Морской Волк (Мв-1)

Счас фриц задергается. От такой мощности сигнала — корпус цели звенит, как посыпаемый песком. Но вот определить, кто его облучает и откуда, не сможет. Зато хорошо знает, что для лодки это самое страшное, что может быть. Естественно, перед попаданием торпеды.

Пытается прибавить ход. Ну-ну — а вот-те хрен! Мы-то и тридцать можем выдать — а вот он.. Если он попытается повернуть, чтоб вывести нас из "мертвого угла" — акустики доложат, пеленг меняется, ну мы тоже, облучение прекратим. Что он тогда предпримет?

-Лодка пошла на погружение!

Разумно — потому что в те времена, лодки под водой были абсолютно неуязвимы друг для друга (ну если только таранить) — не было торпед, идущих на глубину. И предсказуемо — потому что у нас такие торпеды есть.

-Сергей Константинович — неторопливо говорю я — одна цель, одна торпеда!

По тактике, положено стрелять двумя. Это если цель активно ставит помехи, сбрасывает имитаторы, имеет хороший ход. В данном же конкретном случае, промах невозможен даже теоретически: жалко тратить невосполнимый боезапас. Утешает лишь то, что фриц, судя по всему, тоже был, не из последних, а значит его гибель, это ощутимая потеря для кригсмарине.

Ты был хорошим подводником, неизвестный фриц. Мне действительно, было бы интересно встретиться с тобой, после войны, поговорить о профессиональном. Если конечно, на тебе нет нашей крови, но вроде бы, тут надо уточнить у Саныча, лодки действующие в Атлантике против союзников, и бывшие в Норвегии, против нас, принадлежали к разным флотилиям? Если ты топил одних лишь англичан — странно, но мне совсем их не жаль — знаю, что в те годы, многие простые люди, и моряки, и солдаты, относились к Советскому Союзу с искренней теплотой и дружелюбием — но я также знаю слова их борова Черчилля, "хорошо если последний русский убьет последнего немца и сам сдохнет рядом" — или это Трумэн сказал? — неважно, судя по тому что началось после, ясно кто у них там решал, куда идти. Если ты топил лишь англичан с американцами — лично мне, нечего с тобой делить (или это послезнание играет, отчего я сейчас воспринимаю так называемых "союзников", едва ли не большими врагами, чем будущие битые немцы).

-Слышу взрыв! Звуки разрушения прочного корпуса!

Торпеда УГСТ (универсальная глубоководная самонаводящаяся) на конечном участке пути до цели, включает малошумный водометный двигатель, чтоб потенциальные утопленники не успели напугаться. Ты так и не понял, фриц, откуда пришла смерть — а может даже, в последние секунды радовался, что сумел оторваться. Дай бог тебе быстрый и легкий конец, быть раздавленным ворвавшейся внутрь водой — это лучше, чем если переборки выдержат, и ты будешь умирать долго и мучительно, заживо похороненным в лежащем на дне стальном гробу. Впрочем, глубины здесь километровые, так что тебе это не грозит.

Однако, надо сказать слово экипажу. Тебе, фриц, уже все равно — а мне, на твоем примере, надо дать своим накачку. Для поднятия боевого духа, чтоб знали, не с людьми воюют, а со зверьем.

-Товарищи моряки, говорит командир. Поздравляю вас с нашей общей победой. Только что нами была атакована и потоплена немецкая подводная лодка, "тип семь", водоизмещением девятьсот пятнадцать тонн, с экипажем сорок четыре человека. И эти фашисты никогда уже не совершат гнусных преступлений. Наподобие того, как в нашей истории, лодка У-209, этого же типа, возле острова Матвеева в Карском море, утопив наш буксир с баржой, всплыла и расстреливала в воде наших, советских людей, триста человек! Другая лодка, У-255, потопив наше судно "Академик Шокальский", также после всплыла, чтобы гитлеровские палачи расстреляли наших выживших, из пулеметов и автоматов. И это лишь те преступления — о которых стало известно — не мне вам говорить, как море умеет хранить тайны. Таков моральный облик нашего врага, фашистских головорезов, палачей и убийц, вообразивших себя "сверхчеловеками" — господами над всеми, ну а мы естественно, по их мнению, имеем право жить, лишь как их рабы! Мы попали, пусть не по своей воле — на великую войну, когда речь идет о самом выживании нашего народа. Сейчас враг силен — но мы знаем, что однажды, мы уже победили его. Так сделаем это второй раз — и чтобы нашим дедам и отцам, не было за нас стыдно!

