Джулиус и Фелтон

Джулиус ждал продолжения, однако я никак не мог понять, чего он от меня хочет. Надеюсь, степень моего смущения не сильно отразилась на лице, хотя от мучительных раздумий щеки мои начали ощутимо гореть.

— Ладно, — Олдридж откинулся на спинку кресла с видом скучающим и ленивым. — Не мучайте себя, от вас уже пышет жаром как от парового котла.

Что я мог ответить на это?

Джулиус взял со стола карандаш, что-то черкнул в газете и подтолкнул ее ко мне. На первой полосе слово 'кровопийца' было жирно обведено в неровный кружок. В голове у меня, наконец, щелкнуло, и стало удивительно, как же я сразу не догадался, к чему он вел, ведь все было очевидно:

— Вы считаете, что это вампир!

— Господи, Филипп! Кто вам такое сказал? — досадливо поморщился мой друг. — Это вы считаете, что это вампир.

С минуту я просто молчал, переваривая услышанное, а потом Джулиус, как будто и не было этого странного разговора, продолжил мысль, оборванную уже давно:

— Инспектор Гаррисон еще не позвонил! Весьма легкомысленно с его стороны не обращать внимания на очевидные факты присутствия в этом деле потусторонних сил...

— У нас нет телефона.

— ... хотя даже вы поняли... Что вы сказали?

Настал мой черед снисходительно улыбаться:

— У нас нет телефона. Мастер обещал явиться в начале недели, но так и не пришел. Нет телефона — нет звонка из полиции. Это элементарно.

На краткий, очень краткий миг я возвысился до небывалых вершин, но стук в дверь низверг меня обратно на землю.

— Вероятно, Гаррисон пришел к тому же выводу, — криво усмехнулся Джулиус, оставив меня переживать свое прискорбное падение.

— Доброе утро, джентльмены, — громогласно поприветствовал инспектор, и от его коренастой плотной фигуры пахнуло сыростью, холодом и крепким табаком. Я пожал протянутую руку и по привычке приготовил блокнот для записей, тем не менее не ожидая услышать что-то новое.

— Чаю? — Олдридж был сама любезность. — Нет? В таком случае, я готов выслушать, что привело вас к нам.

По его серьезному прямому взгляду и сжатым в тонкую ниточку губам никак нельзя было догадаться, что он и без длинных предисловий знал причину столь раннего визита. И инспектор действительно не сумел нас удивить:

— Дело темное, Джулиус, — закончил он свой рассказ и, спросив разрешения, закурил. Грубые пальцы с желтоватыми ногтями заядлого курильщика ловко извлекли сигарету из помятой пачки и чиркнули спичкой. Комната погрузилась в облако густого едкого дыма. — Писаки уже пронюхали, — он бросил на меня быстрый взгляд. — Простите, Фелтон. Мои ребята изъяли все фотографии, но одна все же просочилась. Редактор 'Блэкпул Геральд' не желает идти на уступки, и к вечеру весь город будет в курсе событий, а к завтрашнему утру — весь Ланкашир! Начнется паника.

Гаррисон был так искренне раздосадован, что мне даже стало его жаль. Если, конечно, забыть, что он покушается на свободу слова — самое святое, что есть у каждого уважающего себя журналиста.

— Иными словами, вы просите меня о помощи? — Джулиус криво улыбнулся, сложив руки в замок под подбородком. — И у вас, верно, есть основания полагать, что в деле замешано сверхъестественное?

Инспектор нерешительно пожевал губами:

— Я полагаю, что вам будет интересно взглянуть на тело.

Джулиус наотрез отказался воспользоваться служебным автомобилем инспектора, и мы проделали отнюдь не близкий путь до полицейского морга под отвратительным моросящим дождем, к сожалению, нередким в наших краях. Он оседал на волосах и одежде, что ничуть не прибавляло настроения, и очень скоро я промок до нитки и дрожал от холода, а вот Олдриджа погода, похоже, ничуть не смущала. В своем темно-сером плаще и фетровой шляпе он вышагивал по Променаду* точно лондонский денди — я с легкостью представлял его в цилиндре и белых перчатках, выстукивающего тростью дробь по мостовой.

