Полцарства за шута

Так и не придумал ничего. После бала, когда гости разбрелись кто куда, он осушил до дна не первый за этот вечер кубок и ввалился в комнату шута.

Он обнаружил его на маленьком балкончике с низким бортиком. В колпаке, и шутовском костюме Ро Ли напоминал диковинную скульптуру из страшного сна. Шут смотрел на тусклые этой ночью звезды. Где-то среди них, за рваными облаками затерялась луна.

Он обернулся, когда король вошел без стука. Хотя правильнее будет сказать — ввалился. Форибальд видел тонкую фигурку шута, озаренную холодным светом звезд и луны, проявившей себя на время. Но не видел его глаз. Лицо мальчишки, словно вуалью, закрывали тени. Глаза казались темными провалами. Не разобрать ничего. Что в них? Тоска? Или знакомая пустота. Безразличие. Мысль о последнем окончательно взбесила короля. В голову ударило вино, в сердце — отчаяние.

Он быстрым, нетвердым шагом приблизился к шуту. Вышел на балкон. Вдвоем там стало совсем тесно. Дыхнул в лицо мальчишки винными парами. И не помня ни себя, ни его, вздернул Профи-Тролли на бортик. Усадил. Отпустил на время. Но лишь затем, чтобы переместить руки с талии шута на шею. Тот в испуге впился ногтями в его запястья, зависнув над пропастью. Король почти опрокинул его в пустоту за спиной, но удержал, до синяков сдавив тонкую шею. Шут захрипел.

Внизу лунный свет заливал мощенный булыжниками замковый двор. Теперь королю было видно лицо Ро Ли. В ночном свете оно было бледное, осунувшееся, словно состарившееся за те недели, что прошли после их возращения из Сансары.

— Хочешь сгореть на погребальном костре мертвого вора? — Прорычал король ему в лицо. Взвыл раненным зверем. — Гори!

И шут отпустил руки. "И сгорю", — сказали королю его глаза. Большие. В лунном свете не разобрать, что зеленые. Но король прекрасно помнил, какие они при свете дня.

Ладони вспотели. Он сам не понял, как смог отпустить. Руки соскользнули, и шут... лишился колпака. Голова его мотнулась, но упасть король ему не позволил. Перепугался больше, чем сам шут. Обхватил его тонкое тело руками и втащил обратно на балкон, а потом и в комнату. Колпак звякнул где-то внизу, упав на булыжники двора. Но, ни король, ни шут этого уже не услышали.

Оба тяжело дышали. Король прижимал шута к себе. Профи-Тролли с трудом стоял на ногах. Форибальд снова не видел его глаз из-за лунного света у него за спиной. Но ему и не нужно было их видеть. Его трясло. Он понятие не имел, что умеет так бояться.

Шут высвободился. Отступил от него. Медленно поднял руку. Провел раскрытой ладонью по лицу, как будто смахивал наваждение. Прогоняя морок. И король заорал, вспомнив все те слова, что подхватил в таверне Прятки, школяром приезжая туда после каникул. Отборная матросская ругань с легкостью слетала с языка. Он костерил шута. Его глаза, в которых хочется утопиться, его лицо невинной овцы, которую то и дело хочется придушить, его колпак, будь он трижды, нет, четырежды неладен. И шута. Не своего, другого. Того, который даже мертвым сумел отобрать у него Ро Ли.

Тот слушал молча. Не кивал, не пытался перебить. Молчал. Король бесился, а когда иссяк, ушел, хлопнув дверью об косяк. И больше не возвращался.

Шут ожил. Начал говорить и даже улыбаться. Но король его игнорировал. Перестал звать на завтраки, обеды и ужины. Вообще, перестал замечать. Шут тоже не спешил с ним общаться, зато, словно специально, по несколько раз на дню попадался на глаза королю за разговором с какой-нибудь благородной дамой или миловидной служанкой. Король проходил мимо, не удостоив взглядом. Но все видел, все подмечал. Шут знал об этом. Ждал. Но так и не дождался.

