Полцарства за шута

Название: Полцарства за шута

Автор: Небо в глазах ангела

Бета: Жменька Я

Пейринг: м/м

Рейтинг: PG

Жанр: романс, фэнтези

Тип: слеш, ust

Размер: миди

От автора: в тексте использованы куплеты Бубы Касторского из кинофильма "Неуловимые мстители"

Полцарства за шута

цикл маленьких рассказов

Мой небосвод хрустально ясен

И полон радужных картин.

Не потому, что мир прекрасен,

А потому, что я — кретин.

И спросит Бог: "Ни кем не ставши,

Зачем ты жил? Что смех твой значит?"

"Я утешал рабов уставших", -

Отвечу я, и Бог заплачет...

(с) Игорь Губерман

1. Колпак мертвеца.

На излете лета...

Шут был гол перед толпой. Толпа ликовала. Когда его везли в буковой клетке до площади, ветер звенел в бубенцах на шутовском колпаке. Последним желанием осужденного было — не снимать его даже на плахе. Но в отместку, тюремщики изрезали, изодрали его одежду. Лохмотья не прикрывали ничего. Ни ран от пыток, ни гноящихся язв. Но шут стоял с высоко поднятой головой и смотрел в небо. На птиц и солнце. Ему не страшно было сжечь глаза — совсем недолго осталось смотреть ими. В него пытались бросать палки и камни, поднятые с мостовой. Но прутья клетки были слишком часты. Чтобы попасть в щель между ними, нужно было целиться лучше. Но кому это надо в день казни? Правильно. Никому.

Когда гнедая кобыла, размеренно и тоскливо волочащая повозку с клеткой, повернула к площади, подул северный ветер, принося с торговых рядов за площадью запах гниющих овощей и тухлой рыбы. Приличные горожане начали, как один морщить носы и прикрывать лица платочками, а неприличные — ухмыляться. Им-то все эти запахи были с детства знакомы и казались роднее и понятнее любых других. И только лицо шута осталось бесстрастным.

Его везли на казнь. Его обвиняли в хищении. По слухам, ушлый шут нагрел самого короля. Кто-то верил, кто-то нет. Кто-то восхищался проходимцем, кто-то, как добропорядочный гражданин, клял за распутство и нечистоту рук. Но весь город пришел посмотреть, как казнят достояние короны, за которое король не расплатился со Школой Шутовства и Проказ до сих пор. Все ждали подвоха. Но его не было.

В урочный час на глазах толпы, шут в колпаке и лохмотьях взошел на помост. Встал перед палачом. Ему предложили сказать последнее слово. Он промолчал. Все так же глядя перед собой лишь прямо, чуть вверх. Не ища никого в толпе. Словно нет, и не могло быть тех, кто мог бы сожалеть о его смерти. Возможно, так и было. Никто ничего не прокричал ему в ответ на молчание. Все стихло. Люди ждали кровавого зрелища. Развлечение на все времена.

Шут повернулся к плахе. Шагнул к ней, опустился на колени. Палач попытался сорвать с него колпак, но его окрикнул кто-то из судий с королевского балкона. Палач поднял глаза. Ему напомнили о последней воле осужденного. Палач пожал плечами. Взял топор. Замахнулся. И привычно опустил его на обнаженную, белую шею. Толпа испустила дружный вздох.

Голова полетела в корзину. За ней и колпак, но в самый последний момент его из воздуха выхватили ловкие пальцы. Мальчишка лет тринадцати на вид, длинный и нескладный метнулся обратно в толпу через оцепление королевской стражи. Стражники бросились за ним, но, конечно, не догнали. Да и не усердствовали особо. Кого волнует колпак мертвеца, когда голова в корзине и правосудие восторжествовало?

2. Шут, который никому не нужен.

Весна, сдаваясь, отступает.

Лето обещает жарким быть...

Молодой король был поставлен перед фактом. Королевству нужен шут. На этом все советники сошлись как один. Выбор был не велик. Либо прослыть отсталым самодуром, как отец, только год, назад отбывший в плавание по океану вечности. Либо отправиться в Школу Шутовства и Проказ и привезти оттуда шута. Отец казнил своего шута, оказавшегося вором, лет десять тому назад, молодой король точно не помнил. На казни он не присутствовал, был отправлен из страны на учебу в соседнее государство. Но после того случая новый шут в их королевстве так и не появился.

Причина была проста. И даже не в подорванном доверии тут дело. До самой смерти старый король выплачивал Школе Шутовства ренту за давно казненного шута. А, выплатив, словно в насмешку, скончался от лихорадки. Он любил говаривать, что шут — это штучный продукт. Мало какое королевство или княжество может себе позволить больше одного из околпаченных в двадцать, а то и в тридцать лет. Но без шутов было никак.

Шут давно уже считался одним из символов королевской власти. Сменил на троне бывшего правителя — заведи себе персонального шута. Только тогда будешь иметь право заседать в совете правителей земель Золотой середины. И только тогда другие монархи и князья примут тебя как равного.

Корона, скипетр, трон и шут. Четыре пункта, о которых молодой король знал с младенчества. Его учили лучшие учителя континента. При жизни его отец гордился, что, не только, смог выкупить шута, но и нашел средства отправить сына в старейшее учебное заведение для королевских особ — Школу кнута и пряника, традиционным девизом которой было — "Разделяй и властвуй, но не забывай скреплять". Поэтому его сын прекрасно отдавал себе отчет в том, что шут — это не только дань традициям и определенный статус в глазах других правителей. Это еще и незаменимый человек в управлении государством, в интригах, дипломатии, военных демаршах. Разумеется, если повезет выбрать правильного шута. Но, так же, он помнил о неудаче, постигшей его родителя. Поэтому, отправляясь в Школу Шутовства и Проказ, не взял с собой ни советников, ни отряд офицеров личной гвардии. Инкогнито, но с короной и скипетром в седельной сумке, чтобы у распорядителя ярмарки шутов не возникло сомнений в его личности.

Ярмарка начиналась в пятницу тринадцатого. Только в этот день, выпадающий на эту дату. К сожалению, такое совпадение выпадало не каждый год, поэтому иногда приходилось ждать, чтобы приобрести для королевства шута, о чем монаршие особы не раз роптали. Но руководство школы прочно держалось за традиции. И ропот быстро затихал.

Система была такая. Для королей, князей и герцогов устраивались особые торги, на которые выставлялись два-три шута за раз. Остальные выпускники просто находились в ярмарочном зале и праздно шатались среди гостей, то фокусы, показывая, то устраивая милые проказы, тем самым пытаясь привлечь внимание. За шутами иногда приезжали и дворяне, чинами пониже, если имели достаточно стабильный доход и отложенный впрок капитал. Правда, реже. Но и среди них приобретение шута считалось высочайшим достижением. К тому же история знала немало примеров, когда никому, неизвестный барон, найдя себе правильного шута, уже через пару десятков лет взбирался на трон и становился королем, передавая высокий титул потомкам.

Разумеется, шуты с торгов стоили дороже, чем те, кто сего блага не удостоился. И, разумеется, их колпаки, среди знающих людей ценились выше любых других. Опять-таки, статус, положение, пыль в глаза.

Выпускники, которых выставляли на торги, выходили на помост и не делали ничего, чтобы добиться внимания гостей и без того все смотрели на них. К ним присоединялся глашатай, назначенный из числа преподавателей школы. В колпаке, как и все претенденты, и представители школы, и с длинным свитком, который демонстративно разворачивал, позволяя тому свободно катится по сцене. Глашатай с шуточными комментариями принимался зачитывать мелкие и крупные заслуги того или иного выпускника, стоящего у него за спиной. Все внимательно слушали. Делали свои выводы, кто-то даже вел записи и делал заметки.

