерти Ксанте? Тогда почему сейчас? Почему вообще?

Красная комната с богатыми панелями и коврами ручной работы, с огромной кроватью под балдахином проявилась через полчаса беспамятства, но Луис пока смутно понимал, что не умер. Зато глаза его открылись и удивленно взирали на солнце, льющееся через распахнутые окна. Голова гудела, словно в ней все выели голодные мыши нашедшие запасы зерна.

Герцог шевельнулся и сразу попал под пристальные взгляды: король, что сидел у изголовья, склонился, пугая чернотой тьмы и дьяволом, который... не отпустил в смерть. А за ним Луис натолкнулся на лицо Кристиана со сведенными бровями и синими небесами, полными молний.

Фернандо, который все время, что мальчик приходил себя, был рядом, не сводя напряженного взгляда, подмечая изменения в измученном лице мальчика, в судорожных непроизвольных движениях. Когда юноша открыл глаза, король, не говоря ни слова, просто склонился к Луису и поцеловал его — нежно, но крепко. Прикосновение было полно пережитой тревоги и утверждения, что все будет хорошо.

Мягкие губы не сопротивлялись поцелую, слабость слишком захватила мышцы и разум, неожиданно ярко рисующий вокруг светлый день. Сильвурсонни вдруг с четкой ясностью осознал, что ничего не удалось, и кожа его покрылась мелкими мурашками от осознания новых приказов и склонения к богохульствам.

— Фернандо, можно тебя на пару слов? — спросил Кристиан, с печалью глядя на любовников.

Король поманил брата левой рукой, не отпуская из правой пальцы мальчика. Медленно повернув голову, он всмотрелся в глаза Легрэ, словно спрашивая: "Что случилось?". Губы дрогнули в безмолвном вопросе: "Выйти? Сейчас?" Луису был хорошо виден его профиль, чуть подсвеченный встающим солнцем, но он вряд ли бы разобрал спрашиваемое.

— Это займет всего минуту. — Легрэ встал и отошел в дальний угол комнаты, из которого у него и Фернандо была бы возможность видеть мальчика.

Король кивнул и, со всей возможной лаской проведя по волосам мальчика, поднялся и отошел к брату. Ожидание сквозило в каждом движении.

Луиса повело. Он вроде бы хотел подняться и броситься бежать, но ноги не подчинялись абсолютно. Шум нарастал в ушах — что они опять задумали? "Ты знаешь, — сказал голос, оглушая. — Думают, как тебе сделать поинтереснее".

Легрэ очень беспокоился за мальчика и все никак не мог найти причину поступка Луиса, кроме одной — убийство Ксанте. Именно после него мальчик изменился, и это бросалось в глаза.

— Фернандо, — Кристиан старался говорить шепотом, — есть догадки, что происходит?

— Анника и вчерашняя ночь, — ответил король. Он не смотрел на Луиса, чтобы тот не чувствовал себя под пристальным прицелом глаз — заботы выражают не кидаемыми изредка мимолетными взглядами. — У тебя есть другие мысли?

На прозвучавшем вопросе, расслышав имя Анники, Луис грохнулся с кровати и пополз под нее.

— Вот черт! — Кристиан кинулся к герцогу и кое-как вытащил его на свет божий. Теперь Легрэ положил герцога в подушки и, взяв за плечи, слегка тряхнул: — Я не знаю, что случилось, Луис, — тяжело дыша, говорил он. — Я не знаю, почему ты так себя ведешь. Но мы с Фернандо сейчас безумно о тебе беспокоимся, слышишь? Понимаешь или нет? Почему, Луис? Почему?

Юноша смотрел круглыми глазами и вдруг оттолкнул Легрэ, забираясь на подушки. Он истекал болью и подозрениями, страданием, что слишком много сотворил зла, что не заслуживает ни любви, ни прощения. Ксанте был прав — если все происходит, то лишь по его вине.

— Тише, милый, — подошедший сбоку король, которого Луис не видел из-за полной сосредоточенности на Кристиане, опять заключил мальчика в крепкие объятия. — Мальчик мой, ты обещал не молчать. Пожалуйста, милый.

Глаза наполнились водой. У герцога не было слов, только звуки невнятные и голос в голове. Но и он становился шумом.

— Я не молчу, — шепот перешел в сдавленное рыдание.

— Вот и умница, — Фернандо погладил мальчика по светлым взмокшим волосам, спутавшимся в какую-то немыслимую прическу. — Поплачь.

Легрэ обхватил руками голову и закрыл глаза. Это он виноват. Точно он, если Луис реагирует так.

Герцога затрясло. Он видел, что барон держится за голову и впадал в медленный ступор.

— Кристиан, — почувствовав как изменилась дрожь тела в руках, король поднял голову и в упор уставился на брата. — На столе вино. Быстро налил бокал и выпил. Залпом. Ты понял?

Легрэ не шелохнулся.

— Со мной все в порядке, — твердо сказал он.

— Кристиан, ты, кажется, не понял. Подойти к столу и выпей бокал вина. Залпом. — Фернандо говорил достаточно медленно и веско, продолжая гладить мальчика

Легрэ порывисто встал, и вызывающе глянув на брата, отошел к столу — там он налил себе вина и демонстративно выпил.

А тот все смотрел на барона остекленевшими глазами и мечтал лишь не просыпать и не вставать никогда больше. Шрамы, послы... шрамы... отец... спать с Анникой... Луис уронил слезу на щеку.

— Теперь быстро иди к окну и кричи первое, что придет в голову. Во всю глотку, — Фернандо не отрывал взгляд от брата, а руки все нежили и нежили маленького. Но если сейчас Кристиан не придет в себя, то разговорить Луиса будет еще сложнее.

— Я ничего не хочу кричать, — ответил Легрэ, а потом налил себе еще вина, виновато отпустил глаза. — Помогло уже. Спасибо.

— Кричи, — король продолжил настаивать спокойным голосом. Вино сейчас чуть убрало выплывшую на поверхность души брата черноту, но она останется, расползаясь чернильным пятном все больше и больше. Нужно убрать. — Кричи что хочешь, хоть богохульствуй, все равно. Начинай.

Луис сжал пальцы так, что те врезались в ладони. Ожидание крика было все равно, что его стон, застрявший в животе и не находящий себя выхода. Несколько часов отделили бы от жизни, но дьявол не отпускал и крепко держал рядом, успокаивая и поглаживая.

— Прекрати, Фернандо, — попросил Кристиан, боясь, что брат рассердиться. — Нам сейчас надо выяснить, что происходит вон с ним. — Легрэ указал взглядом на Луиса и снова выпил вина.

— Кристиан, — в голосе короля появилась небольшая угроза. — Я знаю что делаю и что говорю. Если захочешь, я тебе потом подробно все разъясню. А пока выполняй.

Кристиан с большим сомнением посмотрел на короля, потом на Луиса, потом снова на Фернандо.

— Ты хочешь, чтобы я подчинился, несмотря на то, что мне не хочется этого делать?

В комнате на секунды повисла гремящая тишина. Она давила на плечи, по крайней мере так казалось Сильвурсонни, у которого резко потемнело в глазах. Подчинение? Он говорил про нежелание подчиняться после того, как приходил исполосованный и едва дышал, после того, как неделями страдал от боли, а король на него глаз не поднимал и избегал.

— Да, — слово Фернандо упало тяжелой свинцовой каплей, возводя родившуюся тишину до хрустального звона.

Кристиан понимал, что необходимо снять напряжение, иначе доверию в их трио придет конец, потому он отставил бокал на стол, подошел к Фернандо и, легко и нежно коснувшись его губ своими, твердо сказал:

— Нет проблем. Если бы я тебя не любил, мне бы это не нравилось. Ты король — ты привык все контролировать, а я нет, мне проще. — Легрэ Ласково погладил Фернандо по щеке, ласково улыбнулся Луису, выпрямился, дошел до окна, и во все горло крикнул в небо, будто обращаясь к Богу: — Нам нужен этот чертов мальчишка, как жизнь! А он себя калечит из-за этого! — Кристиан обернулся и совершенно несерьезно добавил: — И это неправильно.

Герцог опустил глаза и уцепился за пустой флакон со змеей. Лишь бы взгляд на чем-то задержать. Он вообще не представлял, что говорить и внутри весь замерз, как будто косточки стали из хрупкого трескающегося льда. Но внешне это никак не проявлялось.

Мысль, что "чертов мальчишка" только что чуть не убил себя, булькала ядом сомнений.

Луис так сильно любил, что казался себе все более жалким и беспомощным перед напором синеглазого высокого архангела, так легко выражающего чувства. Даже в этой комнате он был собой, даже если нарядить его в парчу, он останется прежним.

— Луис, — Фернандо, не отпуская мальчика, легко погладил его по плечу, — закрой глаза и говори все, что придет в голову. Пусть глупость, пусть жестокость — все равно. Все, что сейчас крутится в голове. Говори, милый, — теплый поцелуй опустился на висок герцога благословением. — Пожалуйста.

Красное марево, — это сочетание сразу отчетливо пронеслось в мыслях. Луис никогда не понимал, что значит точно быть в красном мареве, из которого ползешь полуживой.

— Я виноват, — герцог шелестел губами. — Я пойду к Аннике, как вы хотите.

Кристиан тяжело и обреченно вздохнул, помотал головой, но ничего не сказал.

— В чем ты виноват, маленький?— негромко спросил Фернандо. Он тихой лаской убирал волосы мальчика: прилипшие ко лбу пряди прятались за уши, тяжелые влажные волосы, давящие на шею, передвигались на сторону — пусть прохладный, пахнущий дождем воздух холодит бледную кожу, возвращая ощущение окружающего мира.

Герцог не отвечал: привычка брать на себя любую вину и искать недостатки в себе предвещали непонимание, а Кристиану может стать хуже, и это тоже будет его вина.

— Я не должен был идти в подвал, простите.

— А я вот так не считаю, Луис. — Сказал Кристиан, садясь в ногах мальчика. Хотелось прикоснуться к нему, но герцог дал уже понять, что не желает этого. И разве объяснишь ему, на что готов ради его улыбки или счастья. Луис несчастен с ними — и ничего тут не поделать. Можно уговорить на время, заставить, замутить разум, но ничего не поделать. — Давай уже на чистоту поговорим. Это необходимо сейчас.

От фразы "на чистоту" Сильвурсонни встрепенулся. Он как-то не верил в то, что ему будут говорить правду, зато заставлять говорить что-то вполне в духе обоих. Они и по духу ведут себя часто похоже, родство выдают даже жесты, мимика, запрограммированная и почти незаметная, если не жить рядом долго.

— Давай, — кивнул устало юноша, сильнее опираясь на грудь Фернандо, когда Легрэ опустился на кровать.

— Ты нам не доверяешь? — король нежил мальчика, ощущая счастье от того, что держит его в руках, и вопрос был задан почти небрежно.

Луис не доверял. Луис понял это почти сразу, как только услышал Фернандо и уловил нежность его пальцев.

— Я обещаю, что пойду, как вы хотели, — сглотнув наступавшие слезы, что мешали мыслить здраво.

— Это звучит как "да". — Кристиан взял Луиса за руку. — Почему?

— Потому что, — горячая ладонь жгла герцога похуже реального пламени. Он бы мог говорить бесконечно, как любит Легрэ, что лишь в его бы глаза смотрел бесконечно, что лишь его бы вдыхал и чувствовал рядом. Он мог бы петь песни о любви к Фернандо, целовал бы его руки и признавался бы ему, что лишь в нем находит счастье. Но найти крупицы слов в реальности не хватало. — Потому что так надо.

— Ты как всегда очень открыт в ответах, Луис, — сказал Кристиан после долгого молчания, — а это значит, что ты не можешь говорить, или не хочешь. Жаль.

Герцог не отпускал взгляда барона и чуть сжал пальцы на его ладони. Нерешительно, потому что слабел от любви и ревности, которая была сильнее его разума.

— Мне тоже очень жаль.

— Закрой глаза, — монарх провел пальцами по векам мальчика, заставляя их опуститься, погружая Луиса во тьму. — Представь, что ты вдруг попал в лапы к дэву, который ответить на любые твои вопросы, — голос мужчины вился вкрадчивой змеей, что была на бутыльке с зельем. Сильное, даже дьявола способно заглушить на время, но с непривычки можно попасть в мир манящих иллюзий. — Что бы ты спросил?

— Я бы его попросил, — герцог судорожно выдохнул, — чтобы никогда не любить.

Фернандо чуть удовлетворенно улыбнулся — сознание мальчика все-таки чуть приоткрылось, пытаясь раствориться в сказке, услышанное переиначивает так, чтобы можно было избавиться от боли. Теперь может получиться всю правду, полностью.

— Увы, развел бы лапами дэв, только Аллах волен над этим. Нам запрещено воскрешать мертвых, влюблять против воли и убивать любовь. Что еще хочешь?

— Хочу уснуть и не просыпаться, — герцог растерянно слушал голос, поддаваясь на действие лекарства и слабости. — Чтобы ничего не чувствовать и не понимать.

Молочная кисть все держалась за Легрэ, боясь отпустить, голова лежала на плече монарха, а стук сердца постепенно приходил в норму.

— Что понимать, Луис? — осторожно спросил Кристиан.

— Не хочу больше ничего понимать, — зажмурившись, промямлил герцог, чувствуя себя жалким и смешным. Он же сам предугадывал, что так и случится, что Кристиан уйдет. Надо достойно отпускать, а не тешить себя глупыми надеждами.

Фернандо продолжил говорить мягким, чуть напевным голосом — таким, рассказывают страшные сказки:

— Дэв покачал бы головой — мальчик, Аллах дает нам жизнь не для того, что попусту ее тратить. Даже я — проклятый людьми, хочу жить. Вот тут, — Фернандо положил ладонь на грудь мальчика, — самая большая сила и самая большая слабость человека. Что будет здесь, если ты ничего не будешь хотеть, ничего не будешь понимать? Ничего. Пустота. А пустота всегда стремится заполниться. Первыми всегда успевают черти из преисподней — ведь пустота возможна только там, где нет бога. Спрашивай еще, сын человека, — а ладонь короля становилась все теплее и жарче и будто маленькие молнии тревожили кожу мальчика даже через рубашку.

— Пусть заполнится, — Луис не сдержал слез, — может, тогда... тогда я вас обоих разлюблю и перестанет быть так больно, когда меня обманывают и говорят неправду.

Легрэ сжал руку Луиса в своей ладони чуть сильнее и взволнованно посмотрел на Фернандо.

— О чем ты?

— Ты изменил, я чувствую, — открыть глаза стоило огромных усилий. — Вы оба не сказали мне правду, прятали глаза. И Фернандо тебя наказал за это ... Но это все не важно, Легрэ, я не перестал тебя любить даже после... А теперь вы хотите, чтобы я ходил к Аннике. Я буду, если вам это так нужно.

— Милый, не сердись на меня, — губы короля проложили легкую дорожку по виску, перешли на щеку. — Ты был настолько восхитителен, что я забыл сказать тебе самое главное — будешь ли ты ходить к Аннике, захочешь ли ты, чтобы у нас были еще дети — решать только тебе. Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Нет, не обманывал, — покачал головой Луис. — Вы сказали, чтобы я подчинился, я буду ходить.

— Мы просили тебя отнестись к появлению наследников с пониманием. — Легрэ отчего-то проигнорировал обвинение в измене. Он вообще не понимал, как Луис мог узнать. Неужели Фернандо рассказал ему? Нет, он никогда бы не поступил так. — Никто не тащил тебя силой к Аннике, никто не погонит туда плетью против твоей воли. Фернандо только просил войти в его положение. Или все же заставили?

— Я же дал слово, — нервно сглотнул Луис. — Я буду исполнять все, что вы хотите, — голос его задрожал. Глаза наполнились туманом новых слез.

— Мы хотим, чтобы тебе было хорошо. Тебе, милый. Я забираю твое слово, как полученное неправильным путем, — Фернандо шептал на ухо мальчику, перебирая пальцами рубашку напротив сердца мальчика.

Герцог наклонился и вторую ладонь положил поверх руки любимого. Тревога никуда не ушла, но разницы нет никакой. Из сердца не вырезать этих двоих, для этого есть только один способ...

— Что вы делали с послом варваров? — спросил, глядя в синие глаза барона.

Кристиан вздохнул.

— Мы?

Луис поджал губы и напрягся, все мышцы налились сталью. Еще секунда, и такое чувство, что он бросился бы в атаку, но это ложное ощущение складывалось лишь из-за ожидания продолжения, ответный вопрос его не удовлетворял.

— Я должен признаться, да? — Легрэ задумчиво перебирал пальцы юноши в своих руках. Если он из-за этого оттолкнул, и полез в пыточную из-за этого, то... Кристиан положил ладонь Луиса на постель и погладил в последний раз. — Фернандо с ним ничего не делал, а я да... Ты поэтому убить себя решил?

Большого усилия стоило герцогу не завопить и не вцепиться барону в лицо. Он так отчетливо представил, что могло происходить, как в синих глазах появляется страсть, что неожиданно для себя завыл.

Легрэ выругался на себя, не понимая, почему не смог соврать. Ведь знал, что юноша отреагирует, знал. Теперь осталось только одно — сказать всю правду.

— Он заставил меня, Луис, — эти слова вырвались сами собой и Кристиан положил ладонь на плечо герцога. — Прости, но я ничего не мог сделать... Я не хотел, чтобы ты страдал из-за этого... Луис.

Если бы только замолчали сомнения и решение поехать с ними не полыхало в голове неправильностью, если бы можно было кинуться в ноги к Ксанте и умолять себя убить, то Луис сделал бы этот шаг.

— Ты не мог так поступить, не мог, не мог... — зашептал мотая из стороны в сторону головой. — Ты не мог...

— Я был должен! — крикнул Легрэ. — И мне это было противно, но я был должен.

— Луис, — голос Фернандо был холоден как северный лед, а руки все равно удерживали мягко и тепло. — Кристиана изнасиловали. Для тебя это имеет значение? Или имеет значение только то, что он был с другим?

— Что? — герцог начал заикаться и икать, хватая ртом воздух.

Легрэ виновато отвел взгляд. Даже вспоминать не хотелось все это, не то, что говорить.

— А как иначе называется действие, когда человека берут без его согласия? — также прохладно осведомился король у мальчика.

Тот замотал головой. Страх полоснул по сердцу.

— Я не знал, — тише ветерка в погожий день отозвался. — Я не хотел... Кристиан, прости, — юноша бросился на шею барону и зарылся носом в его плече.

У Кристиана руки отяжелели, но он медленно обнял юношу и погладил по спине.

— Вот этого я бы точно тебе никогда не рассказал. — Легрэ печально и благодарно улыбнулся Фернандо. — Может теперь расскажешь, какого тебя понесло в пыточную?

— Они меня мучают... голоса... я совсем не хочу быть утопленным в адском пламени. Они говорят, что я ... совершаю зло, что я не имею право жить. Я и сам так думаю. От меня одни неприятности, одни глупости, — в рубашку невнятно шептал Луис, гладя барона по спине, на которой столько шрамов.

— Почему ты решил, что от тебя одни глупости? — Фернандо подвинулся ближе и теперь легко оглаживал юношу вдоль позвоночника кончиками пальцев. Подушечки скользили по тонкой ткани и она казалась прозрачной — настолько четко король мог представить каждый позвонок, каждую мышцу, каждый след своей странной любви.

— Я все время боюсь вас потерять. Я так боюсь вас больше не увидеть. Боюсь, что завтра будет только ночь, и голоса твердят в голове... и вы от меня требуете, — Луис сбивался, кусал губы, терся носом о плечо барона. — Я слишком эгоистичный и жадный, я алчный и слишком чувственный. Нельзя...

— Лучше договори, — ласково попросил Кристиан.

— Нельзя любить так глупо, бездумно, нельзя... Я чувствую, что виноват все время перед вами, Богом, перед собой. Только одна мысль, что вы мне изменяете, меня делает неконтролируемым глупцом. Меня бесит сама мысль об Аннике. Я не могу так больше, — пальцы цеплялись за плечи Кристиана, а глупое тело реагировало на ласки короля, ластилось к нему.

— Что ты хочешь изменить? Чего бы тебе хотелось? Если заглянуть глубоко в сердце? — Фернандо не менял размеренности и внешней невинности прикосновений. — Если тебя что-то бесит, значит, ты знаешь чего хочешь.

— Хочу уверенности, хочу быть уверенным, что не будет никого лишнего — я не хочу, чтобы Кристиан уделял столько времени это гвардейцу. Не хочу никакой Анники. Мне вы нужны. Я готов на все, чтобы только эта пытка прекратилась. Чтобы сердце не сходило с ума от того, что... как же стыдно! Я все равно буду ревновать.

— Ты уверен, что это все причины? — Кристиан отстранился и, приподняв пальцами подбородок герцога, заглянул в глаза. Легрэ говорил и спрашивал о Ксанте — вот что беспокоило его на самом деле.

Сильвурсонни сразу понял причину, которая острой иглой так и торчала в душе.

— Он никогда не оставлял меня. Он наказывал. Говорил про чудовищ вокруг, но я главное чудовище. Я по сравнению с вами кажусь себе смешным, я причиняю вам боль. Он сказал, что вы со мной до тех пор, пока я... — сердце пустилось вскачь, теплая ладонь дошла до поясницы нежностью, — пока не надоем вам. Что все имеет конец, что... теперь ты завел себе этого юношу, и тебе он нравится. Хватит о Ксанте, его больше нет. — Луис не хотел говорить о том, что считал себя виноватым в смерти отца. Ни к чему кому-то еще знать о том, что глубоко в душе.

— Луис, ты повзрослел, — Кристиан говорил твердо и ласково. — Ты уже не ребенок, и мы с Фернандо тебе не родители, чтобы решать за тебя все. В конце концов, ты всегда можешь просто сказать — нет, если тебя что-то не устраивает. И поверь мне, от этого ты не станешь нам меньше нужен. Ты боишься призраков жизни, и потому голоса кажутся тебе правыми. А еще, лучший способ жить без проблем — это не иметь их. Пересмотри свое отношение, иначе ты потеряешь нас, ты потеряешься сам.

— Я знаю, — герцог опустил голову еще ниже. Лучше теперь, чем когда-то потом потерять. Как он может себя изменить, если он такой?

— Ты хочешь уверенности? — Фернандо продолжал рассматривать и трепетно гладить спину мальчика, которую сейчас так изящно обрисовывала рубашка белого цвета — цвета жертвы или рождения. — Могу предложить тебе договор.

— Договор? — переспросил Сильвурсонни, продолжая тереться носом о плечо барона.

— Договор? — поинтересовался Легрэ.

— Договор подразумевает взаимные обязательства, — несколько рассеянно ответил Фернандо, добравшись узорами, рисуемыми пальцами, до лопатки юноши. — Ты думаешь, что ты нам когда-нибудь надоешь и это то, что больше всего тебя тревожит? Все твои страхи идут из этого? Или из другого? — подушечки пальцев осторожно ползли вверх по им одним видимым линиям.

— Да, — герцог вздрогнул, и повернулся чуть к королю.

Фернандо вгляделся в профиль мальчика и довольная улыбка пробежала по губам — красиво получилось. Взгляд обласкал странный шрам на щеке.

— Почему мы тебя можем бросить? Как думаешь?

— Ты не уверен в нас? — спросил Кристиан.

— Меня снедает ревность. Я совсем дурак?

— Ревность, — король уже мечтательно улыбался, слабо притронувшись к следам от ножа на лице мальчика. — Если ты перестанешь быть красивым — мы тебя бросим? Или нет?

— Не знаю, нет, — герцог физически ощущал возбуждение короля и его дьявола, напитываясь волнением и опасностью от слишком ласкового тона.

— Нет, — твердо сказал Легрэ, — но если ты захочешь сам уйти, если ты будешь калечить себя и рисковать жизнью... что будет с нами, Луис?

— Я не хочу уходить, — герцог уцепился за барона. — Я виноват. Я дурак.

— Мы все тут от любви слегка помешанные. — Кристиан медленно склонился и мягко поцеловал юношу в губы. — Ты сейчас такой беспомощный... Красиво... И не скажешь, что этот мальчик умеет орудовать веревкой и кнутом, ммм!

Луис густо покраснел, вспоминая то, как проводил ночи с ними двумя и ответил жадно на поцелуй.

Легрэ напористо уложил юношу на лопатки, проник языком глубоко в рот — и брал поцелуями какое-то время, а когда почувствовал, что мальчик окончательно разомлел, отпустил.

— Жаль, что ты ранен, — улыбнулся он шутливо-издевательски. — Отдыхай, и помни, никто ни к чему тебя не принуждает. Мы любим тебя.

— Да, конечно, — герцог лежал на кровати и жмурился: то ли действовало лекарство, то ли слова и поцелуи, но его начало клонить в сон.

— Спи, — Фернандо переложил Луиса повыше — на подушки, и укрыл одеялом от промозглости, нагнанной ветром в комнату, подумав, что нужно бы протопить камин побыстрее.

