— Если б был, то заметил бы, как мимо тебя на сеновал поднялся человек. Через потайную дверцу пролез в трактир, прямо на галерею. К двери нашей комнаты.

Эйк моргнул.

— Какой человек?

— Староста этой Лиходеевки и окрестностей... Если б ты был в конюшне с нашим Пеньком, а не гонялся за крысами в свинарнике, то тоже знал бы про арбалеты.

— Он предупредил, что нас кто-то хочет убить?

— Он сказал, что чернокнижники в этих местах долго не живут. И добивает их не лихорадка или демоны, а крепкие арбалетные болты.

Эйк поморгал. Расплылся в улыбке. Пнул тело.

— Так вот зачем вы хотели поговорить с ним! Вы думаете, что это они убили тех чернокнижников? И тоже как раз после того, как они для кого-то изгоняли демонов, и успели получили деньги? Хотели разговорить их, где добыча... — Эйк погрустнел. — Все их деньги... И все их, — Эйк поморщился, — эти ваши кристаллы, по четыре серебряных за ни за что... Они у них ведь тоже были, да? А теперь ничего не найти...

Над нами раскачивались деревья, шелест листвы заглушал слова.

Я поправил кинжал на поясе и огляделся. Ничего не растерял в суматохе?

Какая-то мысль заставила Эйка опять нахмуриться.

— Мастер! Вы что, заплатили старосте?

— С чего бы?

— А с чего староста заговорил с вами об этом? Предупредил...

Эйк прищурился. Если я транжирил наши деньги, — это было даже хуже, чем гуляющий вокруг мертвец.

Я невесело ухмыльнулся.

— Теперь-то я понимаю...

— Ну и почему? — Эйк повысил голос, чтобы перекрыть ветер. — Почему он заговорил с вами?

— Почему он принял меня за мстителя, — поправил я.

У Эйка задрались брови.

— Мстителя?.. Какого еще мстителя?..

— Он решил, что меня прислали, чтобы расправиться с деревней и окрестными, не щадя никого. За тех двоих, что пропали тут раньше.

— А, — кивнул Эйк. Потом недоверчиво оглядел меня. — Ну-у... Не знаю. Я бы так, на взгляд, не решился сказать, что вы из наемных убийц, мастер.

— А он не на меня глядел. Он тебя увидел. Вот по видку моего слуги и определил, чем я на жизнь зарабатываю. Если уж подмастерье такой, то какой должен быть хозяин? Для такого извести сотню душ, что муху хлопнуть. Особенно если хорошо платят золотом.

Эйк хмыкнул. И тут же помрачнел.

— Тогда ясно, кто их послал...

У него затвердели скулы, в прищуренных глазах запрыгали злые огоньки. Его плащ хлопал на ветру. Волосы путались на лицо, скрывая глаза.

— Вы бы, мастер, подождали меня здесь. Я к утру вернусь... Только опишите его получше.

— Он тут ни при чем.

Эйк поджал губы.

— Это вы говорите, чтобы я не хотел с ним поквитаться. Только зря. Я такое не прощаю. И вы мастер, тоже зря... — Он поморщился.

— Я не прощаю, Эйк. Я думаю! — мне приходилось уже перекрикивать ветер. — Если бы он хотел убить нас, он бы не стал предупреждать меня, а всадил болт в спину. Еще там, в трактире, где он все знает и вокруг все свои. Он там подобрался ко мне совсем незаметно. Хотел бы убить, так и убил бы! Прямо там. Потом с надежными людьми вытащил бы тело из деревни и спрятал так, что никто из чужих и не узнал бы. И тебя рядышком со мной прикопали бы, с перерезанной глоткой.

— Вот это вряд ли... — сквозь зубы процедил Эйк.

Ударил гром — совсем близко. Ветер ревел вдоль ручья, как в печной трубе. Эйк с опаской поглядел вверх, поеживаясь.

Прямо над нами сверкнуло, и тут же оглушительно грохнуло. Посыпался мелкий холодный дождик.

Взяв факел, я склонился над телами.

Крепкие ребята, и не голодали...

Опять сверкнуло. Эйк совсем вжал голову в плечи.