Потом, когда список был полностью оглашен, происходили торги. Но торговались не за цену, она была установленной и вот уже несколько сотен лет не менялась. А за конкретного шута. Шут мог отказать дважды, на третий раз он доставался тому, кто первым успевал подойти к нему и коснуться. Приходилось запрыгивать на высокую сцену, нестись сломя голову к какому-нибудь прыщавому или не очень юнцу, что всякий раз становилось для правящих особ испытанием, ведь они с малых лет привыкали к тому, что это к ним бегут, это перед ними стелятся и их уговаривают принять кого-то. Тут приходилось упрашивать и уговаривать им. Шуты традиционно молчали. Лишь мотали головой, звеня бубенцами на колпаках, или кивали, соглашаясь уехать с тем или иным правителем.

Молодой король записался на аукцион в первый день приезда в Мордзвес, шутовской город, единственной достопримечательностью которого и была школа шутовства. Два дня он болтался по окрестностям. Заходил в какую-нибудь таверну, заказывал чего-нибудь съестного и слушал, что люди говорят. Не замеченный и неузнанный он собирал сведения о выпускниках школы, выставляемых на аукцион в этом году.

Больше всего говорили о Димори Сюрпризбудет, выпускнике с отличием, редкостном шутнике и красавце. Он был очевидным фаворитом. Его достижения на ниве шутовского мастерства перечисляли каждому, кто готов был слушать. Привирали, конечно, но даже если отбросить половину из всего сказанного, получался весьма внушительный список. После него называли Аруру Лечу-в-трубу, тоже внушающий уважение кандидат. И только про третьего мало кто мог хоть что-то сказать. Темная лошадка.

Но молодой король не был бы собой, если бы — не попытался выяснить все и о нем. Это у него получилось не сразу. Но одна пожилая женщина, в таверне под звучным названием "Шутовская колбасень" вдруг сказала ему, неизвестно по каким признакам увидев в нем одного из будущих покупателей, что не стоит делать ставку на этого мальчика. Не зря же в его прозвище упоминаются слезы. Кому нужен грустный шут, сами посудите?

Любопытство подавилось костью. Темная лошадка оказалась проще, чем он думал. Спросив, зачем же тогда этого Профи-Тролли Муха-в-Слезе выставили на торг, он получил ответ — "Что б отвязаться". Ничего не понял, но решил, что еще один неверный выбор слишком дорого обойдется его королевству. И думать забыл про таинственного грустного шута. Его целью стал тот, кто был очевидным фаворитом, и молодой король решил заполучить его любой ценой.

Он взял шута из жалости, почти сразу пожалев об этом. Но менять своего решения не стал, даже когда его пригласили к директору школы шутовства и предложили обменять Профи-Тролли Муха-в-Слезе на любого другого выпускника. Такая постановка вопроса его насторожила, и он второй раз отказался. Возвращаясь к шуту, оставшемуся ждать в коридоре, он думал. И весь путь до комнаты Профи-Тролли в общежитии, где остались его вещи, тоже. Так не до чего, не додумавшись, он спросил.

— Почему глашатай мне дорогу заступил, когда я к тебе пошел?

— Они хотят оставить меня при школе.

— Зачем? Мне сказали, что ты грустный шут и никому не нужен.

— Как шут при дворе какого-нибудь королька, не нужен. Но в школе в качестве учителя пригожусь.

— Теперь твой королек, — нахмурившись, изрек молодой король, — Я. Не забывай об этом.

— Ты веришь в шутовскую благодарность, королек? — Шут вскинул на него бесстыжие глаза.

Шагнул за дверь своей комнаты и захлопнул её перед лицом возмущенного короля. Тот так и не решил, оставшись ждать в коридоре, имеет ли он право демонстрировать свою власть в этих стенах. Поэтому ломиться к нему не стал. Посчитал ниже своего достоинства, и погрузился в думы.

Он сам не мог признаться себе, что дело было не сколько в жалости, сколько в загадке. Он с детства их любил. Истории про клады, таинственные приключения, поиски чего-нибудь удивительного, того, что еще никто ни разу не видел, но многие хотели бы найти. Шут со странным, слишком длинным именем Профи-Тролли, и еще более странным для шута прозвищем Муха-в-Слезе заинтриговал его. Опомнившись, король посчитал, что заплатил за свое любопытство слишком высокую цену. Но раз уж, дважды, не отказался от своего нового приобретения, теперь уж точно будет не к лицу.

Вначале, когда имя мальчика, стоящего в стороне от двух других претендентов, так никто и не выкрикнул. Те уже бойко, выбирали из предложивших себя королей и князей, а он все стоял и смотрел со сцены в зал и, словно бы, никого перед собой не видел. Дождавшись, когда Димори Сюрпризбудет первый раз отверг одного из претендентов, молодой король собирался поднять руку, встать и, рассказав о себе, предложить фавориту этих торгов уехать с ним.

Он на самом деле встал. Вот только представляясь, смотрел только на Профи-Тролли. И, закончив перечислять достоинства своего королевства и привилегии, которые он готов предоставить шуту, он назвал его имя. Только тогда взгляд юного шута задержался на нем.

Он, действительно, был грустен и тих. И совсем не похож на шута, несмотря на пестрый наряд в желто-красный ромбик и колпак с колокольчиками, потертый и местами вылинявший. Головной убор не подходил к остальному костюму по цвету, что было странным, ведь каждому из учеников школы на время обучения дают четко определенные цвета. Глаза у мальчишки были зелеными, волос из-под колпака было не видно. Он выглядел намного моложе двух других претендентов. И вообще не походил на выпускника школы, скорее, на ученика начальных классов. Высокий, тонкий, гибкий. С печальной морщинкой в уголке губ с левой стороны. С длинными, узкими ладонями, пальцами скрипача или виолончелиста.

Зачитывая список его достижений, глашатай не назвал ровным счетом ничего примечательного. Никаких вам проказ и громких, запоминающихся шуток. Отметил, что парнишка сам соорудил для себя шутовской жезл, который, в принципе, был вовсе необязательным атрибутом, в отличие от того же колпака. Так же, было отдельно сказано, что колпак свой он никогда не снимает, даже во сне, поэтому его хозяину придется смириться с этим. И если приспичит, отвести шута в церковь, лучше заранее предупредить святых отцов.

На самом деле список Профи-Тролли был самым коротким. Услышав его, претенденты на шута приуныли. Все, кто обрадовался, что в этот раз на торги выставлено не два, а три шута, сникли. Грустный шут на самом деле оказался никому не нужен. Таким не похвастаешься перед друзьями и врагами, с таким невозможно будет иметь никаких серьезных дел. Что он может, этот Профи-Тролли? Цена за шута слишком высока, чтобы приобретать балласт.

— Мое имя Форибальд Аритур Олежский, правитель королевства Визария, — повторил он, закончив перечислять достоинства и привилегии. — Пойдешь со мной, — дальше должно было последовать имя шута, и он запнулся. Перевел взгляд на Димори, тот расправил плечи, улыбнулся благосклонной улыбкой человека, сделавшего свой выбор, но взгляд молодого короля снова метнулся к его менее удачливому сокурснику, и твердый голос назвал, — Профи-Тролли Муха-в-Слезе.

— Пойду, — вместо традиционного кивка ответил тот.

Теперь его надлежало забрать, прикоснувшись и подтверждая свое право. Форибальд, не тушуясь, легко взлетел на сцену, не замечая изумленных взглядов за спиной. Шагнул к выбранному им шуту, но ему заступил дорогу не кто-нибудь, а глашатай.

— Молодой человек, вы же не хотите, как и ваш отец, сделать неверный выбор?

— Мой выбор — это только мой выбор, — не на шутку рассвирепев от его тона, бросил на это король. — И даже если он станет ошибкой, отвечать за это мне, не вам.

— Но сможет ли пережить такую дорогостоящую ошибку ваше королевство, сир?

— Мое королевство переживет все, что я сам смогу с ним пережить.