Я оглядываюсь. Все присутствующие, включая матросов — впечатлены!

-Спасибо, командир! — говорит кто-то — правильные слова.

Вот зачем — мы тратили торпеду. Споры, что дороже — стандартная немецкая семерка, пусть даже с очень хорошим командиром, или ценный невосполнимый боеприпас — неуместны. Потому что взвешивать надо — иное.

Экипаж, пусть даже прошедший десятки, сотни учебных боев — и одержавший хотя бы одну реальную победу, над живым врагом, это огромная разница. Самураи называли это когда-то — путем воина, "буси-до". А в предвидении того, что нам предстоит в этом мире совершить — нам потребуется экипаж, именно такой!

-Саныч! Курс 30, глубина 50, ход крейсерский.

Вечером, как обещано, в столовой показывали кино. В этот раз был "Горячий снег".

от Советского Информбюро 16 июля 1942

В течение ночи на 16 июля наши войска вели бои с противником в района Воронежа и юго-восточнее Миллерово.

В районе Воронежа наши войска на ряде участков контратакуют противника и наносят ему большой урон. Наша часть, поддержанная танками, за сутки уничтожила 1.200 немецких солдат и офицеров, 8 танков, 12 пулемётов, 7 миномётов и 9 автомашин. На другом участке наши бойцы несколько потеснили противника и уничтожили 5 немецких танков и 350 гитлеровцев. Наше танковое подразделение разгромило штаб крупного немецкого соединения. Захвачены штабные документы, два танка и пленные.

После встречи с конвоем, закончившейся утоплением немецкой лодки, ничего не произошло. Прошли к северо-западу от британских островов, техника работала исправно. Дважды обнаруживали подводные лодки, один раз это была уже знакомая по "портрету" "семерка", наверное, спешившая в Атлантику, второй раз что-то неизвестное — Саныч предположил, что это или пока не встреченная нами "девятка", или англичанин. Нас не обнаружили, мы тоже не атаковали. Еще несколько раз попадались надводные корабли — эти уже явно английские. По одной из целей, опознанной Санычем как "крейсер типа Саутгептнон", мы даже, объявив учебную тревогу, имитировали торпедную атаку, чтоб экипаж не расхолаживался. Нас не обнаружили — по меркам этой войны, мы были невероятно далеко, вне рубежа охраны эсминцев сопровождения.

Сейчас идем на север, вдоль норвежских берегов.

-Курорт! — сказал после Петрович — нас не трогай, мы не тронем. Между прочим, это тоже не есть гут, командир!

Петрович прав. Вам не приходило в голову, как считается срок автономности атомарин: девяносто, сто суток? Дозаправляться не нужно, заряда реактора хватит намного дольше. Вода из опреснителя. Провизия — при размерах лодки, можно взять и на полгода. Капитальное, на берегу, ТО механизмов и докование — вполне нормально и через год.

Самым слабым местом, как ни странно, являются люди. Три месяца быть запертыми в ограниченном объеме, почти не видя солнца, зато наблюдая вокруг, одни и те же рожи? Чтоб вы поняли — ну представьте, что вас, мирного служащего, заперли бы со всеми коллегами в вашей конторе, замуровав выход. И заставили бы работать, в режиме "четыре часа через восемь отдыха" причем из этих восьми, еще четыре, общие работы, а бывают еще и "авралы", то есть готовность один, за которую никаких отгулов — и естественно, без всяких выходных. Тогда поймете, отчего на лодках случается, что какой-нибудь матросик, на третьем месяце без дневного света, вдруг пытается в истерике открыть входной люк, на стометровой глубине. Положим, это случается все ж редко — хотя этот случай хорошо известен в военно-морской медицине, как типовой. Но вот то, что свыше девяноста суток, резко возрастает вероятность того, что какой-то член экипажа по команде повернет не тот клапан, или включит не тот рубильник, это объективная реальность. Факт установлен опытным и весьма печальным путем — и мне совершенно неохота его проверять.