Гаррисон оказался умнее и, сославшись на простуду, уехал без нас. Жаль, что мой упрямый компаньон не желал признавать удобство нового средства передвижения.

Дождь усиливался.

Мы, наконец, добрались до полицейского морга, где нам выдали белые халаты и одну пару перчаток на двоих, видимо, ждали только Джулиуса. Я не жаловался — пальцы закоченели так, что натягивать на них что-то было бы преступлением. В своей профессиональной деятельности я ни разу не сталкивался с трупами — для такого рода материалов у нас был особый человек. Чуть более терпимым я стал после знакомства с Джулиусом, но все же вид хладного неподвижного тела, еще недавно мыслящего, живого, до сих пор нагонял на меня дрожь. К такому сложно привыкнуть, да я и не хотел. Есть вещи, от которых я бы с удовольствием держался подальше, и трупы входили в их число.

Суровый медик откинул простыню, и весь неприкрытый ужас смерти открылся нашим взглядам. Было что-то унизительное, грязное в том, чтобы смотреть на мертвецов, точно подглядываешь за ничего не подозревающим человеком. Неловко и как-то стыдно.

Джулиус без колебаний приступил к внешнему осмотру. Он так ловко и быстро обследовал каждый сантиметр тела, будто листал книгу. Я старался смотреть только на его строгий профиль, но взгляд сам собою опускался ниже, на длинные пальцы, обтянутые тонкой резиной, и на белую твердую плоть, которой они касались. Меня резко замутило. От запаха формалина... Совершенно точно от него...

— Филипп? Филипп, вам нехорошо?

Я старательно замотал головой, рискуя расстаться с легким завтраком, впопыхах перехваченным по пути в агентство. Джулиус удовлетворенно кивнул:

— Тогда скажите мне, коллега, что интересного вы видите в этом трупе?

— Интересного? — ужаснулся я.

— Боюсь, я неверно выразился, — терпеливо исправился он. — Необычного. Не бойтесь, подойдите ближе.

— Ну... — неуверенно протянул я. — Он очень бледный. Но ведь покойники и должны быть такими, да? — я сконфуженно хихикнул, чем заслужил неодобрительный взгляд лысого усатого медика:

— Не вижу ничего смешного, юноша, но вы правы в своем нехитром умозаключении. Между прочим, — повернулся он к Джулиусу. — Я все изложил в отчете, мистер Олдридж.

— Я его не читал.

Обмен колкостями притупил мое внимание, и я оказался схвачен за запястье и буквально с нечеловеческой силой притянут к столу.

— Не подведите меня, Филипп, — шепнул мне Джулиус на ухо и разжал пальцы.

Я склонился над телом. Вблизи кожа выглядела прозрачной, сквозь нее просвечивали голубоватые прожилки вен. Я непроизвольно сглотнул тягучую слюну, борясь с желанием отойти подальше, а лучше вообще на улице.

— Обрати внимание на внутреннюю поверхность рук.

Ободренный подсказкой, я осторожно, воспользовавшись любезно одолженной мне перчаткой, повернул затвердевшее запястье покойника и обнаружил чуть ниже локтевого сгиба ни много ни мало следы острых как иглы зубов!

— Это... это... — голос не слушался.

— Проколы, вероятно, от шприца, — хмуро сказал доктор.

— Нет, вы не понимаете...

Горячая ладонь легла мне на плечо, и голос Джулиуса, спокойный и вежливый, произнес:

— Разумеется, вы правы. Благодарим за уделенное нам время. Всего хорошего.

Мы вышли на свежий воздух, где дрожь пальцев было гораздо проще выдать за озноб. Я с трудом засунул руки в неудобные узкие карманы и спросил, даже не стараясь скрыть раздражения:

— И что теперь? Это была чья-то шутка? Ваша или инспектора?

— Не горячитесь, Филипп, — Олдридж невозмутимо надвинул на лоб шляпу и сверился с карманными часами темного серебра. — До ленча пара часов, не хотите ли прогуляться?