Он оттеснил пожилого шута и шагнул к мальчишке, взял за руку и по боковой лестнице спустился вместе с ним в зал.

Он, молча, вел своего шута на выход, к кассе, где можно было внести задаток и подписать пожизненный договор, когда их догнал посыльный от директора. Тот просил зайти. Форибальд отказывать не стал. Подтвердил свой выбор, ответил отказом на попытку подсунуть ему любого другого шута и подписал соответствующий трехсторонний договор прямо в приемной директора.

Теперь Профи-Тролли стал его личным шутом. Такой договор расторгался только со смертью шута или короля, но даже в этом случае выплаты по нему продолжали производить потомки почившего монарха, до тех пор, пока не будет внесена вся сумма. Когда-то некоторые пытались схитрить, не выплачивать все или вообще не платить, но всегда это кончалось для них худо. Сейчас уже редко кто готов был рискнуть всем в угоду собственной жадности.

Они покинули город на следующее утро. Шут не взял с собой много вещей. Небольшую седельную сумку, лошадь странной, пестрой масти и тот самый жезл, о котором говорилось на торгах. На резной деревянной рукояти, выкрашенной в темно-зеленый цвет, был закреплен крупный янтарь с застывшей в камне мухой. Отсюда и прозвище, ведь янтарь еще называют слезами солнца. Поняв это, Форибальд улыбнулся. Вот откуда слезы в имени шута. Но раз они солнечные, размышлял всю дорогу король, очень может быть, что все еще обойдется и ему повезет.

3. Тайна приведения замка Олежь.

Первый месяц лета полон дум

и поисков ответа...

Шут ко двору не прижился. На глаза королю попадался редко. Шуток не шутил, проказ не устраивал. Форибальд вынес вердикт — не повезло. И постарался забыть о шуте и вовсе. Не дали. Прибыл гонец сначала от одного соседа, потом от другого. И ничего не оставалось, как начать приготовления к торжеству. Теперь Форибальд Аритур Олежский обзавелся собственным шутом. Все четыре символа королевской власти при нем и, значит, самое время открыто заявить о себе, как о приемнике прошлого короля. Предстать перед соседями не принцем, а законным правителем. Ему бы радоваться. Значит, признали, приняли в круг. Но беда с этим шутом. Бракованный попался. Как он эту бледную немочь иностранным послам демонстрировать будет. Профи-Тролли способен вызвать смех лишь в издевку.

Королевский бал — это всегда масштабное мероприятие. И немалая ответственность, к тому же. Поэтому совсем некстати к несостоятельности шута прибавилось известие о том, что по ночам по замку бродит приведение. Сначала слух прошел среди слуг. И они начали опасаться выходить из людских поздним вечером и ночью. Потом он добрался и до дворян, постоянно обитающих в королевском замке. Последней каплей стала Смолентина, фаворитка короля.

С бледным лицом, попеременно промокая уголки глаз батистовым платочком, девушка поведала правителю Визарии о своих страхах и попросила в те ночи, когда он изволит увидеть её в своих покоях, направлять за ней солдат. Без них ей страшно добираться до его опочивальни одной темными коридорами.

Разумеется, Форибальд не мог проигнорировать слова фаворитки. К Смолентине он питал нежную привязанность, но сдергивать с постов стражников всякий раз, когда ему понадобиться увидеть графиню в своих покоях, было, по меньшей мере, глупо. Выглядеть глупцом он не желал.

Этой же ночью, пообещав фаворитке все, что она хочет, но, не собираясь выполнять, он отправился на охоту. Если призрак существует, его надлежит в кратчайший срок поймать и выпроводить из замка взашей. Бал на носу. Не до призраков сейчас. Это в любое другое время король, питавший слабость к таинственному и необъяснимому, воспринял бы известие о приведении воодушевленно. И сделал бы все, чтобы, для начала, больше о нем узнать. Но для своего появления дух выбрал крайне неудобное время. Убедив себя в том, что нужно как можно быстрее от него избавиться, Форибальд отправился его искать в то крыло замка, где, по слухам, слуги видели призрака. Что удивительно — нашел.

Это крыло представляло собой несколько последовательно соединенных арками коридоров, заканчивающихся одним большим овальным залом. Много лет назад один из предков короля переоборудовал его под библиотеку. В ближайших к ней комнатах никто не жил. Даже архивариус предпочитал жить, где теплее. Здесь же всегда было довольно прохладно, что, как говорят, было довольно полезным для книг и манускриптов. Форибальд не знал, насколько это действительно так, но ничего менять не собирался. Он сам в библиотеке появлялся довольно редко. Все что хотел узнать, мог приказать найти все тому же архивариусу. На то, чтобы читать самому, у него не было времени. К тому же, он вдоволь начитался в свои школьные годы, поэтому любви к печатному слову не питал. Но призрака, терроризирующего замок, обнаружил как раз по пути в библиотеку.

Тот двигался беззвучно, в полной темноте, и лишь в лунном свете, льющимся из окон, можно было на мгновение различить на противоположной стене едва проступающий силуэт, как он снова исчезал. И только поравнявшись с очередным окном, снова мелькали на стене его смутные очертания. Это было жутко.

Король был не из пугливых. Но даже его охватило оцепенение, стоило ему заметить эту бесплотную тень. Дух перехватило, но не от ужаса и страха. Так всегда происходит с теми, кто сталкивается в своей жизни с чем-то необъяснимым и не вяжущимся с его личной системой представления о мире. Король не верил в приведения до этой ночи. Но не верить собственным глазам не мог.

Он прокрался следом, стараясь ступать бесшумно, и предусмотрительно затушив двумя обслюнявленными пальцами свечу. Он шел за ним до библиотеки. В темноте открылась дверь, он это четко различил. Удивился. Зачем призраку без плоти и крови открывать её, когда можно пройти сквозь стену. Ни одна дверь не помеха. Но тот, к тому же, оставил её приоткрытой, и король незамеченным проскользнул в библиотеку за ним.

Была опасность, что под его весом заскрипят половицы. Почему-то эта часть замка всегда ассоциировалась у него со скрипами и стонами сквозняков. В ней не было жильцов. Как-то с самого начала так сложилось. И повелось. Но звуков не было. Лишь свет луны за окном. Она еще не вступила в полную силу. Не налилась полнотой и округлостью. Лишь половинка её висела в звездном небе и заливала безмятежной, холодной красотой пол, устланный деревянными досками, промасленными и покрытыми лаком. Они отливали в её свете чернотой небес за окном. Призрака больше нигде не было видно.

Окно в библиотеке было одно. Все остальные заслоняли стеллажи с книгами. Король огляделся. Ничего не увидел. Определенно, призрак не собирался снова выходить на свет. Форибальд был разочарован. Охота не удалась, а на вторую попытку у него было не так уж много времени. Завтра, хорошо, еще послезавтра, он мог бы позволить себе такую роскошь, но потом уже нет. Значит, нужно хотя бы попытаться выяснить, что призраку могло здесь понадобиться. Почему именно эта комната, это крыло. И кем он был при жизни. Наверное, это важно. Ведь просто так он не стал бы тут бродить.

Пока он думал, призрак появился снова. Король даже сразу не понял, что это именно он. Дух встал к окну, и оказался неожиданно материальным. Лунный свет не проходил сквозь него, обтекал, рисуя на фоне неполной луны черный абрис, но не пронизывал полупрозрачную сущность. В руках человеческий силуэт держал книгу. Если не призрак, то кто?

Король, не таясь, пошел к нему. Когда оказался достаточно близко, открыл рот, чтобы высказаться, но призрак вдруг повернулся к нему. Король не ожидал подвоха. И точно не мог даже предположить, что призрак может испугаться. Вскрикнет придушенно и хрипло, и врежет ему по лбу корешком увесистого книжного тома.