Луис лежал с закрытыми глазами, понимая, что спокойствие его вызвано средствами, что завтра или к вечеру он проснется и снова вернутся голоса и его сомнения, но еще он хотел, чтобы голоса не возвращались и остались только его возлюбленные.

* * *

Темная и горячая ночь разогревала кровь, заставляла выбраться из-под теплых покрывал и открыть глаза. Луис проснулся неожиданно, услышав треск камина и приподнимаясь с тяжелой головой на подушках. Мрачное состояние накатило на него тут же — воспоминание о подвале и голосах, его желание убить себя, признание Легрэ об изнасиловании, отчаяние любви и... грех смерти отца, повисший камнем на шее. Герцог шевельнулся и сел.

Фернандо, спавший справа от мальчика, чуть пошевелился и с некоторым трудом открыл глаза. В лунном свете рубашка мальчика, обтягивающая тонкую спину, казалась мутно-белой и навевала мысли о чем-то загробном. Король моргнул и чуть дернул, прогоняя сон.

— Луис, — тихий шепот растворился в тишине спальни, нарушаемой только гулом огня в камине, — тебе больно?

Герцог хотел помотать головой, но ему и правда было больно: на душе скреблись кошки, а произошедшее не давало ни секунды покоя. Фернандо поймет, если солгать, он различает все оттенки голоса, он хорошо знает, как реагирует герцог на малейшее раздражение.

— Да, мне больно, — Луис вновь лег, ложась на плечо Фернандо и обнимая.

— Мальчик мой, — король прижал любимого к себе. — Нам тоже вместе с тобой больно. Знаешь, милый, наша жизнь такая странная, что многие считают нас сумасшедшими. Как думаешь, мы сумасшедшие? — Фернандо прикрыл глаза и слепо смотрел куда-то вверх. Если бы не голос и пальцы, что легко перебирали светлые волосы, можно было бы подумать, что он спит.

— Да, сумасшедшие. Особенно я, — тихо признался Луис, проводя пальцами по груди монарха и прислушиваясь к дыханию Легрэ. Барон был частью герцога, и мысль, что его касались мерзкие руки, принуждали к близости, вызывала у юноши оторопь и холод в животе.

— Ты хотел бы быть нормальным? — голоса переплетались, вплетались в тишину, строя новый узор звуков и смыслов.

Герцог осторожно повернулся набок и чуть приподнялся на локте, разглядывая Фернандо, по лицу которого плясали отблески от камина.

— Нет, не хотел бы.

— Это хорошо, — улыбнулся король, все еще не открывая глаз. Он пытался представить, как сейчас выглядит мальчик, как смотрит. Как дышит и так понятно — по касаниям груди. — Когда человек нормальный, он не способен на безумства, ради которых стоит жить. Почему ты не хочешь быть нормальным?

— Потому что счастье видеть тебя и Кристиана, потому что так я могу петь о вас в своих песнях и мыслях, потому что каждый день... — герцог вдруг потерянно замолчал, — потому что счастье не вечно.

Кристиан за спиной герцога зашевелился, и вдруг испуганно подскочил, но когда увидел Луиса облегченно вздохнул и рухнул в подушки.

— Чего не вечно? — спросил он, протирая глаза.

Герцог обернулся и улыбнулся по-глупому влюбленно.

— Прости, что разбудили тебя, — он вновь лег между и теперь тоже смотрел в потолок. — Я никогда не смогу стать такими, как вы, — вдруг умозаключил, пытаясь себя понять получше.

Причудливые тени скользили по деревянным перекрытиям, красными и желтыми пятнами ложились на ткань балдахина, спускались тонкими извилистыми линиями по тяжелой ткани.

Если что-то случится с ними, этого не пережить, не исправить. Отца нет, но если не станет их, то все будет намного хуже.

— А ты будь собой, что тебе мешает? — отозвался Легрэ и широко зевнул. — Зачем на кого-то ровняться... особенно на нас. Мы с Фернандо уже сделали все, что могли, чтобы отпустить тебя во взрослую самостоятельную жизнь. Дальше рули сам. — Кристиан сонно улыбнулся Луису и Фернандо.

— Я постараюсь, — герцог поцеловал барона в плечо и опять откинулся на подушку, опустошенный последним приступом ревности и непонимания. Если не нужно ходить к Аннике, почему они давили на него? Герцог не понимал.

— Знаешь почему "постараюсь" одно из самых отвратительных слов? — теперь Фернандо приподнялся на локте и, ласковостью ответив на улыбку брата, навис над Луисом.

— Нет, — покрутив головой, Сильвурсонни прятал глаза от дьявола, всегда смотрящего прямо в душу. Его близость будоражила кровь.

— Тогда... Постарайся поцеловать меня, милый, — король смотрел на своего мальчика, гладя подушечками пальцев по его щеке.

Луис неожиданно оказался под черными омутами и выдохнул. Поцеловать? Чувствовать руки, чувствовать их... Быть с ними и жить ими. Герцог потянулся руками к Фернандо и обвил шею.

— Постарайся поцеловать, — король сам уже почти касался губ мальчика. Каких-то несколько миллиметров...

Герцог сомневался. Это читалось в его лице, в его настороженном ожидании, в прозрачных льдинках глаз, но сомнения оказались недолгими, а поцелуй глубоким и полным страсти.

— Твои голоса и за это тебя судили? — голос Кристиана заструился вкрадчивым шелестом.

Луис, попавший в ловушку вопроса и одновременно губ короля, весь покрылся мурашками, пробежавшими под тонкой рубашкой. Голоса осуждали за все, даже за любовь, но именно ее не хотелось менять ни на что.

— Судили, — Фернандо чуть отпустил мальчика. — Твои голоса хотят отобрать у тебя все счастье?

Испуганные глаза испрашивали дозволения не отвечать. Луис только кивнул чуть-чуть, желая спрятаться во тьме от своих грехов.

— А сам ты что думаешь? — Кристиан протянул руку к щеке юноши.

— Я хочу с вами, я очень этого хочу, — потерся о шершавую ладонь герцог.

— Хочешь? — Фернандо, улыбаясь, чуть прикоснулся легким поцелуем к губам мальчика. — Ответь — что ты сделал минуту назад? В ответ на мою просьбу?

— Поцеловал тебя? Я сомневался, — вдруг вновь признался Луис. — Я не в любви сомневался, а в том, что ее недостоин, — выпалил на одном дыхании. — Я хочу быть с вами, хочу вас.

— Я рад это услышать. Очень рад, — король смотрел в глаза юноши — такие родные, светлые, мятущиеся. — Ты меня поцеловал. Я попросил "попробовать поцеловать". Попробовать — это колебаться, это не шаг назад, и не шаг вперед. Это худшее состояние, в котором можно быть. Нельзя попробовать быть собой. Нужно быть. Первый шаг ты только сделал, — Фернандо лаской провел пальцами по шее мальчика. — Будь собой и будь с нами. Мы никогда не оставим.

— Если вы этого хотите. Глупый мальчишка с кучей глупостей в голове, у которого никогда и ничего не было до вас. Я думал, любить — это испытывать боль, страдание. Я привык, что... мой отец научил меня бояться бога и его власти. Он не отпускал меня, и теперь я виноват тоже. Я хочу быть собой, но как я сделаю это? Как мне сделать так, чтобы не было моей вины. Он приехал из-за меня, он меня выкрал. Я виноват, что так случилось.

— Ты виноват только в одном, Луис, — Кристиан улыбнулся, — в том, что умеешь любить по-настоящему. Это всегда тяжело, для всех. Любовь — это самое сильное испытание в жизни человека, выбор за выбором, ответственность, компромиссы. Любовь — это не только счастье и удовольствие. Мы все виноваты тем, что любим, но остальное это дела других людей. Не думаю, что твой отец не понимал, что тебя не переделать. И не за твоими грехами он гонялся, а за своими собственными убеждениями. Сейчас Ксанте в корне бы пересмотрел свое отношение к твоей жизни с нами.

Сильвурсонни недоверчиво глянул на барона. Темноволосый, с сияющими глазами и такой необыкновенно красивый. Они с Фернандо похожи. Неуловимо, словно бог связал их в одну ниточку, словно знал, что они будут друг друга любить.

— Он и пересмотрел, — спокойно возразил король. — Бумага тому подтверждением. Луис, ты же знаешь, что он никогда бы не подписал индульгенцию, если бы не захотел этого сам. Значит, он отпустил тебя, разрешил быть собой.

— Не понимаю, почему мне так плохо, не понимаю, почему вы молчали про этого мерзавца горца, не понимаю... — Луис закрыл лицо руками.

— Знаешь, — Легрэ ласково погладил мальчика по волосам, — ты поплачь, если тяжело. Это помогает... Не хотели мы, чтобы ты переживал. Ты так редко улыбаешься. Думаю, со временем я бы рассказал все тебе и Фернандо. Он ведь тоже не знал. И я не стал бы этого рассказывать даже ему... по крайней мере, пока бы не прошло достаточно времени, чтобы попытаться понять. Иногда бывает так, что обстоятельства зажимают нас в угол, а горцы на стороне франков — это стопроцентное поражение в войне. Фернандо бы попал в плен, меня бы убили и что было бы с тобой, кому известно. Переступать через себя порою очень противно, но я ни на секунду не переставал вас любить.

— Понимаю, неужели ты думаешь, что я совсем глупый? — герцог не сдерживался, из его горла вырвался судорожный стон. — Только теперь мне еще страшнее. Я все время буду думать, что этот мерзавец ходит по земле.

— Что именно тебя страшит до такой степени? — Фернандо с беспокойством смотрел на мальчика. Вариантов ответа могло быть несколько и монарх опасался, что могут подтвердиться его худшие опасения.

Луиса волной накрыло, как будто земля уходила из-под ног — если это Ксанте проклинает? Если он наслал проклятие в последний момент, когда они прощались? Тогда война неизбежна, и этот посол будет рад сорвать спесь с лица вестготского короля и унизить Кристиана.

Глядя в несколько отстекленевшие глаза мальчика, король с возрастающим беспокойством позвал:

— Луис, милый.

— Да, — тот выплыл из кровавых сумерок, где все заволокло дымом, возвращаясь в комнату, полную тепла и уюта. Богиня войны укладывает трупы на сырой земле и заставляет воронов выклевывать глаза, чтобы те не вернулись вампирами в родные деревни. Но вернутся ли его любимые, если война случится?

— Ты сказал, что тебе еще страшнее — почему? — Фернандо легко погладил маленького — мы здесь, мы рядом.

— Смерть, — герцог вспомнил мертвецов, которых выкидывали после казней в подвалах, и посмотрел на короля. — Я не хочу вас потерять.

— Тогда береги себя, — сказал Легрэ, поворачиваясь на бок, — потому что вчера я за тебя сильно испугался. А от чужого меча я точно не умру, это я тебе обещаю.

— Ты не можешь обещать, что тебе подло не воткнут нож в спину где-нибудь в подворотне люди горцев. Я читал, что этот народ очень мстителен и жесток. Их боги тоже любят кровь и боль, они требуют жертв.

— Я даже не могу обещать, что проснусь завтра, Луис! — воскликнул Легрэ. — Ты боишься, но боишься простых законов природы. Почему ты не хочешь быть просто счастливым?

— Потому что ты все время влипаешь в истории, — вздрогнул юноша.

— Да, и ты, — Легрэ приблизился губами к губам юноши, — тоже история, в которую я влип. Ты же не хочешь запереть меня в спальне и держать здесь до конца моих дней? — Кристиан шутливо приподнял бровь. — Или хочешь?

— Не хочу, — хмурый, герцог сразу сдался и шепотом прошелся по губам Легрэ. — Но и чтобы тебя нашли убитого после драки или глупости в таверне или еще где-то тоже не хочу.

— Милый, — вдруг вмешался Фернандо, — напомни, когда в последний раз Кристиан выезжал из замка без охраны?

Затуманенный разум не выдавал информации, потому что... губы были такими желанными, а разум отказывался соображать.

— Часто выезжал в город, ты же разрешал? Нет?

Легрэ легко стал целовать губы юноши — скорее издевательски мешая разговору, чем от страсти, но когда тому надо было отвечать, Кристиан прекращал.

— Я спрашивал про выезд "без охраны", милый, — голос короля лился бархатным елем. — Кристиан, — Фернандо коснулся шеи брата, — когда ты последний раз был в городе?

— В ту ночь, когда ты пришел в таверну в сопровождении гвардейцев, — ответил Легрэ, подставляясь руке короля словно жаждущий ласк кот.

— Зачем он пришел в таверну? — нервно спросил Сильвурсонни и сощурился, как будто услышать боялся ответа. Он опять испытывал непреодолимое желание взвыть от боли и смотрел на Кристиана слишком внимательно. — Почему ты пошел? Я не могу тебя понять... — вопрос застревал на языке и вяз ненавистью к послу.

Легрэ несколько растерялся.

— Я... — он вздохнул. — Я сам выбирал место. Я не хотел осквернять этим наш дом. Я хотел все скрыть от Фернандо, и от тебя.

Желваки герцога дернулись, ноздри задрожали. Он ни с кем не хотел делить Кристиана. Ни с кем, кроме Фернандо... Неужели этот мерзавец ушел живым? Неужели могло такое произойти?

— И вы оба оставили его жить?

— На время, — король казался стараться невозмутимым. — Если бы я знал все подробности, он не был уже живым.

Медленный поворот головы и взгляд прямо в душу.

— Подробности? Какие подробности? — герцог ревновал так, что готов был сам порвать на части этого горца.

Фернандо задумчиво посмотрел на Луиса — как будто что-то оценивал, взвешивал на весах, потом перевел взгляд на Кристиана, который выглядел уже достаточно нервно, хоть и пытался скрыть это. Какую часть правды сказать?

— Это из-за меня, — монарх откинулся на подушку. Интересно, как мальчик отреагирует? Насколько вырос? — Насколько я знаю, у горцев странная религия — они поклоняются одновременно и Богу, и Дьяволу. Считают, что можно получить силу, мужество и многое другое и от того, и от другого. Я с их точки зрения — воплощение Дьявола или что-то подобное. Я надеялся, что это облегчит переговоры, а вышло так, что их посол захотел получить что-то опосредованно. Тебе понятно, через кого? — Фернандо твердо посмотрел прямо в глаза мальчика. — Я неправильно оценил ситуацию, а горец не посмел видимо обратиться ко мне напрямую с такой... просьбой, — злоба проскользнула в дернувшихся губах, в жевалках, заходивших по щекам. — Он поставил Кристиана в безвыходное положение.

Луис потемнел, как туча.

— И ты знал, что он потащил его в таверну? Я не поверю в это. Никогда не поверю. Если бы он желал от тебя получить что-то, то не полез бы к Кристиану, — дыхание сбилось. — Кристиан больше не будет участвовать в переговорах. Ты понимал, что этому гаденышу нравятся воины. Ты сознавал это наверняка, — с горечью в голосе заявил он.

— Луис, — в голосе Фернандо была прохлада, — дипломат, который делает выводы, основываясь на неполных данных обречен на поражение. Запомни это, милый. Горцы берут в уплату только пленных и рабов. Поэтому для меня было очевидно, что никаких посягательств в сторону Кристиана не будет. Я до сих пор не понимаю, почему он посмел сделать это. И я не знал про таверну. Неужели ты думаешь, что я бы допустил это? — с каждым словом король говорил все благожелательнее и спокойнее. Как легкий пушок северного снега, что падает с неба белыми пушистыми и такими невинными хлопьями.

— Черт тебя дери! — Герцог внезапно накинулся на Фернандо и стал трясти его за ворот рубахи. — Он же его убить мог.

Легрэ схватил Луиса, оттаскивая от короля.

— Нет, не мог... Успокойся. Все случилось так, как случилось и в этом никто не виноват.

— Нет, — отчаяние заставило бить Сильвурсонни по подушкам. — Вы еще и молчали оба. Вы мне говорите о доверии? Вы...

— Что — мы? — возмутился Кристиан. — Попытались уберечь тебя от этого — только и всего. Что ты хочешь еще услышать, Луис?

— Ничего, — покачал головой юноша и опустил голову.

— Хорошо, — выдохнул Кристиан, погладив юношу по волосам. — А теперь послушай меня. Фернандо спас меня, и счастье, что он появился в начале, пока все не зашло слишком далеко... Не думай, что ему далось это просто. Это он тут сидит с невозмутимым видом, а там ему было может быть даже хуже, чем мне... И Фернандо никогда не наказывал меня за измену — он очищал меня и спасал от боли. Вот откуда следы на моей спине. Если любишь, ты никогда не поступишь с любимыми жестоко, что бы ни произошло.

— Я никогда не поступал жестоко с тобой, но вы мне сами не доверяете. Я больше так не могу. Я лишний среди вас. Теперь мне стало понятно почему, — герцог ушел от ласки, снедаемый тоской и болью. — Мне лучше переехать в другую комнату.

— Никогда, — Фернандо склонился над мальчиком. Очень хотелось взять себе его боль, но так нельзя. — Ты говоришь, что никогда не поступал жестоко с Кристианом, но это — это самое жесткое, что ты можешь сделать. Кроме смерти. Неужели ты не понимаешь, что так ты нас убьешь? Ты хочешь защитить Кристиана всеми возможными тебе способами, силами. Не отказывай мне в этом праве, — король с беспокойством вглядывался в юношу. — Также как в праве защитить тебя. Я говорил про договор — может быть, продолжим разговор?

Луис часто дышал — он никогда так никого не ревновал. У него все взрывалось в голове. С тех пор, как появилась нужда в наследнике, эти двое то и дело выделывают странности, и понять их становится все сложнее.

— Говори, — сквозь зубы заявил, яростно сверкая глазами на синеглазого архангела, которого ни с кем делить не желал. Если на него дальше станут засматриваться красавцы и даже женщины, это добром не закончится.

Легрэ переводил взгляд с короля на герцога, пребывая в полном замешательстве.

— Знаешь, милый, ты уже обещал говорить все, что у тебя на душе, но молчишь, — Фернандо чуть повернул голову мальчика: — Смотри мне в глаза, ты понял?

Герцог гасил гнев, только получалось плохо.

— Я говорю, когда считаю нужным. Я не обязан говорить все, — рыкнул он. — Вы не ставите меня в курс, когда ночи проводите неизвестно где.

— Маленький, я сказал смотреть мне в глаза, — король продолжал цепко держать Луиса за подбородок и чуть прищуренными глазами наблюдать за ним. — Так где мы ночи проводим?

Луис дернулся. Сколько раз они то не приходят, то исчезают неизвестно где.

— Пусти, — пальцы вцепились в запястье дьявола.

— Лежать, — Фернандо холодно смотрел на мальчика. — Повторять не стану.

Дыхание юноши совсем сбилось, выдавая внезапный страх — монарх не шутил.

— Пусти, — тише сказал герцог. — Я не твоя игрушка.

Кристиан стал напряженным, но пока в разговор не вмешивался.

— Нет, и никогда не был, — король и не думал отпускать мальчика и продолжал холодным четким голосом, глядя ему прямо в глаза: — Мы об этом говорили уже. Был бы моей игрушкой, я бы тебя растоптал и выкинул еще год назад. И никогда бы не пустил в свою спальню. Да, я иногда не мог спать один — и ты это знаешь. Ты даже знаешь причину. Но никогда никто не жил вместе со мной. Ты это тоже знаешь. Так почему же до сих пор считаешь моей игрушкой?

— Тогда отпусти, — Луис ревниво смотрел на обоих. Не ночевал, был с другими. И еще вслух говорит об этом. — Ты будешь говорить или продолжишь меня подчинять? — пальцы не отпускали запястье. А в животе теплело от сопротивления — дурацкие реакции на их близость.

— Ты не ответил на вопрос, — голос Фернандо уже сыпался холодом и будущей лаской.

— И не думаю отвечать, я не на допросе, — упрямился Луис, который уже точно решил не спускать глаз с Кристиана.

Легрэ неловко пожал плечами, глядя герцогу прямо в глаза, и судя по всему лезть обоим под горячую руку не спешил.

— Маленький, ты кажется забыл с кем разговариваешь, — улыбка пробивалась в голосе и на губах Фернандо сладостной горечью. — Ты не на допросе, но ты в моей спальне. И ты мой. Но не игрушка. Кто ты?

— Твоя жена... — пальцы сжались слишком сильно, у Луиса уже челюсть сводило. — Хватит, Фернандо.

— Жена. Еще кто?

Луис умоляюще потянул прочь большой палец, пытаясь ослабить хватку.

— Твой любовник. Твой друг. Но вы скрываете от меня ... Пусти!

— Два неправильных ответа, — холодно констатировал Фернандо. — Постарайся не ошибиться в третий раз, милый.

— Пусти, я не буду отвечать, — желание вырваться дополнялось жаром, прилившим к животу. Проклятье — герцог не понимал, что с ним каждый раз происходит, когда дьявол готов его сожрать и злится. Свободная рука пыталась хоть за что-то уцепиться и нашла пальцы Кристиана. — Фернандо, хватит.

— Третий неправильный ответ, — король отпустил мальчика и нежностью провел по его лицу. — Ты прежде всего любимый. Мне жаль, милый. Жаль, что ты даже не подумал, об этом. Оставайтесь здесь.

Фернандо встал с постели и принялся спокойно и размеренно одеваться.

Герцогу стало не по себе, он окончательно растерялся и чувствовал себя совершенно глупым и потерянным.

Легрэ чуть хлопнул его по плечу и взглядом указал на короля, мол, задержи, задержи пока еще не поздно.

— Фернандо, не уходи, — юноша буквально повис сзади на талии короля, обвивая того руками, и стал проваливаться в темноту своих новых страхов.

Король медленно повернулся и через чур ласково принял в свои ладони лицо мальчика. Монарх всматривался в темнеющие глаза, в светящуюся потусторонним светом кожу, в такие сладкие губы, отвечающие то робко, то страстно — и то, и другое превращало мир в блаженство.

— Ласковый мой, — поцелуй теплым молоком опустился на губы Луиса. — Ты неправильно ответил на три вопроса. Я не хочу тебя наказывать. Отпусти. Пока не поздно.

— Нет, пожалуйста, — умоляюще попросил Луис, — лучше наказывай, — он еще сильнее прижался к мужчине.

Легрэ тяжело вздохнул, запуская пальцы в волосы и растеряно глядя по сторонам.

— Что принести, Фернандо?

Король продолжал смотреть на ластящегося мальчика, потом почти равно душно бросил:

— Нож.

Луис поднял глаза на темную фигуру монарха в ореоле света от камина и не позволил себе отпрянуть. Он доверял Фернандо всегда и теперь тоже.

Кристиан поднялся с постели и, в последний раз взглянув на Луиса, ободрительно улыбнулся ему, а затем вышел вон.

— Почему ты выбрал наказание? — король властно провел по светящимся золотом волосам мальчика, откидывая его голову назад.

— Я люблю тебя, — быстро отозвался Луис, который не мыслил себе существования без этого мужчины, даже если он и сам дьявол.

— Не хочешь делить никаких моих чувств с другими? — холод голоса Фернандо противоречил внутреннему состоянию радости обладания. Даже не радости — это было другое чувство, в которое погружаешься с головой, которое разъявляет тебя на части, чтобы вставить другие — от другого.

— Не хочу, — Сильвурсонни не лгал. — Если ты хочешь сделать мне больно, то пусть мне, — пальцы перебирали ткань рубахи, кружилась голова от настоев, которыми опоил недавно мэтр. Луис терся щекой о короля, поглядывая нервно на дверь, за которой исчез полуголый Легрэ.

— Маленький... Ласковый... — Фернандо опять подцепил пальцами подбородок юноши, вглядываясь в его лицо. Красивый. Совершенный. — Наказание — это не желание сделать больно. Запомни. Это желание научить. Показать.

— Да, научить, — ресницы герцога дрожали от волнения, губы приоткрылись от держащих пальцев. — Тогда научи, как тебе хочется.

— Научу, — поцелуй коснулся губ Луиса без обычной страсти, без дрожания, без обладания. Он был припорошен долгом, вынужденностью, но все-таки клеймил одним: "Мой". Впервые за долгое, очень долгое время Фернандо не дарил — брал, подминал под себя, утверждал, давил тяжестью. "Мой".

Луис опасался состояния короля. Вслушивался в его состояние и ждал, что будет дальше. Он слышал шаги Кристиана, который появится сейчас в спальне, и не понимал — почему его слова так злят, почему его ревность вызывает столько эмоций.

Легрэ вошел мрачнее тучи, молча протянул нож королю. Он волновался за Луиса, но в то же время понимал, Фернандо на пределе и ему нужна разрядка. Надо все это уладить.

Приняв из рук брата нож, монарх его бегло осмотрел, потом протянул мальчику:

— Бери.

Луис взялся за рукоятку и отпустил Фернандо, глядя с недоумением.

— Ты хочешь защищать Кристиана? — король развернул маленького лицом к Легрэ. — Тогда четко ответь, здесь и сейчас, себе и нам — кто он тебе?

— Вы оба для меня все. Хватит, Фернандо.