Мириться Профи-Тролли не умел, так как за всю жизнь еще ни разу ни с кем не ссорился. Но своими действиями искренне пытался дать понять, что готов поговорить. Ему было невдомек, что, если хочешь помириться, просто пойди и прямо скажи об этом. Не каждый может правильно истолковать тонкие намеки.

Профи-Тролли приуныл. Он сам уже жалел, что на какое-то время окончательно утратил вкус к жизни и довел Форибальда до такого. Но не знал, как все исправить. Было тяжело. Он честно признался себе, что несмотря на все годы, что он прожил с ними бок о бок, Ро Ли совершенно не понимает людей. И это расстраивало его.

Шут сидел в своей комнате и шил себе новый колпак. Тот, старый, он так и не нашел, когда спустился той же ночью во двор и облазил все под своим окном. Удивился, что не испытывает сожаления, и вернулся обратно в замок. Он не знал, что король, уйдя от него, первым делом бросился за колпаком. Подобрал, унес с собой и до утра, так и не уснув, ворошил в камине его медленно остывающий пепел. То, что осталось от бубенцов — оплавленные, уже не звенящие кругляшки, он выбрал из золы, завернул в носовой платок и утром выбросил в ров перед замком. Подумал, что все его действия похожи на какой-то дикий, языческий ритуал. Подумал и забыл об этом, веря, что однажды и шут забудет.

Так вот, Профи-Тролли шил себе новый колпак, когда к нему в дверь постучали. Он пошел открывать. Оказалось, к нему пришел Лаплот — начальник королевской стражи. Шут впустил его внутрь и вернулся к своему колпаку. Взялся за иголку, глянул на мнущегося рядом мужчину, спросил.

— Ты что-то хотел, сэр страж?

— Поговори с ним, — выдохнул тот, прося. Увидел, что просьба не вызвала у шута особого энтузиазма, и принялся объяснять. — Я знаю, что вы в соре. Но он ведь с ума сходит! Я вижу! — Воскликнул он, горячась. — Он всех своих любовниц разогнал. Смолентину задумал замуж выдать, даже жениха ей среди графских сынков присмотрел. Советники в панике. Не знаю, что от него ждать. Дворяне, которые раньше за месяц в очередь записывались на прием, остерегаются вообще ему на глаза появляться. Как скажет что-нибудь, так пиши "пропало". Всех видит насквозь, на всех рычит, ходит хмурый. Сколько можно? И все из-за тебя!

— Жениться ему надо. Я тут не причем. — Отрезал шут и зубами перегрыз нитку, пришив к одному из бархатно-синих рогов блестящий стальной бубенчик.

— Вот ты его и жени! — Воскликнул рыцарь, запустив в волосы обе руки. Он никогда не умел вести переговоры. Тем более с шутами. Был слишком прост и прямолинеен и не любил интриг.

Шут вздохнул. Отвел руку с недошитым колпаком чуть в сторону. Придирчиво оглядел свое творение. Остался недоволен. Он хоть и начал пришивать бубенцы, из восьми рогов были готовы лишь два. Остальные болтались бесформенными лоскутами. Отложил колпак в сторону и поднял глаза на стражника. Тот ждал ответа.

Шут встал с кровати, на которой сидел. Шагнул к нему, всмотрелся в простое, отрытое лицо, которое портили квадратная челюсть и сломанный некогда в юности нос. Сказал.

— Хорошо. Поговорю. Если ты так просишь.

— Серьезно? — Стражник не поверил своему счастью. Он думал, что шута придется долго уговаривать. А тот сдался подозрительно легко.

— Серьезно, — ответил шут и вдруг открыто улыбнулся. Он был в этот момент так похож на самого обычного проказливого мальчишку, Лаплоту вспомнился младший братишка. Не думая, он шагнул к нему и крепко обняв, сказал. — Не думал, что ты...

— Что здесь происходит?

Разумеется, только король мог войти к шуту без стука.

Стражник тут же выпустил мальчишку из медвежьих объятий и растерянно уставился на сюзерена. Тот смерил его долгим мрачным взглядом, потом посмотрел на шута. Тот широко улыбнулся, в глазах его появился знакомый озорной блеск.