Разобрались они быстро, но вместе с молчаливыми книжными полками и бесстрастной луной за окном, оба наслушались отборных королевских матюгов. Зажегся свет. В ответ на королевское слово, запустился скрытый магомеханизм. На него из-за занавески, выглядывали испуганные зеленые глаза. То был шут. Собственной персоной. Без колпака. Но, спохватившись, выхватил его откуда-то и водрузил на голову. Форибальд на это лишь закатил глаза.

— Я тебя умоляю! — Протянул он, потирая шишку на лбу, подошел и попытался стянуть злосчастный колпак с головы. Бубенцы, завернутые каждый в отдельную мягкую тряпочку, чтобы в ночи не звенели, умиляли. Профи-Тролли уперся рогом. Схватился за края колпака и потянул внизу. На короля он смотрел исподлобья. Форибальд злился. — Да, отпусти ты! — Шипел он.

— В контракте про колпак отдельным пунктом! — Упорствовал шут.

Король выругался еще обиднее, чем до того. Обозвал дурака последним словом, но колпак отпустил.

— Думаешь, не видел, что волосы у тебя седые?

— Просто белые. И дело не в них.

— А в чем тогда?

— Дело принципа, — ответствовал шут, обогнул его и поднял с пола выроненную в пылу схватки книгу.

Бережно закрыл и прижал к груди. Снова повернулся к королю. Тот смотрел на него с прищуром.

— Ты в темноте видишь или на ощупь ходишь?

— Вижу, — шут не посчитал нужным скрывать.

Король кивнул. Подошел к нему ближе и попытался прочитать название книги. Хроники королевства десятилетней давности, вот что пытался листать в темноте его шут.

— И что это значит? — Уточнил король, указывая на книгу, и поднял на шута глаза.

Тот отвернулся к окну. Луна на фоне магических светильников уже не казалось такой яркой. Форибальд тоже посмотрел на нее. Ничего нового для себя не увидел и снова сосредоточил все внимание на шуте.

— Я кое-что ищу, — в сторону ответил тот.

— Что именно? — Терпеливо спросил Форибальд, закипая.

— Сведения об одном человеке.

— Зачем?

Шут посмотрел на него.

— Он дорог мне как память. — Помолчал, но решился добавить, — хочу найти его наследие.

— Он что-то тебе завещал?

— Лишь этот колпак.

— И все?

Шут вздохнул и передал королю книгу. Тот взял. Стол архивариуса стоял далеко от окна. Не было смысла идти к нему. Класть книгу на пол Профи-Тролли не стал.

Шут стянул с головы потертый, линялый колпак и повернул к королю внутренней стороной. На некогда черной подкладке, серыми, наверное, когда-то белыми нитями были вышиты какие-то слова. Слишком мелко. У Форибальда не получилось прочитать ни строчки.

— Что это? — Спросил он, недоумевая.

— Подсказка.

— О чем?

— Где искать.

— Клад?

— Возможно. — Шут только плечам пожал. — Он говорил, что в этих строчках сокрыто самое сокровенное.

— И что там написано?

— На брачной сосне третья ветвь от заката. Пестрая лента в дупле. — Процитировал шут. — Я пытаюсь найти упоминания об этом месте.

— Каком? — Не понял король.

— Где растет сосна, называемая брачной. Но в книгах я пока не нашел ни единого упоминания. — Терпеливо пояснил шут.

— Потому что о таком не пишут в хрониках, — скривившись, ответствовал Форибальд, он-то знал, где искать такие сосны. — Ты не из здешних мест, — заметил он, возвращая книгу шуту, который успел натянуть обратно свой колпак.

— Нет. Не отсюда, — подтвердил тот.

— Тогда я могу тебе сказать, где можно попробовать отыскать твою сосну. — Король улыбнулся. В глазах его появилась некое лукавство, шут приподнял бровь. — Предлагаю сделку, — выдержав паузу, объявил король.

— Я весь внимание.

— Я помогаю тебе в поисках твоего наследия. А ты взамен, делаешь так, чтобы этот бал мои гости запомнили надолго. Думаю, шутить ты умеешь, просто при мне не хочешь. А бы кого в вашей школе учителем не оставляли бы, да еще так настойчиво. Сделаешь?

— Подпишешь мне разрешение на поиски в других архивах? — Сразу же осведомился шут, уловив, к чему он клонит.

— Подпишу. — Покладисто согласился король. — И еще, чтобы я тебя тут ночью не видел. Хочешь, можешь хоть днями напролет здесь пропадать, но на тех, же условиях.

— Был, чтобы прям ах, — вежливо покивал шут и вдруг широко улыбнулся. Глаза у него заблестели.

Король понял, что изначально выбрал не правильный тон. Оказывается, с шутом просто говорить надо было, а не игнорировать негласно. Просто он сразу не возлагал на него особых надежд. Вот и задвинул при первой попавшейся возможности.

— И еще одно, — сказал он, уже уводя парня из библиотеки, монаршим дозволением позволив забрать книгу хроник в отведенную шуту комнату. — Предлагаю тебе чаще мне говорить, если тебе на самом деле, что-то понадобиться.

— И каждый раз платить натурой? — Осведомился шут с надлежащей долей невинности в голосе.

Король не нашел, что ему ответить. Зато убедился, что его шут, все-таки шут, а не какой-то сторонний малый.

4. Танец пьяной страсти.

Летние ночи страсти полны,

Провозглашают безумье они...

Шут на самом деле умел шутить. Просто долгое время ему и дела не было до собственных шуток. Но уговор — есть уговор. И на этот раз он расстарался. Он вышел к гостям с флейтой в руках, в новом шутовском наряде, но все в том, же видавшем виды колпаке. Похоже, к последнему он на самом деле питал не дюжую привязанность. Король удивился. Шуты, насколько он помнил, обычно не меняли своих расцветок, полученных еще в школе. Но его шут в этом себе изменил. Наряд его был в классический шутовской ромбик, но не красный с желтым, а стальной с голубым. И подходил ему куда больше того, школьного.

Флейта в руках Профи-Тролли запела раньше оркестра.

Форибальд так и не понял, как его шут умудрился исполнить шутовской куплет, аккомпанируя при этом себе на флейте. Мотив, наверное, был настолько прост и близок сердцу, что можно было прерваться и петь, и все равно, вместе с твоим голосом гости домысливали каждый для себя оборвавшуюся мелодию.

— Я шут, я королевский, здрасти,

Хочу открыть вам маленький секрет -

А, ну, спросите — "Ты имеешь счастье?"

И я отвечу чтобы "да", так "нет"!

Но я не плачу, никогда не плачу,

Есть у меня другие интересы,

И я шучу, я не могу иначе.

Да, потому что я — Тролли — шут прелестный!

Шут пел незамысловатые куплеты. Оркестр подхватил его мотив. На лицах гостей расцвели улыбки. Тролли на самом деле был хорош. Улыбался от уха до уха, скакал перед кругом столпившихся гостей. Насвистывал, напевал, расставлял в рифмованных строчках потешные акценты. Даже на руках пару раз прошелся, держа флейту правой ногой. Зал аплодировал. Король ликовал.

Шут был шутом. Бал, не много не мало, а настоящим королевским балом. В целом, вечер удался, — решил король и расслабился.

После выступления шута заиграла мелодия новомодного танца со звучным названием менуэт. Форибальд вывел в круг танцующих любимую фаворитку. Та, подарив ему призывную улыбку, кокетливо прикрыла аккуратный ротик веером из страусиных перьев, и они оба легко подхватили неспешный ритм замысловатого танца. Король еще подумал: посмотрят иностранные послы на то, как он с девушками любезен и мил и все, к осени жди сватов. Но от этого, пожалуй, никуда уже не деться. Придется жениться на какой-нибудь принцессе. Главное в этом деле не прогадать. Выбирать так, чтобы...

— Прошу прощение, мамзель, один танец и он весь ваш, — пропел шут, вынырнувший, словно из ниоткуда. И ловко отпихнул от короля опешившую фаворитку.