Когда-то давно, еще в СССР, я смотрел фильм "Ответный ход" — там есть эпизод, на подлодке: где герой Бориса Галкина видит на переборке красную крышечку с надписью "открыть при пожаре". Естественно, он ее открывает — а под ней другая, с надписью: "дурак! Не сейчас а при пожаре". И не дай бог, он попробовал бы и дальше, потому что это был пуск системы пожаротушения, ЛОХ, лодочная объемная химическая. При срабатывании которой, весь отсек почти мгновенно заполняется огнегасящим газом — и кто не успел включиться в дыхательный аппарат, то простите мужики, в раю передайте привет тем двадцати с "Нерпы" в Большом Камне на ТОФе, где какой-то придурок эту кнопку нажал!

В отличие от дизельных лодок, нам не надо беспокоиться — кислород, полученный электролизом воды, поступает в отсеки, автоматически поддерживая его уровень в атмосфере на привычных двадцати процентах. Но атомная лодка "Комсомолец" в восемьдесят девятом погибла именно из-за того, что в кормовом отсеке кто-то отключил автоматику, или сбил настройку. И вспомните школьный опыт из химии -" железо горит в чистом кислороде" — отсек, где кислорода не двадцать, а сорок, пятьдесят, шестьдесят, никто не знает точно, сколько было на "Комсомольце" перед, это пороховой погреб и бензиновый склад, в одном флаконе. И от любого "коротыша" или малейшей искры — превратится в мартеновскую печь.

И таких мелочей много. Перечислять их все, у меня нет ни времени, ни желания — учи матчасть, читай инструкцию — просто прошу поверить на слово, что один дурак, ротозей или псих, нажав одну маленькую кнопочку или открыв не тот кран, может устроить нам всем, как минимум, громадную кучу проблем с ремонтом, а как максимум, коллективную встречу с апостолом Петром. Если будет, кому просить за — как в том восемьдесят девятом, когда к религии еще относились с опаской — но пришел тогда командующий Северным Флотом к главному мурманскому попу, архиерею или митрополиту, не знаю их иерархии — и сказал: отслужи за ребят! Не знаю, есть тот свет или нету — но если есть, чтобы их всех в рай, по справедливости. Слышал это сам, от нескольких человек — не знаю, байка или нет, но очень похоже на правду.

А наш случай — и вовсе, особый. Провалились черт те куда, и что впереди — неясно, про дом и родных забудь навсегда — и вообще, война наверху, САМАЯ СТРАШНАЯ война в истории, это без всякого пафоса — ну если только, не дай бог, Третьей с ядрен батонами не будет! Как это бьет по психике — да тут что угодно могло быть, вплоть до открытого неповиновения, "а ты ваще кто такой, командир", "а нет больше такой страны, кому присягали". А уж сдвиги крыш по-тихому — а вдруг, уже у кого-то? Вот почему Петрович, вместе с Григорьичем, стараются, отслеживая общее настроение, ведя душеспасительные (а то и вдушувлезающие) беседы. Командиры БЧ, проинструктированные надлежаще, также бдят; в общем, все — как в песенке из старого фильма с Мишей Боярским:

Чихнет француз — известно кардиналу!

Григорьич кстати, неожиданно для всех, оказался очень при деле. Зашел ко мне, еще после того совещания, и сразу в карьер:

-Михаил Петрович, я тут как бы на сутки выбыл из общего дела, даже можно сказать, по боевому ранению (показывает на свой гипс). Я уже говорил с народом и знаю про ваше — нет, общее — решение, идти на север помогать нашим в войне с фашистами. Я на все сто, с вами. Я служить еще при Брежневе начинал, присягу принимал советскую, и от нее не отрекался! И все ж на десять лет вас старше, а потому, очень хорошо знаю, чем был СОЮЗ, и что от него осталось. Горбача я еще терпел — так как союз был единым. А как начали все разваливать, продавать, в угоду "вашингтонскому обкому", мне смотреть было больно, я из флота ушел! А теперь у нас шанс, все переиграть сначала, предупредить руководство, об ошибках, совершенных ими и их последователями. Чтоб было, как в книжке, что Александр Александрович всем нахваливал, Конюшевский этот, где в девяносто четвертом, город Сталинград!

