Дочь сирены (книга первая)

— это твоя комната, ты будешь жить тут, — он оглянулся, — а это твои служанки, они сделают то, что ты прикажешь. Я скоро вернусь.

Я смотрела на девушек, а они на меня, растрепанную, босую и в мятом платье,

— вы, наверное, желаете принять ванну? — спросила одна, направляясь к скрытой в стене двери,

— а я принесу вам во что переодеться, — присела в реверансе другая,

— нет, стойте, я ничего не хочу, я хочу уйти отсюда,

— но вы босиком,

— вот босиком и уйду, — сказала я, вскочив и направляясь к двери.

— его высочество вряд ли разрешит вам уйти, раз привез сюда,

— его высочество не вправе мне что-либо разрешать или запрещать! Я не прислуга, не жена и не его ребенок, и он не может удерживать меня тут против моей воли, ясно? — зарычала я. Они снова присели и выскочили за дверь, замок щелкнул, и я оказалась взаперти, я кинулась к окну, но второй этаж тут был довольно высоко от земли, спрыгнуть невозможно. Эх, и даже винить принца не могу, это проклятье — очарование сирены, и вот я уже пожинаю его плоды, придется уговаривать принца. Ждать пришлось недолго, принц быстрым шагом вошел, за ним с охапкой платьев служанка.

— оставь платья и выйди, — сказал вэр.

— лэнси, ну что ты капризничаешь, принять ванну, и переодеться, что в этом такого?

— я могу принять ванну и у мэниа, и одежда у меня есть своя, мне нет нужды пользоваться вашим гостеприимством,

— я испачкал и помял твое платье, и настаиваю, что бы ты переоделась.

— нет, — я пятилась от него, а он наступал,

— я настаиваю,

— нет, — закричала я, он схватился за платье, — я рванулась, послышался треск ткани.

— ну вот, куда ж ты теперь пойдешь без юбки? — спросил принц и споро начал стягивать с меня остатки одежды. Я сопротивлялась, но вэр сильней, платье слетело, но он не остановился на этом,

— остальная одежда в порядке, — кричала я, но он как будто не слышал, он сорвал всё, что на мне осталось, отступил на шаг, задохнулся, подхватил на руки и швырнул на кровать, я не успела отползти, как он упал на меня. Я пыталась вывернуться, отталкивала его и отворачивалась, он целовал меня куда попало: щеки, глаза, шея, он поймал мои губы, и не отпускал, поцелуй постепенно из болезненного и жгучего, становился нежным, я затихла, прислушиваясь к ощущениям. Он был таким долгим, даже представить не могла, что он будет вот таким. Я растаяла, пальцы вэра нежно перебирали волосы, гладили ушко, шею, ласкали плечо, добрались до груди, я застонала. Губы принца нежно скользили по моему лицу. Я понять не могла, что со мной происходило, меня томило какое-то новое для меня чувство, я изнемогала от его ласк и поцелуев.

— девочка моя, хочу тебя, ты все получишь, что только пожелаешь, — шептал принц. И вот эти слова меня отрезвили, я стала отчаянно сопротивляться,

— ну что, что опять не так, — закричал принц,

— отпустите меня, пожалуйста, не мучайте! Я так не могу! — я отвернулась и заплакала. Принц сел на краю кровати, облокотился на колени и, закрыв лицо руками, глухо сказал,

— за что мне это, я тебе только платье порвал, а ты мне сердце рвешь, одевайся, — я метнулась, схватила первое попавшееся платье и через минуту была готова,

— идем, — сказал принц, он был хмурым и не смотрел на меня,

— отвезти к графине драммонд, — сказал он кучеру. Я так и уехала — босиком. Когда меня увидела мэниа, она молча взяла меня за руку и отвела в мою комнату,

— мэниа, я отделалась порванным платьем и моральным потрясением, все остальное в целости. Мне кажется, принц больше ко мне не подойдет.

— не думаю, ты не учитываешь своё притяжение, — грустно добавила женщина. Я была разбита, мэниа погладила меня по голове:

— сейчас тебе успокоительный сбор заварят, выпей и ложись.