— Какая наглость! — Вскричала та, но уже ничего не успела сделать.

Шут прижался к королю как к родной маме и потащил по кругу, совершенно не попадая в такт.

— Что ты творишь? — Зашипел король на ухо шутнику.

Тот громко фыркнул напоказ. Сделал вид, что запутался в ногах и всем телом обвис на нем.

— Ты когда успел напиться? — Гневаясь, зарычал на паяца король, и чуть было не встал столбом посреди зала, когда влажные губы наглеца коснулись уха. Но шут уже сам тащил его за собой, заставляя двигаться в диком подобии танца, и не переставая шептать.

— У меня под камзолом кинжал. Слева. А справа от нас, за графиней в перьях, твой убийца. На нем москитонский плащ.

— Что ты несешь? — Ответный шепот короля прозвучал хрипло, он попытался обернуться на графиню с обилием перьев в высокой прическе, но шут лишь резко крутанул им в танце, не дав выдать себя.

— Не смотри! — Зло бросил он.

Король опешил, но быстро сориентировался. Принялся подыгрывать. Танцевать. Оба делали вид, что пьяны. Что обо всем этом думали гости, Форибальд предпочитал не задумываться.

— Либо доверяешь, либо нет, — выдохнул шут уже в другое ухо и круто развернулся вокруг себя, держась за руку короля.

Могло бы получиться изящно, если бы не выглядело так глупо и комично в исполнении двух мужчин. Пляска. Не танец. Пьяная пляска. Король мог бы отпустить. И все бы закончилось. Но он снова дернул шута к себе, и тот, обернувшись вдоль его руки, вернулся в объятия своего господина. Встретился через плечо с бешеным взглядом, улыбнулся улыбкой распутника и незаметно для окружающих сам вложил ему в руку кинжал. Еще несколько па по кругу. Дикий пляс. Абсолютно дикий. И короткий прыжок короля.

Графиня завизжала и лишилась чувств. Её успел подхватить вовремя подоспевший граф, страдающий отдышкой. Тучный и глухой на правое ухо. Он не смог разобрать за воплем жены сдавленный, предсмертный хрип и звук падающего на пол тела. Гости бросились врассыпную. Король остался в стороне от всех один. Он сжимал в руке длинный окровавленный кинжал. Но у ног его никого не было. Через дворян и высоких гостей с трудом протолкался начальник королевской стражи. Бросился к нему. Увидел остановившийся взгляд, упершийся в одну точку под ногами. Опустился на колени, пошарил по полу и нашел. Тело. Невидимое тело. Дернул за что-то. Потянул на себя. И медленно, словно по волшебству, по мере того, как сползала особая москитонная ткань, начало проявляться тело убийцы. В руке мужчина, в серой неприметной одежде, сжимал духовую трубку. Отравленный дротик в шею — что может быть надежнее?

По залу прокатился изумленный вздох. И за ним некто третий попытался скрыть слишком шумный выдох-плевок. Но шут, все еще стоящий в центре зала, резко развернулся на звук и сбил выпущенный другим убийцей дротик еще одним кинжалом. Король обернулся к нему. Но кинжал шута уже нашел свою цель, и на пол оседало еще одно тело, скрытое плащом. Кинжал, воткнутый в воздух, и кровавое пятно, расползающееся вокруг него — жуткое зрелище.

Многие дамы лишились чувств, их кавалеры побледнели. Подоспевшая стража расчищала себе дорогу. Король обвел взглядом притихших гостей. Потом повернулся к шуту.

— Ты знаешь, кто мог это устроить? — Спросил он громко, чтобы каждый услышал.

Бальная зала погрузилась в гробовую тишину. Шута еще никто не знал. Месяц, что он жил в замке, этот странный мальчишка так толком себя и не проявил. Каждый боялся, что по ошибке или нарочно (мало ли что шутнику в голову взбредет) он назовет его имя. Все ждали с ужасом и содроганием.

— Вот он, — шут кивнул в сторону барона Абрехта.

Король был удивлен. Всё вокруг стало казаться ему неудачной декорацией спектакля уличного театра. А барон, в отличие от многих, не растерялся.

— С какой это стати? — Воскликнул он напыщенно, приняв надменный вид.

Шут промолчал. Барон, лысеющий и длинный, словно жердь, обратился к королю, морща тонкий, крысиный нос. Форибальду он всегда был неприятен. Но не настолько, чтобы запросто поверить в то, что он способен на такую подлость.

— Я всю жизнь верой и правдой служил вашему отцу. И сейчас, когда всё вокруг так ненадежно и зыбко, кому вы поверите — мне или этому мальчишке? — Он бросил на шута презрительный взгляд и снова повернулся к королю.

Тот и сам не знал, кому верить. Решил спросить шута.

— Есть доказательства?

Шут промолчал. Не глядя на него, стоял, и говорить даже не думал. Король бесился. Стража мялась с алебардами в руках, не зная, что и делать. Начальник стражи сэр Лаплот стоял поодаль и все думал, чем помочь. Он проглядел покушение. Но и барона, выходит, проглядел, если, конечно, это на самом деле был именно он. Признаваться в двух промахах за раз ужасно не хотелось. И тут шут обернулся. На него. На Лаплота. Сэр вздрогнул. Взгляд шута нанизывал на нитку, как игла. Не отвязаться. Но вот он снова повернулся к королю.

— Не веришь мне, а сэру стражнику поверишь?

— Я и тебе поверю, — устало обронил король. — Просто объясни.

— Не так все просто, — хмыкнул шут и взглядом подозвал к ним Лаплота. — Вы ведь проверяли всех приезжих, сэр рыцарь?

— Всех, — ответил тот, ни словом не солгав.

— И с кем приехал наш барон?

— С супругой и секретарем.

— Что секретарь?

— Невзрачный малый, белобрысый и рябой. Сутулится слегка и ходит кочергой.

— И родинка, как бородавка на носу? — Уточнил шут, без ужимок.

— И родинка, — пробормотал начальник стражи.

— Вот и ответ на твой вопрос, — шут повернулся к королю.

— Не вижу, — бросил тот, он ждал, когда закончится спектакль.

Шут вздохнул. Наморщил нос. Головой тряхнул, зазвенев бубенцами.

— Не секретарь, а шут. Он все и устроил. Подучил. Чтоб из простых баронов сразу в князи.

— Не ври, паяц! — Взревел барон и бросился к шуту.

Но ему дорогу заступил начальник стражи. Король закрыл глаза. Навалилась смертная усталость. Хотелось остаться одному. И этот спектакль даже на комедию не походил, разве что черную и отвратительную до тошноты Ему на самом деле стало дурно. Пришло осознание того, что он сделал, и что увидели все остальные. И мысль о том, что могло бы произойти, не будь шута, вдруг напугала. Но он преодолел свой страх. Встал ближе к шуту и внимательно посмотрел на барона. Тот, брызжа слюной, доказывал всем, что невиновен. Что паяц его оклеветал. Но Форибальд вдруг понял, что верит Профи-Тролли, а не ему. И холодно взглянул в глаза барона. Скомандовал стражникам.

— Секретаря и барона в мои покои. Будем разбираться, шут он там или не шут. — И оглядев по кругу зал, громко сказал. — Прошу меня простить за этот спектакль. Бал переносится на завтра. Пировать во время чумы я не намерен.

Схватил за локоть Профи-Тролли и потащил за собой. Шут, молча, вышел вместе с королем и до покоев не проронил ни слова.

— Он точно шут? — Спросил король, в личном кабинете рухнув в глубокое кресло.

— Точнее не бывает, — невесело ответил шут, обошел дубовый стол и примостился на подлокотнике королевского кресла.

Форибальд возмущенно на него покосился. Ему не понравилась такая фамильярность. Но шут лишь приподнял в ухмылке левый угол губ и приказал.

— Выдвинись немного.

