— А так красивше! — с апломбом заявляю я, надувшись от гордости, что таки рисунок получился. И ведь что интересно: чем больше я смотрел на откровенно СЛЯПАНЫЙ рисунок, тем больше он мне нравился. Что-то в нём было эдакое...

— Нина Андревна! — Кричу через головы рисовальщиков. — У меня получилось! Зацените!

— Не "ЗАцените", а "Оцените" — строго поправляет она меня, обернувшись на мои вопли.

— А у меня красиво получилось! — оправдываюсь я.

Критически оценив ещё пыхтящих, над своими только начатыми рисунками, детей, воспитательница решается отойти к нам.

— Вот! — гордо указываю ей на свой шЫдевр.

На несколько долгих-долгих секунд воспитательница замирает.

— А... А солнышко где? — наконец находится она.

— Ну дык, оно же... оно же за спиной! Там! — указываю я себе за спину. — А второго листика вы не давали! Потому и не нарисовал.

Реплика про солнце за спиной снова выбивает воспитательницу из реальности.

Но она таки собирает мозги в кучу и после...

Зырк на Карена.

Карен испуганно пригибается почувствовав себя без вины виноватым.

Зырк в сторону Кашина.

Тот даже не заметил — зажав в кулаке кисть, высунув язык, что-то сосредоточенно выводит на бумаге.

— А ну-ка... — Нина Андреевна осторожно берёт за края лист с рисунком и отрывает его от стола. Долго рассматривает.

— Хорошо, Алёша! — наконец выносит она свой вердикт.

Относит рисунок на свой стол и приносит новый лист.

— У тебя очень хорошо получилось! Ты же ведь любишь рисовать да?

— Ага! — тут же с энтузиазмом подтверждаю я.

Чёрт! Мозги и реакции дошколятника рулят, но... ведь пока в рамках того, что мне надо — в рамках необходимости тренировок. Да и вообще — мне рисовать всегда нравилось. А вот такие акварельки, — простенькие и с душой, — всегда любил рисовать. Жаль времени на это не всегда выпадало. Однако же, даже мастером числился.

Сейчас, конечно, какой из меня мастер? Разве что маляр. Но в памяти же много таких сюжетов. Можно и потренироваться. Ведь рано или поздно будет получаться как надо. Стремиться к совершенству — это всегда интересно и приятно.

— Тогда нарисуй так, чтобы было ещё и солнышко. — завершает "техзадание" Нина Андреевна.

Воспитательница отходит к двери и выглянув в коридор зовёт.

— Михална! Михална-а!

— Что такое? — появляется одна из нянечек.

— Глянь! — суёт ей Нина Андреевна на освидетельствование мой рисунок. — Я его в кабинет отнесу, чтобы ничто с ним не случилось, а ты пока посторожи моих пару минут.

— А Зоечка где?

— Она на второй группе. Там Марина заболела.

Нянечка кивает и заступает на кратковременное дежурство.

Я же, взявшись снова за карандаш, разворачиваю лист вертикально, долго-долго вывожу, в верхней его части, круг. Это будет солнце. Подправляю некоторые линии, до нужной круглости и намечаю контур птички, сидящей на пеньке.

На пеньке — маленькие веточки с листочками.

Завершив работу с контурами, берусь за кисть и...

Короче, получается что-то типа такого:

Всё чисто на контурах.

— Хм-м! А почему у тебя небо оранжевое? — слышу я заинтересованный голос Нины Андреевны, успевшей вернуться из своего методкабинета.

— Дык вечер! Небо у солнышка всё рыжее!

— А птичка, дерево и листочки почему чёрные?

— Ну дык против солнца же! Там ничего кроме этого и не увидишь. Всё будет чёрное. Казаться будет.

— Это дедушка так тебе говорил?

— И он тоже! Я сам видел! Видел как оно на самом деле. Дедушка говорит, надо рисовать как оно на самом деле.

— Молодец, Алёша! Из тебя хороший художник получается! Весь в папу и дедушку!