— Луис, ты не понимаешь, — пальцы монарха крепко вцепились в плечи юноши. — "Все" — это значит "ничего". Все — это слишком расплывчато. Что для тебя это "все"?

— Вы, наше общее чувство и наша любовь, — Луис прямо посмотрел на Фернандо.

— Иди, — король подтолкнул маленького к Кристиану. — Он будет первый. Отметь его собой.

Герцог нерешительно подошел к Легрэ и положил ладошку ему на грудь, где под тканью цвела роза.

— Ты позволишь? — спросил робко.

Кристиан кивнул.

— Конечно, милый.

Подняв рубашку и стянув ее с плеч через голову, освободив любимого от одежды, герцог прошелся губами по розе. Он так любил запах кожи барона, любил его спокойствие, его яростную страсть и умение отдаваться, любил его жажду крови...

Острие прошлось по предплечью, совершив полукруг и рисуя извилистую реку.

Легрэ зажмурился и стиснул зубы от боли.

Но юноша и сам боялся сделать что-то не так. Он рисовал быстрее, понимая, что нельзя давить и слабее, и сильнее, пока рука не стала красной от крови. Тогда он убрал ладонь с груди мужчины, где билось быстро сердце, и откинул нож, потянулся за поцелуем, зная, что извилистая река скоро станет змеей.

Кристиан же подхватил его здоровой рукой за талию и ответил на поцелуй, наслаждаясь им. Потом Легрэ поднял голову и нежно посмотрел на короля.

— Иди к нам, Фернандо, — позвал он.

А тот уже стянул с себя всю одежду. Луна бродила молочным светом и по его телу, спорила с огнем, пытаясь отвоевать частичку разума короля. Луна и огонь — они вечно сталкивались в разуме монарха борьбой.

Опустившись на колени перед кроватью, опять сомкнул пальцы маленького на рукояти ножа.

— Теперь я.

Герцог не сопротивлялся, не совсем понимая, что хочет монарх. Он не решался некоторое время оставить на нем след, а потом, прикусив нижнюю губу нарисовал на левом плече замысловатый узор, который когда-то видел в книгах. Говорили, он приносит обладателю счастье. Кровь вновь потекла вниз, и Сильвурсонни поймал ее языком.

— Тебе нравится? — тихий вопрос Фернандо, который поднялся с колен, опустился поцелуем на шею мальчика. Когда дьявол захватывал его, король почти не чувствовал боли. Расплата будет позже, а пока — слабый отголосок того, что будет позже.

Герцог слабо кивнул, потому что от запаха крови кружилась голова. Он привык к тому, что пробовал ее много раз и теперь этот запах вызывал возбуждение.

Легрэ провел пальцами по щеке Фернандо, потом склонился к спине юноши и стал покрывать его лопатки поцелуями.

— Теперь осознай — ты в ответе за нас, — голос Фернандо лился медом, а поцелуи ложились теплом на шею юноши. — И прежде делать что-то, что может затронуть хоть одного из нас, ты должен подумать — что мы почувствуем. Я, Кристиан и ты.

— Да, я понимаю, — юноша потянулся к Кристиану и прошелся по его ноге нежными прикосновениями, поднимаясь к паху.

— Луис, — Кристиан улыбнулся мальчику, провел пальцами по подбородку, — тебе не нужно ревновать меня ни к кому.

— Я стараюсь не ревновать, но... — слизнув кровь с губ, герцог достиг желаемого и обвил плоть барона плотным кольцом.

Легрэ задохнулся и запустил руку в волосы мальчика, ласково перебирая пряди.

— Твоя ревность — это враг наших отношений, милый, — прошептал он и чуть усмехнулся.

Луис решил не отвечать. Он слишком долго мучил себя сомнениями и раздумьями. Барон никогда не станет иным и всегда будет резать по-живому и словами, и некоторыми действиями, но это не значит, что нельзя переломить ситуацию.

Бесстыжие пальцы скользнули по стволу — скорее изучающе, чем пошло. Голубые глаза с отблесками огня камина требовали подчиниться. Сильвурсонни внезапно осознал, что отношение его стало куда более агрессивным по отношению к Кристиану и не терпящим отказов и тем более измен.

— Скажи о договоре, — не в пример взгляду ласково произнес Луис, обращаясь к монарху.

— Ты уже начал его воплощать, — Фернандо провел пальцами правой руки по золотящимся лопаткам мальчика. — Тебе не хватает брака, ведь знаешь, что даже после клятвы перед богом люди изменяют друг другу. Что тебе может придать уверенности, милый?

— Только то, что дает нам возможность быть вместе, — пальцы продолжали мягко ласкать Кристиана. Спрашивали, что он хочет больше всего на свете. Вторая рука скользнула к естеству короля.

— А что это для тебя? — мягко улыбнулся король, подаваясь навстречу руке мальчика. Порез на руке начал ныть и сладковато пахло кровью. — Для меня это — брак с тобой, общая постель на троих, общий замок, общая страна. Мне этого хватает, потому что я уверен в вас, — голос слегка сбился, когда пальцы юноши захватили в цепкий плен плоть.

Кристиан сделал шаг ближе к Фернандо, чтобы Луису было удобно ласкать их обоих и улыбнулся юноше.

— Вы оба, вы рядом... без секретов, — теплые губы касались кожи, глухие удары сердца становились чаще. Луис вдыхал запах крови и слизывал ее соленую прелесть кончиком языка, выводя узоры.

— Договор такой, — прохлада голоса короля противоречила теплоте прикосновений и буре, что разыгрывалась внутри: слишком сильно его задели юноши про игрушку и отказ говорить, а теперь касания вызывали одно желание — обладать, прямо здесь и сейчас. — С нашей стороны не будет никогда никаких секретов, если ты обещаешь никогда не скрывать правду о своем состоянии и прежде чем обижать ревностью, будешь заниматься любовью или драться на мечах с тем, кого ревнуешь. До высказывания обид.

— Хорошо, обещаю, — Луиса всего трясло от близости их тел, от того, что дыхание участилось, от того, какими стали синие глаза барона. Больше не хотелось ничего — только понимать, что они здесь и рядом.

Луис сполз на колени и потянулся губами к плоти Легрэ, продолжая ласкать Фернандо жадно и почти неистово.

Кристиан чуть наклонился и погладил юношу по спине, коснулся груди короля нежным поцелуем.

— Луис, как ты хочешь? — спросил он.

Герцог на мгновение оторвался от сладкого искушения, чтобы посмотреть вверх.

— Как получится, — сказал лукаво.

— Кристиан, на пол, на колени, Луис — на четвереньки, — холодным тоном приказал Фернандо: поцелуй, слова, взгляд — и мир сместился в другую плоскость окончательно.

Герцог ошалело отпустил сладкую добычу изо рта и исполнил приказ, опираясь на ладони и изгибаясь навстречу Фернандо. Его сердце застучало еще быстрее, огонь метался по комнате бесконечными всплесками теней, от которых кружилась голова.

Легрэ посмотрел на брата с некоторым замешательством, но тоже беспрекословно выполнил просьбу и встал на колени перед Луисом.

— Тебе нравится нежный, да, маленький? — король присел рядом с мальчиком и нежно очертил его позвоночник, сейчас больше похожий на экзотическую змею. — Открой ротик и начинай его ласкать. Только на счет три не забывай отпускать его член, а то, какая жалость, нежный может остаться без такого нужного тебе члена. Тебе ведь нравится, когда он тебя трахает, да, ласковый мой? — пальцы чуть задержались на копчике изысканной лаской, от которой у юноши должно было перехватить дыхание.

Луис мелко задрожал, и чуть вобрал плоть Кристиана, абсолютно ни о чем не думая, кроме как о том, чтоб вновь чувствовать его вкус и его близость. И застонал бы, если бы мужчина не толкнулся навстречу рту.

Колени затряслись, потому что король остановился у полушарий ягодиц и что-то шептал — вызывающее и невыносимо прожигающее тело похотью.

Рука Легрэ легла на затылок юноши, бережно направляя, и Кристиан прикрыл глаза от удовольствия, отдаваясь губам Луиса и в то же время беря его. И все равно из головы не выходил вопрос: зачем он покалечил себя? Ведь он мог погибнуть. Неужели только под влиянием момента и ревности?

Но ответить на этот вопрос мог только Сильвурсонни, который слишком часто уходил от ответов вообще. Но он не лгал — ревность зачастую неуправляемо охватывала его, как пламя, а постоянное недовольство собой и взятие вины на себя делало подозрительным и вздорным. Но он любил и барона, и короля столь открыто и чисто, что даже эти качества не изменяли его души.

— Раз, — рука короля проследовала обратно к плечам Луиса. — Два, — затормозила между лопатками и Фернандо, чуть пощекотав пальцами кожу мальчика, которую уже пробивала испарина, склонился к его ушку: — Три.

Герцог тихонько застонал, выпуская плоть барона и мелко дрожа от происходящего безумства, вбирающегося в душу непроходящим искушением, вобрал воздуха в грудь, чтобы вновь пройтись языком по стволу и сильнее выгнуться под рукой короля.

Звонкий шлепок опустился на здоровую ягодицу мальчика.

— Умничка, — прошептал король и поднялся на ноги. — Продолжай, возьми в рот член Кристиана. Нежный, закрой глаза.

— Как скажешь. — Легрэ глубоко вздохнул и прикрыл веки. Ожидание адреналином потекло по крови, вызывая дрожь и жар в теле.

Шаги отдалились, но Луис и не подумал отпускать желанного, который дрожал от нетерпения и ожидания. Все мысли разом исчезли из головы юноши, когда он впустил в рот возбужденную плоть, даже уши заложило от стука крови.

— Раз, — Фернандо стоял рядом с мальчиком, громко считал, а от картины полностью застило глаза яркими вспыхивающими звездами, которые превращали происходящее в божественную фантасмагорию. — Два, — король медленно накручивал на руку ремень, пока пряжкой внутрь, на ладонь. — Три.

И как только мальчик отпустил член брата, на спину Луиса опустился удар — сравнительно несильный, но чувствительный, особенно после ласки.

Кристиан вздрогнул от звука, но глаз не открыл.

Герцог вскрикнул, кусая нижнюю губу от неожиданности до крови. По коже словно рябь пробежала и горячей волной спустилась по ногам. Юноша вновь обхватил губами головку, вбирая член Легрэ и пытаясь услышать счет, но треск огня и пение трубы сейчас приблизились, а голос Фернандо все отдалялся.

— Раз... Два... — мягкая шкура глушила шаги короля. — Три, — хлесткий удар опустился на спину Кристиана и сразу же монарх наклонился к уху брата: — Нравится, нежный? — вопрос был задан слегка язвительным тоном и сопровождался легким укусом за мочку уха.

Легрэ сильнее толкнулся в рот юноши — и это стало ответом королю, как и тихий короткий стон, сорвавшийся с губ.

Герцог опять набрал воздуха в легкие, колени разъехались по ковру, и он опасался, что упадет. Сколько еще? Сколько красных маков расцветет перед глазами и превратится в поле. Любовь и страсть, боль и наслаждение, раскрывающиеся головки цветов...

— Раз... Два... Три... — Фернандо ткнулся несколькими пальцами в мальчика, покрытого звездной, блестящей как мелкие алмазы, пылью.

Если так и будет продолжаться... — мысль убежала от Сильвурсонни, когда пальцы проникли в него, причиняя и мучение, и наслаждение. Отпустил Кристиана на мгновение и, не смея смахнуть пот, катившийся по линии роста волос, заставлявший пряди липнуть к лицу, закричал коротко, чтобы вновь вобрать толкавшийся в его рот член.

— Хороший мальчик, — похвалил его Легрэ, гладя по голове, и наконец посмотрел на Луиса. — Фернандо, у тебя потрясающая жена...

— Я не разрешал тебе открывать глаза, — прохладно отозвался король, глядя в упор на брата. Красивые волны бежали на периферии — казалось, только поверни голову и увидишь их загадочный танец. — Раз, два, три, — в этот раз счет был короткий, быстрый, и монарх еще раз толкнулся пальцами в мальчика, попав в этот раз на нужный бугорок.

Слезы брызнули из глаз Луиса, он отпустил барона и понял, что острая молния прошлась по позвоночнику вспышкой невыносимой надежды.

— Еще так сделай, — пробормотал, приподнимаясь и насаживаясь на пальцы, обвивая одной рукой плоть барона и вновь посасывая головку губами. Перед глазами пошли круги.

Кристиан снова закрыл глаза и улыбнулся.

— Прости, не сдержался, — сказал он.

Фернандо провел ладонью по спине мальчика и освободил его, вызвав разочарованный, жалобный звук, почти поскуливание.

— Раз... — король шел медленно, будто пробуя на прочность пол, и раскручивал ремень с ладони. — Два... — еще несколько коротких шагов, чтобы оказаться позади Кристиана, а хорошо выделанная шкура вновь обхватывала ладонь, но пряжка осталась снаружи висеть недобрым предзнаменованием. — Три... — секунда ожидания, чтобы Луис точно успел отпустить — и четкий, выверенный удар, полоснувший краем металла. — Не смей открывать глаза. Ты понял, нежный? — Фернандо жестко прихватил черноту волос свободной левой рукой, запрокидывая голову брата. Плечо пронзило резкой болью и он чуть не вскрикнул, вовремя сжав челюсти — только чуть слышный стон вырвался наружу ядовитым облачком.

Садизм, проявившийся в голосе монарха, мог означать лишь одно — он сильно возбужден и уже не остановится. Герцог любил дьявола Фернандо, любил, когда он трогает и его, и Кристина, любил их игры на троих. И теперь тоже плавился в каждом звуке и в наступавших отовсюду красных маках огня.

Удар лишь усилил полную близость и открыл Кристина и его дрожь с новой стороны, понуждая Луиса с удвоенной силой взяться за дело.

— Да, — Легрэ тяжело задышал, покорно подчиняясь руке короля, и пальцы сжались на миг в волосах Луиса. — Я понял.

— Отлично, нежный, — Фернандо легко коснулся угла чуть побелевших губ брата поцелуем и отпустил его. — Раз... — вновь первый шаг невидимого танца. — Два... — легкость и холодность закружила теплой метелью. — Три... — и всего лишь мягкое касание пальцев легло на спины Кристиана и Луиса, а по боку мальчика скользнула тяжестью свободно раскачивающаяся пряжка ремня с выпуклой гравировкой.

Луис, изменивший позу и теперь упиравшийся лишь одной ладонью в мягкий мех, на мгновение бросил взгляд на короля и проводил оружие наказания, холодом прошедшее по боку. Язык его еще раз скользнул по стволу Кристиана, а потом руки непроизвольно толкнули Кристиана на пол в грудь, заставляя улечься на пол. Сильвурсонни сразу придавил барона и ловко скользнул ему между ног, накрыл губы жадным поцелуем, который больше не собирался откладывать на потом.

Горячая твердая плоть требовала получить сполна за муки ревности.

Кристиан не открыл глаз. Он ответил на поцелуй осторожно, больше позволяя Луису вести. Сердце в груди забилось часто и сильно, дышать становилось трудно. Легрэ закинул одну ногу на бедро юноши и положил ладони ему на спину.

Этот жест словно послужил к действиям, подкрепленным силой огня, что гулял по мышцам и требовал выхода в близости. Герцог сорвался. Он никогда так не срывался на почти злость, когда в одном клубке ярость и страсть одновременно. Ворвался безо всякой осторожности в барона и почти сразу сжал пальцы на горле.

Кристиан распахнул глаза, изумленно уставившись на герцога, дернулся от боли и вцепился руками в мех, на котором лежал.

И тут Луиса резко дернуло назад резкой болью, от которой слезы выступают на глазах — и не злые, а от телесной муки.

— Маленький, я разве разрешал? — Фернандо крепко держал за светлость волос юноши и раньше вмешаться ему помешал только намотанный на ладонь ремень, который теперь лежал вопросительным знаком на полу.

Герцог вскрикнул, напрягаясь — мышцы на спине стали напряженными жгутами, хрустальная капля скатилась по щекам. Дьявол тянул его голову назад, заставляя отпустить горло Кристиана, но не его тело, впустившее дикое желание.

— Не разрешал, — в голову ударила кровь, и Луис попытался высвободиться.

Фернандо с интересом наблюдал за герцогом. Ярость — такая сладкая приправа к маленькому.

— Тихо, — король сжал руку еще сильнее, так что при следующем рывке мальчик мог лишиться части волос или серьезно поранить себя. Довольная и чуть злобная улыбка уже не сходила с лица мужчины, а растревоженный порез на левом плече достаточно сильно кровавил. Игра, ласка, душевная боль — все это служило прекрасным анастетиком. Как во время боя, когда Фернандо бывало терял человеческий облик и осознавал потери и раны только намного позже.

Адреналин бился в пульсе Сильвурсонни, и он почти не слышал приказа, но дальнейшее прекословии грозило вывернутой шеей или чем еще похуже. Луис не понимал, что добивается сейчас монарх, но отпускать Легрэ не собирался, потому что всем существом хотел его даже больше боязни наказания.

Кристиан же сейчас был весь сосредоточен на том, чтобы дышать. Он отчего-то не хотел анализировать то, что происходит. Со свистом втягивая в себя воздух, он снова прикрыл глаза.

Фернандо осторожно опустился на колени, продолжая держать мальчика изогнутым и странно вывернутым. Переливающаяся волнами картинка, который не хватало малости, чтобы стать совершенной. Король провел большим пальцем по ране, собирая кровь, и вслед сразу — по губам маленького, крася их в красный цвет.

"Красивый цвет, как маки", — подумалось тогда юноше, терпевшему и боль, и наслаждение от того, что внутренние мышцы так плотно обхватили плоть, от того, что король неспешно держит его от первого движениями бедрами, и от этого жар все растет.

Красные сумерки ночи стали бледнеть, потому что пламя в камине постепенно гасло и добавляло бордо в оттенки мебели и даже по потолку расплывались распускающиеся маковые поля.

Дьявол все всматривался в маленького, находя нужные оттенки, нужные смыслы, возбуждаясь осознанием происходящего все больше. Прижав юношу губами к ране, довольно содрогнулся — не от боли, от правильности, от касания мягких губ. Перехватив волосы мальчика левой рукой, принялся опускаться, почти ложась на брата, притягивая к нему Луиса. Король опирался о брата, ощущая, как напряжено тело Кристиана, как оно жаждет прикосновений и не только.

— Маленький, бери, — бери кровь, бери любимого, бери; а сам губами коснулся груди нежного.

Кристиан хватил ртом воздух и запрокинул голову, почти сходя с ума от происходящего. Рана на плече жутко ныла, и мир растворялся в сумраке, где жили только демоны и больше никого.

И тогда вновь пришло безумство на грани опиумных видений, и Луис толкнулся в желанного, не смея останавливаться, не смея себе отказать, и вновь его вело от запаха крови, от близости, от невозможности дойти до края, где безумие становится одержимостью. Падать в переплетенье трав, срывать красные лепестки, мять в пальцах и идти навстречу огню, полыхающему внутри. Навстречу к блаженству.

Сжимать пальцы левой руки становилось все труднее, мышцы как свинцом налило, но дьяволу было плевать — он держал маленького, пребывающего в экстазе, иногда любовался им, ласкал губами нежного, переходя на совершенство сверкающей кожи Луиса и все старался отодвинуть момент, когда ситуация выпорхнет из рук неведомой птицей.

Кристиан, сжав зубы, тяжело дышал, стараясь сжать Луиса внутри себя, сделать контакт теснее. Одной рукой он все еще держался за шкуру, другой легко обнимал Фернандо.

И это выглядело так сильно со стороны, словно сплелись стволы деревьев у бурной реки, словно их сросшиеся в одно семечки проросли вместе и больше не желали расставаться никогда.

И когда рука легла уже неподъемной тяжестью на голову мальчика, монарх, стиснув зубы, опустил его, такого изумительного в своей ярости обладания любви. Пространство стремительно проваливалось в водоворот и Фернандо, теряя опору в окружающем, тяжело приподнялся, отпуская и нежного. Боли не было — только невозможность двигаться, и это вызывало бешенство, какое бывало только иногда после приступов, когда тело переставало на какое-то время слушаться.

— Луис, — король приподнял лицо мальчика за подбородок здоровой рукой и яростно поцеловал в губы, измазанные кровью.

На восходе этого поцелуя, слыша стоны Кристиана, владея им и изнуряя, герцог ответно впился в губы короля, измученный своими сомнениями и тоской о том, что его воспринимают, как мальчишку. Но теперь все окрасилось солнцем. Даже эта ночь, где стучали три сердца.

Ярость поцелуя захватила разум Фернандо окончательно. Он желал Луиса также бешено, как тот брал Кристиана. Красным рассветом все заливало перед глазами, когда король отпустил юношу и склонился к брату.

— Нежный, кончи, — ласковый шепот сменился нежным прикосновением к губам, когда высшее блаженство — пить невольные стоны и тяжесть дыхания. Ладонь теплым свинцом опустилась на член Легрэ, чтобы сжать его.

Кристиан отпустил себя, задышал чаще, повинуясь просьбе короля. Ему не понадобилось много времени, чтобы достичь разрядки. Коротко вскрикнув, он выстрелил вязким густым семенем себе на живот.

И Луис инстинктивно вошел еще глубже, добавляя еще больше наслаждения тому, с кем в синем небе пил свободу и дар первого поцелуя, кому хотел бы доверять и доверяться — прямолинейному и такому вспыльчивому.

Вроде бы негромкий возглас брата прошелся ярыми путами по телу Фернандо, облетая и обжигая, выдавливая из закоулков разума самые странные желания, на которые его возбуждал брат.

— Нежный, — очередное прикосновение к чуть горчащим губам Кристиана — не забудется игра разума и дьявола, воплотится чуть позже. — Маленький, — король обернулся к Луису,— на колени.

Герцог отпустил Кристиана неохотно, в воображении еще сжимая пальцы на его горле и лишая воздуха от ревности, почти не соображая перекатился на шкуру, утыкаясь в нее мокрым лбом.

— Раздвинь ноги, — Фернандо присел рядом с мальчиком. Пальцы медленным танцем как будто изучали спину Луиса, подбирая свет с плеч, выступающих лопаток, ямочек около позвоночника.

"Да, если хочешь, — в голове невыветрившиеся травы продолжали изрисовывать кожу красными круглыми лепестками, усыпающими всю королевскую спальню. Красиво и ярко. — Для тебя, Фернандо. Для тебя, Кристиан".

И по коже почти невыносимая дрожь, испепеляющие мурашки.

Легрэ смотрел на любовников, не в силах отвести взгляд, но как-то отрешенно, со стороны. Он улегся на шкурах, подперев голову ладонью и почти не дышал.

Король не отрывался взглядом от спины Луиса, от легкой дрожи, пробегающей волнами. Прикосновения добрались до ягодиц мальчика, очертили манящие золотящейся белизной формы и Фернандо принялся покрывать копчик юноши легкими, быстрыми поцелуями, в то время как пальцы продолжали неторопливые ласки, опуская все ниже, захватывали яички, поднимались по ложбинке, дразнили и издевались.

Герцог закрыл глаза, ловя тепло воздуха, который бурно перемешивался с холодным, который всегда гуляет по замку. Слышал дыхание Кристина, лежащего рядом, прямо-таки ощущал, как тени вылизывают его пальцы, перебирающие мех. Сладко? Горько? Слаще только горечь...

Когда собственное напряжение мира почти превратилось в звенящую струну, Фернандо оказался позади Луиса и еще раз огладил его. На светлой коже явно не хватало чего-то и это царапало, но не слишком досадливо — слишком уж велико было желание. Еще сильнее выгнув маленького в пояснице — такая поза была слабой заменой недостающему, король медленно толкнулся в юношу.

Герцог прикусил зубами тыльную часть ладони. Горячо. Колени упираются в землю, вокруг цветы. Сумасшествие после попыткой уйти? Наказание взбудораженной психики? Почему он постоянно меняется, а вместе с ним и мир? Чудовища... Это они рисуют красками...

Кристиан протянул руку к спине Луиса — нежно провел пальцами вдоль позвоночника. Красив, даже со шрамами от кнута и необычной худобой, делающей его хрупким точно фарфоровая статуэтка.

Фернандо, продолжавший медленно двигаться, поднял почти невменяемый взгляд на брата:

— Еще, — почти то, что нужно.

Нужное ускользало. Стало жарко и невыносимо терпеть, приходилось толкаться навстречу и пытаться дышать или хотя бы учиться заново. Бедра юноши качнулись, позволяя королю входить целиком.

Легрэ кивнул. Он склонился к Луису и взял его лицо в ладони, заглянул в глаза.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя его в губы.

Глаза Сильвурсонни распахнулись. Любишь меня... Ты не знаешь, как я хочу тобой владеть, как хочу врезаться в твое тело ножами и остаться там навеки, как ядовитые шипы жалят мою кровь.

— Я люблю... тебя, — на выдохе.