— Бесы и демоны... До трактира же еще версты три?.. Мастер! — поторопил он.

Все содрогнулось от удара грома, а в следующий утонуло в грохоте. Вода рушилась ледяной стеной. Факел погас. Мне пришлось кричать:

— Ты ведь их уже обыскал?

— Было бы, что! — досадливо оскалился Эйк.

В темноте я едва его различал. Он со страхом глядел вверх. Не оглядываясь на меня, протянул руку, раскрыв ладонь:

— Вот, мастер! Все, что было! Два серебряных и три сребреника!

Прижимистый за каждый медяк, сейчас он был готов на что угодно, лишь бы быстрее оказаться в надежном доме, рядом с большим огнем.

— Оставь пока! — крикнул я. — Где их оружие?

— Уже на Пеньке! Арбалеты отличные! Как у королевских штурмовиков! За каждый можно по...

Обойдя Пенька, я скинул арбалеты на землю. И два чужих меча.

— Мастер!

— Что еще?

— Их же можно продать!

— И бесплатно получить веревку, уже натертую мылом! Хочешь, чтобы нас приняли за разбойничков? Солдатские же! Может, это были охранники королевского обоза?!

Эйк заиграл желваками.

— Нет, мастер... Но...

— Что — но?!

За грохотом воды, ревом ветра и треском деревьев я сам себя с трудом слышал.

Эйка всего перекосило от досады.

— Жалко же!

Я покивал. Бывает...

Арбалет я швырнул в гущу орешника за ручьем. Эйк, оскалившись от досады, повторил это со вторым. Потом туда же отправились мечи.

— А с трупами что?

— В ручей. Пусть утащит подальше от тропы.

Тела, вздрагивая от ударов о камни, поползли вниз. Вода в ручье бурлила под ливнем.

Мне пришлось устроить Пеньку настоящую взбучку, прежде чем он вылез из-под ветвей на тропу.

Сверху грохотало и лило, темноту раскалывали молнии. Земля под ногами раскисала на глазах. Приходилось идти, хватаясь за стремя.

Упрямая скотина так и норовила свернуть под дерево покрупнее и встать там намертво. Я отбил левый кулак, наставляя его.

Молнии проскакивали прямо над нами — а через миг все сотрясалось от удара грома. Эйк каждый раз сжимался и ощечивался — трижды по-крысиному быстро касался щеки, будто чесался. Потом долго беззвучно шевелил губами, поминая своего Кро-Берота.

Как ни пытался я его отучить — все без толку. При каждом удобном случае норовит наловить крыс... Видит Торун, я пытался! Но Эйк упрямее меня. Может быть, даже упрямее Пенька, когда дело касается этого Кро-Берота...

Хорошо хоть, больше не пытается угощать меня их вялеными задними лапками. На портовых задворках Себрега, где он подцепил всю эту дурь, крысы были лучшим деликатесом, а он там три года отирался. После ночи барабанов у него не осталось ни отца, ни старших братьев, ни даже матери или теток.

Мы прошли, наверно, версту — и дождь как отрезало. Половина неба впереди просветлела. Из туч выплыла луна, даже факел на пришлось зажигать.

И Эйка будто подменили. Трястись и ощечиваться перестал. Даже мокрая одежда его, кажется, уже не заботила. Зато, покосившись на меня, нахмурился.

— С вами все в порядке, мастер?

— Вполне. Если не считать, что у меня злой осел и ленивый мальчишка.

Но это Эйк пропустил мимо ушей.

— Плохо выглядите, мастер. Может, нож был отравлен?

— Просто малость струхнул, когда услышал, что у нас за спинами щелкают арбалеты. А ты?

— Я?

Эйк пожал плечами. Поглядел на меня с подозрением.

— Вы опять шутите, мастер? Вы же ходили с теми солдатами ловить демона. Уложили двух мертвецов!

— Один из них оказался орком...

— Тем более! Если уж вы там не... — Эйк осекся, глядя на мою кислую ухмылку.

Недоверчиво глядел на меня. Он боится демонов и вставших мертвецов — а меня больше заботят живые. Вставшего мертвеца можно различить издали, если умеешь созерцать. Гохл прекрасно заметен даже в полной темноте. А с живыми? Что у них в голове, не разглядишь и солнечным днем...