Ага. Только папик — инженер. И ни разу не художник. И если что-то рисует, то чертежи к своим установкам. Да ну собственно фигня всё это! Главное потренировался. И в памяти всплыло именно то, что надо для отображения в рисунке.

Второй мой рисунок откочёвывает в методкабинет.

А Кашин таки снова отколол — так агрессивно мешал кистью в стакане с водой, что опрокинул его и залил свой лист.

Снова плач. А ревёт этот кабан — очень громко.

Впрочем... план на день ещё не выполнен.

Так: Кашину в глаз — дал.

Птичку карандашом — нарисовал близко к образцу.

Живопись — попробовал и удачно. Аж две картинки получились на "весьма и весьма", как выразились набежавшие с других групп воспиталки.

Запоздравляли, захвалили. На некоторое время я — герой дня.

Но ведь план надо же выполнять?

Надо!

Только после обеда удалось избавиться от излишнего внимания.

Тихо подкрадываюсь к цели под подозрительным взглядом Кашина. Кашин, кстати, стоит поодаль и не пытается вмешаться. Боится. Фингал у него уже во весь глаз сияет и напоминает о том, что со мной шутки плохи. А вот с этим субъектом...

— Юрочка! — тихо, обманчиво ласковым голосом, окликаю будущую сволочь.

— Чего тебе? — немедленно надувшись, изображает из себя Киндюк, Великое Начальство.

Делаю резкий шаг вперёд и наношу быстро серию ударов кулаками в лицо. Все удары попадают в цель.

От неожиданности и болезненности, Киндюк садится на задницу. Из носа тоненькой струйкой начинает сочиться кровь. И, как будто сирена, включается его рёв.

— Ну как же так?! Как же так?!! — причитает мгновенно нарисовавшаяся рядом с нами Нина Андреевна. — Ты такой хороший мальчик, и так хорошо рисуешь и на тебе! За что ты его так?!! Нельзя же так!

— А это за враньё, подлость и клевету! — с мрачной миной заявляю я. — И если он ещё будет на кого врать — буду бить!

"Вот! Теперь план на день — выполнен!" — мысленно, с удовлетворением констатирую я, разглядывая ставшей такой уютной панораму угла комнаты, нашей группы номер один, городского детского сада номер два.

...Только, вот, голова снова разболелась!... Нда...

Но это же значит, что очередная порция МОЕЙ СТАРШЕЙ памяти, стала на место!

И тут — зачёт.

— Танго над пропастью

Вчера за мной пришёл папаня и для меня получился цирк одного актёра. Отец в своём репертуаре.

Я как раз "достаивал" свой "срок" в уютненьком уголку, когда время детсада закончилось и начали один за другим приходить родители за своими чадами. Мой родитель пришёл одним из первых, что удивительно. Обычно инженеров на нашем предприятии задерживали. Но вот — таки папик оказался в садике раньше маман. И тут-то оно и случилось.

Прибежала наша воспиталка — Нина Андреевна. Лично. Даже Дину Петровну не пустила чинить разборки — оставила ту следить за оглоедами. Папик, ясное дело, не подозревая о моих приключениях, как обычно вызвал меня и собирался уже меня одевать, когда наша суровая детсадовская "наседка" и прискакала.

— Вы представляете?! — начала Нина Андреевна возмущённо. — Представляете?! Ваш за сегодня умудрился устроить целых две драки! Избил сразу двух мальчиков! Низачто!

Папаню на мякине не проведёшь.

Не зря он слывёт сверхдотошным. На своём предприятии, говорят, что он раз десять всё перепроверяет, прежде чем что-то сделать. Но зато и работает у него всё, как говорится, "с первого предъявления", надёжно.

Папа немедленно корчит скептическую мину, вопросительно смотрит на меня. Я же ему тайком, чтобы воспитательница не видела, показываю скрещенные пальцы. Тот быстро понимает, что верить на слово нельзя и принимается за своё любимое выяснение деталей. Воспиталке немедленно становиться кисло. Вот не везёт ей с моим папаней — постоянно забывает об этой его черте! А как нарвётся, — не знает куда деваться.