Переплетения голосов, что разбивались стеклянным звоном падающих красных витражей, смешение волос, светлых и темных — дьявол довольно выл, заставляя Фернандо двигаться все резче, тяжелой рукой давить на поясницу мальчика, рискуя его сломать, брать, подминать... Тихий рык вырвался из горла короля.

— Нет, — выдохнул Легрэ, — уже нет.

Герцог дернулся — его ножами полоснуло по сердцу. Король брал юношу с яростью зверя, а маки — красные соцветия вяли и падали на ковер. Слезы потекли по лицу безмолвно.

Кристиан стирал их пальцами с нежных щек, собирал губами.

— Не плач, — прошептал он. — Я сам во всем виноват...

Фернандо замер, тяжело и чуть судорожно дыша — что-то было не, мешало туману опасть звездами и превратиться в такое желанное облегчение. Рука скользнула по спине мальчика так, как гладят и приручают испуганную дрожащую зверушку.

— Кристиан, — шепот короля был похож на шипение.

Легрэ вздрогнул от этого голоса и посмотрел на короля.

В комнате вдруг стало слишком холодно. Или Луису показалось. По коже поползли мурашки, которые накрывали запястья. А другие скатывались по спине. Герцогу стало дико больно, и он закричал и стал вырываться, а потом рухнул на шкуру.

Как же сразу не дошло, что... что... Луис откатился и вскочил на ноги с ловкостью, которой раньше не проявлял. Тренировки сделали его быстрее в реакциях и мыслях.

— Объяснись, — заявил он глухо.

Фернандо, который все это время смотрел в упор на Кристиана черным немигающим взглядом, очень медленно, как будто боялся кого-то или что-то спугнуть, повернул голову к мальчику. Король так и не сменил позы, оставшись стоять на коленях, и не сделал ни одного движения, чтобы успокоить или дотронуться до Луиса, сразу отпустив того, когда юноша принялся вырываться.

Но судя по всему Кристиан объясняться не собирался. И Сильвурсонни, прождав несколько утомительных мгновений, сжал зубы.

— Я все понял, — сказал тихо.

— Не стоит в это Фернандо вмешивать, — ответил Легрэ печально. — Он тут ни при чём. Это наши с тобой отношения — с ними что-то не то.

— Хорошо, раз ты так считаешь, то я спорить не стану, — согласился Луис, не желая даже слушать опять оскорблений, а затем повернулся к Фернандо. — Ваше величество, извините меня... Вероятно, я поступил дурно, поддавшись своим эмоциям и чувствам и заставив вас волноваться, я больше так не сделаю. Но теперь я бы хотел обдумать сложившуюся ситуацию и как-то отвлечься... — герцог подобрал с кресла блио и накинул через голову. — Полагаю, что разбираться вам нужно не в моих к вам отношениях, Кристиан, а в себе. Извините, ваше величество, но спать вместе я не желаю, — герцог поклонился и вышел вон.

Как только мальчик заговорил, Фернандо начал медленно подниматься — так, будто все вокруг было хрупким стеклом, разбивающимся от малейшего движения. Медленно и плавно, напрягая мышцы, так, чтобы не потревожить окружающее. Движения давались с трудом. Устойчиво встав на ноги и проводив герцога взглядом, король, чье лицо было больше похоже на маску, вновь уставился на брата.

Кристиан обреченно прикрыл глаза.

— Я знал, что ты не останешься, Луис, — сказал он в пустоту, — потому что тебе все равно. — Он посмотрел на Фернандо. — Прости. Я все снова испортил.

Монарх, стоявший очень прямо, неторопливо заложил руки за спину. Звон в ушах нарастал, а стук сердца оглушал, призывая закрыть глаза и опять уйти в тьму — в которой все просто, в которой можно не держать себя.

— Одевайся. Бери меч. Ищи. Он обещал драться. Заставь. На учебных. — Слова падали отдельными каплями. — Иди.

Кристиан кивнул. Он одевался быстро, не глядя в глаза короля, но напоследок подошел к нему и мягко поцеловал в губы.

Фернандо не ответил — губы даже не дрогнули, только пальцы за спиной крепко сжались, впиваясь в ладонь до боли.

Легрэ понимал. Закусив губу, он виновато улыбнулся и вышел за дверь. Довольно скоро он раздобыл два меча, а потом отыскал Луиса.

Который отправился в кабинет и сейчас сидел за столом, нависая над ним и вцепившись пальцами в волосы. На звук открывшейся двери он обернулся и сразу встал, разворачиваясь.

— Недостаточно сказал? — спросил сдержанно. — Тебя король прислал ведь... Иди к черту, Кристиан. Выматывайся.

— Никуда я не пойду, Луис, — заявил Легрэ, кладя перед герцогом на стол меч. — Я имею право на ответы, и хочу их получить.

— Спрашивай, — герцог устало оперся ладонью на стол. — Только спрашивай так, чтобы я тебя не послал второй раз.

— Пошлешь, — горько ответил Кристиан. — И во второй раз, и в третий... и в четвертый. — Он вздохнул и отошел к окну, распахивая створки, чтобы впустить свежего зимнего воздуха в комнату, потом обернулся и без злобы и упреков посмотрел на Луиса. — Ты еще сам не осознаешь, чем я стал для тебя, а когда осознаешь, ты поймешь, что я был прав. Мне больно говорить это, и то, что я сказал — я не должен был говорить, но если бы я промолчал все было бы только хуже. Я пытаюсь понять, чего ты не можешь мне простить? С чем не сумел справиться, что пошел в этот подвал? Дело же не в голосах, Луис, а в твоем подсознании. Я думал, что мы во всем разобрались, когда ты стал целовать меня... — Кристиан запнулся, а продолжил уже тише: — Ты взял меня в ненависти, Луис. Я чувствовал это. И если... если я чем-то виноват перед тобой, возможно убийством твоего отца, то лучше будет, чтобы я не касался тебя больше, а ты больше не касался меня.

Луис досчитал до десяти, прежде чем вновь поднял больной взгляд на Легрэ.

— Если это все, то вопроса я не услышал. А так я понял, что ты имел в виду. Полагаю, что мне и отсюда уйти лучше, чтобы это не слушать. Да, ты же потом скажешь, что я сбежал, что не захотел говорить... Да, я не хочу с тобой говорить. Совсем, — герцог поежился от ветра и скинул рукой меч на пол, который жалобно вздрогнул и зазвенел, как осколки уничтожаемой любви. Конечно, когда душил сам Легрэ, он это принимал, он принимал боль и от Фернандо... "Причина в том, что любви нет в тебе, Кристиан. И нужно ли искать причину? Да, те, кто желает доказать, что не любят их, на самом деле не любят сами и ищут повод. Отличный повод ударить отцом, отличный повод не принять чужую страсть". — Прощай, Кристиан. Лучше больше ко мне не подходи, — герцог направился к выходу и на пороге остановился. — Твои отношения с Фернандо — это твои отношения. Я в них не вмешаюсь. Но держись от меня подальше.

Легрэ слушал, кусая губы. Он шел сюда, надеясь, что чувства еще остались, что они все решат, но, видимо, он ошибся. Теперь он думал о том, что нужно было соврать, промолчать, а потом как-нибудь справиться с ненавистью Луиса самому, попытаться просто забыть. Он захотел быть честным, и не захотел быть вещью для этого голубоглазого мальчика, которого как не крути, любил. И он, Легрэ был виноват во всем — он всегда и во всем виноват. Из-за него Луис мучает себя, калечит, из-за него случаются все беды в их троице, из-за него герцог страдает сейчас. Кристиан больше не хотел видеть боли в его глазах, и ненависти тоже.

— Фернандо очень плохо сейчас, — тихо сказал он, чувствуя как болит сердце. — Не бросай его. Я не стану вам мешать. Не поступай с ним жестоко, прошу.

Луис отвернулся. И обронил только одно:

— Иди к черту, — он так сожалел, что его нашли сейчас, так желал смерти, словно его всего колотило изнутри, пальцы сжались и разжались. — И я еще раз повторяю — держись от меня подальше. — Герцог с трудом переступил через порог, чувствуя, как подташнивает и в животе нарастает боль. Он слабо верил Легрэ теперь. Даже если тот и думает, что прав, то лжет себе. Его неприятие все сказало за себя. Довольно уже играть. — А ты полагал, — легкий разворот головы, — что я уеду? Так? Что я его брошу? Тебе этого хотелось бы? Понятно. Ну, ты и скотина!

Легрэ ощутил, что ему становится трудно дышать. Он опустил глаза, ничем не опровергая слова герцога. Пусть думает, что хочет, пусть освободиться от него и будет счастлив с Фернандо. Ему больше не придется ревновать, а король никогда не обманет его надежд. Что будет с ним самим, Легрэ не знал и уже не думал. Ему нечего было сказать, и хотелось содрать с себя кожу, которой касались поцелуи его ангела. Ксанте победил, достав их из могилы и Кристиан теперь очень жалел, что убил его. Луис не простит ему ни этого, ни нечаянной измены, ни правды... наверное, он слишком часто прощал его, и сегодня это обратилось в ненависть. Кристиан опустил голову, чтобы Луис не смог увидеть его слез.

— Если бы Фернандо тебя не остановил, ты бы задушил меня? — спросил он глухо.

Герцог повернулся и посмотрел в глаза Легрэ.

— Знаешь, Кристиан, я тебе дорогу уступаю. Мне здесь делать больше нечего. А на свой идиотский вопрос отвечай сам. Себе! — Луис громко хлопнул дверью и приказал гвардейцу задержать барона в комнате до прихода короля. Сам он направился к спальне и вошел в нее буквально через несколько минут, ожидая увидеть своего дьявола и желая сказать ему, что думает.

— Ты сказал, что не бросишь его! — крикнул в след Кристиан, швырнув в двери меч, и знал, что Луис слышал его.

* * *

Когда за Кристианом захлопнулась дверь, Фернандо еще какое-то время постоял, слушая, что происходит вокруг и в себе. Саднящая пустота и звенящая тишина, отдающая болью в голове. Дьявол шептал и гладил лапами, говоря, что он предупреждал: нельзя никого пускать близко, нужно брать, играть, переставлять пешки, заставлять людей делать то, что тебе нужно. Все люди звери, даже те, кто любят, и то, что живет внутри — оно важнее всего, что есть снаружи. Ну что тебе стоило перестроить их? — искушающий вопрос с игривым взглядом Луиса. Были бы покорными, послушными, влюбленными... — Кристиан оборачивается с улыбкой. А так продолжат грызть и убивать. Люди хуже зверей...

Фернандо наклонил голову, всматриваясь в ворсинки шкуры, которые вдруг стали все различимы. Как мертвая осенняя темно-коричневая трава. "Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы стало легче, — опять искушающее сумасшествием голос и видения. — Сделай то, что должен был два года назад, — и вперед вытолкнулось видение их первого странного раза в Атальи. — Ну что тебе стоит?"

Краснота крови опять билась в голове, а дьявол все шептал и шептал, представал то мальчиком, то братом, поворачивался, изгибался, звал, манил, но только в этот раз мир окутывал не жаром, а холодом, колючими снежинками и дышать становилось все труднее.

— Ну? Зачем тебе все это? — а Фернандо продолжал упрямо смотреть на все приближающуюся черноту. Убить? Избавиться? Изменить? Легче отрубить руку — потеря будет менее значительна. Дьявол поцокал языком: — Ты стал слаб. Помни, чему тебя учили, чего ты сам хотел.

Король медленно поднял голову и расправил плечи. Зрение сшибло первой волной пространства и он чуть покачнулся. Да, так правильно. Вспомнить, где одежда. Поймать взглядом за что держаться. Пальцы беспомощно скользнули по откинутому одеялу кровати. Рубашка. Ленты жутко мешались, но Фернандо оставил их висеть беспомощными разноцветными жгутами — почему-то не получалось завязать. Шоссы, брэ, блио, сапоги. Если двигаться медленно, то все получается, только жуткая боль в голове нарастает.

— Арестовать барона Моунт и герцога Сильвурсонни, — и на мгновение замер, перестав понимать зачем он вышел и что делает. Куда и зачем? Непонятно... Фернандо с каменным лицом осмотрелся, только жилка на виске билась видимым пульсом. Куда? Обратно нельзя. — Позвать слуг, пусть все выкинут из этой комнаты.

Куда? Фернандо посмотрел вверх и решительно пошел по направлению к замковой часовне. По стенам ориентироваться и идти почти прямо было просто.

Его остановило касание. Герцог еще не дошел до покоев короля, но увидел, как тот открыл дверь и теперь двигался, держась за стену. Юноша бросился к мужчине и обнял, крепко обвивая руками и удерживая от падения. Приступ — накатил вновь.

— Фернандо, тебе плохо. Зачем ты? Куда?.. — Сильвурсонни не обращал внимания на приближавшихся гвардейцев и помог королю опереться на стену. — Мэтра позовите, — взмолился чуть ли не плача.

— Что тебе нужно, герцог? — Фернандо холодно смотрел на мальчика, чей голос и образ то приближался, то удалялся, а на голову опустился очередной обруч боли. Невольно хотелось сморщиться, чтобы стало легче, но маска на лице как примерзла. Гвардейцы замерли в нерешительности.

Луис обескураженно смотрел в глаза любимого.

— Тебе облегчить боль. Я люблю тебя, — юноша все делал, чтобы его король не упал и не ударился. — Прости, прости, я совсем забыл, что нельзя... Я не должен был ... я каждый раз проявляю эмоции... ты просишь проявлять и открываться, но все только хуже, — слезы потекли из глаз, — пожалуйста, приведите мэтра. Прости, — Сильвурсонни упал на колени и целовал ноги Фернандо.

"Видишь? — дьявол заинтересованно смотрел вниз. — Ты тоже хочешь быть таким?" "Я не он", — попробовал слабо возразить король, все-таки сморщившись и вцепившись пальцами в стену. В первый раз в жизни он попробовал не отдаться своему безумию и безнадежно проигрывал, растворяясь в нем, становясь размытым черным пятном. "Пока нет", — дьявол довольно облизнулся и приподнял голову мальчика сапогом за подбородок.

— Какой же ты ласковый, маленький.

Герцог посмотрел вверх с печалью. И опустил руки. Он надеялся лишь на то, что придет лекарь, но тот давно спит.

— Я сам принесу лекарство, я знаю какое... Пойдем в комнату. Пожалуйста, — попросил тихо.

— Комнату? — усмехнулся король и заинтересованно наклонил голову: — В какую?

Язык довольно скользнул по губам, и на тонком хлопке блио проступило маленькое пятно крови из вновь потревоженной раны.

— В спальню, пойдем, прошу тебя, — Сильвурсонни медленно поднялся и вновь обнял Фернандо, чтобы развернуть его и направить к дверям. — Позвать Кристиана? Хочешь, его позовут? Пойдем, — Луис сделал несколько шагов с королем обратно. — Только не нервничай.

Фернандо остановился и глянул на мальчика. Хорошенький. Игрушечка.

— Нет спальни, — пространство опять плеснулось, издевательски почти перевернув мир так, что король едва устоял на ногах. В голове появилась дикая и сладкая мысль, вернувшая жар в тело и сладость на язык: "Если все решено, то зачем ждать?" Действительно, зачем... Он ласково провел по щеке мальчика и кивнул гвардейцам: — В подвал его. На крест. Барона на кресло.

Герцог вздрогнул. И отпрянул. Опустил глаза... Пусть так. Сегодня или вчера. Он покорно встал, а зеркала души стали биться. "Вот то, что ты любишь", — проявившийся голос звучал громче набата.

Но говорить с явившимся духом дальше было бесполезно, как и вырываться или пытаться бежать. Черные глаза Фернандо, неживые и от того еще более страшные, не сулили ничего хорошего.

Путь до подвалов оказался недолгим, но даже теперь Луис продолжал откидывать подальше навязчивое бормотание, нараставшее шквалом. Он пытался справиться больше с собой, чем с дьяволом. Даже если его сегодня добьют внизу на кресте, все лучше, чем совеститься, что сделал это сам — так наказание хоть обретает смысл.

"Дьявол не станет тебя наказывать, он захочет другого: чтобы ты забыл все, чему учился, что дано тебе богом. Ты уже решил, что можешь показывать свою суть им. Ты проявил себя и осознаешь, что тебя воспринимают, как жалкую никчемную подстилку. Смотри... Я покажу тебе все грани. С каждым ударом жертвы меняются под руками палачей. И тебе нравится боль. Тебе нравится, чтобы боль выедала твоих любовников, добавь еще..."

— Господи, — герцог заплакал, когда его связали и вздернули на кресте. Голос изнурял, рычал, голос мешал ему сопротивляться.

Вскоре в камеру пыток притащили и Кристиана — он шел спокойно и не противясь, но когда увидел Луиса, привязанного к кресту — синие глаза расширились в ужасе. Легрэ знал, что виноват, понимал и был готов принять от Фернандо любое наказание, но герцога на кресте он не был готов увидеть. Лицо Кристиана побелело и он пошатнулся. Почему? Луиса за что? В состоянии какого-то странного оглушения, охватившего Легрэ, его поволокли к пыточному креслу и надежно зафиксировали в нем. Похоже, игры закончились.

Почти сразу в камеру вошел Фернандо, которому доложили о выполнении приказа. На первый взгляд казалось, что приступ уже прошел — движения были достаточно четкие и шаг твердый. Однако это было неправдой — это была следующая ступень, которую из двоих его любовников видел только Кристиан и после которой он сумел выжить.

Возникший в дверях монарх окинул благостным взором открывшуюся ему картину и по телу пробежал трепет вожделения — почти совершенство. Жаль, гвардейцы не посмели их раздеть, было бы еще красивее. Но ведь этот маленький недочет можно быстро исправить.

Дверь камеры с оглушительным грохотом захлопнулась, отсекая внешний мир. Здесь было его царство и только его. Пространство черно-багровых всполохов и теней, приходящих отовсюду, клубящихся по стенам, потолкам, полу. Фернандо счастливо вздохнул и огляделся. Интересно, как долго выдержит маленький? Он слабее, начать нужно с него. Это будет забавно.

Фернандо подошел к столу с инструментами, выбирая с чего начать. Ленты на рубашке больше не мешали — пока искали Легрэ монарха успели переодеть, и сейчас он выглядел изысканно-парадно: ослепительно-белая шелковая рубашка с воздушными кружевами, молочного цвета шоссы и брэ, алое королевское блио с золотым шитьем и такие же сапоги. Только не было обруча, перчаток и перстней — они бы помешали работать.

Луис до этого закрывший глаза и слушающий стук сердца, распахнул их и посмотрел на монарха. А потом бросил короткий взгляд на Легрэ, чтобы волна отчаяния снова прошла горячим кипятком по венам.

Он любил барона и не желал его мучений. Но не посмел бы теперь удерживать Кристиана ни за что и... ничего не удалось, Фернандо не станет слушать — его обуял дьявол, который не получил свое в спальне, который не любит, когда ему противоречат и отказывают.

"Дьявола нужно было убить, — сказал голос. — Он знает, что в бумаге были символы. В той бумаге, что сделала его королем".

— Фернандо? — позвал Кристиан, который никак не мог поверить в происходящее. Ему становилось по-настоящему страшно, и самое смешное, не за себя, за Луиса, а еще больше за брата. — Что ты делаешь? Фернандо, пожалуйста, не надо...

— Тсс... — король, так и не выбрав инструмент, присел перед Легрэ, любовно проведя рукой по его бедру. — Ты же любишь маленького? Любишь на него смотреть? Скоро будет красиво.

Нужно сначала раздеть — тогда будет понятнее. Фернандо поднял взгляд на барона, улыбнулся ему и вытащил из сапога небольшой нож. Пальцы левой руки скользнули лаской по одежде на груди.

— Люблю, — выдохнул Легрэ тихо настолько, что можно было прочесть лишь по губам, — но не так. Не тронь его, Фернандо, я прошу тебя. Он любит тебя как и прежде, это я во всем виноват, только я. — По щекам Кристиана покатились слезы. — Помнишь, ты сказал, что если я тебя предам, ты убьешь меня. Получается, это я предал. А он нет. Не тронь его...

Король слушал, заинтересованно наклонив голову. Смешной нежный. Дотянувшись до лица, чуть погладил его, благодаря за красоту алмазных отблесков на коже.

— Я вас не буду убивать — я вас люблю. Я вас освобожу, — нож прочертил первую полосу посередине блио, сверху вниз, следом сладостно хрустнула ткань рубашки, и Фернандо с чуть слышным довольным вздохом положил руку на грудь брата, ощущая ладонью биение сердца. — От себя, — он опять улыбнулся Кристиану и принялся дальше разделывать его одежду.

— Нет... Нет! — закричал Легрэ, дергаясь в захватах и ранясь о ржавое железо. — Нет, Фернандо!

Луис отвернулся. И вдруг похолодел, увидев над собой разверзающееся небо. вместо каменного потолка. Ему стало страшно не от ожидания неизбежного, а от того, что кажется, он сходит с ума. Попытки вернуться в камеру не удавались. Все вокруг заволакивало пеплом и дымом, дыхание прерывалось, но жарко не становилось, а проступал лед на коже и внутри тела, прямо в животе. "Все скоро закончится", — голос хладнокровно звучал и смеялся.

— Тсс... — Фернандо поднялся и с удовольствием оглядел брата, на котором остатки одежды висели порезанным тряпьем. Пальцы еще раз трепетно огладили скулу Кристиана. Прекрасен. И продолжил негромко говорить: — Рано еще, ты испугаешь маленького.

Искушение нарастало — дьявол помнил, как было хорошо в прошлый раз.

— Будет хорошо, — склонившись, поцеловал в губы, ласково, нежно, трепетно — как перед долгой и томительной прелюдией.

Легрэ не мог вздохнуть. Что он наделал? Зачем? Лучше бы тихо умер, приняв яд, и тогда бы они остались вдвоем, остались прежними. Теперь за свой эгоизм придется расплачиваться и Кристиан беззвучно плакал, глядя в любимые карие глаза, и не узнавая.

Но вряд ли Сильвурсонни видел происходящее, потому что он зажмурился и заткнул бы уши. Пусть король делает, что хочет — все кончено. Все кончено сегодня.

Фернандо оторвался от Кристиана и полюбовался им. Дьяволу нравилась вырисовывающаяся картина — именно так и должен поступать настоящий воин, его воин. Как же отпустить получше? Король на мгновение замер в раздумьях — нужный достоин лучшего. Тьма постепенно наползала на руки Легрэ — как перчатки с алыми отблесками. Монарх мечтательно улыбнулся и повернулся к Луису. Маленький не здесь? Плохо. Сильная пощечина опустилась на щеку герцога.

Голова мотнулась из стороны в сторону, холодный пот стекал по бледному лицу, глаза распахнулись и посмотрели на дьявола. "Все кончено", — рассмеялся голос.

Фернандо ударил Луиса, а Кристиану показалось, что пощечину залепили ему. Он вздрогнул и все внутри сжалось льдом. Легрэ зажмурился. "Луис, прости, прости меня, — повторял он мысленно. — Моя вина. Только моя".

— Что тебе сейчас хочется, ласковый мой? — прошептал Фернандо на ухо мальчику, прижимаясь всем телом к распятому Луису. И ласково потерся щекой, чуть царапая прозрачную кожу герцога — маленький тоже такой красивый и желанный.

Герцог помотал головой. Со стороны, словно отрицая что-то, а с другой — освобождаясь от видения. Невидящими глазами посмотрел в глубине тьмы.

— Я люблю тебя, — сказал невпопад.

Фернандо было странно-приятно от таких слов Луиса. Маленький, любимый. Теперь подушечки пальцев оглаживали лицо мальчика — изучая, проверяя. Светлая фигурка в окружении клубящейся тьмы.

— Тебе понравится, — многообещающе прошептал король в ответ. — Только нам еще нужно сделать, чтобы понравилось нежному. Будешь помогать?

Монарх говорил, а куски ткани падали вниз красивыми волнами, обнажая тело маленького.

— Мне не понравится, Фернандо. — Легрэ дернулся в кресле, будто и правда мог освободиться из него, если постарается — боль тут же вгрызлась в ноги и в запястья, вместе с ограничителями. Кристиан стиснул зубы. — Мне уже не нравится, — проговорил он сдавлено. — Луис, останови его...

Но Луис промолчал и опустил взгляд. "Все кончено", — невнятным эхом сорвался в пропасть голос.

"Они что, сговорились?" — подумалось Кристиану с тоской. Виски начинало ломить от непонимания и горя. Сначала ушел Луис, теперь он теряет Фернандо... неужели все это он заслужил?! Наверняка заслужил. Но он же просто хотел, чтобы Луис любил его — не наказывал, не ревновал, не присваивал — любил. Кристиан постарался быть честным с ним и с собой, он понадеялся, что его простят, помогут, выслушают, но он сам себя неправильно повел... Что ж, вот его расплата и его наказание.

— Нежный, — судя по голосу, король улыбался, — ты даже не знаешь, что я собираюсь сделать, а уже отказываешься.

Фернандо отступил на два шага, любуясь на обнаженного мальчика.

— Смотри, разве он не прекрасен?