— Куда? — Не понял король.

— Вперед, — шепнул ему на ухо шут. Нарочно ведь, и так понятно.

Король бросил в его сторону еще один недовольный взгляд, но подчинился только для того, чтобы узнать, что тот будет делать.

Профи-Тролли положил прохладные пальцы ему на виски и начал массировать. Осторожно и медленно, по часовой стрелке, потом против часовой стрелки. Король сначала все думал — зачем? Но потом сам не заметил, как расслабился. Оттаял. Доверился чутким пальцам. Прикрыл глаза. Напряжение схватки, разочарование, горечь, все ушло куда-то. Остались только прохладные пальцы на висках и спокойное, ровное дыхание шута за спиной и чуть сбоку. Из расслабленного состояния его вывел шепот над ухом. Неужели паяцу невдомек, что щекотно и, вообще, лучше так не делать?

— Королек, не спи, козленочком станешь.

— Правильнее говорить замерзнешь, — поправил король и с неохотой открыл глаза. Хотел одернуть поправкой. А шут лишь хихикнул в кулак и встал с подлокотника, спрятавшись за высокую спинку кресла. Словно что-то задумал. Очередную игру.

— Козленочком-козленочком, — раздался его голос из-за кресла. Королю было лень поворачиваться и искать его за ним. Он просто сидел и смотрел на дверь. Ждал. Но это вовсе не означало, что ему было не интересно, почему шут именно так сказал. Тот сам принялся объяснять. — Замерзнуть, конечно, тоже можно, но рога не без помощи какой-нибудь барышни отрастить по вашим местным зимам вероятнее.

Король хмыкнул. Уделал его паяц.

— И что же, по-твоему, выходит — верность дамам не к лицу? — Поинтересовался он, решив, что с Профи-Тролли, порой, даже приятно поболтать.

— Отчего же, к лицу. Но лишь тем дамам, которым лицо только верность и рисует. Но думаю, тебе, королек, принимать такую даму в своей постели не грозит.

— Женюсь — приму, — парировал король.

— Ой, ли? — Протянул на это шут, опершись на спинку кресла.

Король запрокинул голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

Шут пояснил.

— Сам посуди, провести всю жизнь с не любимым, такая тоска. Готов поставит пять против одного, что она начнет растить тебе рога, уже на втором году супружества, если не раньше.

Король ничего не ответил на это. Подпер щеку кулаком. Загрустил. Перспектива его совсем не радовала. Зато помогла отвлечься от тяжких дум. Бал был испорчен, заказчик убийства почти разоблачен. Но лучше думать о тяготах супружеской жизни, чем об этом.

В дверь постучали. Шут спрятался за креслом. Король выпрямился в нем. Дал разрешение войти. Два стражника и лично Лаплот ввели барона и его секретаря. Последний был рябым и гнутым, как говорил начальник стражи. И как косвенно подтверждал Профи-Тролли. Затянут он был в строгий секретарский костюм. На вид, кто угодно: душегуб, бандит, даже секретарь все тот же, но не шут.

Взгляд короля задержался на бароне.

— И все-таки, он шут, — заметил он так, словно уже знал наверняка.

— Да, говорю же вам, нет, — воскликнул барон весьма убедительно.

Король засомневался. Но тут из-за кресла вышел Профи-Тролли. Он понял это по тому, как застыл взгляд "секретаря".

— А я говорю, что шут. — Произнес Муха-в-Слезе и пояснил. — Я видел, как ты выбрал его себе два года назад на ярмарке шутов.

— Ты видел?! — Барон побагровел, но не лицом, а лысиной и запыхтел, как ведьмин котелок. — Ты мог увидеть лишь тогда, когда тайно пробрался на ярмарку. Шутов-малолеток раньше времени на нее никогда не пускают. Узнают ваши учителя...

— Ничего не будет, — голос "секретаря" прозвучал отстраненно.

Все повернулись к нему. Взгляд рябого парня стал тусклым и безжизненным, словно он уже услышал или, что вероятнее, увидел, свой приговор и... принял его.

— Да... да как... да ты... — от бессильной злости барон начал заикаться.

— Надеюсь, без обид, — голос Профи-Тролли прозвучал холодно и жестко. — Просто ты выбрал не того короля и не то королевство.

— Да, — "секретарь" склонил голову. — Да, учитель Ро Ли.

— Учитель? — Переспросил Форибальд.

— Всему, что я знаю, — ответил разоблаченный баронский шут, подняв на него взгляд побитой собаки. — Меня научил он. — И кивнул на шута у него за спиной.

Король посмотрел на барона. По-королевски посмотрел, приговаривая, не прощая.

— Так-то ты верой и правдой служил моему отцу?

Тот опустил глаза в пол. А потом снова вскинул голову, и попытался броситься перед ним на колени, чуть не плача. Но стражники подхватили его под руки и удержали.

— Увести, — скомандовал сэр Лаплот.

Те подчинились. Баронского шута он увел сам.

— Ро Ли? — Произнес король с вопросом.

Шут выбрался из-за кресла и уселся перед ним на стол. Смерил взглядом. Выгнул брови, ожидая расспросов.

Король, помедлив, задал первый.

— Ты был учителем?

— Ты слышал, королек.

— Долго?

— Пять лет.

— Тогда зачем тебя вообще допустили до торгов?

— Тебе же уже однажды ответили, — усмехнулся шут и повторил слова пожилой женщины из таверны "Шутовская колбасень", её надтреснутым, стариковским голоском. — "Что б отвязаться".

— И зачем тебе понадобилось переодеваться и пудрить мне мозги? — Негодуя, вопросил король.

— Потому что я тебя уже десять лет жду. — Просто ответил шут.

— Что это значит?

Шут стянул колпак и передал ему. Король покосился на него, но взял в руки. Поверх выцветших рогов с бубенцами посмотрел на шута и впервые за вечер увидел его настоящим. Грустный шут — это не приговор и не маска. Грустный шут — это он — Ро Ли, как он есть. Шут больше не смеялся.

— Его носил на голове тот шут, — он кивнул на свой колпак, — которого казнили по приказу твоего отца.

Король, не думая, спросил.

— Ты пришел отомстить.

Ро Ли печально улыбнулся и покачал головой. Ни да, ни нет.

— Мне был нужен допуск в архив. Я хочу найти то, что он завещал. Книгу, артефакт, может быть что-то еще, что он назвал когда-то величайшим счастьем. Я хочу знать, что это. Ради этого я живу все эти годы. А с метрами-преподавателями вышел конфуз. Они сами мне все свои карты в руки вложили.

Короля посетила догадка, и он поспешил высказать её, пока шут молчал.

— Это был уговор. Они потребовали, чтобы ты был собой, был грустным и тоскливым на торгах, только с таким условием...

— Они разрешили мне участвовать. — Шут кивнул. — Я взял их на спор.

— Но ты не мог быть полностью уверен.

— О, нет. Я ни секунды не сомневался.

Король с вопросом глянул на шута.

Тот вздохнул.

— У меня были пять лет после выпуска, чтобы собрать о тебе сведения. Все, какие только удалось найти. В средствах я не стеснен. Преподавателям в школе за молчание о сокровенных тайнах платят столько...

— И что узнал? — Форибальд нахмурился. Ему не нравилась сама мысль, что шут все знает о нем, а он до сих пор не представляет, с кем имеет дело.

— Ты любишь тайны и загадки, королек. И не любишь читать, что для меня немного странно. Я сам все больше узнаю из книг.

— Ты разыграл передо мной спектакль. — Сказал король и понял, что погиб.

Шута нельзя выставить за дверь, пока жив король, он должен быть рядом с ним. Это есть в договоре. А платить за него ему если не всю жизнь, то не многим меньше. Значит, придется жить с ним под одной крышей. Не доверяя ни на секунду. Мучаясь тем, что никогда не сможешь предсказать, что у него на уме, и не обманет ли он тебя при первом удобном случае, как его обожаемый приятель, обокравший старого короля.