— Только что целовались, но ты вошел и все испортил.

Лаплот вытаращил на шута глаза. Король на это только хмыкнул. И спросил у рыцаря.

— Уговаривал его со мной поговорить?

— Да, — проблеял тот и поспешил отойти от шута подальше.

Тот все с той же ехидцей наблюдал за ним своими бесстыжими глазами. Распутник. Похоже, про распущенность и развращенность шутов не врут. Вот это номер! А он с ним обнимался, между прочим...

— И как, уговорил? — Уточнил король, но уже не у рыцаря.

Шут улыбнулся шире. Подмигнул Лаплоту. И тот, прочистив горло, поспешил уйти, невразумительно бормоча себе под нос.

Когда за ним закрылась дверь, король шагнул к шуту. Остановился в шаге от него. Всмотрелся в глаза. Остался доволен. Придвинулся вплотную.

Шут не пошевелился.

Король, глядя только в глаза, нашел его руку, провел пальцами от запястья до локтя. Замер и тихо спросил.

— И что ты решил?

Шут ответил.

— Я могу научиться жить без него и его несуществующего наследства, — он сделал паузу, не разрывая контакта взглядов. И отступил назад, не отводя глаз. — Но не ради тебя.

Король, молча, опустил руку. Еще раз взглянул на него с надеждой. Но понял, что шут не изменит решения. Медленно кивнул и вышел. У двери задержавшись, обронил не глядя.

— Я буду ждать тебя за ужином.

— Будем портретики смотреть? — Бросил ему в спину шут со смехом в голосе.

Король помолчал. Подумал и кивнул, не обернувшись.

— Будем.

Вышел. А про себя решил, что после шута, законная жена — не самый худший вариант.

7. А если война?

В конце лета никто смертей не ждет...

Выбирать всегда непросто. Особенно, когда выбираешь невесту. Но иногда обстоятельства делают выбор за тебя.

Шут бросил одну единственную фразу — "А если война?". И король понял, что одобрит, предложенную им кандидатуру. Они до позднего вечера разглядывали миниатюрные портреты принцесс. Даже за ужином обсуждали, кто больше подходит ему на роль супруги. Шут утверждал, что на внешность ориентироваться не стоит. Портретам веры нет. Нельзя быть придворным художником, если не умеешь правильно льстить.

— А шутом можно? — Спросил король.

Шут не ответил. Обошел длинный, обеденный стол и положил перед ним один из множества миниатюрных портретов.

— Я думаю, она. — Сказал шут.

Король мельком глянул на миловидное личико. И отрицательно покачал головой.

— Нет.

Шут не спешил настаивать, но все так, же стоял рядом с ним и чего-то ждал. Король внимательнее вгляделся в портрет принцессы. Он её узнал. Она была дочерью короля небольшого королевства Аторс, граничащего с Визарией с севера. Он находил её довольно милой. Не красавицей, но, определенно, достойной внимания. И точно знал, что лесть портретиста тут не причем. Он видел юную Элирут, когда еще был жив отец, а он сам был принцем. Она ему нравилась. Живая, хорошая девочка. Вряд ли за эти годы она сильно изменилась. Конечно, все может быть. Но он был убежден, что роль нелюбимой жены не для нее. Почему нелюбимой? Он поднял глаза на шута.

Тот стоял возле его кресла и внимательно следил за выражением его лица. А потом просто спросил, без улыбки в глазах.

— А если война?

Король непроизвольно поежился. Он с детства ненавидел это слово. Однажды его отец воевал. Война унесла жизнь его матери. Наемных убийц так и не нашли. Но реки крови, затопившие Радон — королевство, когда-то граничащее с Визарией с юга, народы обеих стран, впоследствии ставших одним королевством, с содроганием вспоминали до сих пор. Сейчас Радон — герцогство на юге Визарии. Обширная, богатая драгоценными металлами территория. Но, невзирая на это, Форибальд считал, что оно не стоило жизни его матери. Ничьей не стоило.