Герцог смущенно покраснел. Зачем он это делает? Зачем издевается? Он знает, что все кончено, что дороги назад уже нет. Они так долго говорили оба неправду, им все равно. "Да, они пользуются тобой, как шлюхой. Ты разве не понял, что давно разлюбил тебя Кристиан? Он тебя гонит, а ты виснешь на нем, как собачонка", — усмехнулся голос.

— Фернандо, отпусти нас и давай поговорим, просто поговорим, — попросил Легрэ. — Мы можем сейчас трахнуться, помучить друг друга, но ничего не изменится... Он просто мальчик, и он не виноват в том, что старый ублюдок Ксанте достал нас из могилы... Это не выход, Фернандо.

"Дьявол не станет слушать этого шелудивого пса, — голос в голове стал громче, а Луис дернулся, облегчая свое положение хоть каким-то движением. — Дьявол получит свое. Видишь, как ему нравится смотреть. Крови... Выпить крови побольше... Жрать! Все монстры едят, не останавливаясь. И ты тоже очередной кусок мяса".

— Говори, — отстраненно кивнул Фернандо, наблюдая за мальчиком, будто бы просящим что-то. Шаг обратно — и пальцы благоговейно проходят по телу, не оскверняя похотью. Безупречен, как шедевр высших сил. Дьявол наслаждался сосудом, который предстоит наполнить новым смыслом. — Посмотри мне в глаза, — осторожное прикосновение к подбородку.

Боль сжимала виски. Голос ударил словно в самую сердцевину мозга, и из носа Сильвурсонни потекла струйка крови. Не многие во времена темные знали практики, описанные в книгах подчинения воли и внушения определенных разрушающих постепенно личность мыслей.

— Что происходит? — не узнавая собственного голоса, спросил Кристиан. — Ему плохо, Фернандо... я прошу тебя, прикажи его отвязать.

Фернандо склонился к самому уху мальчика, ощущая под рукой бешеное биение сердца Луиса.

— Говори. Инквизитор.

Говорить? Сейчас говорят только складки памяти, тяжелой тканью проседающие по покрывалу старого шатра. Темные глаза, как у Фернандо тоже смотрят в душу, пальцы узловатыми ветвями держат подбородок, губы шепчут, губы касаются кожи, усмиряя страхи и впитывая слезы...

Это всего лишь видение, но оно реальнее, чем все миры, чем утро.

— Я прощу — ты себя не простишь, — поцелуй в уголок губ, как будто сухое пламя прижигает. — Они убьют — ты убьешь, — сладость нежности нового поцелуя. — Мой мальчик! Останешься только ты, мой мальчик.

Кристиан подозревал нечто подобное и боялся этого. Все бесполезно, бороться в душе Луиса с Ксанте бессмысленно. И странное безразличие вдруг охватило его. Луис не хочет бороться, или уже не может — не важно. Их любви больше нет — её уничтожили догмы, голоса и руки Легрэ. Кристиан отвернулся, чтобы не видеть наготы герцога — он больше не встанет на пути его покаяния. Он проиграл. Луис прав, ненавидя его любовь, а Фернандо не простит ему потери своего мальчика.

А король счастливо улыбнулся — светло и открыто, как будто ему сказали радостную весть, переворачивающую все вокруг, выворачивающую наизнанку белые облака, которые теперь облепляют пухом все вокруг.

— Не получится, инквизитор, — пальцы нежностью скользят по овалу лица мальчика, по губам, становятся липкими от любимой крови, а губы ласково шепчут на ухо: — Не получится. Он мой. Давно мой. Ты это знаешь. Ты мой, милый. Мой.

Герцог беспокойно дернул руками. Он гнал от себя разрушительный холод, пробиравший до костей,

— Твой, — повторил, пробуя на вкус соленую кровь, забивавшую ноздри.

— Убьешь меня? — шипящий негромкий вопрос, а взгляд Фернандо все горит потусторонним интересом.

Луис вздрогнул, как от удара, и отрицательно покачал головой.

— Нет. Я люблю тебя. Я вас люблю. Нет.

Кристиану хотелось заткнуть уши — лишь бы не слышать больше всего этого, но он только дергал руками в зажимах, раня в кровь, и сжимал зубы с тихим стоном.

— Зря... — и вновь ответ почти шипение. Фернандо отступил на несколько шагов назад и проверил, видно ли его и Луису, и Кристиану. — Смотрите на меня, оба, — приказ был отдан очень спокойным голосом. — Через некоторое время за вами придут, — буднично продолжил он, поднимая рукава рубашки и завязывая их как можно выше. — Вы не хотите чтобы я играл вами. Я больше не буду, — и жутковатым страхом крутило живот, но в его царстве есть только один хозяин — он, даже если здесь и есть его бог. Но бог беспомощен и связан и стал бессильным, хоть и светлым. Его воин, половина... Тоже не способен. Счастливая улыбка не сходила с бесчувственной маски проступающего ужаса — как будто не хочешь чего-то делать, а не можешь. — Значит, я буду играть с собой. Давно хотел попробовать.

Фернандо задумчиво посмотрел на небольшой нож в руке и повернулся к столу, на котором уже давно манили инструменты палача.

Луис заплакал. Никогда еще он не был таким беспомощным и никчемным. Он хотел лишь одного — чтобы его уже не было. Его сердце стучало так сильно, что душа рвалась на части. Хотелось закричать, но звуки барабанов оглушали. Скоро придут палачи, скоро придут за тобой, не верь, не надейся, молчи, ты уже не герой. Ведьму сожгут и убьют, ты лишь несчастный палач. Только ты промолчи, только от боли не плачь.

Герцог закашлялся, задыхаясь от крови, попадавшей в горло. Он любил их так сильно, что готов был вырезать свою душу. В глазах потемнело.

Легрэ ощутил как медленно сходит с ума, как вся его душа вопит, будто живое тело, горящее в огне.

— Я сделаю это... — прошептали онемевшие губы. — Если хочешь.

— Правда? — дьявол чуть заинтересованно повернулся к игрушке. — А зачем? Ты же этого не хочешь.

— Главное, чего хочешь ты, — глухо ответил Легрэ, и еще тише продолжил: — Так всегда было... И мне это нравилось. Я не считаю себя твоей игрушкой. Ты любишь меня...

Фернандо замер. Это было неправильная фраза, она выбивала из желания поиграть.

— Да, люблю, — обронил задумчиво и осторожно провел кончиком ножа по запястью, как будто проверяя — получится ли. Дьявол разочарованно поджал губы — опять не то, и обвел взглядом свое царство. Успокоение волнами ложилось на душу, пытаясь скрыть темноту, но лишь сжимало ее до состояния взрыва, и возникало понимание, что тем, двоим, здесь не место.

Несколько плавных шагов до мальчика — и нож легко, словно воду, разрезал веревки на лодыжках, бедрах, плечах, кистях, обнажая кровавые потертости. Еще шаги, когда ластящаяся тьма толкает в спину с шорохом: "Убери, убери..." — и щелкнул замок, открывающий зажимы на кресле.

— Вон отсюда. Быстро, — а пальцы поудобнее перехватывают нож и начинают цвести звезды, пока где-то далеко вверху. Рот начинает сушить нестерпимой жаждой, заставляя гореть глаза гневом, а голос опускаться инеем.

Но Луис не поднялся. Обрушился вниз и не открыл глаз. Камера сырыми стенами умоляла о чем-то сейчас черные тени, пляшущие с отблесками света, терлась о них, как о приятный мох, впитывая плесень и ее сладковатый запах смерти.

Легрэ пошатываясь подошел к юноше и в последний раз погладил его по волосам.

— За что? — спросил он, потом посмотрел на Фернандо со всей нежностью, на которую был способен. — Я никуда не иду, — сказал он, опустив глаза. Будь, что будет.

— Вон, — скорее бешеный хрип, чем приказ, просьба, что угодно, а пальцы на последних каплях непонятного чувства, что мешает и жалит, как оса, сжимаются на рукоятке ножа — удержаться.

Стены отозвались гулкому приказу короля, заставили их дрогнуть и забиться в агонии. Чернота погасшего факела задымилась и подняла столп дыма. Тот потек по камере, распространяя смрад и дым, как который недавно видел герцог.

В коридорах звонкой капелью срывались капли, которые висели, копясь в проемах: дождь стучит по крышам. Дождь бога стучал теперь по камням в подземелье Фернандо, который так громко закричал, что гвардейцы на той стороне повернули головы и посмотрели на дверь.

Кристиан поднял Луиса на руки и понес к двери. Если Фернандо хочет... Все, что он хочет. Легрэ неуверенно ступал с ноги на ногу, перед глазами все плыло, и он уже не понимал, кто он, куда идет и зачем.

Король слушал чавкающие, сжирающие его душу звуки шагов и молился неизвестно кому, чтобы они наконец затихли. "Пусть идут, — дьявол опять по-хозяйски ступал в свои права, рассаживался в кресле, надменно оглядывая принадлежащее себе. — Будешь свободен". И с сожалением смотрел в спину синеглазой игрушке, с которой так славно было в прошлый раз. Нож вертелся быстрой блестящей рыбкой в пальцах, а волны опять успокаивающе качали в своих объятиях. "Тебе же он тоже нравится", — тихий шепот на грани сознания. "Да, — сожаление становилось все более явным, — но он поломался. Жаль". А тихий шепот все умолял: "Почини". Дьявол задумчиво оперся на подлокотник кресла. Странно так — сидеть в кресле для допросов. Забавно. "Он еще сможет позабавить тебя", — зуд не умолкал, подхватывая последние мысли и поворачивая их в одну и ту же сторону. Дьявол нахмурился, вытянул ноги и уставился на мыски сапог. Еще один взгляд на спину уходящегося и все тело полыхнуло правильным жаром.

— Стоять, — слово как приговор, только непонятно кому.

Кристиан замер, но не обернулся — он стоял, смотрел перед собой и улыбался, просто улыбался. Он подумал, что умереть сегодня будет занятно... в который раз.

— Я передумал, — дьявол потянулся и сообщил очевидное, ловко засунув нож за голенище, и поднялся на ноги. Губу немного саднило, а тело уже предвкушало. Фернандо легко шел к игрушке, а звезды тянулись хороводом. Руки огладили плечи, скользнули ниже: — Ты знаешь, что мне нужно. От обоих.

Красные и черные пятна перед глазами, а может внутри красных и черных стен. Обрывки разговоров? Нет, обрывки звуков... Капель. Понять капель и рассказать о ней невозможно, как и запомнить все оттенки пения воды. Шаги. Шлепки по пустоте и шум звуков. не похожих на капель. Незнакомое и жуткое — Луис плавал во всем этом и не мог даже пошевелиться, а левая рука и нога медленно наливались тяжестью.

Кристиан повернулся к королю и посмотрел в его глаза, сделал шаг ближе, так, что Луис теперь оказался плотно зажат между ними — он не подавал признаков жизни и Легрэ мысленно проклинал себя за все. Но он сейчас вспоминал маленький домик на болотах, где они с Луисом прятались, целовались и много говорили, вспоминал первый поцелуй Фернандо, с толикой непонятно откуда взявшейся нежности и именно она заставила тогда Кристиана улыбнуться ему. Он вспоминал их прощание в шатре, и внезапную страсть, возникшую между ними, и то, как Фернандо отдавался ему, доверяя себя без остатка, и то, как Луис заботился о них, обо всех... Легрэ коснулся губ короля одним дыханием, на поцелуй он больше не имел права, и, утонув в карих холодных глазах, прошептал:

— Я знаю, что Луису нужен Рамонд, и срочно... а тебе надо отдохнуть, Фернан. Я дам тебе то, что ты хочешь... Позже. Обещаю. А сейчас только молю, прикажи позвать лекаря.

Дьявол захихикал: "Получил? А ты что ожидал?". Получил... Обе сломались... Король, махнув рукой на дверь, вернулся в кресло и закрыл глаза, глядя на звезды. Жар томил тело и пробегался горячими ручьями по губам, стекал к паху, заставляя тело изнывать понятными желаниями. "Уйдут, прикажу подвесить кого-нибудь". На языке разгоралась теплота с мерзковатым привкусом чужого, того, что не хочется. Как противное лекарство, помогающее выкарабкаться из болезни. Фернандо передернуло отвращением и он закинул ногу на ногу — так было легче.

Когда король говорил, что за игрушками придут, он не лгал. Приказ об аресте был заменен на другой — забрать из камеры герцога и барона через определенное время и затем препроводить в комнаты, которые они занимали раньше. И сейчас за дверью должны были ждать гвардейцы и мэтр Рамонд, которого личный слуга короля разбудил, узнав состояние монарха.

Кристиан вынес Луиса за дверь и попытался вернуться, но гвардейцы не пустили его. Потом Луиса отнесли в его покои, а совершенно потерянного Кристиана посадили под домашний арест. Он метался по комнате точно зверь, оживляясь при каждом звуке шагов за дверью, и виски ломило все сильнее. Через час Кристиан уже просто лежал в постели, согнувшись пополам, и ничего не соображал от боли. Он даже не помнил собственного имени — только боль, которая не переставала, а после лишила его сознания. Очнулся он вечером, совершенно не понимая, какой сейчас день и который час; разум плавал точно в коряга в вязком болоте, не желая думать, вспоминать, помнить.

Фернандо слышал, что Легрэ хочет вернуться, но захотел пускать его обратно. Король слушал приглушенные голоса, которые были то шумом реки, то вбивающимися топорами, и ждал, когда все закончится, когда можно будет подняться и сновать стать самим собой — таким, каким он должен быть. Каким перестал быть два года назад — не было смысла продолжать лелеять слабости.

Когда голоса стихли, Фернандо не смог заставить себя подняться. Физически он смог бы это сделать, несмотря огненный дождь приближающихся звезд, но продолжал сидеть, вцепившись руками в кресле, а тело выворачило от одной мысли о чужой крови. Когда красная муть перед глазами стала уже слепой, король дрожащей рукой нащупал нож и полоснул по руке. В голове на мгновение прояснилось и он с вожделенным стоном припал к солености, скапливающейся в глубоком порезе. Дьявол хмыкнул: "Проиграл... Гляди, сапоги не начни им лизать", а сам открывал одну за другой оплывающие горящими свечами картины с Луисом и Кристианом, еще больше возбуждающие плоть. Фернандо не выдержал — под мерзкое хихиканье, раздающееся со всех сторон, распустил завязку брэ и обхватил стоящий колом член. "Не проиграл... Нет...", — пальцы методично двигались по стволу, его нежный и ласковый сплетались в объятиях и отчего-то было мучительно больно. Широко распахнутые сухие глаза слепо смотрели в потолок, на звездопад, устилающий небо, а на губах застывала неопрятной коркой кровь. В момент разрядки, когда небо окончательно поглотил огонь, а Кристиан с Луисом отвернулись, Фернандо потерял сознание, оставшись лежать в полусползшем состоянии в кресле.

Очнулся король достаточно быстро на том же кресле — гвардейцы не посмели открыть дверь без приказа. Все тело ломило мышечной болью, а голова ничего не соображала. С трудом поднявшись, Фернандо отправился к себе, всю дорогу упрямо шел, выпрямив спину и стараясь не упасть. Комната была почти пуста, из мебели осталась только не застеленная огромная кровать посередине. Луиса и Кристиана тоже не было. С удивлением осмотрев разгром в свете слабо натопленного камина: сбитые шкуры, гобелены, валяющие кучей в одном из углов, подсвечники составлены в другом; монарх просто упал на кровать, решив разобраться во всем завтра.

В этот день мэтру прибавилось работы. Сперва его среди ночи, вернее под утро — разбудили и отвели к беспамятному герцогу, который не реагировал ни на одно раздражение. А потом — уже к вечеру Рамонд осматривал барона Моунт. Пожилой лекарь делал, что мог, но был весьма огорчен тем, что происходит. Он вызвал себе помощников. И теперь каждые два часа проверял обоих пациентов, доподлинно считая, что это проклятие божие, но держа свои мысли глубоко за замком.

Фернандо окончательно пришел в себя только после обеда и обнаружил, что комната все еще в странном виде, а сам он заботливо укрыт покрывалом. Пока его приводили в порядок, король усиленно вспоминал, что же вчера было. Картина получалась до того неприглядная, что хотелось, чтобы это все оказалось страшным сном. Но нет — это была реальность, о чем свидетельствовало состояние спальни. Велев все вернуть обратно, Фернандо столкнулся в дверях с лекарем, который осмотрев короля и придя к выводу, что монархом все в порядке, просветил его о состоянии фаворитов. Для Фернандо услышанное стало шоком.

Выпроводив мэтра Рамонда, король стоял около окна, смотрел, как заходящее солнце раскрашивает фантастическими красками небо c редкими облаками, кусал губы и пытался вспомнить, что же было в темнице. Что-то очень плохое. Луис пока был без сознания, и Фернандо решил навестить Кристиана. Самое неприятное было то, что монарх не знал, как себя вести — ведь неизвестно что было ночью.

Увидев короля на пороге, Легрэ слез с постели и поклонился Фернандо — движения его были скованными и неловкими. Он так и остался стоять с опущенной головой, небритый, с воспаленными больными глазами и в одной коте, в которую его переодели накануне.

— Что с Луисом? — спросил он тихо и виновато глядя в пол.

Такое поведение брата больно резануло Фернандо неправильностью.

— Ложись, — король придвинул к постели Кристиана кресло и удобно устроился в нем, только после этого ответив: — У него удар. Рамонд пока ничего определенного не говорит, только то, что у мальчика организм крепкий.

Фернандо невольно сжимал-разжимал пальцы левой руки в кулак — нервность усугублялась состоянием Легрэ.

— Кристиан, — король не был уверен, что нужно заводить этот разговор сейчас, но лучше разобраться как можно раньше. — Вчера, в подвале... Почему у мальчика удар?

Легрэ посмотрел на короля долгим щемящим взглядом, сел в постели. Он не сразу решился ответить, и вообще не знал теперь: а надо ли говорить правду? Можно ли говорить о том, что чувствуешь, о своих тревогах или проблемах? Зачем? Чтобы снова так?

— Ты всегда говорил, что я идиот, — начал Кристиан осторожно вздыхая, даже думать о том, что Луис без сознания из-за него, было невыносимо. — Вчера мой идиотизм достиг своего апогея. Я довел Луиса, а потом и тебя до приступа, сказал, что Луис не любит меня... Дальше ты и сам догадаешься, что случилось.

— Это я еще помню, — Фернандо невольно потер лоб. — Но вы же должны были разобраться? Я же специально хотел уйти, чтобы... — король оборвал себя на полуслове и пересел на кровать, чуть ли не силой укладывая брата. Хотя и силы-то не пришлось никакой применять — тот сам с плохо скрываемым облегчением опустился на подушки. — Не разобрались?

— Мне не надо было вообще туда ходить. — Кристиан осторожно коснулся руки брата, провел пальцами по свежему запёкшемуся порезу. Сердце защемило, и к горлу подступил ком. Фернандо не может без Луиса, а Легрэ не может больше с ним. "Прощай, Кристиан. Лучше больше ко мне не подходи".

— Прости меня. Я снова все испортил. Теперь уже окончательно.

Король с каким-то исследовательским интересом посмотрел н брата — что тот сделать такого, чтобы испортить все окончательно? Нет, конечно, Кристиан способен на многое, особенно когда упрется в какую-нибудь идею. Прикосновение было очень приятным и Фернандо даже немного повернул руку, что Легрэ было удобнее.

— Подробнее.

Легрэ медленно кивнул. Ему тяжело было рассказать все, что произошло, все, что они наговорили с Луисом друг другу, пока ругались, о приступе Фернандо, о пыточной, о том, что в этом безумии Дьявол короля разговаривал с Ксанте, о том, как Луис лишился чувств. Когда Кристиан окончил рассказ, он нежно прижался губами к ладони брата. Он так сильно любил его, как и Луиса, и боялся, что уже потерял их обоих.

— Я не хочу быть проблемой в ваших отношениях, в наших отношениях, — слова давались с трудом и болью. — Но всегда, когда Луису становилось плохо — был виноват я. И если посмотреть правде в глаза, нам с ним не нужно видеться больше. Когда мы поссорились в первый раз — был виноват я, тогда же я сказал про Ксавье. Потом во второй раз — тоже я, я хотел ему острых ощущений устроить, а вышло, что продал Самиру как какую-то скотину, пусть и не взаправду. Когда я изнасиловал его, когда просил у тебя Алонсо, я был виноват в том, что он сбежал и попал к Ксанте. Вчера тоже был виноват я. Я не хочу, чтобы ты думал, что это простое самобичевание, нет, я сейчас как никогда готов смотреть на вещи трезво. Луис просто устал от моих выходок, измен и идиотских идей, и я сам от себя устал, Фернандо.

Король слегка усмехнулся и, протянув вторую руку, погладил Кристиана по щеке.

— Тебе еще раз повторить, что ты идиот, милый? Какие измены? Какие выходки? Хочешь, я тебе сейчас покажу твою основную ошибку, после которой у вас с Луисом все наладится? И знаешь, — Фернандо чуть помолчал, — я никогда не смогу выбрать между вами. Я думал, что это понятно. Не ставь меня перед этим выбором.

— Для того чтобы быть с тобой, нам с Луисом не обязательно быть вместе, — вздохнул Кристиан чуть прикрыл глаза от удовольствия — слишком острого для простого касания. И почему у него такие руки? Даже когда он злиться и ругает — все равно хорошо. — У нас ничего с ним не наладиться, даже если я во всех смертных грехах повинюсь перед ним. С самого начала наши отношения с Луисом сводились к постели, и никогда к взаимопониманию. С чего теперь все изменится? Теперь, когда даже близость нам приносит лишь недомолвки и горести. Ему без меня будет лучше. Да, поплачет поначалу, и я помучаюсь, но потом как-нибудь свыкнемся. Думаю, если мы иногда будем спать втроем — это тоже будет вполне приемлемо. Если тебе захочется — я не откажу, но пытаться понять Луиса не проси, у меня не получится, и быть с ним после того, что случилось я не смогу.

— Господи, милый, все-таки ты идиот беспросветный, — отозвался Фернандо чуть грустно, продолжая расслаблять Кристиана легкими прикосновениями. Сейчас это было легко — ведь с души как камень упал: ничего действительно непоправимого не произошло, Луис обязательно выздоровеет и все обязательно разрешится. — Мальчику просто больно от того, что ты так думаешь, и он живет с ощущением, что теряет тебя. Он и самому себе не признается в этом, но его ревность, его агрессивность только от того, что он боится, что ты уйдешь, когда окончательно в них уверишься. Вы друг друга в ловушку загоняете. Не оставляй его, а самое главное — не решай за него. — Фернандо наклонился и легко поцеловал брата в губы: — Помнишь, ты сам как-то сказал, что короля нужно воспитывать? А теперь подумай, что должен испытывать будущий король, когда его любимый твердо скажет: "Ты меня не любишь"? Скажи мне.

— А что делать, если будущий король твердо сказал: "Не подходи ко мне больше"? Ревность и агрессивность, говоришь? Да он тебя ко мне ревнует — вот и вся причина. Никогда он мне не простит смерти Ксанте, и трахать меня исключительно по злобе душевной будет. Я для него не возлюбленный, а вещь, его собственность. Я много времени провожу за разговорами с тобой, с Алонсо, с Пьетро, а с Луисом нет. Я не помню, когда мы говорили с ним в последний раз по-человечески, как друзья. И я признал, что виноват в этом я. Я не могу воскресить Ксанте, и сказать не могу Луису, почему перед смертью его отца я примирился с ним. Луис не поймет, он еще больше обозлиться на меня, и каждый раз, когда я буду его целовать, я, человек, обманувший его отца и убивший его, Луис будет чувствовать себя униженным и бегать в пыточную по утрам. Не хочу, Фернандо. Не могу я так. Я Ксанте в тот вечер готов был зубами в клочья порвать, из-за тебя, из-за того, что он сделал с тобой. Таким я Луису не нужен, и если он узнает все это — он меня уничтожит. — Легрэ обнял Фернандо крепко-крепко. — Я люблю его, но любовь не всегда все решает, понимаешь?

— Нет, не понимаю, — король тяжело провел ладонью по спине брата. — Взаимная любовь оружие обоюдоострое и от него нет спасения обоим. Ответь на мой вопрос и я расскажу, как вам помириться.

— Я не могу, Фернандо, — Легрэ провел рукой по волосам брата. — Он будущий король, а я его Ахиллесова пята. Ты видел, что случилось. Зачем нам пытаться снова? Ждать, пока из-за моей очередной глупости он прыгнет в окно? Порежет вены? Сунет голову в петлю? Я никогда себе не прощу этого.

— Кристиан, ответь на вопрос, — мягко, но настойчиво повторил монарх.

Барон вздохнул, прикрыл глаза и тихо ответил.

— То же, что любой другой человек... Не знаю, наверное злость. Даже если ему сказали правду.