"А как?...А что?.. А при каких обстоятельствах?..". Вопросы идут один за другим, причём хорошо видно, что человек честно пытается разобраться в сути дела. Под лозунгом "Всё должно быть честно и справедливо!". Причём это делается с темпераментом асфальтового катка, наезжающего на зазевавшуюся лягушку.

Уже через пять минут такой "дискуссии", Нина Андреевна "сдувается" и идёт на попятную. Теперь уже она обороняющаяся сторона, хотя батя даже и не думал повышать голос или тем более кидаться какими-то заявлениями-обвинениями.

Еле скомкав разговор о побитых мордах хулиганов нашей группы, она резко переводит тему на мои достижения. Немедленно оказывается, что я "ой какой молодец, и вообще будущий великий художник".

Папаня, только разогревшийся в выяснении обстоятельств на пару секунд слегка теряется, но предъявленная первая картинка быстро примеряет его с обстоятельствами. Он заинтересовался. Кстати, Нина Андреевна не поленилась склеить первый лист, порванный Кашиным. Тот, на котором я нарисовал воробья.

Папик хмурится, поднимает удивлённо брови. Кивает.

— Да, очень хорошо нарисовал. — подтверждает он, и обернувшись в мою сторону кивает мне. И после неожиданно для Нины Андреевны вопрос в лоб: "А кто порвал листок?".

— Кашин! — выпаливает та, но через мгновение, поняв, что проговорилась, и что её версия про "низачто" трещит по швам, принимается оправдываться.

— Но ведь он порвал уже после того, как Алёша побил Кашина!

Однако наткнувшись на насмешливо-скептическое выражение лица папани, понимает, что дискуссию с треском провалила.

Это тоже из талантов папаши — за время любых разборок умудряется сказать всего-то пару слов. Всё остальное — его жесты и мимика. Причём получается так, что все, кто не прав чувствуют себя как помоями облитые.

Нда... Великое искусство!

— Вы сказали, что были ещё рисунки? — теперь уже отец переводит тему на интересующую его. Нина Андреевна, пунцовая от конфуза, спешит предъявить акварели.

Тут уже папаня подвис надолго.

И тот факт, что рисунки изрядно превосходили средний уровень обитателя старшей группы детсада, был как раз не очень серьёзный. Будучи сыном крупного художника, он как ни кто другой, понимал что такое реальная живопись и чем она отличается от мазни без души и таланта.

А что? Я рисовал по памяти. Той, что из будущего. Срисовывал картины либо свои, либо те, что когда-то видел и счёл очень удачными. Главным для меня сейчас было минимум деталей и максимальная простота сюжета.

В результате — техника исполнения как раз соответствует. А то, что с душой, — так что-то рисовать, или как дед говорит ПИСАТЬ (про картины), надо только именно с нею. С нужным настроем. Иначе получится техничная мазня. Даже если будет выполнена на высоком "техническом" уровне.

Наконец папаня отлип от разглядывания и бросает вопросительный взгляд на воспитательницу.

— Нет-нет, Степан Матвеевич! — взвивается та. — Вы уж извините, но... вы должны понимать, что ТАКИЕ картинки для нас... представляют особую ценность.

— Для отчёта. — насмешливо поддевает папаня.

— И для него — тоже. — смущаясь подтверждает Нина Андреевна. — Но вы не волнуйтесь, его рисунки займут почётное и постоянное место на нашем стенде славы. А если вы хотели бы показать их Матвею Фёдоровичу, то... Он же завтра приведёт Алёшу в садик?

Тётка верно просекла порядок, в котором наша семейка водит меня в садик. Именно завтра меня в садик снова отводит дед. Следующий день — маман, и ещё через день — папик.