Так я и сделала, заснуть сразу не получилось, меня мучила обида на принца, я понимала, что он вёл себя не так как обычно, и винить можно в том, что произошло в большей степени меня, чем его. Но это говорил разум, а чувства: если бы он не сказал ту глупость, я бы так и не пришла в себя, я бы так и осталась с ним в его постели, и сейчас носила бы почетное звание ''фаворитки''. Я потеряла от него голову, и в глубине души мне жаль, что все вышло так, меня к нему тянуло и мое тело было не согласно с моим решением бежать от него. Мне стыдно, но я хотела быть с ним... я влюбилась, и мне было так горько, что никогда и ничего у меня с вэром не будет. Я не хочу, чтобы мне за мою любовь платили, это невозможно перенести, значит, я правильно решила сбежать. Утром мэниа зашла ко мне, мы дружно молчали о вчерашнем. Она протянула мне кошелек, и пояс:

— в кошельке монетки мелкого достоинства, в поясе несколько золотых, неизвестно, как всё может сложиться, пусть будут у тебя, — сказала она, — мы с тобой проедемся по тем улицам, по которым тебе придется ночью бежать, если что-то пойдет не так, ты будешь знать, куда идти. Тебя будут искать прежде всего дома и на пути, ведущем к нему, поэтому ехать ты должна по лесу, параллельно дороге. Костер не разжигай и ни с кем не общайся, в деревни не заезжай, можешь на окраине в каком-нибудь домике еды купить, и ни в коем случае в трактиры и лавки не заходи.

Мы заехали в крохотную лавочку, торговавшую готовой одеждой. Мэная выбрала пару костюмов из плотной темной ткани, непромокаемый плащ с капюшоном, и всё остальное для путешествия. В соседней лавке купили сапоги и небольшую сумку на длинном ремне, а в оружейной — охотничий нож, пояс и ножны. В маленькой продуктовой взяли сушеное мясо, галеты и сухофрукты. И еще странной формы сушеную тыкву в оплетке, оказалось, она для воды, почти ничего не весит и не бьется.

— не самая вкусная еда, зато нести не тяжело, и этого хватит на две недели — сказала мэная.

Как же мне повезло, что я попала к ней! Она всё продумала, я бы так не смогла. Потом прокатились по улицам, доехали до окраины там, где уже был виден лес.

— запоминай, в какую сторону двигаться. Имей в виду, дорога, которую я показала, идет на восток, а к тебе домой на север, ты должна будешь проехать по ней, а потом выехать к северной. Видишь вот этот домик и сарайчик, там будет стоять твоя лошадь, просто выведешь её, она к твоему приходу уже будет под седлом.

Весь день я гнала от себя мысли о вэре, мы ни разу не заговорили о нем, а вечером мы отправились в театр. Мы с мэнаи решили, что исчезнуть лучше после возвращения из театра, но сумку с вещами для побега она сказала держать при себе.

И вот я снова на сцене, и с грустью думала, что последний раз пою для людей, но другого выхода у меня нет. И снова это ощущение счастья, но теперь смешанного с тоской от предстоящей разлуки — прощай, моя любовь! — казалось, поёт моя душа.