— Нет, милый. В чем-то ты, конечно, прав. Но ты сказал: "Ты не любишь меня". Ты решил за него, понимаешь? — Фернандо чуть отстранился, чтобы видеть лицо брата. — Ты не сказал: "Я думаю, что ты не любишь меня" или "Я чувствую, что ты не любишь меня". Ты не сказал про свои чувства — ты сказал про его, категорично и безотказно. Люди этого не приемлют, тем более этого не приемлет властитель.

Легрэ обреченно прикрыл глаза — и тут он виноват. Он низко опустил голову. Пока Луис брал его, Кристиану казалось, что это Ксанте, совершенно чужой и страшный человек, стремящийся только унизить его, нанести врет. Это ощущение было столь сильным, что он не сдержался.

— Я... Извини. Ты прав. Я извинюсь перед Луисом, как только он придет в себя.

— Кристиан, — Фернандо бережно обхватил лицо брата руками и заставил посмотреть на себя, — прекрати. Это именно самобичевание, чтобы ты не говорил. Ты сам себя умеешь наказывать так, как никогда бы не смог, — король улыбнулся самими кончиками губ, скорее даже обозначил улыбку — горькую, но ободряющую. Большие пальцы лаской скользили по щекам. — Все мы люди, все мы ошибаемся, особенно когда плохо. Ответь самому себе на простой вопрос — ты хочешь быть с Луисом? Без размышлений о возможном вреде, непонимании и прочей... — Фернандо на миг запнулся — все-таки слово "дурь" было бы сейчас не очень уместно. — И всем прочем.

Легрэ охватил озноб. Он так устал.

— Я не знаю, — сказал он с тоской. — Я уже ничего не знаю.

— Зато я знаю. Хочешь. Иначе бы сейчас так не тосковал. Сейчас прикажу подать тебе одежду, — Фернандо встал и направился к двери.

— И куда мы пойдем? — спросил Легрэ с опаской, понимая, что Фернандо, наверное, прав.

— Вообще-то я хотел предложить вернуться в нашу спальню, — король остановился у двери и обернулся. — Хочешь погулять? Прохладно, конечно, но зато у тебя голова прояснится.

— Было бы неплохо, — согласился Кристиан, а потом тихо спросил: — Ты убил кого-нибудь вчера?

— Нет, — покачал головой Фернандо. Момент последней вспышки он помнил хорошо. — Я не смог. — Слова давались с трудом — как обычно, когда нужно было говорить о глубинных чувствах. Почти невозможно было нарушить многолетний запрет на проявление настоящего. Сжав пальцами вычурную медную дверную ручку в виде головы медведя, тихо продолжил: — Без вас мне противно.

Кристиан облегченно выдохнул.

— Пойдем тогда в подвалы... Мне тоже нужно.

У короля по телу полыхнуло огнем от таких казалось бы простых слов. Он медленно отпустил ручку, в которую вцепился в первый момент как за спасительную опору, и неслышным, подкрадывающимся шагом вернулся к кровати, на которой лежал измученный Кристиан.

— Пойдем, — Фернандо опустился на мягкую перину и склонился к брату, уперевшись руками по обе стороны от его тела. — Когда Рамонд разрешит. А сейчас пойдем на озеро. Будешь сопротивляться — утоплю. Чуть-чуть, — странная игривость появилась в голосе короля и он склонился еще ниже. Губы Легрэ были горькими от лекарства, а дыхание пахло сладкой мятой, которую лекарь постоянно добавлял в отвар, поддерживающий силы. Монарх любил необычные сочетания, но сейчас он бы предпочел чувствовать настоящий вкус Кристиана.

Легрэ трясло от желания получить разрядку, получить Фернандо, и Кристиан отвечал на поцелуй, растворяясь в каждом прикосновении губ и языка. Но все закончилось несправедливо быстро.

— Тогда возьми с собой веревку... и нож. Проведу немного без движения... и небольшой порез мне совсем не повредит... на ладони. — Легрэ погладил короля по щеке. — Ты очень меня напугал.

— Не могу обещать, что такого больше не будет, — Фернандо с видимым удовольствием потерся щекой о ладонь брата. Томление в паху уже давало о себе знать. — Ты много рассказал о Луисе, о себе — ничего. Что я тебе вчера сделал?

Легрэ задумался и понял, что Фернандо не сделал вчера ему ничего дурного или неприятного, такого, что ранило бы сердце Легрэ в самую глубину.

— Ничего... Ты хотел поиграть, и я хотел с тобой, но Луису стало плохо и я попросил отпустить нас. Твой Дьявол сильно разозлился, но отпустил нас. Я бы вернулся к тебе, правда, но ты приказал стражникам никого не впускать к тебе... Я боялся, что ты навредишь себе... Ты даже не представляешь, как мне в тот момент было страшно.

Вместо ответа Фернандо властно привлек к себе Кристиана и еще раз поцеловал, зарывшись пальцами левой руки в его волосы — нарочито медленно, проникновенно, с желанием, которое росло и крепло. Вчера действительно было мало и просто удивительно, что его отпустило — видимо дьявол наигрался по-другому, и сейчас это "мало" оборачивалось новой жаждой. Через несколько минут король поднялся и крикнул подать им одежду для прогулки, а сам вернулся к брату — продолжить начатое.

Легрэ обнял его руками за шею и долго страстно целовал, уложив на себя, и хотелось остаться так на целую вечность, и уже никуда не идти.

— Я больше не огорчу тебя, обещаю, — прошептал он в самые губы.

— Верю, — Фернандо улыбнулся в губы Кристиана. Он знал о слабостях своего брата, о склонности принимать быстрые и не всегда верные решения, но все-таки верил. Ведь все можно исправить, пока они рядом, вместе.

В дверь аккуратно постучали и король разрешил слугам войти. Пока их переодевали, Фернандо неотрывно смотрел на Легрэ — что с того, что так не принято, нельзя, богохульство и так далее? Пусть идут все к богу со своими претензиями. Здесь земля, здесь они, здесь любимые.

Через полчаса они расположились на берегу пруда на шкуре, которая до своей почетной миссии — служить местом для восседания монарха, лежала на полу в бывшей комнате Кристиана. Притащивший шкуру слуга был отослан прочь.

Легрэ чувствовал слабость во всем теле, но присутствие брата словно по каплям исцеляло его боль — не до конца, до конца нужен был Луис. Однако Легрэ понимал, что его может и не быть больше с ним, слишком сильно и больно они ранили друг друга. Кристиан держал руку короля в своих ладонях и задумчиво смотрел на воду.

— Не знаю, что бы я без тебя делал... Спасибо, что ты пришел.

Фернандо чуть язвительно улыбнулся произошедшему странному сумасшествию и притянул брата к себе поближе:

— Не ожидал?

— Ожидал, — улыбнулся Кристиан, — но не так скоро... Полагаешь, с Луисом будет все в порядке?

— Будет, — твердо откликнулся король. — Рамонд сказал, что будет. — Конечно, пожилой лекарь сказал не так, но все эти его витиеватые "у герцога крепкое здоровье, он молод" и так далее, означали только одно — с мальчиком все будет хорошо. Фернандо ткнулся лицом в волосы брата, вдыхая родной запах, а рукой тихо скользил по боку Легрэ. Мало — мало вчера, мало сейчас...

Кристиан прикрыл глаза в предвкушении, он уже ярко представил себе, что будет дальше. Он ощутил сладкое ожидание, когда привыкшее к рукам короля тело недвусмысленно затрепетало и начало наполняться силой. Легрэ повернул голову для поцелуя.

— А с тобой? Все в порядке?

— Да, — Фернандо подхватил Кристиана за голову и, не размыкая губ, уложил его на шкуру. Тяжелый зимний ветер был еще холодным, но уже нес в себе весну — запахами, порывами, уже совсем не яростно трепал волосы, а скорее гладил их, забираясь между тяжелых прядей невидимыми ласкающими пальцами. Останавливало одно — приступ Легрэ, ему нельзя сейчас ни много двигаться, ни напрягаться.

— Тогда мы можем развязать войну с франками, верно? Но для начала, — быстро проговорил Кристиан между поцелуями. — Хватит уже сдерживаться, черт тебя возьми.

Фернандо ощутимо вздрогнул и прошипел сквозь зубы:

— Кристиан, — голову дурманило уже сильно, а брат все подливал масла в огонь, и король невольно вцепился до боли пальцами в черные пряди Легрэ.

— Давай, — полустоном-полувздохом выпалил барон. — Я выдержу... не бойся.

Выдержит... Фернандо, продолжая цепко держать брата, приподнялся и на последних остатках трезвого сознания попытался рассмотреть его. Лицо невольно дрогнуло в странной гримасе понимания — выдержит, но недолго. Значит, недолго. Король склонился движением, которое должно было закончится поцелуем, но на полпути остановился.

— Руки над головой, запястья скрести.

Легрэ нетерпеливо выполнил приказ, так же нетерпеливо поерзав под королем, подождал, пока брат крепко свяжет его руки.

— Фернандо, — он посмотрел в любимые карие глаза и коварно усмехнулся, выдержал паузу, и, облизав губы, прошептал: — Я задолжал твоему Дьяволу.

— Сейчас начнешь отдавать, — тонко улыбнулся король, заставляя Кристиана закинуть руки так, чтобы связанные запястья оказались прямо под шеей. Веревка легла поперек горла скользящим. Фернандо намотал оставшуюся часть веревки на руку и с недоброй ухмылкой проронил:

— Рекомендую не дергаться, задыхаться не очень приятно, знаешь ли. Ноги согни в коленях и раздвинь.

— Черт! Ты черт, любимый братец! — улыбнулся Кристиан, сгибая ноги и бесстыдно разводя колени. — Я надеюсь, это будет больно?

Пелиссон Легрэ задрался, обнажая бедра, пока еще в штанах. Фернандо медленно провел ладонью по одной ноге брата — от колена до паха, чувствуя, как собственное тело откликается усиленным биением сердца. Медленное скольжение остановилось, когда рука короля оказалась в непосредственной близости от члена Кристиана и тут же Фернандо сжал яйца барона — чувствительно, почти до яркой боли.

— Так подойдет? — поинтересовался внешне спокойно.

Легрэ скривился и сам не заметил, как дернул руками, слегка придушив себя.

— Да, — ответил он хрипло, с трудом заставив себя не свести ноги, отдышался немного, сглотнул. — Только слишком нежно... Еще!

Фернандо ничего не ответил, только лишь протянул руку — ослабить веревку, провокационно прижав Кристиана своим весом к земле. Настойчивый взгляд не отрывался от чуть потухшей после приступа синевы глаз Легрэ. Кровь короля будоражило все — брат, просьбы, место, и даже ветер. Коротко лизнув чуть запекшиеся губы Кристиана, Фернандо отпустил его, услышав вздох то ли разочарования, то ли облегчения, и достал из сапога нож. Зажав его в левой руке (правую продолжала обвивать шершавая пенька), приставил к паху брата и поднял на него горящий взгляд. Кисти Легрэ были связаны так, что голова находилась в приподнятом положении и поймать выражение лица барона было не трудно.

Кристиан задышал очень часто, почти паникуя, пытаясь по возможности уйти от прикосновения холодного металла к коже там, за что любой мужчина отдаст руки, ноги и даже жизнь. Страх и похоть, яркость момента сделали его тело напряженным в один миг.

— Пожалуйста, — выдохнул он жалобно — скорее напоказ, чем на самом деле.

Фернандо ласково улыбнулся, утопая в своей тьме, и сомнения, бившиеся в голове несколько минут назад, растворялись в ничто голосом и взглядом Кристиана. Жаль, нельзя продолжать смотреть в глаза — ведь повредить брата король не собирался. Внешне небрежные движения подцепляли шерстяную ткань, распарывая ее с хрустом и обнажая член и ягодицы Легрэ.

А Кристиан застонал так, словно этот нож прошелся у него внутри. Фернандо умел доводить Легрэ до невообразимых приступов помутнения рассудка даже просто касаясь, тут же все обещало стать много лучше.

— Накажи меня, — прошептал Кристиан, задыхаясь.

Фернандо склонился и провел языком вдоль напряженного члена Легрэ и чуть дернул натянутую веревку, заставляя ее жесткой петлей охватить горло барона.

Кристиан захрипел и толкнулся бедрами вверх, желая всем естеством ощутить любимого в себе, а горе делало это желание только острее. Легрэ не мог оторвать взгляда от темных волос, упавших ему на живот.

Три глубоких движений, когда плоть пропускается в горло, даря пьянящее наслаждение не только губами, но лишая воздуха все больше и больше, и король отпустил брата. Ослабив веревку на его горле, холодно спросил:

— За что тебя наказать?

— За то... что сделал, — быстро и хрипло дыша, проговорил Легрэ. — За то, что сказал ему... Прошу, Фернандо, прости меня... собой.

— Не двигайся, — приказал король, поднимаясь. Простить... Раз Кристиану нужно именно это — будет так. Воткнув нож в шаге от головы брата, привязал к нему веревку так, чтобы она впивалась в горло Легрэ. Движения были быстрые и четкие и он вскоре вновь оказался сверху любимого, утвердив локти за его плечами — чтобы не смог двинуться вверх. — Простить? — прошептал на ухо, нежно пощекотав чувствительное место за мочкой уха, и вслед за этим укусил за шею — резко, до боли.

Крик пронзил воздух над озером, и тут же умолк, перейдя в стон. Все мысли мигом вылетели из головы Кристиана — и это было прекрасно, они так измучили его за последние часы, что невыносимо было даже жить. Кристиан вздрогнул под братом и стиснул зубы.

— Умничка, нежный, — Фернандо вновь прикусил место укуса, легко, но повторно вызвал болезненную судорогу. Отодвинувшись от Легрэ скомандовал: — На колени.

Кристиан с трудом перевернулся на бок. Веревка впилась в шею и ему пришлось задержать дыхание. Кое-как он встал на колени, уткнулся лбом в шкуру и широко развел ноги.

Король склонился к брату и чуть ослабил веревку — пока рано. От позы, которую принял Кристиан, жидкий огонь разливался по венам, мешаясь с тьмой — хотелось взять его немедленно, жадно, бешено. Вновь пенька оказалась на правой ладони Фернандо, улегшись на уже стесанные места, но это было неважно, и провисла безвольным змеем.

Распустив шнуровку собственных штанов, монарх с вожделением провел по ягодицам Легрэ и резким движением сжал его мошонку. Вслед за этим грубо схватил за бедра и толкнулся в него.

И Кристиан снова закричал. Его нутро обожгло и болью и желанием одновременно, пальцы невольно сжались в кулаки, прихватывая волосы, а потом Легрэ вопреки инстинктам, толкнулся навстречу королю, словно намекая, что необходимо сразу взять резкий быстрый темп.

Фернандо быстро намотал веревку на руку и вновь опустил ее талию Легрэ. Теперь шнур был хорошо натянут и вновь грозил удушением. Король тяжело провел ладонью левой руки вдоль позвоночника Кристиана, будто тот был диким конем, которого нужно приручить. Хлесткий удар, пусть и смягченный одеждой, опустился на ребра брата, выбивая дыхание и монарх принялся двигаться, не ограничивая себя ничем — быстро, жестко. Со стороны это казалось насилием.

Теперь Легрэ стонал в голос и вздрагивал при каждом движении, даже не успевая привыкнуть. Фернандо сводил с ума и под ним хотелось не только стонать, а орать во все горло, надорвав связки. Стоны Кристиана порою сводились на хрипы — в моменты, когда веревка перекрывала ему доступ воздуха. Легрэ упирался люом в землю, пытаясь удержать равновесие и беззвучно повторял:

— Фернандо... Фернан.

Король брал любимого так, как было нужно Кристиану, как было нужно им двоим. Грубые и безжалостные движения терзали тело Легрэ, но все действия монарха сопровождались твердой уверенность, что можно действовать только так — только так оберегать и дарить свою любовь, брать на себя ответственность и вину, чтобы облегчить страдания тех, кого любишь.

И когда Фернандо судорожно выдохнул, кончая, он потянул на себя веревку. затягивая ее на шее Кристиана, а пальцами сжал его напряженно стоящий член.

Единственно верное решение заставило Легрэ выстрелить, и вместо стона он захрипел, задергался, выгибаясь следом за веревкой. В какой-то момент ему показалось, что он вот-вот задохнется, в глазах потемнело, от напряжения на висках и руках вздулись вены, но в следующую секунду Фернандо отпустил его. Кристиан судорожно со свистом вдохнул так, что легкие заболели от напряжения, а потом закашлялся.

Король быстро освободил руки и шею Кристиана и, уложив его на бок, с некоторым беспокойством вгляделся в лицо.

— Поцелуй меня... как тогда, в первый раз, — хрипло прошептал Легрэ, касаясь щеки короля рукой и чувствуя его тепло.

— Не смогу, — просто ответил Фернандо и потерся о пальцы брата. Чуть заметная улыбка смягчила лицо монарха, убирая беспокойную складку между бровями, расслабляя чуть сведенные судорогой мышцы щеки и шеи. — Я тебя тогда не любил. Сейчас люблю. — Мягкий поцелуй, опустившийся на губы Кристиана, почти полностью копировал просимый, но нес в себе совершенно другие чувства, а не просто интерес к странно-понравившемуся когда-то мужчине.

Ладони Легрэ любовно легли на шею брата, забрались за ворот и скользнули в густые волосы. Между ног все пульсировало приятным теплом и тенью бывшей боли — о от этого сердце таяло в нежности, и Кристиан, отвечая губам Фернандо, спрашивал себя, когда и почему он так сильно полюбил этого человека, бывшего соперника, без которого он теперь не мыслил жизни. Судьба смешная и странная штука.

— Я тоже тебя люблю, Фернан, — он сказал это очень тихо, в губы любимого. — Всегда буду...

Король ничего не ответил, только лишь прижал к себе брата покрепче, слушая как ветер шумит в пока обнаженных деревьях и кустах и шумно плещет водой в озере, мешая повседневным мыслям возвращаться в голову.

— Я знаю, нежный. Я никогда тебя не оставлю, — признание вырвалось как будто само.

Через какое-то время Фернандо откинулся на шкуру, всматриваясь в гулкую пустоту свинцового неба над головой. На душе было и хорошо — за Кристиана, и очень беспокойно — за Луиса, и эти два чувства сейчас переплетались странной смесью: умиротворением и горечью. Повернув голову к Легрэ, тихо попросил:

— Поговори с Луисом не из обиды или чувства вины. Вы должны помириться — вам же обоим от этого плохо.

— Хорошо, — после недолгого молчания ответил Кристиан, — я попытаюсь. — Он нащупал руку Фернандо и переплел их пальцы, глядя как по небу плывут кучевые белые облака, окрашенные золотом солнца. — Я не понимаю, почему он так разозлился... Может быть я и правда подлый изменщик, и какая разница, какие у меня были мотивы.

— Кристиан, — монарх приподнялся на локте и вгляделся в больное, измученное и странно счастливое лицо любимого. — Он тебя любит, потому и бьет так — от своей внутренней боли. Ты сам сказал — вы почти не разговариваете, у мальчика могло создаться впечатление, что он тебе не нужен, что он тебя теряет. Поговори, — легкий поцелуй опустился в угол белесой губы Легрэ. Да и сам он был бледноват. — Ты не замерз?

— Замерз. — Кристиан кивнул, и все, на что его хватило для ответа — это согласная улыбка. Не так уж он и замерз, если честно, просто он пока не был готов к подобному разговору, даже при всем понимании правоты короля. — Мэтр Рамонд позволит мне навестить Луиса?

— Я не знаю, — Фернандо сжал губы тонкой полосой. — Когда я к тебе пошел, Луис еще был без сознания. Поднимайся, — монарх подхватился на ноги и протянул руку брату. Судя по состоянию Легрэ, ему хорошо бы помочь подняться прямо с земли, но это было бы слишком большим ударом по самолюбию барона, поэтому протянутая рука — наиболее хороший выход. Пелиссон прикроет разорванную одежду, а в спальне слуги приведут Кристиана в порядок. И можно будет подлить ему маковую настойку в вино.

Легрэ принял руку короля и тяжело поднялся на ноги, растирая следы от веревки на шее.

— Может и к лучшему даже. Ему сейчас не стоит меня видеть, чтобы не волноваться. Ему нельзя.

— Возможно, — не стал возражать Фернандо и они медленно пошли к замку. По пути монарх думал, что следующий месяц будет явно нелегким.

* * *

Три дня прошло с того момента, как Луис потерял сознание. Он не спал, он бредил наяву, и теперь картинки прошлого шершавой бумагой шелестели в голове, не имея никакого смысла и даже звуков. На утро герцог открыл глаза и увидел — блеклый свет лился через окно, рядом спал на принесенном диване незнакомый человек. То, что это именно человек, Сильвурсонни даже не удивлялся. Он улыбающимся ребенком, с огромными, младенческими глазами удивленно взирал на комнату и даже не думал, что это именно комната, или хотя бы сундук, или внутренности чудовища... Не важно, что это и как называется — герцог все равно не знал названия.

Он шевельнулся, испытывая жжение, наморщился, не понимая, что хочет в туалет, беспокойство охватило юношу сильнее, как охватывает животное, у которого работают инстинкты, привитые с детства. Здесь нельзя... Здесь... Луис вдруг понял, что у него нет половины тела. И заплакал... Детскими и страшными слезами, не умея выразить отчаяния и ужаса.

На его шевеление человек проснулся и сразу же вскочил. Лекарь Рамонд ожидал, что его травы подействуют. Они разжижали кровь и позволяли ей течь свободно, они...

— Луис, как вы себя чувствуете? — мужчина наклонился к герцогу, который испуганно взирал на странное лицо. Кто это был, он не знал — ужас нарастал. — Успокойтесь? Вы хотите в уборную? Подождите секунду. Пожилой мужчина быстро позвал слугу и помог справиться с назревшей проблемой, чтобы тут же положить Луиса обратно и начать сгибать ему ноги и тыкать странным острым предметом в руку и ногу. Пальцы дернулись, но боли юноша не почувствовал. Он паниковал дальше, боясь страшного человека, которого совсем не понял, а потому замычал, пытаясь его прогнать.

— Не так быстро, не спешите... Повторите, меня зовут Луис.

Произнесенная фраза не складывалась в логическую цепочку, но глаза пытались сфокусироваться на седом мужчине. Юноша открыл рот, который косило от сведенной мышцы и слабо повторил:

— Луи...

На большее его просто не хватило. Зато отчаяние стало ужасным и всезахватывающим. Какие-то странные, давящие предметы окружали герцога, они ему не нравились, и эти пузырьки — они таили опасность. Но убежать было некуда. Спрятаться от этого...

Бесцеремонный лекарь сел в ногах у Сильвурсонни, чтобы заняться массированием стопы не двигающейся ноги, доводя дело до первой чувствительной боли, затем взялся и за руку. А остановился лишь тогда, когда Луис заплакал от изнеможения, да и то — чтобы закрыть одеялом и заставить есть какую-то мутную гадость.

— Я сообщу королю, — сказал после завтрака, поднимаясь. — Вы поправитесь, герцог.

Несколько часов ушло в тот день у герцога, чтобы с помощью слуги походить по комнате, давясь от страха упасть. Несколько часов он тупо повторял за Рамондом слова, которые не желали подчиняться, несколько на сон. Под вечер усталость взяла свое, и Сильвурсонни уснул, стараясь не думать и подчиненный успокоительным лекарствам, а проснулся к вечеру от ощущения чужого присутствия.

Кристиан сидел на краю постели и просто смотрел на него, как делал это весь последний месяц — приходил, пока Луис спал, проводил в комнате несколько минут и молча уходил. Легрэ все еще винил себя в том, что произошло, но и вины Луиса он не отменял. А по большому счету, кто из них был больше виноват и в чем, уже не имело значения. Что случилось — того не поправить. Фернандо делал все, что мог, чтобы Легрэ никуда не уехал и не наделал еще больших глупостей, но Кристиан ни в чем не был уверен, особенно в себе. Он не ожидал, что Луис проснется и несколько растерялся, но потом взял себя в руки и тихо спросил:

— Как самочувствие?

Герцогу стоило больших усилий приподняться и сесть в подушках, глядя перед собой. Он помнил этого человека, то есть его знал, этот человек... Луису отчаянно хотелось, чтобы он был с ним все это время, но его не было, и вот он тут... Он пришел.

— Хорошо, — не уверенный ни в себе, ни в словах герцог здоровой рукой потянулся к кружке с водой и немного попил. — Кто вы?

Легрэ поморщился и отвел взгляд, раздумывая, чтобы ответить. Луис не помнит его? Не помнит. Что ж, а может оно и к лучшему. Бог сам все решил за них и теперь нет смысла объясняться и что-то говорить. Ком снова подступил к горлу Легрэ, но он заставил себя улыбнуться.

— Барон Кристиан Моунт, — ответил он несколько глухо. — И ваш вассал. Я зашел справиться о вашем самочувствии и узнать, не нужно ли чего... Может быть перо и чернила, бумагу? Или книгу? Или еще что-то?