Собственно так оно и случилось. Только зачем-то решила меня сопроводить и мать. Вне, так-сказать, очереди. Наверное, наслушавшись удивлённо-похвальных речей отца, решила тоже засвидетельствовать почтение садику и полюбопытствовать что же такое я там намалевал.

У шкафчиков, нас уже поджидала целая делегация из работников и работниц. Так как "квочками" по садикам работают только женщины, то и заведующая — тоже женщина. Разве что завхоз выбивается из этого ряда. Но тот явно оказался при встрече случайно — что-то притащил в садик для мелкого ремонта.

Вся встречающая команда пялится на моего знаменитого деда и ждут что же он такое выдаст. Ему торжественно вручают все три рисунка даже не дождавшись момента моего раздевания-одевания.

Пока внимание взрослых отвлечено на торжественный момент, сам, не стесняясь, как будто само собой разумеется, отхожу к своему шкафчику и без сторонних "ценных указаний" переодеваюсь. Ясное дело, с любопытством кошусь на взрослых.

Дед молча принимает рисунки, долго разглядывает воробья. Также молча кивает и отдаёт заведующей. Но вот с моими как-бы-акварельками поступает неожиданно для встречающих. Маман, зная что к чему и ухом не повела. Но вот воспитательницы явно в недоумении.

Дед подходит к шкафчикам, устанавливает там оба акварельных рисунка и отходит на пару шагов.

Заметив, как смотрят на него работники детсада, удивляется сам.

— Что-то не так? Есть ещё рисунки? — осторожно спрашивает он.

— Да нет, но... неужели вам не нравятся рисунки Алёши? — спрашивает заведующая.

И тут дед выдаёт свою коронную фразу: "Картину как и женщину, нужно смотреть на расстоянии".

В вердикте деда я не сомневаюсь, поэтому молча, за спинами взрослых переодеваюсь. И тут меня таки застают в самый неудобный момент — я как раз надел один сандалий и собираюсь уже надевать второй, — вся толпа оборачивается ко мне.

Стою полубосым и обозреваю любопытные мины воспиталок. И тут срабатывает шаблон забитый в память. К чему он, пока не ясно но...

— Да вы не стесняйтесь! Смотрите себе на здоровье! Хоть до дыр засмотрите — я ещё нарисую.

Кольнула головная боль.

Вспоминаю, что там, в будущих временах и прошлых реальностях именно так реагировал на излишнее внимание к моим рисункам.

Несколько секунд толпа переваривает что таки я сказанул, но потом дружно разражается хохотом.

Я же тем временем, оглядываюсь по сторонам и замечаю нежелательных "гостей" — припёрлись старший Киндюк со своим отпрыском. Привёз младшего на служебной машине в садик.

Старший — уже "великий начальник". Младший — будущий великий мерзавец.

И тоже будущий "Великий Начальник".

Подготавливается на эту роль.

Соответствующим воспитанием.

Вот этой старшей мразью.

Сидящей, кстати говоря, на посту начальника всех торгашей города. А это — связи, торговля из-под полы, дефицитные деликатесы и прочее, и прочее, и прочее.

Старший, благо лизоблюд-профессионал величайшей пробы, мгновенно просекает что творится. Не знать моего деда, да ещё не оценить обстановку с коллективным разглядыванием вполне конкретных рисунков, это не про него.

Бросает косой взгляд на своего сыночка и тут же начинает расшаркиваться со всеми присутствующими.

Первым "удостаивается чести быть поздорованным" — мой дед. И только после — все остальные, в порядке административного старшинства.

У деда на секунду мелькает на лице досада и раздражение. Но он берёт себя в руки и сухо здоровается, немедленно возвращаясь к оценке моих художеств. Маман же расшаркивается по всей программе. Хоть она и не в его конторе, и этот хмырь не её начальник, но всё-таки раскланивается.

Кстати, зовут этого старшего Киндюка — Владимир Владимирович. Почему традицию в именовании нарушили — да говорят, что в те времена, когда я и этот мелкий Киндюк родились, было сильно популярно имя первого космонавта. Вот и назвали, морального урода.