Зрители снова аплодировали стоя, сколько же их, даже проходы забиты, и за кулисами полно народа и тоже хлопают. Я посмотрела в королевскую ложу, и замерла. Там окаменев, вцепившись в бархатные перила, стоял король, глаза его просто горели, лицо исказилось. Он понял, кто я, мне конец. Я снова поклонилась и, старательно улыбаясь, покинула сцену. Пробираясь через толпу, продолжала улыбаться и соглашаться со всем, что мне говорили. В гримерную я успела первая, закрыв дверь, я лихорадочно напяливала охотничью одежду, убрав волосы под шляпу, включила душ — пусть думают, что я там и, открыв окно, выпрыгнула в парк. Рванула в цветущие кусты, страх гнал меня вперед, я не думала о том, в какую сторону мне бежать, куда угодно, только дальше. Парк закончился, я оказалась на улице, там в конце находился постоялый двор, как раз приехали несколько человек, они разговаривая и над чем-то смеясь, прошли в дом, привязав лошадей к коновязи. Это мой шанс, на кону моя жизнь! Я быстро зашагала к подворью, на ходу доставая нож. Перерезала поводья у лошадей, а на одну хоть и с трудом, но забралась, тихонько тронулась, и лишь немного отъехав пришпорила её. Свернув на первую же улицу, услышала крики, ну, тут я деру и дала, пробираясь между домами, петляя по улицам, старалась выбраться к окраине города. Моя задумка оправдалась, крики напугали лошадей, они не сразу дались в руки хозяев, и у меня появилось время затеряться. Совесть меня мучила из-за кражи, я искала ту улицу, где стояла моя лошадь и, наконец то нашла её, нужно было поменять лошадь на свою, моя не устала, в отличии от этой, а эту вернут хозяину. Я подгоняла свою лошадку, мы неслись к лесу, теперь, надеялась я, меня не найдут. Я ехала вдоль дороги и вспоминала карту: как только увижу заброшенную дорогу, сверну на неё. Да уж, заброшенная дорога оказалась еще и заросшей, и не только травкой, но даже молоденькими деревцами и больше походила на неширокую просеку, зато больше шансов, что на ней меня искать не будут. И не обязательно ехать по лесу. С сердца свалился камень, я надеялась, что мэнаи ни в чем не обвинят и всё обойдется. Вперед, я свободна и у меня впереди замечательная цель. Я постаралась выбросить мысли о принце из головы, жаль только, что из сердца его так легко не выкинуть. Я вспоминала его объятья, и его лицо, каким несчастным оно было, когда я уезжала из его дома...

Вэрман

Я с трудом дождался утра, когда наконец увижу мою радость, такое поведение было мне не свойственно, мечты о ней не покидали меня, я томился и мучился без неё, и только страх, что своим поведением оттолкну её снова, заставлял терпеть. Я вспоминал дома, в которые мог бы поселить мою лэнси, дом должен быть светлый, просторный, весь в зелени и цветах. Думал, что нужно заказать для неё анторских лошадок и маленькую карету, ткани из тенсиры и сарехаа. Мысли о всяческих мелочах, которыми мне хотелось окружить мою девочку, меня переполняли, я представлял её милое личико, каким радостным будет оно, когда я засыплю её подарками и как она будет поцелуями благодарить меня за них. Я не удержался, и стал составлять списки торговцев и дипмиссий, с которыми нужно связаться для покупок тех или иных вещей. Завтра я вызову поверенного, и мы с лэнси просмотрим подходящие для нас дома, пусть получит удовольствие от выбора. Странная смесь чувств — я изнывал от желания её увидеть, и радости от того, что скоро буду с ней — мучила меня. Когда я утром увидел её, сбегавшую по лестнице, моё сердце остановилось. Она как свет для меня, я поймал её на последней ступеньке, век бы смотрел в её глаза. Я буквально похитил ее из-под носа у мэниа, и был очень рад, что мне это удалось. Хотелось бросить к её ногам всё, но для начала хотя бы накормить завтраком. В кафе так забавно было её кормить, она смущалась и не хотела, но я всё же настоял. Это пытка и удовольствие: она открывала ротик и получала ложечку чего-то вкусного, а я смотрел на неё и с трудом удерживался от поцелуя, я не хотел её испугать. Потом я запланировал прогулку в парке, как же приятно было идти с ней вдвоём, парк перекрыли для посетителей до нашего ухода, не хотел, чтобы её тревожили чужие взгляды. Но вот потом она промочила туфельки, и я не удержался, не нужно было мне снимать их, но когда я взял в руки её ножку, я забыл всё: я видел изящную ступню с высоким подъемом, и мои пальцы зажили своей жизнью. Тонкая щиколотка, точеные ножки... я снял белые чулочки и не смог остановиться, я целовал её ножки и ни о чем не думал. Если бы она вдруг не стала сопротивляться, я бы дошёл до конца. Я злился на себя, на свою несдержанность: если я её напугаю, то она не скоро дастся мне в руки! Я нёс её к коляске и понимал, что уже наломал дров и что придется действовать жёстче. Сказав кучеру ехать домой, привез её к себе, она опять напугалась. Пока не налажу нормальных отношений, вообще её не выпущу! Я оставил её в своей спальне и вышел, слуги должны о ней позаботится, а когда она успокоится, начну планомерную осаду, люблю брать крепости, а тем более настолько ценную для меня. Служанки вернулись быстро, жалуясь на лэнси, мне пришлось пойти к ней, я не знаю, зачем мне понадобилось настаивать на своём и требовать, чтобы она переоделась, но я порвал её платье и остановиться уже не смог. Какое у неё тело, какая кожа — как жемчуг, такую совершенную грудь я не видел даже на картинах. Талия тончайшая, бедра и ножки потрясающей формы, ни один художник не смог бы такое вообразить, и её кожа абсолютно гладкая, ни волоска на ней нет, таких женщин не бывает, человек ли она, мелькнула последняя мысль — и я окончательно потерял голову. Страсть затмила мой разум, но потом я почувствовал, как она бьется в моих руках, и снова осознал, кто находится в моих руках, и мой поцелуй стал нежным. Моя девочка мне ответила! Я таял, стараясь сдерживать себя, мои ласки становились всё более дерзкими, она застонала, и я пообещал ей всё, что она захочет. Но я не подумал о том, что она не продажна, она очнулась и начала бороться всерьез. Потом заплакала, не мог видеть её слёз, я сволочь и дурак, она не кокетничала со мной, не пыталась что-то получить от меня, как другие, ей вообще не знакома эта сторона жизни. Что мне теперь делать? Я отпустил её. Всё равно добьюсь, я не могу оставить эту девушку в покое.