— О чем думаешь? — Вдруг напрямик поинтересовался шут.

Король невольно вздохнул. Взглянув на него. Подпер щеку.

— Не представляю, как буду жить с тобой...

— Ты еще дурнее меня, королек, — слова прозвучали, как приговор. Шут снова не смеялся. — Я не виню твоего отца за его смерть, и ты в моих глазах, тем более, безвинен. Я просто... — он запнулся, словно ему было трудно говорить. — Просто хочу доказать, пусть и посмертно, что обвинения были ложными. Не знаю, как сделаю это, но хочу. И еще хочу найти его книгу или что он там спрятал. Мне кажется, это важно. Важно для меня, понимаешь? — Бормотал шут, обнажая душу, и неотрывно смотрел в глаза своего короля.

Форибальд понял, что верит. И понял, что шут не лжет. Просто странная не состыковка. Только что был таким серьезным, разоблачителем, учителем, подлинным шутом. А сейчас перед ним мальчишка. Мечтатель, неврастеник и, кажется, поэт. Похожий типаж, вот и кажется. И странная мысль мелькает, обнять, утешить. Полный бред. С шутом ли королю обниматься?

— Ты мне поможешь? — Спросил его шут, смотря в глаза с той преданностью, в которой отказал всем миловидным дамам сразу.

— Я тебе должен, — ответил король, пожимая плечами.

Но подумал, что не будь того долга, все равно бы помог. Потому что ему вдруг стала крайне интересна тайна с гордым именем Профи-Тролли или сокращенно Ро Ли. Разгадать её стало для него делом чести.

5. Три ха-ха на сундук мертвеца

Июль — пора побед,

разочарований и откровений...

Король сказал шуту, что брачные сосны нужно искать у мостов. На них в день бракосочетания завязывают девичьи пояса. Они расшиты бисером и золотой нитью, и очень похожи внешне на широкие, пестрые ленты, только плотнее. Когда жених проносит свою нареченную на руках через мост, там, в конце, они оставляют на сосне её пояс, как символ их любви и окончания поры девичества. Что поделать — традиция. Некому её отменять. Языческий обычай, но прижившийся и в новой вере.

Узнав об этом, шут углубился в поиски. Король, регулярно наведывающийся в библиотеку по его душу, несколько раздражал. Но Ро Ли старался этого не показывать. Он был благодарен и честно считал, что умеет свою благодарность выражать. На самом деле не умел, но, к своему счастью, был свято убежден в обратном. А раздражало его в первую очередь то, что король, как ему казалось, не просто так стал таким чутким и предупредительным. Придет, спросит — не надо ли чего, и уйдет. И это король! Разве такое нормально?

Шут был убежден, что за всем этим, определенно, что-то скрывается. Но времени обдумать все как следует у него не было. Он метался между замком, библиотекой и соснами, коих в одной столице и её окрестностях оказалось столько, что с ума можно сойти. Оставалось только благодарить Форибальда, что он не дергал его на мелкие приемы и камерные балы, которые регулярно устраивал в своем замке. Тем, что не раздражался при каждом его появлении, шут и пытался его отблагодарить. Он искренне считал это лучшей благодарностью. А потом он все-таки нашел.

Поздним вечером, возвращаясь в королевский замок, он то и дело прижимал руку к груди в области сердца. Там, под одеждой, он держал ленту. Она не рассыпалась за десять лет от старости, потому что единственная из всех на том дереве была зачарована. И на ней, уже знакомыми стежками, была вышита еще одна подсказка. Шут ликовал. И зашел в своем ликовании так далеко, что отправился прямиком к королю. Вломившись в королевскую спальню без стука.

Король был занят. В его возрасте это занятие непотребным не назовешь. Немая сцена была хороша даже на взгляд Профи-Тролли. Не столько был удивлен король, сколько скривилась в своем удивлении Смолентина, его фаворитка. Она в этот момент как раз отважно сражалась на ниве избавления его величества от посторонних на её взгляд предметов гардероба. Коими, что не удивительно, считала все.

— Что ты себе позволяешь?! — Возопила она.

Шут отмахнулся, решив, что леди неоригинальна и повторяется. Посмотрел на короля. Не стал скрывать своих чувств, и открыто просиял. Форибальд вальяжно откинулся на подушки.

— Сделал гадость и доволен? — Насмешливо спросил он у шута, не обращая больше никакого внимания на Смолентину, раздувающую ноздри от негодования.

— Если не я, то кто? — Сразу же парировал шут и плюхнулся на кровать с другой стороны.

Смолентина, оставшаяся сидеть в ногах короля, бросила на него такой взгляд, что, будь в ней хоть малая толика магической искры, прожгла бы насквозь, не смутилась. Но фаворитка короля была на редкость обыкновенной юной дамой. Природное кокетство, скрытое коварство и миленькое личико не в счет. Таких коварных кокеток-красоток пруд пруди на квадратную лигу королевства.

— Ваше Величество, — девушка быстро осознала, что просто так шута из спальни короля не выставить, поэтому попыталась найти единственного возможного союзника. — Разве не самое время попросить наглеца уйти?

— Конечно, — отозвался тот, как-то странно переглядываясь с шутом, который не переставал улыбаться, что, по мнению Смолентины, было весьма подозрительно для этой наглой, вечно кислой морды. Король сказал, — можешь идти, — глядя на шута, но махнул рукой в сторону фаворитки.

Та, как рыба, вытащенная удачной подсечкой на берег, принялась открывать и закрывать свой аккуратный ротик. Мужчины игнорировали её. Мысленно обозвав бесчувственного Форибальда последними словами и проклиная шута, Смолентина спустила ноги на пол, на прощание обернулась, словно на самом деле надеялась, что король передумает, призовет её обратно и выгонит шута. Король на нее даже не взглянул. И фаворитка удалилась, нарочито медленно шагая к двери и покачивая на ходу бедрами под пышной юбкой. Все думала, что тот поймет — чего лишился и на что променял. Но стоило ей выйти из королевских покоев, как король рывком сел на кровати, подогнув одну ногу под себя, и с горящим взглядом уставился на шута. Как мальчишка, первым, уловивший в воздухе таверны горчащий запах истории старого моряка и, может быть, даже про клад в ней будет.

— Что ты нашел? — Нетерпеливо вопросил король.

Шут запустил руку под сине-серый шутовской наряд и вытащил брачную ленту. Присмотревшись, король сразу понял, что тонкий, узкий отрез ткани только выглядит таковым.

— Раз она за столько лет не истлела, — забирая ленту из рук шута, заметил Форибальд. — Значит, магия. — И поднял глаза на Профи-Тролли.

Тот, подперев голову ладонью, лежал на его кровати с ногами, разумеется, даже не подумав разуться, и выглядел счастливым, счастьем грустного по жизни человека. Он улыбался, но где-то в глубине его глаз все равно негласно присутствовала грусть. Грустный шут — не приговор, как оказалось, а просто еще одно амплуа, которое не каждому подойдет. Но Профи-Тролли только оно и подходит. Форибальд хотел спросить, но промолчал. Вернув ленту.

— И что на ней? — Опустившись щекой на подушку, тихо спросил он, разглядывая шута.

И все-таки тот изменился. Нечто неуловимое, поверхностное, а не глубинное, появилось в нем. Король прислушался к себе. Наверное, такой Профи-Тролли ему тоже нравился. Возможно, даже чуть больше чем тот, которого он знал до этого дня.

А шут был счастлив. Смотрел на короля и думал, что сделал правильный выбор. Поставил на того скакуна. Хотел усмехнуться, представив, как отреагировал бы король, сравни он его вслух с жеребцом или и вовсе с мерином. Только звучит гордо, а выглядит... он, вспомнил перекошенное личико фаворитки и все же ухмыльнулся. Но, чтобы не возникло у короля вопросов, принялся отвечать.