— Я сегодня читал, — Луису нравилось имя, но еще оно несло в себе горькую отраву и боль. Сердце заколотилось сильнее. Барон Моунт? Почему от него исходят волны, вызывающие столько отчаяния? — Я знаю вас. Я — Луис. Вы — Кристиан. Знаю вас, — забормотал герцог, а кружка выпала из его руки, и вода расплескалась по покрывалу.

Легрэ принялся все убирать, пока постель не намокла. Откинув покрывало, он подхватил Луиса на руки и временно перенес в укрытое шкурами кресло, чтобы сменить Сильвурсонни постель.

— Не волнуйтесь, я не причиню вам вреда, герцог, — сказал он, и подумал: "Дальше уже все равно некуда". — Конечно, вы знаете меня. Вы мой господин как-никак. Я распоряжусь принести сухие простыни. — Легрэ осмотрел подушку — к счастью не намокла, а потом отошел к двери и позвал служанку, распорядился принести чистое белье.

Луис сидел все это время неподвижно. Он передвинул мертвую руку на живот и обнял.

— Не надо было, — сказал, когда явилась служанка. — Я бы смахнул. — Он попытался выпрямиться и сдвинул еще больную ногу, устраиваясь удобнее. — Я вас не так знаю, — повторил через несколько минут, маясь тем, что сердце болит.

— Глупости, — отозвался Легрэ и, наконец, посмотрел на Луиса. — Вы всех в этом замке знаете. Как можно знать кого-то "не так"? Вам не следует волноваться об этом, герцог. Со временем все наладиться и вы поправитесь. Все будет хорошо.

Герцог кивнул и опустил голову. Ему было нехорошо и все горьше. Хотелось заплакать, но он все держался. Если в душе кавардак, не нужно показывать истинную суть страдания — Луису было стыдно, но он назвал бы проснувшееся чувство любовью, только барон отрицал, а значит и раньше Сильвурсонни скрывал это.

Слуги тем временем принесли белье, и Легрэ, застелив постель, уложил в нее Луиса с максимальным удобством.

— Ну вот, так лучше. — Сказал он, укладывая юношу на подушки и кляня себя за то, что сердце стучит быстрее от этой близости. Нельзя все возвращать, ведь это единственный шанс освободить его от себя. Болезнь сделала свое дело, и время сделает, надо только подождать. — Вам удобно так?

— Да, — герцог кивнул и внезапно взял Кристиана за руку. — Не уходите, — попросил со скрытым волнением. — Я не хочу остаться один вечером. Фернандо придет нескоро.

Луис смутился своей смелости, весь горя от внезапного стыда. Он знал точно, что любит барона, что не может ему этого говорить.

Кристиан посмотрел на руку герцога в своей ладони — и сердце замерло в груди. Легрэ и касаться его не смел, и отнять руки не мог. Хотелось обнять его, прижать к себе и сказать, что он простил, и сам хочет прощения, но остаться вместе с Луисом означает снова подвергнуть его риску. Легрэ понял, что никогда больше он не сможет прикоснуться к этому мальчику в похоти и желании обладать. Легрэ почувствовал как на глаза наворачиваются слезы и медленно убрал руку.

— Хорошо, я посижу с вами до прихода короля, герцог.

То, что рука мужчины ускользнула, стало для герцога почти коротким шоком, и он занервничал внутренне еще сильнее.

— Мне нужно лекарство, — попросил тише обычного. Голова начала болеть сильнее.

— Какое? — взволнованно спросил Кристиан и подумал о том, что зря он пришел сюда, зря поддался своей слабости, захотел увидеть Луиса. Вообще надо было держаться от его покоев подальше.

— Оно там, — Луис указал на пузырьки. — Не уходите, Кристиан. Пожалуйста, — герцог словно чувствовал, что мужчина готов сорваться с места. Значит он признавался в чувствах и тот его презирает? Значит, что королю изменил... Герцог чуть ли ни взвыл от попытки понять...

— Я не ухожу, — ответил Легрэ, разыскивая среди пузырьков нужный, но какой нужный он не знал. — Куда я от вас денусь, ваша милость, — как-то обреченно сказал он. — Какой именно? Этот? — Кристиан взял темный флакончик и показал Луису.

— Да, — герцог точно помнил, что Рамонд постоянно наливал в ложку эту гадость и несколько раз поил. Сейчас его нет, возможно, из-за того, что здесь... его возлюбленный. Осознание данного факта ударило в голову острой болью, и герцог запустил руку в волосы, прижимая ладонь.

Кристиан обеспокоено принес пузырек Луису.

— Вам плохо? Я позову Рамонда.

— Нет, голова болит очень часто, я привык. Рамонд сказал, что это удар, что у меня в голове кровь. И что я много забыл, но со временем память вернется. Я заново учился говорить, — герцог выпил из пузырька и вновь посмотрел на Кристиана. — Я вас знаю очень близко. Я вам признавался в любви, — вдруг выдал он в тишине спальни.

Легрэ замер. Он точно зря пришел.

— Фернандо любит вас. Наверное, даже слишком сильно. А я... — Кристиан помолчал, собираясь с духом. — Вы не должны думать обо мне. Вы можете вспомнить вещи, которые причиняют боль. Я был бы рад забрать ее себе вместе с вашими воспоминаниями, но не могу. Могу только пожелать вам счастья и никогда не вспоминать моих мерзких поступков, герцог... Мне лучше уйти, иначе вам может стать хуже.

— Если вы считаете, что вам так лучше, барон, — Сильвурсонни не понимал смысла слов, но вдруг понял, что нельзя настаивать. Если это запретно? Если это ... Фернандо любит, да. Он рассердится... Ему не понравится такое.

— Добрый вечер, милые, — раздался от двери мягкий красивый баритон. Король опирался о косяк плечом и внимательно рассматривал любимых. Когда ему доложили, что к герцогу пришел барон Моунт и достаточно долго не выходит, Фернандо как можно быстрее завершил срочные дела, оставшееся перенес на завтра и, отпустив секретаря, постарался как можно быстрее оказаться у мальчика, поэтому вид у него был немного уставший. Монарх надеялся, что брат сумел перебороть свое отчаяние, зародившееся в ночь после попытки самоубийства мальчика. Но пока было ощущение, что комната просто погружена в темное отчаяние. Не посмел ничего сказать или уже поссорились?

Легрэ обернулся и медленно сделал шаг от постели Луиса. Он чувствовал себя как вор, которого поймали на краже.

— Ваше величество, — он поклонился, — герцог попросил меня побыть с ним до вашего прихода. Разрешите мне идти.

Луис смотрел на две тени круглыми глазами и мял нервно покрывало. Как глупо скрывать от короля, что он любит. Это нечестно не сказать ему правду, ведь он любит и Фернандо. Он... как стыдно...

— Я люблю его, — Сильвурсонни понимал, что нельзя, но все равно произнес это вслух, ожидая всех кар небесных.

— Да, я знаю, милый, — Фернандо улыбнулся такому смущенному и безумно привлекательному в этом состоянии мальчику. — Я его тоже люблю. И Кристиан нас. Он так и не сказал? — король намеренно обращался только к герцогу, игнорируя брата, но не выпускал того из поля зрения.

— Боже, — Легрэ устало потер лоб. — Фернандо, зачем?

— Чтобы ты дурью маяться перестал, — любезно пояснил король, проходя, наконец, в комнату и усаживаясь на кровать к мальчику. В полутьме синий пелиссон монарха казался темной кляксой на белом покрывале постели. — Видишь ли, маленький, — пальцы лаской проходились по руке юноши, — мы все очень сильно поссорились перед твоей болезнью. Очень. И Кристиан решил, что он больше не может быть с тобой, хоть и хочет этого до отчаяния. Будешь возражать? — Фернандо повернулся к брату. — И не стой каменным изваянием, садись, — он кивнул на кресло, в котором ранее сидел Луис.

— Поссорились? — герцог совершенно не помнил ничего. Он и Фернандо узнал не сразу, а когда тот ему много раз повторил, кто он такой, но тянулся к нему с первого мгновения, абсолютно доверяя. — Я не хочу ссориться с Кристианом, я люблю его. Он хочет уйти, — пальцы дотянулись до руки короля.

Легрэ не сел в кресло — вообще не двинулся с места. Он стоял, не зная, куда деться и бежать от самого себя.

— Мы не будем больше ссориться, — сказал он Луису и подумал: "Потому что вообще не будем". — Мне кажется, Фернандо, что Луису сейчас надо отдохнуть и поспать. Он устал.

— Я встал полчаса назад, — герцог вдруг осознал, что к тому же, Кристиан его опасается, и это еще больше его огорчило. — Из-за чего мы поссорились?

Король посмотрел на брата:

— Сядь, Луису нельзя сейчас волноваться, — а взглядом продолжил: "Не смей сейчас уходить". Повернувшись к мальчику как ни в чем ни бывало, продолжил: — Видишь ли, милый, если сказать прямо — вы оба вели себя как идиоты. Почему-то каждый из вас думал, что скоро потеряет другого. Поподробнее рассказать? — Фернандо захватил пальцы юноши в "плен" своих рук и принялся выводить неспешные узоры по тыльной стороне кистей, как всегда любил делать.

— Да, я хочу знать, — кивнул герцог, отвечая на ласку и ловя мурашки удовольствия по спине, которые возбуждали нервную систему и заставляли ее работать активнее, поырежденную руку дернуло. Голубые глаза вновь остановились на Легрэ. — Я не знаю, что было, но я точно знаю, что именно чувствую, Кристиан, — сказал юноша ровно, чтобы слова прозвучали точно.

Кристиану только и осталось, что вздохнуть и сесть в кресло. Он скрестил руки на груди, в упор глядя на короля и приготовившись его внимательно слушать.

— Сейчас не самое время для серьезных разговоров.

— Возможно, — кивнул Фернандо, — но только вам все равно придется меня выслушать. Луис, давай я начну с тебя, может быть, ты что-то вспомнишь. Ты постоянно ревновал Кристиана, сильно, на грани безумия. Ты помнишь почему? — король внимательно вгляделся в прозрачную голубизну глаз мальчика.

Кристиан опёрся рукой на подлокотник кресла и приложил руку ко лбу. Господи, зачем все это ворошить? Зачем тащить Луиса и его по этим кочкам опять.

— Послушайте, — сказал он, глядя искоса на любовников, — я никуда не ухожу и не собирался. Если Луис хочет быть со мной, хорошо, пусть будет так, только не надо этого ворошить. Я прошу вас. Мне это не поможет, а Луису снова станет плохо.

Непонимание герцога увеличилось. И он заставил на себя взглянуть короля.

— Барон не хочет здесь оставаться. Я это знаю. Не знаю откуда, но он не любит меня. И я не хочу его удерживать.

Кристиан рассмеялся — тихо и как-то совсем нервно. Он понимал, что так нельзя, но не мог остановиться. Прикрыв глаза рукою, Легрэ вздрагивал со смеху и уже ничего не понимал.

— Почему вы смеетесь? Вам смешно, барон? — Луис начало трясти.

Легрэ не ответил — то есть он попытался, но как только какое-то слово складывалось на губах, все переходило в стон. Кристиан приложил тыльную сторону ладони к губам, чтобы хоть ненадолго заткнуться.

— А теперь слушайте меня, оба, — голос Фернандо был тихий, но слишком властный. Он говорил не как любимый или любовник — как король с вассалами. — Кристиан, — тяжелый взгляд на брата, — тебе воды или вина? Луис, — поворот головы к мальчику, — слушай меня внимательно, это важно.

— Я слушаю, — герцог кивнул, укладываясь на подушку, — если ты обещаешь меня завтра отвезти на улицу. Я больше не могу в четырех стенах, — хотелось коснуться барона и обнять, слышать стук его сердца и целовать его лицо.

— А мне вина, — сумел выговорить Легрэ, начиная медленно брать себя в руки.

— Хорошо, — Фернандо кивнул обоим. На угловом столе, рядом с окном всегда стоял кувшин с красным вином — для короля, который в этой комнате появлялся часто. Налив бокал и всунув его в руки брату, монарх опять присел на кровать мальчика и начал говорить. Голос был несколько прохладный, а тон все еще оставался подчиняющим, приказывающим: — Вы всегда все знаете друг за друга. Вы всегда все решаете друга за друга. Вы так боитесь упустить друг друга, что живете в клетке. Луис, — взгляд Фернандо давил на мальчика, — ты сейчас сказал, что знаешь, что Кристиан не любит. Ты не мог это узнать сейчас, значит, это жило в тебе раньше и очень давно. Ты всегда этого боялся, поэтому твоя ревность и желание причинить боль Кристиану все росли, пока не вылились в настоящий гнев, который Кристиан не смог перенести и решил, что ты его не любишь больше. Кристиан всегда тебя любил — и когда защищал, рискуя своей жизнь, и когда ложился под меня, думая, что покупает тебе этим жизнь без боли, и когда пытался помогать тебе во всем. Ты понял причину? — король склонился к мальчику, пригвоздив его к постели. — Ты не уверен в нем. Чтобы он не делал — ты в нем не уверен. Поэтому очень часто, когда у вас случаются размолвки, ты уверяешься в том, что Кристиан тебя не любит. А это не так. Говори, что вспоминается.

— Ты давишь мне на грудь, — испуганно отозвался герцог, засмотревшись в черные глаза и моргая, — я помню лишь картинки, я помню его поцелуи и его запах. Я не помню ссоры. Он только сказал, что уйдет, когда тебя не было. Я люблю его — точно знаю. Чувствую. Он сказал, чтобы я не вспоминал, что ему лучше уйти. Если он хочет уйти, значит не любит.

— Это значит, что он так сильно любит, что не хочет вновь сделать тебе больно, — Фернандо вдруг отпустил мальчика и прошептал ему на ухо: — Хочешь от него... боль? — последнее слово было сказано с придыханием и несло явный эротический подтекст.

Кристиан хотел сказать Луису, что Фернандо прав, но лишь запил слова вином.

Щеки Луиса покраснели, а по телу расплылся жар, который каждый раз прокатывался от близости мужчины. Он на секунду закрыл глаза и ярко увидел Кристиана голым и судорожно выдохнул.

— Я не хочу, Фернандо. — Легрэ опустошил бокал и поставил на пол, поднялся с кресла. — Я не хочу, чтобы он мучил себя, калечил и хватал удары. Луис, милый, — он посмотрел на мальчика. — Я и правда люблю тебя, но так продолжаться не может. Я не в первый раз довожу тебя до такого состояния, видимо, человек я такой, мерзкий. Прости.

Король, выпрямив руки, смотрел на порозовевшего юношу сверху вниз и ждал, что тот ответит.

— Ты хороший, неправда. Я не мог полюбить тебя, если бы ты был дурной, — умоляюще позвал Луис. — Не уходи.

Все в груди Кристиана сжималось болью и горечью. Он подошел к постели герцога и посмотрел на него.

— Один раз я давал себе слово — не обижать тебя. Я его нарушил, хотя и невольно. Ты упрямый и замкнутый, ты боишься быть открытым со мной, и когда я уже догадываюсь, в чем дело — бывает поздно. Мне в корне нужно пересмотреть свое отношение к тебе. Наверное, я делаю что-то совсем не правильно, что заставляет тебя вести себя так. И я не хороший, я злой и безрассудный. Я не уйду, если ты хочешь, но многое нам придется начать заново, а выйдет или нет — я не знаю.

— Пусть заново, — Луис не мог поверить, что барон плохой и протянул к нему руку. — Я люблю тебя и не хочу потерять, ты всегда в моем сердце. Ты вошел, я ничего не помню, но я люблю... Вот здесь больно, — Сильвурсонни коснулся груди. Теперь он понимал, что не хватало ему этот месяц.

Легрэ склонился над ним и мягко поцеловал в лоб.

— Теперь должно быть легче, — сказал он, а после взглянул на Фернандо с шутливым укором. — Ты специально все это подстроил?

— Это судьба, — хмыкнул король и провел пальцами по щеке мальчика. В теле привычно потеплело желанием. — Кристиан, я тебе уже говорил, что я думаю о твоем отношении к Луису и что нужно делать. Если нужно, могу повторить. Кстати, — Фернандо картинно нахмурил лоб, — зачем ждать завтра, чтобы выйти на улицу? Я тебя понесу, милый, — монарх чуть поцеловал герцога в уголок губы, — кресло и все остальное нам потом вынесут.

Мартовские вечера не были особо теплыми, но пробуждающаяся природа делала их чудесными, к тому же этот день был на редкость теплым.

Герцог лишь радостно кивнул. Он не смел попросить, чтобы это сделал барон, но сейчас так нуждался, чтобы именно он опять коснулся его. Казалось, что они не виделись саму вечность, что если сейчас не вдохнуть его запах, не почувствовать рук и не услышать сердца, то мир перевернется.

— Останьтесь со мной на ночь, — просьба была странной, но Луис желал больше всего на свете, чтобы они не исчезали.

— Ничего не выйдет, — сказал Кристиан, сидевший по правую руку от мальчика, и, посмотрев ему в глаза, вздохнул. — У тебя слишком маленькая кровать и втроем мы в ней не поместимся... Потому придется тебе переселиться в королевскую спальню.

— Тогда надо спросить лекаря, — приподнялся Луис. Он был так рад, что наконец подышит воздухом, что не скрывал блеска в глазах, а еще, желание обнимать их и быть рядом... Только бы Рамонд не заупрямился.

— Тогда... — Фернандо на минуту задумался, потом поднялся и, стянув с себя теплый пелиссон, протянул его Кристиану. — Одевай Луиса, возьми еще покрывало — и идите к озеру. Все остальное туда принесут. Я сейчас поговорю с Рамондом и отдам все распоряжения.

Чуть более громко, чем нужно, хлопнув дверью, король вышел из комнаты. Там он устало привалился к стене и протер лицо руками. Лишь бы все получилось. Месяц тщательно скрываемого беспокойства и за Луиса, и за брата вытягивал понемногу жилы — кусочек за кусочком, лишая постепенно сил. До отчаяния было далеко, да и нехарактерно оно было для Фернандо, но нервы становились все тоньше и тоньше. Теперь все будет хорошо. Король с силой провел пальцами по волосам и тряхнул головой. Велев принести на озеро кресла, покрывала и одежду для Кристиана, пошел искать лекаря — так будет быстрее и спокойнее, чем сидеть и дожидаться.

Этот вечер складывался удачно, потому что и сам мэтр собирался сказать королю, что пора прекратить их вынужденную разлуку, а прогулка, которую попросил герцог, говорила о том, что он еще молод и придет в себя достаточно быстро.

— Два месяца, и он снова станет, как прежде, — поклялся лекарь. — Если не будет волнений.

Фернандо спокойно кивнул, не выдавая охватившего его волнения, и пошел к озеру, к любимым.

Пока Кристиан переодевал Луиса, он ни разу не взглянул в глаза мальчика — не потому, что не хотел, просто прикасаться к нему и не целовать было так непривычно и странно. Легрэ держался, попутно рассказывая, что скоро будет совсем тепло и он, Луис. наверняка сможет побегать босиком по траве в полях и прогуляться по лесу, а может быть и сесть верхом.

— Ну вот, готово. — Легрэ застегнул пояс на талии юноши, и, убедившись, что все хорошо, подхватил на руки. — Ты похудел, — сообщил он расстроено. — Держись за мою шею обеими руками покрепче.

Потянувшись навстречу здоровой рукой, герцог помог барону взять себя и уткнулся ему сразу в шею.

— Я скучал по тебе, скоро меня ветер унесет, — отшутился герцог. — Мэтр заставляет есть.

Они вышли за пределы комнаты и уже вскоре оказались во дворе крепости, где пахло свежим ветром и надвигающейся ночью.

— Ты поправишься, обязательно, милый. — Кристиан удобнее перехватил юношу, потом остановился. — Хочешь сам пройти немного?

Юноша кивнул, и хотя ему казалось стеснительным сейчас оказаться в таком глупом виде на земле, он решился. Земля — она дарит силу, она заставляет двигаться. Камни — они обжигают мощью тело, укрепляют мышцы. Двигаться значит жить. Мыслить значит жить. Не останавливаться и не сдаваться. Луис сделал несколько шагов по ровной поверхности, тяжело дыша и боясь упасть.

Кристиан шел чуть впереди, держа за обе руки и увлекая за собой, и его очень радовало, что Луис дошел сам почти до ворот. Потом Кристиан дал ему отдохнуть и снова взял на руки.

— Ты молодец, — сказал он, улыбаясь ему.

— Я думаю, что к лету я смогу ходить сам, — герцог потянулся и поцеловал синеглазого барона в щеку. — Верь мне, — попросил в самое ухо. — Я всегда тебя любил.

Легрэ замер, а потом прижал к себе Луиса крепче. Он чувствовал его запах, тепло, его тонкие пальцы на своей шее, он дрожал.

— Тогда не слушай больше голоса, — попросил он нежно и посмотрел в глаза. — Не поддавайся им. Это они делают из тебя чудовище, это не ты. Ты умеешь дарить боль любя... дари, даже мне, но всегда любя. А если злишься, то лучше бери меч и бей. Ты понимаешь, о чем я?

— Нет, я не слышу никаких голосов, — герцог нежно целовал щеку и шею Кристиана, по рукам разливалось тепло, даже голова закружилась, словно они вдвоем шагают по небу, — только тебя и Фернандо, только вас слышу. И больше никого не хочу...

— Слава богу, — почти не слышно выдохнул Кристиан, скользя губами по виску юноши, по щеке, касаясь уголка его рта. — Можно тебя поцеловать?

Возможно, герцог смутился от вопроса, но он еще сильнее прижался к Легрэ и несколько секунд прятал лицо в его темных волосах. А потом сам стал целовать с такой радостью, словно нашел самое драгоценное на свете. Без лишних слов и разрешений.

Легрэ больше ничего и не нужно было больше. Они попробуют — попробуют еще раз, и как обещал Фернандо, все получится. Кристиан отнес Луиса к озеру, где их ждал брат, и они с Луисом иногда останавливались по дороге, чтобы отвлечься на поцелуи и нежные касания.

Дни текли медленной балладой менестреля, с каждым новым утром даря все большее тепло. И каждый раз, с каждым часом герцог все быстрее поправлялся — буквально за две недели он выучился заново ходить, хоть и прихрамывая, но довольно сносно, а к середине апреля уже сам брал рукой достаточно тяжелые предметы в левую руку.

Вернулась и речь, лишь с памятью, то есть ее отдельными страницами, связанными с трагическим вечером и инквизитором, было не так просто. Сильвурсонни абсолютно не помнил, кто такой Ксанте, но достаточно представлял, что было в его жизни какое-то чудовище, возвращать которое он вовсе не желал.

Гораздо сильнее ему хотелось общаться с королем и бароном, и потому частенько юноша или сидел с Фернандо в кабинете, или безмолвно наблюдал за занятиями Легрэ с его сыном и оружейником.

Однако Кристиан хотя и не изменил своим привычкам, но ежедневно старался проводить с герцогом время: когда час, когда весь вечер, и неизменно ночи, деля с ним и Фернандо одну постель. С каждым разом, видя как Луис идет на поправку, сдерживаться от близости с ним становилось для Легрэ все сложнее, и сегодня, наконец, Кристиан решился. Он пришел к Луису ранним вечером — с некоторых пор он старался быть рядом с мальчиком в моменты, когда у Фернандо появлялись неотложные дела. Легрэ не хотелось, чтобы их ангел чувствовал себя одиноко, потому что у герцога было отличное лекарство от забытости и отчуждения — два любящих его человека. Кристиан не знал, что именно в собственном поведении привело к их разладу с Луисом, потому во всем теперь был предусмотрителен и осторожен, а когда его что-то смущало — советовался с королем.

— Я принес тебе кое-что. — Легрэ взял Луиса за руку и отвел к постели, держа за спиной какой-то небольшой сверток. — Иди сюда.

Луис, который читал книгу и уже прилично воспринимал его содержание, отложил фолиант в сторону, аккуратно заложив пером, и встал, чтобы отправиться с бароном к кровати. Тот явился так рано, хотя вроде хотел еще погулять с Пьетро.

— Покажи, — Сильвурсонни встал на цыпочки и попытался заглянуть за спину к Кристиану. — Это секрет? — поинтересовался с улыбкой.

— Не знаю, может быть для тебя и нет, — загадочно ответил Кристиан. Он позволил себе еще немного насладиться детским озорным любопытством в глазах герцога, потом достал из-за спины сверток и бережно развязал бархатную ткань, извлекая из нее несколько старых пожелтевших листов — это были старые рисунки Луиса, которые он рисовал еще тогда, во времена, когда только-только началась их жизнь втроем. Потом во время переезда эти рисунки куда-то запропастились. О них почти забыли, но вчера Кристиан случайно обнаружил их в своем сундуке, среди вороха одежды и бумаг. — Мне показалось, что ты без них немного скучал, — улыбнулся Кристиан, кладя листы на ладони юноши.

Несколько секунд разглядывания, странная улыбка и нахлынувшие картинки, в которых открывалось столько... Луис покраснел от воспоминаний, что они вытворяли в кровати и о тех горячих ночах, что растягивались почти до самого утра, когда все трое засыпали без сил, чтобы уже после полудня просыпаться, принимать ванные и вновь повторять круговерть объятий.