Еще злясь и негодуя, я все же позволил фамильярно взять себя под локоть и увести прочь от холодного жуткого морга и его неприветливого хозяина, словно перенервничавшую девицу.

Мы шли довольно быстро для обычной прогулки, да и Променад, излюбленное место горожан и гостей города, остался далеко позади, и чем дальше мы удалялись от побережья, тем невыносимее становилось мое любопытство.

— Куда вы меня ведете?

— Веду? О, мне кажется, вы вполне в состоянии идти сами, — Джулиус сдержанно усмехнулся, стараясь, видимо, не сильно меня задет. — Или вас все еще мутит?

— Нет! Да с чего вы вообще это взяли?

Однако мой праведный гнев не произвел ровным счетом никакого впечатления, и я добавил тише:

— Спасибо, со мной все хорошо.

— Иными словами, трупы вас не беспокоят? Тогда добро пожаловать в Зеленый квартал!

Зеленый, он же Ирландский, квартал представлял собой несколько коротких улиц в восточной части Блэкпула. Население его, как видно из названия, состояло в основном из выходцев из Ирландии и, реже, Шотландии. Добропорядочным и законопослушным гражданам не рекомендовалось гулять здесь после заката, да и днем всегда оставался риск нарваться на неприятности. Тот факт, что неизвестный убийца выбрал именно это место для своих преступлений, не вызвало у меня удивления, впрочем, все мы ходим под луной.**

Нас встретил невыспавшийся и промокший до нитки дежурный констебль:

— Прошу за мной, господа.

Ботинки заскользили по размокшей от дождя дороге, и жидкая грязь забрызгала брюки. Кроме того, в воздухе витал легкий, но от этого не менее тошнотворный запах помоев и гниющего мусора, что местные, ничуть не смущаясь, выбрасывали прямо вдоль дороги. Нелицеприятное мнение мое об Ирландском квартале только укрепилось.

Место преступления огородили желтой лентой, но даже я понимал, что дождь смыл все следы, если они вообще были. В этом смысле сырой приморский Блэкпул — раздолье для преступных элементов. По нахмуренным бровям Джулиуса я догадался, что он думает о том же. И все же он тщательно осмотрел ничем не примечательный, кроме того, что здесь убили человека, клочок земли у покосившегося забора. И стоило мне только слегка отвлечься, как мой неутомимый компаньон исчез.

— Вы видели, куда пошел мой друг? — обратился я к дежурному, на что тот неопределенно махнул рукой:

— Да тут и идти-то особо некуда. За забором местный паб, клуб или как он там у них, ирландцев, называется.

Я поблагодарил и, провожаемый равнодушным взглядом, обошел ограду вокруг и оказался прямо перед входом в искомое заведение, судя по линялой безыскусной вывеске, именуемое 'Веселый Патрик'. Весело там точно не было, потому как, стоило мне скрипнуть дверью, несколько пар хмурых глаз тут же уставились на меня. У барной стойки я узнал Джулиуса, он беседовал с высоченным медноволосым мужчиной, в чьих грубых чертах любой без труда бы угадал разбойное прошлое.

— А, Филипп! — Олдридж обернулся и помахал мне рукой. — Это мой друг, Филипп Фелтон. Идите же сюда, не стойте как истукан.

Было похоже, что он не испытывал неловкости или напряженности, витавших в прокуренном воздухе, и я подошел к нему, справедливо рассудив, что вдвоем у нас больше шансов выйти отсюда на своих ногах.

Боже, что за мысли!

Рыжий протянул мне жилистую руку, покрытую мелкими светлыми волосками, которую я пожал, внутренне содрогаясь. Да, я отдавал себе отчет в том, что веду себя как последний расист, однако никак не мог побороть предубеждение против 'нищих мигрантов', въевшееся в кровь едва ли не с молоком матери.

— Полиция закрыла паб? — спросил Джулиус.

— Сегодня откроемся. Ваши ищейки ничего не найдут в моем заведении. Так я им и сказал.

— Мы не из полиции, О'Тэди. Мы просто хотим помочь, и, — он доверительно наклонился вперед. — Мы действительно можем помочь.

— Да валяйте. Только без толку все это.

Джулиус кивнул и повернулся к выходу. За столиком у самой двери за нами пристально наблюдал неряшливо одетый мужчина неопределенного возраста. Я случайно поймал его внимательный взгляд, и он торопливо отвернулся, да так резко, что едва не сломал шаткий стул.

Чужакам здесь не рады.

На обратном пути я едва поспевал за длинноногим Джулиусом. Погруженный в свои мысли, он совершенно забыл о моем существовании, да и существовании всего остального мира тоже — только грязь разлеталась в стороны из-под его черных щегольских туфель. Мне многое хотелось спросить, но я откровенно робел, взирая на строгую и прямую, как доска, спину компаньона, и, наконец, решился:

— Как мы собираемся ловить убийцу, если даже полиция ничего не может сделать? Как мы узнаем, кто он?

— Мы уже знаем, кто он.

Я так удивился, что поскользнулся и едва не сел в лужу:

— Как это — знаем? — мысли проносились голове вихрем, но ни одна из них ничем мне не помогла.

— Вы видите сложность не там, где она есть, — Олдридж сжалился и приостановил шаг. — Я знаю, кто убийца, но вычислить ее — дело не из легких. И не из самых безопасных.

— Ее? Подождите, вы хотите сказать, что это женщина?!

— Господи, Филипп! Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть. Вы прекрасно меня поняли.

Тут уж и я не выдержал. Догнал его и схватил за ворот плаща:

— Нет, это вы не делайте из меня дурака! Если вы настолько гениальны, что можете раскрывать преступления еще до того, как их совершат, это отнюдь не означает, что для всех вокруг это столь же очевидно. Черт возьми, да вы самый большой эгоист, с которым мне довелось общаться! Или выкладывайте все как есть или не рассчитывайте на мою помощь, ни сейчас, ни когда-либо впредь. Вам ясно?

Спустя время я могу точно сказать, что то была самая эмоциональная и прочувствованная речь в моей жизни и вместе с тем, самая позорная. Не стоило так распаляться, но тогда я был совершенно не способен к разумным рассуждениям.

Джулиус не делал попыток отстраниться или урезонить меня. Как раз наоборот, заглянув в его темные глубокие глаза, я увидел там не злость или обиду, а сочувствие и тепло. Он снова сумел поставить меня в тупик.

— Прошу вас, успокойтесь, Филипп, — мягко попросил он, кладя ледяные руки поверх моих, судорожно стискивающих лацканы его мокрого плаща. — Приношу свои извинения, я забылся и позволил себе грубость. Моя кошка никогда не задавала вопросов, увы, я отвык от диалогов.

Меня снова сравнили с кошкой, и все же на душе стало легче — я выговорился и спустил пар, а Джулиус сумел воспринять это адекватно и легко свел неприятную ситуацию к шутке. Я не знал, что он так умеет.

— Давайте доберемся до ближайшего приличного кафе и там поговорим, — я согласно кивнул. — Обещаю ничего не скрывать.

Время обеда — не самое удачное для уединения, в кафе просто не оказалось свободных мест, и откровенный разговор пришлось отложить, ненадолго, но и этого часа мне хватило, чтобы окончательно известись.

Мы расположились друг напротив друга, Джулиус в мягком кресле, а я на стуле. Моросящий дождик перешел в ливень, и стук капель прекрасно располагал к долгим задушевным беседам.

— Налить вам чаю?

— Нет, благодарю, — он любил чай, но я не удивился отказу. Оба понимали, что чай подождет. Я достал блокнот и ручку, с ними я чувствовал себя привычнее, как-то стабильнее.

— Есть старая ирландская легенда — начал Олдридж издалека. — Забытая, покрытая пылью и мраком история. В ней рассказывается о деве волшебной красоты, голос которой вдохновлял поэтов и музыкантов. Ее звали Ланнан Ши или Ланон Ши, что означает 'чудесная возлюбленная', — он замолчал.