Ага, голубь. Так больно было смотреть, что активно сам подался, доподлинно знаю, к некоторым делам руку приложил, в начале девяностых. Теперь значит, почуял, куда ветер дует, не дурак все ж, хоть и замполит. А поскольку в этой эпохе капитализм очень не в почете, решил оперативно сменить поприще, снова в товарищи политруки. Ну не верю я чистейшим идеалистам — если человек на груди рубаху рвет с воплем, жизнь положу, так это он или на публику играет, чтоб лишнюю цену за свою честность взять, либо от него последует самый непредсказуемый закидон, в самый неподходящий момент. Я же, как бушковский король-майор Сварог, больше предпочитаю иметь дело, когда человеку, идея симпатична, но и кроме что-то есть, для себя — от таких хоть, точно знаешь, что ждать, ну а здоровый карьеризм никто еще не отменял. Решил человек активно, в нашу команду, мне это мешает? — да бога ради! А если и хочешь после, в новые Мехлисы или Сусловы — чтоб всяких новодворских, Солженицыных и Боннэр давил, как клопов, пока они еще чайники — так это вообще, святое дело! Только насчет предупредить, это ты загнул — представляю, как ты будешь Иосифу Виссарионычу или Лаврентий Палычу, на их ошибки указывать. Ну это, пока — прекрасное далеко.

Нужен же ты мне сейчас — поднимать дух команды. Автономка, когда уже настрой психологический, что дом нескоро увидишь — все ж мне кажется, не прониклись еще люди, что дома у них нет. А когда по-настоящему поймут, вот тут-то и начнется, и нервные срывы, и сумасшествие у кого-то, вполне реально — смотри выше, чем это всем нам грозит. Так что, товарищ замполит, ты у меня хоть массовиком-затейником поработаешь — но удержи ситуацию под контролем! Петрович тоже старается — но у него, своих забот хватает — а вот тебя, краснокрылый ты наш, в экипаж взяли, исключительно за этим! Я же лично, иного лекарства не вижу — кроме как пафос самый оголтелый, с надрывом — за святую идею. Как там у фантаста Ефремова, который "Туманность Андромеды" написал, в другом романе, "Лезвие бритвы", сказано: когда люди видят перед собой цель, для всех жизненно важную, они становятся равны богам — по силе, совершить невозможное.

Положим, долго так не протянешь. Но тут за нас играет — что мы все ж не пехота: окопной грязи и смертей, что пафос ломают вернее всего, у нас не предвидится, делай что учили, а если гибнуть, так всем. И время — лишь до конца похода, ну а что после будет, как к предкам придем — так будем проблемы решать, по мере их поступления. А пока же — вперед и с песней, марш!

Григорьич не подвел. Честно пашет — как целый отдел агитации и пропаганды. Мы одни в этом мире — мы одни, пока, против целого мира! И — ничего еще не решено, если это и впрямь, мир параллельный — а вдруг, в этой реальности, какой-нибудь идиот в генеральских погонах — хотя погон еще нет, но это неважно — угробит не Крымский, а Сталинградский фронт? Сейчас решается, жить ли нам вообще — русским, украинцам, белорусам, да и чеченцам с дагестанцами — поскольку все мы, для Адольфа — унтерменши, рабы, удобрение! Мы — или они. Победа — или смерть. Убей фашиста — или сдохни сам в рабстве. Никаких сложностей — чтобы все просто и понятно, на уровне агитки двадцатых: все ж старая гвардия, Ильич и иже с ним, были гениями слова, мастерски умели заводить толпу! А именно это — требуется сейчас.