— Спасибо, ты сделал мне настоящий подарок, — Луис обнял любимого синеглазого воина и прижался к нему всем телом.

— Я корыстен в своих намерениях, — отшутился Легрэ, положив ладони на спину юноши, скользя ими вверх, касаясь нежных теплых прядей на затылке. — Как всегда... Тут, похоже, ничего у нас не изменилось.

Вдыхавший запах барона герцог потерся щекой о его плечо — лучшего подарка, чем воспоминания о тех днях, о его смущении, о том, что каждый раз происходило между ними тремя как таинство, он и не желал. Теперь все вновь вернулось: близость, возможность его обнимать, слышать.

— Ты до сих пор вызываешь во мне прежние чувства, и ты не корыстен.

— Прежние, — задумчивым эхом повторил Кристиан, на миг он испугался, что Луис говорит и о тех чувствах, которые испытывал во время приступов ревности. — Расскажи мне, Луис, расскажи, что ты чувствуешь... пусть даже это что-то плохое. Я должен знать, понимаешь?

— Это не плохое, то есть... — Сильвурсонни стал мять ткань рубашки, собирая в складки. — Это постыдное. Я вижу тебя, и голову теряю. Ты для меня, как день светлый и... — Луис покраснел невероятно, — я тебя вижу во сне, где мы с тобой на болоте, а потом странное видение в шатре. Они всегда разные. И ты не всегда нежен там, но мне это нравится.

Легрэ чуть отстранил мальчика от себя, провел пальцами по скуле вниз, до подбородка, и там прикосновение застыло мягким ненавязчивым моментом. Кристиан чуть не забыл, каким может быть его ангел.

— Между нами были моменты, когда и ты со мной не всегда был нежен, и мне нравилось это, когда ты делал все любя. Когда это случиться в следующий раз, я хочу, чтобы твоя рука не дрогнула... у нас получиться, я верю.

— Что я делал с тобой? — заинтересованно спросил герцог, не расцепляя рук, что обвились вокруг талии возлюбленного. — И с Фернандо? Я... не помню, Рамонд говорит, что речь восстановилась, что я скоро буду, как прежде, только некоторых моментов не верну никогда. Расскажи.

— Ну, Фернандо не слишком любит, когда его связывают и... У него были когда-то большие сложности с инквизицией. А что до меня, мне, бывало, очень нравилось, когда ты проявлял властность, силу нрава и воли и... — Легрэ запнулся. — Давай попробуем вспомнить на практике. Что скажешь?

— Ты хочешь чтобы я тебя связал? — вскинул брови Луис изумленно. От этой мысли он даже вспыхнул, вновь представляя голого барона, которого все это время разглядывал лишь украдкой и лишь ночью позволял себе ощущать его ближе, когда обнимал.

— Для начала, — несколько смутился Кристиан. — А там делай все, что сочтешь нужным, ограничений нет. Самого себя забыть невозможно, Луис, и если ты правда наслаждался всем, что мы делали раньше, чутье тебя не подведет, а не сможешь, ну что ж, ничего страшного, поищем другие пути совместного существования.

Немного подумав, Луис кивнул. Он осторожно потянул с мужчины верхнюю одежду, но вдруг остановился.

— Мы сейчас будем?.. — запнувшись на полуслове под синим взглядом, потянул за ленту на рубашке.

— Тебя что-то смущает? — Легрэ усмехнулся и провел ладонью по груди юноши сверху вниз, запуская пальцы за пояс синего блио.

Да, Луиса смущало. Одно дело картинки вспоминать, а другое. Если все это было, то слишком откровенно и жарко — даже теперь.

— Немного, — герцог неспешно потянул рубашку вверх и ожегся ладошками о кожу барона, искренне не понимая, как поступать дальше, но уже видя в голове, что следует привязать запястья к кровати.

— Не нужно бояться, — ответил Кристиан, легко целуя в губы. — Мне самому страшно. — Ладонь легла на пах юноши, прошлась по выпуклости под тканью штанов. — Сильное желание порою снимает все барьеры. Я помогу. — Легрэ сполз с постели на пол и встал перед Луисом на колени, все еще дразня через одежду.

Герцог оробел окончательно столь быстрому развитию событий, неожиданное приставание перерастало во что-то большее.

— Что ты?.. — Луис выдохнул, когда пальцы прошлись по его плоти, а затем запустил волосы в темную шевелюру.

— Не надо волноваться, — мягко улыбнулся Легрэ, поднимая подол блио и начав распутывать шнуровку брэ. — Мы делали это много раз, очень много, очень много-много раз. — Кристиан потерся щекой о запястье юноши. — Если совсем страшно станет, просто скажи "нет", а захочешь большего, скажи "да".

— Я не скажу "нет", — герцог смотрел вниз и пытался сообразить, что в происходящем его настораживает. И наконец осознал, что он сильно возбужден и уже не контролирует свое дыхание.

Кристиан порывисто приподнялся, чтобы поцеловать Луиса в губы, одновременно высвобождая из-под ткани его мужское достоинство, потом снова отпустился на колени. Какая-то ненормальная радость переполняла его от открывшегося взору вида. Он провел по стволу пальцами разок-другой, позволяя Луису привыкнуть, вспомнить.

— Мне всегда нравилось делать это с тобой, — сказал он, склоняясь вперед и целуя гладкую нежную кожу губами — все смелее, откровеннее с каждым разом, и в то же время неторопливо и мучительно.

Не издать никаких звуков, искать опоры, а вцепиться в плечи Кристиана — происходящее возвращало картинку целиком, давая ей объемности и страсти. И скольжение по плоти лишь усиливало желание.

Герцог застонал, закрывая глаза и теперь опираясь исключительно на Легрэ, все больше желая освободиться от одежды и добраться с ним до кровати, наконец, чтобы целовать его губы, чтобы сбивать с ним покрывало и перину в хаос.

Порою Кристиан наращивал темп, скользя губами по самой верхушке ствола, а порою впускал в горло до основания, совершал пару глотательных движений и быстро отпускал, чтобы сделать вдох. Руки сами сняли с Луиса ремень и туфли, стащили с бедер штаны. Придержав член пальцами, Кристиан напоказ провел языком от мошонки до головки и поднял глаза на юношу. Легрэ чувствовал его дрожь, но хотелось видеть, знать, что сейчас твориться в его голубых красивых глазах.

А в них читалась такая страсть, что даже небо бы потемнело, как перед грозой, когда горячая земля молится о первых каплях дождя.

"Я больше не могу ждать, — сказали руки, сжимавшие плечи барона. — Я хочу больше", — Луис скользнул вниз, чтобы прильнуть к губам и испить их сладость, задевая рукой рисунки, зашелестевшие и слетевшие на ковер.

Кристиан жарко и крепко обнял юношу, глубоко целуя, и от этого можно было сойти с ума, только сейчас Легрэ осознал, как же сильно соскучился по нему и... видел бы все это Фернандо! Кристиан увлек Луиса на постель и совершенно невозможно было понять в сплетении тел и рук, кто с кого стаскивал одежды. А потом — тело к телу — горячей кожей, жаром нетерпения. Легрэ держал лицо Луиса в ладонях и целовал его как сумасшедший, еще не до конца веря, что все будет хорошо, что никогда больше Ксанте не вернется к ним и не разрушит то, что они выстрадали.

Эти объятия значили для герцога очень много — разлука закончилась. Их близость окуналась в закатное солнце, освещавшее ложе, на котором двое нашли друг друга. И в голове Луиса плавали обрывки видений, где признания Кристиана пробуждали поэзию, где хотелось творить — для него.

— Люблю тебя, — Луис целовал лицо Кристиана, лаская его нежными пальцами и уже не зная, что именно происходит, потому что важен был не физический контакт, а сияние, разраставшееся теплом и радостью.

— Люблю, — радостно вторил Легрэ и доказывал это прикосновениями, взглядами, ласками — слишком откровенными.— Мой мальчик, бери то, что хочешь... как хочешь. Никто больше не отнимет тебя у меня... — Он скользил губами по шее, по груди, касаясь самых чувствительных мест: Кристиан помнил их, умел прикасаться правильно и не скупился на ласку. Для всего настанет свой черед. Для всего.

Покорный общей страсти, Луис отвечал на трепет горячих ладоней, на поцелуи, не понимая, для чего теперь связывать, когда они так желают гладить и целовать, когда вкус плоти, к которой соскользнул герцог, так желанна. Он вобрал в рот член, борясь с желанием быть развязанным и пошлым, двигаясь губами по головке и окончательно утонул в своих ощущениях.

Кристиан никогда раньше не видел Луиса таким — это пьянило и пугало его одновременно, но ни за какие сокровища мира Легрэ бы не пожелал иного. Может быть все, что случилось — оказалось не зря и Луис, его нежный страстный и дикий ангел, которого Кристиан когда-то ради развлечения прижал к стене, а потом всерьез влюбился, сможет стать по-настоящему счастливым и свободным? Легрэ запустил руку в светлые волосы и вдруг понял, что улыбается блаженной счастливой улыбкой. Он решил, пусть Луис возьмет его в первый раз так, а во второй свяжет, а в третий — кто знает, как все обернется.

Подбадриваемый поглаживаниями и движениями бедрами, герцог гладил крепкие и сильные ноги Кристиана, продолжая вбирать его член, пока не понял, что сам себя ласкает и уже не в состоянии больше ждать. В туманном бреду он навалился на барона сверху, ища глазами, что использовать для смазки, но ничего подходящего не нашел и банально воспользовался собственной слюной.

— Пожалуйста, — мольба на близость нетерпением горела в ярких голубых глазах.

Легрэ без сомнений ловко обхватил бедра юноши ногами, погладил его по щеке.

— Бери... Ничего не бойся. — Кристиан поцеловал Луиса в губы и откинулся на подушки. — Хочу тебя чувствовать внутри... рядом...

Сомневаться герцог не стал — он ловил ответное желание барона и вошел в него бережно, задыхаясь от осознания, что они вновь стали близки. Одна эта мысль приводила в восторг и заставляла бурлить океан любви, которым полнился Сильвурсонни. Он думал, что сможет не сорваться, но уже вскоре вбивался в Кристиана, жадно целуя того в губы и шумно дыша, как будто показывал, что не отдаст даже небу того, кому готов все вверить без остатка.

В какой-то момент Кристиан, задыхаясь от странного ощущения счастья и любви взял руку Луиса и положил на свое горло.

— Не останавливайся, — выдохнул он, нежно посмотрев в глаза герцога и даря ему улыбку, раскрылся до конца.

Юноша любовно провел пальцами по горлу барона, чуть надавливая и словно играя, продолжая двигаться с голодной страстью, чуть сжал там, где бьется пульс и отпустил, чтобы вновь повторить сильнее. Инстинкты самозащиты мешались с возбуждением и сладкими волнами экстаза. Этот танец длился, казалось, бесконечно. Когда пальцы сжимались, то проникать становилось еще приятнее. Луис терял голову.

Легрэ же падал во тьму — медленно, словно сорванный осенью с дерева лист, и каждый раз, когда пальцы сжимались на его горле, он отдавался власти Луиса беспрекословно и смиренно, как и положено отдаваться любимым.

— Еще, — попросил он одними губами. — Милый, еще...

На самом краю сознания, от того, что все мышцы были напряжены, от того, что град стекал по спине, Луис вжался пахом в бедра Кристиана и сомкнул на его шее пальцы, лишая воздуха. Он закричал, когда внутренние мышцы барона сжались сильнее, принося наслаждение, и отпустил, наклоняясь и целуя возлюбленного, который вернулся.

Только чуть-чуть очухавшись, Кристиан почувствовал, что излился — он не помнил этого момента, помнил только как дышать стало невозможно и разум затопил горячим ярким солнцем все его измученное сладостью тело. Потом он забылся, особенно остро ощущая руки, дыхание Луиса, его мужскую плоть внутри себя, от которой так хорошо. Руки легли на плечи юноши, и Легрэ счастливо улыбнулся, обжигая щеку их мальчика хриплым дыханием.

А Луис обнял барона крепко и целовал его нежно и с великим трепетом.

— У меня до сих пор звезды в глазах и круги, — сказал тихо, ложась на кровати и вытягиваясь. — Я так тебя люблю, словно ты мой сад, где все цветет, где небо такое голубое, ты моя молитва о счастье, о тепле и радости.

Легрэ перекатился на живот и, подперев рукой подбородок, с интересом посмотрел на герцога. Немного усталая улыбка не сходила с его лица, темные волнистые пряди, влажные от пота и чуть спутанные, сейчас делали его немного моложе. Кристиан провел ладонью по груди Луиса.

— Удивительно, — сказал он задумчиво, — ты никогда раньше не говорил так. Теперь ты такой открытый и счастливый, что даже немного страшно, но... — Пальцы нежно легли на губы юноши, — мне очень нравится. И я действительно твой. Я столько лет хотел увидеть тебя счастливым. Луис... — Легрэ поцеловал юношу в губы.

Их объятия стали самым ценным подарком за несколько месяцев. Луис нежился в солнце, в весне и благодарил бога, что не потерял Кристиана, который так хмурился и сомневался в нем столько времени.

— Я говорил... Может про себя? — Луис убрал темную прядь за ухо. — Но я точно так думал.

— Я не хотел причинять тебе боль, и никогда бы не бросил, — признался Кристиан, и это было правдой. Он бы остался рядом с Луисом будучи для того кем угодно — слугой, другом, воином, и им совершенно не обязательно спать вместе, чтобы любит. И все-таки, делать с ним это так здорово, что лучшего и не пожелаешь.

— Я не причиню тебе горя больше, — ответил Кристиан, нежась от поцелуев любимого. — Я многое передумал за эти месяцы... ничто на свете не стоит того, чтобы терять любимых.

Луис кивнул молча, потому что полностью был согласен с Легрэ, и этот вечер развернулся для него картиной истинного чувства, где не нужно лгать больше. Где они одно целое.

Легрэ улыбнулся, обводя пальцем проколотый сосок и играя драгоценным колечком в нем.

— Впереди длинная ночь, давай устроим Фернандо сюрприз.

— Какой? — Луису нравилось ощущение, оставляемое, когда палец оттягивал украшение.

— Я свяжу тебя, — коварно улыбнулся Легрэ.

Герцог смутно помнил нечто подобное и сразу испытал новый прилив смущения. но он доверял барону.

— Хорошо, но... можно ли это делать?

— Спроси себя, хочешь ли ты? Больше нет никаких запретов, — ответил Легрэ серьезно. — Если ты сомневаешься или не готов, мы придумаем что-нибудь другое. Даже одно то, что мы сейчас вместе, станет для Фернандо сюрпризом.

— Я хочу, но я не умею, я не уверен... Хочу, очень попробовать заново, — кусая губы, согласился Луис.

— Тогда отложим это. — Кристиан мягко поцеловал юношу в губы. — Не страшно, у нас впереди очень много ночей. Сделаем иначе. — Кристиан живо слез с постели, собрал свою одежду и одежду герцога, а после небрежно разбросал по полу, создав своеобразную тропинку от дверей до постели. — Забирайся под одеяло, — сказал он Луису, отпуская полог кровати.

Герцог улыбнулся и нырнул в мягкую темноту, не совсем понимая, что затеял барон, но уже чувствуя, что будет что-то интересное.

Легрэ улыбнулся, на миг обернувшись на дверь. "Интересно, Фернандо понравится раздразненный в конец герцог... Попробуем довести мальчика до того, как ты придешь. Клянусь, он набросится на тебя едва увидит". Кристиан нырнул в темноту вслед за Луисом.

— Начнем? — сказал он, нависая над мальчиком и властно проводя ладонью по его груди, по боку и бедру. — Дыши шумно, но ни звука, кроме этого.

Герцог в полутьме тихо засмеялся, потому что все выглядело очень забавно, но когда его коснулись ладони, утихающая страсть вновь вернулась желанием почувствовать вновь радость от близости.

— Держись теперь, — серьезно сказал Легрэ, беря член юноши в руку и начиная медленные настойчивые движения. Губами он коснулся груди, поцеловал, захватил сосок, дразня языком.

Герцог не ожидал такого резкого нападения. Все еще удовлетворенный произошедшим, он тихо застонал. Вцепился пальцами в предплечья, шумно выдыхая воздух.

Легрэ изводил юношу ласками — такими долгими и изощренными, что все очень скоро начало походить на пытку. Луис в его руках становился жарким и податливым, таким как нужно, чтобы достойно встретить короля в его постели. Кристиан перевернул герцога на живот, подхватил под бедра и одним сильным ловким движением поставил в колено-локтевую позу, лицом к тонкой полоске света, пробивающегося сквозь складки тяжелой ткани.

— Прогнись в пояснице, — приказал Легрэ, разводя пальцами ягодицы Луиса и недвусмысленно лизнув копчик. — На постель грудью не опускайся. Постарайся стоять так.

Расслышав слова, Сильвурсонни уже оказался с широко разведенными бедрами и коленями, упиравшимися в перину. Хотелось кричать, но Кристиан разрешил лишь стонать, едва выдавая свое нетерпение. Его язык влагой спускался по коже и вырывал новые и новые сдавленные мольбы, перераставшие во всхлипы, а потом уже напоминающие тихий плач.

Легрэ обхватил ладонью его мошонку, нежно и осторожно перебирая пальцами, провел кончиком языка вокруг ануса несколько раз, прикусил немного и игриво кожу на ягодице.

— Не зажимайся, — попросил он страстно, и надавил языком на сжатое колечко мышц, немного проникая внутрь.

Герцог уже достаточно громко всхлипнул, а слезу горошинками покатились по щекам. Для него возвращение чувствительности и возможность двигаться были даром, но теперь и руки и ноги дрожали, и это не было болезнью. Он встревожено вцепился пальцами в подушку, разом проваливаясь в видения горячих ночей.

Спустя минуту, Кристиан бесстыдно уже трахал Луиса языком, прерываясь только затем, чтобы звонко шлепнуть по ягодице и прошептать какое-нибудь пошлое словечко. Потом он снова возвращался к прежнему и делал это с двойным азартом.

Дверь спальни чуть слышно скрипнула и вошедший Фернандо увидел странную картину, разом заставившую бешено забиться сердце из-за вихря мыслей и надежд, а доносящиеся со стороны кровати звуки еще больше подтверждали догадки.

Тихо прикрыв за собой массивную деревянную створку, король медленно, будто опасаясь спугнуть видение, пошел вдоль разбросанных вещей. Присел около синего блио, проведя по нему ладонью — Луиса. Взгляд поднялся к опущенному пологу алого цвета с королевскими розами, а тело все больше наполнялось темным, слегка мрачным восторгом — слишком долго они ждали.

Фернандо поднялся, купаясь в льющемся тихим ручьем ангельского голоса, не торопясь разделся и отодвинул тяжелую ткань.

Ему открылась дивная картина. Луис уткнулся лбом в подушку, волосы его были влажными, стоны рвались из груди, изогнутая спина и открытые для ласк бедра белели в полутьме, подаваясь назад желаниям барона.

Легрэ поднял на короля шальной взгляд и на миг ему показался Дьявол в слепящей ауре света — такой, что даже глазам стало больно. Кристиан выпрямился и почти небрежно подтолкнул Луиса к королю.

— Иди, — сказал он мягко, огладив мальчика по покрасневшим от шлепков ягодицам.

Оказавшись в таком вот виде перед королем: голым, возбужденным, с горящими глазами, Сильвурсонни сильно покраснел и даже не знал, что делать. Он запаниковал, увидев черные глаза Фернандо, его обнаженное тело и его растущее возбуждение.

— Мы... тут, я... мы... — дыхание сбивалось и слова все перемешались.

Король склонился и мягко поцеловал мальчика, ласково обхватив его лицо ладонями.

— Вы тут занимаетесь самой прекрасной вещью на свете — любовью, — негромкий ответ на заполошные слова маленького, почти не размыкая губ.

— Да, — кивнул герцог, притягивая к себе Фернандо. Он нетерпеливо поцеловал его, не в силах ждать и маясь от того, что не может больше терпеть ни секунды.

Легрэ с диким блеском в глазах наблюдал за ними и улыбался. Определенно, сегодня прекрасный вечер!

В тот момент мальчик затмевал королю все на свете и его горящие разбуженной страстью прикосновения лишали мир реальности. Фернандо мягко уложил Луиса на спину, подхватив под голову и поясницу, все продолжая и продолжая целовать его — родного, любимого, вернувшегося. И можно было наконец отпустить себя полностью, чтобы удовлетворить желание последних месяцев.

Герцог отвечал на поцелуи, содрогаясь от того, что все так затягивается, почти извивался в руках короля, требуя большего, жадно его целовал, словно сейчас потеряет.

Кристиан закусил губу, шаря по телам любовников жадным оценивающим взглядом — пусть насладятся друг другом, а потом — втроем. Он легко погладил пальцами свой член, удобнее устраиваясь на постели, чтобы все видеть.

Фернандо лаской провел по выгибающейся спине мальчика, по ягодицам и медленно погладил колечко мышц. Вырвавшийся из горла мальчика стон подтолкнул к более решительным действиям. Чуть закусив губу — чтобы не сорваться, король подтолкнул под бедра Луиса подушку, широко развел его ноги. От прекрасности открывшейся картины по всем мышцам прошлась крупная дрожь и Фернандо шумно выдохнул, стараясь чуть успокоиться, но не получилось. Подтянув к себе поближе любимого, крепко держа его за талию, чтобы юноша не смог дернуться, принялся медленно прокладывать себе путь в такое желанное тело.

Луис откинул голову назад, крутя ею из стороны в сторону, разметывая по подушкам мокрые пряди. Он едва ли не лишался рассудка от того, что чувствует в себе — толкался сам навстречу, впуская все глубже и крепко обнимая ногами, понуждая бедра короля двигаться активнее.

"Они прекрасны! — Легрэ восхищенно затих. — И оба мои". Он едва не кончил от этой мысли и тяжело перевел дыхание. Он подмечал каждое движение, улавливал каждый стон, вздох, скрип кровати.

Если первые движения Фернандо были полны осторожности, то с каждым призывом мальчика она уходила прочь все больше и больше, заставляя терзать Луиса — не трепетно и ласково заниматься любовью, а брать с жаждой, с бешенством, будто это первый и единственный раз, и можно все — лишь познать до конца, полностью насладиться. Король выгибал герцога так, как привык, как делал множество раз до этого — раскрывая себе изящное тело, то нависая над ним, то подхватывая под поясницу, заставляя гнуться тонким луком. В голове не было ни одной мысли, даже о том, что маленький не полностью восстановился.

И монарху вторила страсть, пламенеющая в Сильвурсонни и томившаяся там много времени. Он уже не осознавал себя, стремясь лишь отдаваться и не требуя ничего взамен, кроме того, чтобы быть вместе, чтобы открываться, чтобы кричать в красной полумгле кровати и выгибаться навстречу, покрываясь потом от напряжения.

Время то лилось стремительной рекой, то вдруг застывало на месте, как янтарный мед, и в такие момент всхлипы, стоны, крики мальчика были особенно сладостны — они входили в душу Фернандо сладостным пламенем, который он бы не променял ни на что на свете. Долго так продолжаться не могло — слишком давно король ждал своего любимого, и вскорости он с коротким, нутряным рыком в последний раз ткнулся в юношу, оросив его внутри своим семенем.

Герцог и сам не выдержал сладкой пытки и сдался страстному огню дьявола, почти одновременно с ним кончив и откидываясь на подушки.

— Соскучился по тебе, так соскучился, — юноша целовал плечи Фернандо.

— Маленький мой, любимый, — монарх, пытающийся отдышаться, прижал к себе Луиса и перекатился, почти упал на бок — не отпускать, самому в ответ целовать, чувствуя как жар тяжелыми волнами удовлетворения перекатывается по телу.

Кристиан не помнил за собой такого сентиментального настроя, но он сейчас поддался чему-то подобному, наслаждаясь красотой момента. Подумать только, он едва не лишился всего этого, и здесь, в королевской спальне встречая начало ночи, Кристиан Легрэ раз и навсегда избавился от боли. Тень Ксанте больше не омрачала любовь их троих, и Фернандо и Луис теперь уже будут по-настоящему счастливы с ним, до самого последнего вздоха. Кристиан осторожно придвинулся к любимым и обнял обоих.

Мыслям барона вторили отблески огня в полночном небе: холодные свет луны выплыл из-за облаков, бледным сиянием прошелся по пологу сокрытой от остального мира кровати, скользнул отблесками по лицам троих.

Луис же шевельнулся, шумно выдыхая отголоски недавнее страсти. В животе все горело от недавнего безумства короля, вход полыхал, а голова кружилась, словно их постель раскачивало на мягких волнах.

Фернандо тепло поцеловал мальчика и брата. Сознание, как и дыхание, еще не пришло в норму, но прикосновения несли полную уверенность в том, что теперь не будет никаких преград и загадок, разделяющих три родные души.

КОНЕЦ