— Если на нас с северо-востока нападут крамонцы, — после гнетущей паузы, произнес шут, — что тогда?

— Сами справимся, — тихо ответил король.

В его словах не было трусости. Лишь давняя, застарелая боль ребенка, рано лишившегося матери.

— Возможно, — не стал спорить шут, — но если ты породнишься с королем Эдоменом, то со временем мирным и вполне легальным путем присоединишь к Визарии весь Аторс. Дочь — единственное его дитя. После смерти короля... — шут недоговорил, все было понятно и так.

Король долго молчал. Шут устал ждать. Пожал плечами и попытался вернуться на свое место с другой стороны длинного стола. Король поймал его за руку. Шут обернулся, вскинув брови. Попытался выдернуть руку из его пальцев, король удержал, но, помедлив, отпустил. Перевел взгляд на портрет принцессы. Даже в руки его взял, чтобы больше не было соблазна хвататься за шута.

На него с портрета смотрела повзрослевшая Элирут. И он уже сейчас жалел её, потому что знал, как тяжела участь не любимого. По себе знал.

Он вернул портрет на стол и снова посмотрел на шута.

— Я сам поеду в Аторс

— Необязательно, — тихо отозвался шут, кивнул, — но так лучше. И я бы не советовал тебе передумывать, королек. Лучшей партии все равно не найти.

— Я знаю, — пробормотал Форибальд и удалился в опочивальню.

На следующее утро заслали гонцов. А через месяц король в сопровождении отряда королевской стражи и послов, отправился в соседнее королевство. Шут был при нем, безукоризненно исполняя свою часть их контракта.

Элирут была счастлива. Она тоже помнила Форибальда. Узнала и почти сразу согласилась стать его женой. На радостях её отец обещал закатить такой бал в честь помолвки дочери, что сомневаться в правильности выбора не приходилось. Но Форибальд тосковал. Любезничая с Элирут, он изводил себя сомнениями. Принцесса была искренна. В ней не было любви, но она радовалась тому, что достанется человеку, которого, пусть немного, но знает. И, который, определенно, ей непротивен. Скорей всего, она надеялась, что однажды полюбит его. И будет любима в ответ. Но Форибальд знал — этого не будет. Его сердце было занято. Он чувствовал это, но даже себе не желал признаваться кем.

Праздник был выше всяких похвал. Два шута на одном балу — это большая и в чем-то даже удивительная редкость. Форибальд и не знал, что на тех торгах, на которых он выбрал Ро Ли, а планировал вначале его главного соперника и фаворит того года Димори Сюрпризбудет достался именно королю Эдомену. Они с Профи-Тролли великолепно сработались. Устроили настоящее представление. Ходили на головах, сыпали остротами направо и налево, и всем казалось, что так и надо, что шутовская солидарность в порядке вещей.

Форибальд танцевал с невестой. Утром их официально обручили. Он смотрел в её лучистые глаза и видел в них благодарность. Было невыносимо знать, что не заслуживает её.

Он вывел принцессу из круга танцующих и отвел на балкон. Из ярко освещенных окон дворца доносились музыка, смех, звуки буйного веселья. Элирут все еще улыбалась, и искренне полагала, что жених отвел её в укромный уголок, чтобы поцеловать. Но у короля и в мыслях не было делать это. Он попытался рассказать. Обо всем и сразу. Объяснить, что недостоин. Убедить, что радость преждевременна. Помолвка — это не свадьба, и все еще можно отменить.

Принцесса слушала молча. Она была очень храброй. Король не знал, но смог убедиться в этом. Она поблагодарила за откровенность и вдруг сказала, что пустота в его сердце — это не приговор. И король сказал ей правду, ту самую, в которой не признавался даже себе. Сказал про шута. Его улыбку. Глаза, влекущие в мир пугающих и в тоже время волнующих грез. Рассказал, как больно было услышать отказ. Пусть косвенный, пусть не на признание, а лишь намек на него. Но больно и жутко, что это конец. Что не стоит больше надеяться.