— Мастер?..

— Эти двое слишком быстро нашли нас, Эйк.

— Так вы все-таки знаете, кто это!

— Хотел бы... Но кто бы ни убивал тут чернокнижников, нашли нас они слишком быстро.

— Думаете, они шли за нами от деревни?

Я покачал головой.

— Ну, — уперся Эйк, — может, не живут там, а просто случайно были? Заметили нас, когда мы пришли в трактир, потом видели, как мы уходим с солдатами в хутор, и сообразили, зачем мы туда идем? Кто мы. И увязались следом, потому что догадались, что солдаты неплохо нам заплатят... и... м-м?

— Нет, Эйк. Тот староста не дурак и не тряпка, держит все в кулаке. Чужаков сразу бы заметили и разобрались, кто и зачем. А если шалит кто-то из деревенских, им бы староста накрутил хвосты еще раньше. Он боится, из-за этих убийств пострадает вся деревня.

— А может, это не убийцы, а простые разбойники? Ждали тут любого, с кого можно поживиться?

— Разбойники? Крепкие мужики, с хорошими мечами и тяжелыми арбалетами — и на этой заросшей тропе у заброшенного хутора о трех избах? Когда рядом есть королевский тракт?

Эйк набычился.

— Но если это не случайные разбойники, и не лихие мужички из деревни, тогда как они вообще узнали, что мы тут окажемся?! Полночи еще не прошло, как мы в ту деревню пришли!

— Ты наконец-то добрался до того, что меня беспокоит.

Эйк придержал Пенька и обернулся.

— Они будто заранее знали, что мы здесь появимся? На этой тропе, возле старого хутора? Вы к этому клоните, мастер?

Я промолчал.

— Солдаты им сказали?

Я мотнул головой.

— Но тогда откуда? Как они могли знать, что мы там будем?

У меня было предположение, но оно мне оч-чень не нравилось...

А еще, у меня был вопрос получше: зачем?

Зачем это все было нужно им?

Или кому-то, кто их послал...

Кому и чем мог помешать миляга Бример, только что явившийся сюда, даже перекусить толком не успел? А до меня еще пара чернокнижников.

— Боюсь, Эйк, те двое были не сами по себе. И тогда могут быть еще такие же.

— Убрались подальше от подснежников, называется... Может, лучше уносить отсюда ноги, мастер? Обратно к столице, а?

— Я почти не прочь, Эйк. Только знать бы, как унести отсюда ноги, не напоровшись на нож по пути, и не получив болт в спину...

Этот бесконечный день вымотал меня до предела. Я вымок, продрог, от голода подводило живот, и в голове было мутно и вязко.

Впереди зашелся лаем пес, тут же откликнулся другой, еще яростнее.

— Наама милостивая! — пробормотал Эйк. — Вот тебе и мамаша штурмовика! Их еще не видно, а они уже хрипят так, будто их месяц не кормили.

Молотили в дверь мы добрую минуту.

Сначала над нами, на втором этаже, приоткрылся ставень, высунулся фонарь, окатив нас желтым светом и слепя. Потом ставень закрылся, внутри раздались голоса, шаги.

Псы за воротами не замолкали ни на миг.

Наконец лязгнули засовы и дубовая дверь, обитая железными полосами, распахнулась.

Крепкий мужик, открывший дверь, тут же отступил вглубь. В руках он сжимал боевой молот, узкий и длинный. Вбитые в конец дубины железные зубцы блестели под светом факела.

За его спиной, на лестнице, сгорбился тощий парень. В одной исподней рубахе, босой, зато с арбалетом. Арбалет он тактично не направлял на нас, а держал чуть вниз, будто совершенно случайно в руках оказался.

Отодвинув парня к стене, вниз протиснулась огромная дородная тетка, ее глаза неотрывно следили за нами.

До того, как начать молотить в дверь, я сменил свой старый плащ на парадный: темно-красный, с меховой оторочкой. В мой плащ обернулся Эйк.