За завтраком я рассказал отцу о лэнси и о своих намерениях поселиться с ней вместе. Отец был не очень доволен: — ты не забыл, что идут переговоры с несколькими правителями по поводу твоей женитьбы? Вряд ли, когда мы определимся с твоей избранницей, ты сможешь продолжить отношения со своей пассией, да и не стоит так расшаркиваться перед какой-то певичкой. Пока, конечно, можешь развлечься, но не увлекайся слишком.

— отец, я хочу, чтобы ты послушал её пение, ты всё время в делах, давай вечером сходим в театр, ты же раньше так любил его.

Вот так вечером мы оказались в театре, отец только посмеивался над моим нетерпением. Да, я вёл себя как мальчишка, не мог усидеть на месте, хотелось, чтобы занавес разошелся, и я снова увидел её... никого, кроме моей красавицы, я больше не слышал и не видел, но где-то на середине спектакля я наконец-то обратил внимание на отца, лэнси его потрясла, он побелел и застыл, не отрывая взгляда, слушал её. Сначала я обрадовался:

Теперь-то отец меня поймет и препятствовать нашим отношениям не будет, но потом я понял, что его поведение необычно, что-то не так. Мне стало не по себе. И теперь моё внимание было разделено между лэнси и отцом, а вот отец не замечал ничего, кроме неё. Когда зал взорвался аплодисментами, он медленно встал, вцепился в барьер и снова застыл.

— кто она, откуда взялась, — буквально прорычал он.

Я понял, что не хочу, чтобы он с ней встречался. Может позже, когда я пойму, почему у него такая реакция. Он резко развернулся и сказал дежурному офицеру: — певицу во дворец. Вэр, за мной!

Я никогда не видел своего отца в таком состоянии и буквально бежал за ним, он нёсся к выходу. Как только мы уселись в карету, он устроил мне форменный допрос. Мало этого, он говорил со мной не как с сыном, а как с подозреваемым. Я понять не мог, что происходит. Я хотел увидеть лэнси, и ее скоро доставят, но стал опасаться за неё. Через полчаса вошёл тот офицер — один.

— где она! — заорал мой отец, он подскочил к офицеру, схватил его за грудки и стал трясти.

— она пропала, — только и успел сказать тот. Офицер позеленел. Сказать, что я был потрясен — это не сказать ничего! Мой спокойный и выдержанный отец, которого ничего не могло расшевелить! Отец заорал: