Большой Дом

Когда Шарик увидел, что кучей сложены черепа он уже не удивился.

Он потом удивился.

Когда подошёл поближе и понял, что черепа эти — собачьи.

Шарик подошёл ещё ближе и рассмотрел кучу черепов во всех подробностях. Все они были одного размера. Какие-то — обглоданные и высушенные ветром дочиста. Такие лежали ближе к основанию. На лежавших повыше остатки мяса и жил виднелись. А на самой вершине лежала голова совсем свежая.

На ней ещё можно было рассмотреть серую шерсть и рыжие уши.

Его, Шарика, голова.

В этот миг что-то в нём щёлкнуло, будто тумблер перебросили. Луна на небе превратилась в прозрачный шар, внутри которого бурлила светящаяся красная жидкость и плавали хищные рыбы, похожие на угрей.

И земля под лапами пса тоже стала ощущаться как шар. Гулкий и каткий.

Упёрся Шарик в асфальт, и покатился земной шар. Понеслись навстречу деревья, замелькали электрические опоры.

Лес остался позади.

Шарик ещё раз упёрся и шар остановился. Махнул Шарик лапой — развернул Землю деревней к себе. А на окраине деревни, на холме, стоял дом. В окнах свет горел. Шарик пасть раскрыл и толкнул Землю, да так, чтобы дом прямо к его зубам подкатился.

Земной шар послушно закружился. Всё ближе дом. Вот уже видны занавески в окнах, и сарай, в котором корова живёт, и будка...

Хрусть!

Вращение остановилось. И, кажется, зашатался зуб во рту у Шарика. Будто на невидимую стену он налетел со всего размаха.

— А дядя Фёдор хорошие построения у родителей перерисовал, — услышал Шарик голос Матроскина, — такую зверюгу с размаху затормозить, это талант надо иметь.

Шарик обернулся.

У забора стоял тр-тр Митра, а за рулём его кот сидел. Матроскин мотор завёл, фары зажёг и трактор двинулся на Шарика с распахнутым приёмным лотком.

Пёс собрался уже смахнуть надвигающуюся машину одним ударом лапы, как вдруг память его разверзлась и исторгла давно забытое слово.

Настоящее имя того, кто сейчас отзывался на собачью кличку.

И он рассмеялся. И он смеялся, и смеялся, прямо в лицо кровавой Луне, пока стальная пасть Митры не закрыла от него небо.

11. Уроборос

Дядя Фёдор до самого утра Шарика с охоты ждал. Всё в окно посматривал, пока не заснул совсем. И на следующий день он проснулся самым ранним утром — Шарик так и не пришёл. Только Матроскин во дворе трактор мыл, а Митра от холодной воды фыркал и корчил смешные рожицы. Корова неподалёку жевала травку и опасливо на эту пару посматривала. А то как и её привлекут к водным процедурам!

— Ну что, Матроскин, не возвращался Шарик ещё? — спросил дядя Фёдор в окно.

Кот какую-то рыжую ветошь из приёмного лотка тр-тр Митры вытащил и подальше в кусты забросил.

— Нет, — отвечает, — не возвращался.

— Так надо искать его! — предложил мальчик, — Вдруг он в беду попал.

Матроскин вздохнул.

— Дядя Фёдор, первое правило спасения утопающих — не увеличивать количества утопающих. Выйдет Шарик из леса, ему не впервой.

Воронёнок встрепенулся и прокричал:

— Никогда! Никогда!

Мальчик шикнул на птицу.

— А если он встретил это... большое, которое клад охраняло?

— И что ты предлагаешь в таком случае сделать?

— Я у папы читал, что с любыми силами можно договориться.

— Угу, — недоверчиво кивнул кот, — а ты не читал у папы, на каких условиях?

— Ну вот найдём и обсудим условия.

В общем, уговорил дядя Фёдор Матроскина пойти искать Шарика.

Сели они на трактор и поехали к лесу. Погода стояла отличная. И не жарко было, и не холодно. Ветерок дул в меру прохладный. Митра себя вёл удивительно спокойно и даже не пытался за курами гоняться. В общем, ехать было одно удовольствие.

И когда они у поворота к лесу встретили Шарика, это дяде Фёдору даже не удивительно показалось, в такую-то отличную погоду!

Шарик сидел на дороге и озирался, словно не понимал, куда же он попал. Весь он был с лап до головы заляпанный чёрными маслянистыми кляксами.

Матроскин остановил трактор. Дядя Фёдор выпрыгнул из кабины и подбежал к псу. Тот смотрел на мальчика удивлённо.

— Шарик! Ты вернулся! — закричал дядя Фёдор.

— Ну... наверное, — огляделся пёс, — А Шарик — это кто?

— Ты что, Шарик, собственное имя забыл? — подскочил к ним кот, — Вот до чего тебя прогулки по лесу довели! Сколько лап у тебя помнишь ещё?

— Ну... четыре, — Шарик недоверчиво пересчитал собственные лапы.

— А хвост у тебя один? — продолжал Матроскин.

— Один...— протянул пёс.

— Так это же замечательно! И ты нас встретил...

— Встретил...

— Ну вот, хорошо. А зовут тебя Шарик. Ты с нами живёшь!

— С вами...

— В будке, — подсказал Матроскин.

— В будке... — неуверенно согласился пёс, — А вы кто?

— Это же Матроскин, — показал мальчик на кота, — а меня дядя Фёдор зовут.

Шарик посмотрел на них, поморгал.

— Очень приятно, — говорит Шарик и кланяется, — Возьмите меня с собой, пожалуйста. Я вас охранять буду.

Дядя Фёдор и слова сказать не успел, как Матроскин вмешался:

— Конечно-конечно. Только, Шарик, тебя бы отмыть немного, а то ты какой-то... неэкологичный.

— Я бы рад отмыться, — отвечает пёс, — только мне помощь нужна. Я один не могу. А так, кого ни попросишь, так только пятки мелькают.

И поехали они на речку. Тр-тр Митра с утра помытый был, так что он кругами по поляне катался в своё удовольствие. А дядя Фёдор Шарика отмывал, и, потихоньку расспрашивал. И по всему выходило, что ничего Шарик не помнит ни о встрече с мальчиком и котом, ни о том, что потом случилось.

Матроскин в этом время на берегу сидел и вид у него был мрачнее мрачного. А тут ещё и почтальон Печкин подошёл. В руках у него была бутылка и лист бумаги. В бутылке на дне какая-то прозрачная жидкость плескалась.

Почтальон шёл так, словно он моряком был на корабле в штормовом море. И земля всё норовила у него из-под ног куда-то сбежать. А он эту землю ногами ловил.

Печкин дошёл до пирса. Допил из бутылки, свернул листок в трубочку, засунул в бутылку, заткнул горлышко пробкой и выбросил в реку. Так она и поплыла вниз по течению, покачиваясь в разные стороны.

— Эй, кот, иди-ка сюда, — прокричал почтальон Печкин.

Матроскин посмотрел на Шарика, на Митру, что-то в уме прикинул и пошёл к пирсу.

Почтальон тоже посмотрел по сторонам, потом снял сапоги, носки стянул, свесил ноги в воду и сказал:

— Ну что, Верещагин, опять не получилось? Вот волки, они — санитары леса. А от тебя, Матроскин, сплошная антисанитария.

Кот только плечами пожал.

— А что тут поделаешь?

— И ведь говорил же я тебе: уходите к чёртовой бабушке. А ты вернулся. И ещё мальца сюда приволок. Ну ладно ты. Ладно, этот Шарик твой несчастный. Но ребёнка-то зачем?

— Меня не ребёнок интересовал, — нахмурился Матроскин, — У меня другие планы были. Но, кажется, я о его родителях слишком хорошее мнение сложил. А вот сын у них получился талантливый. Даже жалко его.

Тут они вдвоём посмотрели, как Шарик бегает по берегу и свой хвост ловит, а дядя Фёдор на него смотрит и смеётся.

— И с этим... Шариком... тоже, как я посмотрю, с каждым разом всё хуже и хуже.

— Угу, — кивнул Матроскин, — Профессор говорил, помнится, что такое может быть, но он-то не планировал призыв на такие сроки.

— А сколько времени прошло? — поинтересовался Печкин.

— Да года два уже, — ответил кот.

— И в самом деле... но я могу тебя утешить: окончательно озвереть твой Шарик не успеет.

— Это почему ещё?

— А потому что нас всех к этому времени уже не будет. Замыкание, знаешь ли, деградировать начинает. Вот ты вчерашний день хорошо помнишь?

Матроскин задумался.

— Да, не особо. Как-то всё промелькнуло незаметно. Говорят, так на пенсии время летит. Вот ты внукам пирожки печёшь, а вот ты лежишь, а родственники жилплощадь делят и дачный участок.

— Так ведь тебе-то пенсия не грозит. Мне, кстати, тоже. Это мы все потихонечку пропадать начинаем. Может быть и хорошо, что ты дядю Фёдора сюда привёз — всё-таки порция внешнего мира, глядишь, протянем немного дольше.

— Помирать неохота? — спросил кот с ехидцей.

— А то, — согласился Печкин, — Я, может быть, только до стадии гнева добрался.

— Судя по бутылке, — заметил Матроскин, — это уже торг.

— Это не торг. Это эксперимент. Реки, знаешь ли, появились задолго до людей. Так что я надеюсь на то, что по воде отсюда ещё можно выбраться.

— А тебе вообще можно выбираться?

— А почему нельзя? — спросил почтальон, — Я нулевой километр запер? Запер. А дальше никаких должностных инструкций не написано.

— Вы только посмотрите, — фыркнул кот, — а как рисовался-то! 'Я тут высшая инстанция'.

— Больно ты умный, — рассердился Печкин, — вот сдать бы тебя в 'Поликлинику', на опыты.

— Сгорела, говорят, 'Поликлиника', — не растерялся Матроскин, — остались только 'Черта' да 'Прачечная'. Но фамильярами они не занимаются. Да и о чём я говорю, сдавай, пожалуйста. Вот как выберемся отсюда, так сразу и сдавай!

Почтальон замолчал. Он сидел, болтал ногами и смотрел, как Шарик всё норовит укусить себя за хвост. А река, подёрнутая туманом, несла откуда-то сверху по течению запечатанную бутылку с письмом.

12. Мама и папа ищут число

Васютка походил на птенца. С большими чёрными глазами и широко распахнутым ртом.

Васютка был студентом. Было ему двадцать три годика, из которых последние несколько лет он пытался перевестись на следующий курс. И всё бы хорошо, но очень уж он не любил грызть гранит науки. Зато он очень любил всякие истории, в которых героя призывали к приключениям, а он отказывался, но потом всё равно шёл и, переродившийся после героической смерти, возвращался с волшебным трофеем. И чтобы автор был если не профессор, то хотя бы доктор наук.

— Так что такое обращение Макондо? — повторил вопрос папа, который имел несчастье быть преподавателем Васютки.

Студент, приличия ради, пару раз хлопнул клювом и продолжил молчать.

— А процедура Макондо? — попыталась подсказать мама, которая догадывалась, что с таким спутником они рискуют застрять надолго.

Васютка ещё немного поморгал, и, наконец, изрёк:

— Вы нам такого не давали.

Папа посмотрел на своего студента с укоризной.

— 'Основные топологические процедуры', третья лекция. Почерком Лаховой, у которой вы все списываете, четвёртая страница от начала лекции. Процедура Макондо заключается в том, что останки первого человека, умершего в населённом пункте, с соблюдением необходимого ритуала, запечатывают в капсуле. А капсулу кладут...

— В сухое, прохладное, защищённое от света место? — радостно, но немного неуверенно, протараторил Васютка.

— Нет, — покачал головой папа, — это лекарства так кладут, а капсулу кладут в реликварий на нулевом километре. И с этого момента поселение проявляется на Карте.

— На какой карте? — удивился студент.

— Не на какой, а на Карте, — сердито уточнил папа, — есть только одна Карта, а всё остальное — это её неточные копии.

— Пересдача, — развела руками мама.

— Это мой студент, и я буду решать, что с ним делать, — возразил папа, — Ну как, молодой человек, вспомнили, что такое обращение Макондо?

— Ну это когда капсулу вскрывают пионеры и читают обращение потомкам...

— А Макондо — это колумбийский пионер-герой, — с ехидцей подсказала мама.

— Точно! — обрадовался Васютка, — Он ещё превратился в ворону и потерял душу!

— Последний вопрос, — мрачно произнёс папа, — кто такой Рэдрик Шухарт?

— Это я точно знаю! — воссиял студент, — Это немецкий офицер-подводник, который первый обнаружил Р'Льех!

Папа тяжело вздохнул. И мама тоже тяжело вздохнула. В основном потому, что они уже час стояли внутри Главпочтамта, а все скамеечки и стулья были заняты бабушками, которые составляли телеграммы своим внукам и внучкам. Наконец, откуда-то из боковой двери вышел неприметный человечек, что-то шепнул папе на ухо и исчез в неизвестном направлении.

— Ну что, — сказал папа, кивая Васютке, — пошли, отмычка!

— Зовите меня Взломщик, — подбоченясь, потребовал студент, — В крайнем случае 'опытный кладоискатель'.

— Да как угодно, — согласилась мама, проталкивая Васютку в дверь с надписью

СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ

ПОСТОРОННИМ ...מ

Внутри было тихо и безлюдно. Они прошли по короткому коридору и спустились вниз по лестнице на несколько этажей. Там лестница упёрлась в одинокую дверь. Дверь была обита серебристыми алюминиевыми листами и на ней под трафарет был выведен предупреждающий знак: чёрный символ диода в красном треугольнике.

Под диодом виднелась нарисованная химическим карандашом единичка.

— Нам сюда, — смело заявил папа.

Они вошли. Внутри виднелись стеллажи с коробками, уходящие куда-то вдаль. Дверь за их спинами закрылась и раздался такой звук, с которым подпружиненный механизм взводится.

— Ну что, молодой человек, — сказал папа студенту, — вот вам и представился, буквально, последний шанс выяснить, что такое обращение Макондо.

— Да ладно, — махнул рукой Васютка, — сдал же я фольклористику!

— Ещё бы вы не сдали, — нахмурился папа, — если преподавательница считает себя эльфийской королевой.

А потом приказал:

— Марш!

И Васютка зашагал. Да так бодро, что в какой-то момент завернул за угол и затерялся за поворотом. А мама, должно быть, заинтересовалась какими-то особенно любопытными коробками и отстала.

Папа остался один.

Он повернул за один угол, за другой и, наконец, стеллажи расступились и между ними открылось небольшое пространство с дощатыми подмостками. На них стояли три высоких барных стула.

На стульях сидели трое. Выглядели они так, словно человеческие фигуры вырезали и заменили шумом от ненастроенного телевизора. А потом одели их в костюмы с галстуками.

Фигура по левую руку от папы заговорила многими голосами:

— Вы далеко зашли, уважаемый. Как будто и не помните нашего уговора.

Существо по правую руку продолжило, женским голосом, с громовыми раскатами на паузах и ударениях:

— Мы сдержали своё слово, а теперь вы поперёк договорённости идёте. Мальчик более вам не принадлежит, так что даже и пытаться будет излишним.

Тот, что сидел посередине, закончил.

— Оставьте пустое. Идите домой. Вы сделали всё, что в ваших силах.

Но папа так просто не сдавался.

— Тогда зачем вы здесь собрались? Если всё предрешено и неизбежно, почему тогда вы пытаетесь меня остановить?

— Считайте, что из жалости, — сказал тот, что сидел слева, — вы, люди, сделали слишком много такого, чего вам по штату делать не положено.

— Я за всех людей не отвечаю, — ответил папа, — Мы цену заплатили и отступать не будем.

Фигуры за столом переглянулись. Сидевший посередине наклонил голову по-птичьи и произнёс:

— А зря.

Трое поднялись со стульев и шагнули вперёд.

— Мы мальчика поклялись не трогать. А насчёт вас, любезный, уговора не было.

— Договоришься с вами... — с досадой пробормотал папа, а сам из-под полы пиджака достал что-то квадратное.