— Чего угодно... господину?.. — с сомнением протянула она. Плащ у меня на груди был накинут так, что и не понять, есть на дублете под ним герб, или нет. С еще большим подозрением разглядывая Эйка, мамаша добавила: — С пажом...

Протестовать против господина я не стал. Эйк не имел ничего против пажа.

— Нам нужен ночлег.

Мужик с молотом скосил глаза мне за плечо. Эйк исполнял свой любимый фокус: гонял между костяшками пальцев три серебряных. Все три серебряных — новенькие и чистенькие, никаких обкусанных краев, будто только с монетного двора. Эйк прокатывал их между пальцами, как-то проносил пальцем под ладонью, и вот уже снова между костяшками, один за одним, снова и снова, быстро-быстро, заставляя сливаться в бесконечную ленту сверкающего серебра.

Мужик глядел завороженно. Парень на лестнице тоже с трудом оторвал глаза, чтобы взглянуть на меня:

— Вы будете ужинать, сэр?

Болт с ложа он снял.

— Конечно, будут! — сурово оглянулась мамаша. — Разбуди эту лентяйку, пусть несет окорок, сыра и вина! А ты иди подбрось дров в печь. Господа, должно быть, совсем замерзли.

Мужик с молотом посторонился.

Я вошел, с порога оглядел трактирный зал, освещенный только отблесками из-за заслонки печи.

Столы уже были сдвинуты на ночь — под окна, наглухо закрытые ставнями. У стены возле печи лежали трое, прямо на досках пола. Все глядели на меня. Один украдкой положил пальцы на оружие.

Не солдаты. Уже спасибо.

— Ужинать мы будем в комнате, — сказал я.

— Тогда туда, — мамаша указала за лестницу.

— Я готов, — пропыхтел Эйк, появляясь из бокового выхода во двор.

Он был нагружен нашими сумками и оружием. За его спиной лаяли псы, там скрипели ворота, недовольно икал наш Пенек. Похоже, мужик сразу понял, что уговаривать его лучше кулаком.

— Сказал накормить овсом, — доложил Эйк и двинулся за теткой, уставившись себе под ноги, очень сосредоточенный.

Не иначе, как запоминает доски, которые скрипят.

Я двинулся следом. По темному коридору мы свернули раз, еще, и мамаша отперла дверь — откуда дохнуло сухим теплом. Одной стеной комнаты служила кладка печи.

Я присел на скамью, привалился спиной к блаженному теплу. Мне надо решить, что делать, но сейчас — передышка...

Просто впитывать тепло, тишину и запахи, сейчас принесут еду... И наконец-то можно вытянуть ноги... И нормально выспаться...

Эйк, бросив в углу сумки и положив арбалет и кинжалы на вторую лавку, стянул с меня мокрый плащ, потом свой, развешивал их у печи.

Тяжело скрипя половицами, вернулась мамаша с уставленным едой подносом. А вроде, собиралась будить лентяйку... Или ей уже доложили, что у благородных господ вместо двух лошадей — один осел? Я успокоил ее серебряным. И еще выложил на стол сребреник, не спеша его отдавать.

— Утром нас не надо будить. Пока сами не проснемся — ничего не надо. Ни завтрака, ни воды. Не будить, что бы ни случилось. Хоть пожар, хоть демоны поползут из своих преисподних. Ясно?

Она задумчиво склонила голову к плечу, не отрывая взгляда от сребреника.

— И приглядите, чтобы там, в зале, особо не шумели.

Щелчком я отправил сребреник через стол к хозяйке. Она с готовностью приняла его и старательно кивнула:

— Да, сэр.

— И если будет тихо, то вот он, — я выложил на стол еще один сребреник, — будет ждать здесь.

Это было уже многовато, полтора серебряных за одну ночь. Но, видит Торун, я заслужил покой и тишину. Я прогнал через себя ману из трех кристаллов. Это слишком много для одного раза — для меня.

Никогда прежде так не делал. И я не отошел до сих пор.

Если хочу, чтобы хотя бы утром у меня была свежая голова, — чтобы ясно осознать, во что же я тут влез, а главное, как из этого всего вылезти! — я должен выспаться по-настоящему. Часов десять, а лучше все двенадцать.