— Я расскажу тебе сказку, просто закрой глаза, у северного причала под пятой морского скакуна. — Прочитал шут на память.

Помолчал, ожидая реакции. Король тоже ничего на это не сказал. И шут был вынужден признаться.

— Я не знаю, о чем тут. Но думаю, раз речь о причале, значит, это где-то в Сансаре, городе морских волков. Я читал о нем. В этой стране это единственный крупный город у моря.

Король, все также молча, смотрел на него и улыбался чему-то своему. Шут надулся. Не напоказ, а про себя. Он думал, что его рассказ о новой подсказке вызовет совсем другую реакцию. Он же видел, как король оживился в начале. И даже подумал, что нашел родственную душу. Удивился собственным мыслям, не без этого, но обрадовался. Если это так, значит он больше не один. Как когда-то, десять лет назад был с кем-то, так и сейчас, пусть не точно так же, но на безрыбье и русалка — судак. И тут такое разочарование. Разве это справедливо? Он не только в округе все сосны у мостов облазил в поисках того дупла с секретом, но и спешил вернуться в замок до заката, чтобы застать короля бодрствующим и поделиться с ним находкой. Счастьем. А он...

— А что мне будет за то, что я отведу тебя в ту таверну, — вдруг проворковал кто-то над самым ухом.

Шут, погруженный в свои мысли, вздрогнул и столкнулся взглядом с придвинувшимся королем. И тут он все понял. Расплылся в оскале, улыбкой это было бы трудно назвать.

— А ты интриган, королек.

— Стараюсь, — изобразив во взгляде невинность агнца на заклании, отозвался король и, встрепенувшись, рухнул на спину, раскинув в сторону руки. Его пальцы ненавязчиво мазнули по груди шута. Профи-Тролли этого даже не заметил. Король тоже. Он смотрел в потолок и блаженно улыбался.

— А что ты хочешь? — Поинтересовался шут, в мыслях строя догадки. Одна невероятнее другой, но кто об том узнает?

Король повернул в его сторону голову. Прищурился.

— Возьмешь меня с собой?

— На поиски таинственного клада?

— А почему бы нет? Ты сам говорил, что воспользовался моей любознательностью.

— Нездоровым любопытством, — с нажимом поправил шут.

— Опустим, — махнул рукой король, — суть ты понял.

— Я хотел отправиться прямо сейчас, — признался шут, помедлив.

Король вдруг сел и удивленно на него воззрился.

— На ночь глядя?

Шут потупился. Форибальд покачал головой. Хотел высказаться, но вдруг вспомнил, как шут признался, что видит в темноте. Он так и не спросил, что это в нем такое. Магия какого-нибудь амулета или природный дар. Он и сейчас ни о чем не спросил. Отчего-то не решился. Подумал, что некоторые вещи, наверное, лучше не знать до времени. И заговорил о другом.

— Ладно, ночь тебе, похоже, не помеха, а бандиты?

Шут глянул на него. Король снова покачал головой.

— Я помню твои кинжалы. — Обронил он задумчиво. — Талусская сталь, прекрасная балансировка. И ты явно умеешь ими пользоваться. Но один, на лесной дороге...

— В лесу меня бы не заметил даже самый зоркий.

На это король ничего не сказал. Помолчал. Подумал. И решил.

— Но теперь с тобой еду я. Так что выезжаем завтра в полдень.

— Почему так поздно? — Запротестовал шут, ему хотелось броситься в путь прямо сейчас, чем быстрее, тем лучше. — Обычно в таких случаях люди выезжают на рассвете.

Королю не понравилось это уточнение — "люди". Но он снова все расспросы отложил на потом. Лишь пояснил.

— Мне еще нужно будет уломать Лаплота. А то он снова попытается навязать мне в сопровождение целый полк. Я же предпочел бы путешествовать налегке, как тогда, за тобой в Мордзвес.

— Инкогнито? — Шут посмотрел на короля куда благосклоннее.

— Именно, — подтвердил тот. Глянул на него и заметил, — к тому же, завтра еще придется придумать, чем умаслить Смолентину. Предпочитаю обиженных дам за спиной не оставлять.

— Да. Такая дама может выйти боком, — важно покивал шут и сел, спуская ноги на пол. Поправил сползший на бок колпак. Звякнул. — Подари ей кошку. — Вдруг предложил он и обернулся на короля через плечо. — Лучше котенка. В корзинке и с бантиком. И скажи, что в каком-нибудь соседнем королевстве, домашняя киска — последний пик моды. Ими принято хвастаться и повсюду таскать за собой. Пусть развлекается.

Король криво хмыкнул. Кивнул. Расстались они довольные друг другом. И выехали из замка раньше, чем до их ушей долетел новый слух о шашнях смазливого шута с молодым королем. В конечном счете, что мог забыть хорошенький мальчик-шут с бесовскими зелеными глазами в покоях короля под вечер, выставив оттуда фаворитку?

Морской город встретил их моросью, так и не ставшей полноценным дождем. Они кутались в дорожные плащи, бубенцы на шутовском колпаке Профи-Тролли тоскливо звенели. Шут в притворстве не нуждался. Мало ли бродит по свету легенд о нищих рыцарях, где-то на путях и весях повстречавших освободившихся от контрактов шутов? Поэтому они с королем, который притворялся именно таким странствующим рыцарем, выглядели вполне канонично.

По дороге король рассказал, что останавливался в той таверне, что упоминалась в подсказке, всякий раз, когда отправлялся после каникул обратно в школу кнута и пряника. Место было не самым благоприятным. Но он нарочно искал приключения, поэтому приезжая туда, снимал комнату наверху на пару-тройку вечеров и отрывался, догуливая последние свободные деньки. Единственное, что он знал наверняка, несмотря на сырое постельное белье и сомнительную компанию, кормежка в таверне "Морской конек и Прятки" была лучшей в городе.

Хозяина таверны звали Прятки, а морским скакуном называли вислоухого губошлюпа, привезенного им с одного из островов, лишь номинально принадлежавших Визарии.

Заката сегодня не предвиделось. Небо и последние всполохи солнца заслонили собой серой, вязкой массой тучи, которые с каждой минутой становились все тяжелее и серее, темнели на глазах, отбирая последние крохи света. Королю такой погодный настрой совсем не нравился. Со вчерашней ночи, которую они провели в маленьком городке Орифокс на пути сюда, он думал о том, как покажет Профи-Тролли море. Тот признался, что никогда его не видел, но многое о нем читал. И честно признался, что хочет увидеть и сравнить прочитанное с увиденным.

В королевских мыслях не было ничего романтичного. Просто Форибальду вдруг подумалось, что его шут смотрелся бы очень гармонично на фоне пенистого прилива и закатного солнца за спиной. Юный мальчик, может быть, даже слишком юный. Прибой. Морская пена. И ветер в белоснежных, но не седых, как утверждал сам шут, волосах. Красиво.

Он так ярко представлял себе эту картину, что был не на шутку разочарован. Застать в любимом городе своей юности непогоду Форибальд никак не ожидал. Сансара был южным городом. Здесь положено светить солнцу, а не лить дождю. Особенно, когда сам король снисходит до того, чтобы посетить сей городок у взморья. Но погоде было начхать на голубизну кровей неприметного путника под серым от пыли и грязи плащом. Поэтому морось перешла поздней ночью в монотонный перестук капель. И до самого утра они так и не приступили к поискам, коротая ночные часы в забытье, лишь смутно похожем на сон.

Постель была такой же сырой и знакомо пахла плесенью и морской солью. И точно также на каминной полке, своем любимом месте во всей таверне, их встретил вислоухий губошлюп — диковинный зверек с длиннющим полосатым черно-белым хвостом. Выпученными, круглыми глазами, цвета раскаленного добела золота. Лопоухими ушами, свисающими на лоснящуюся округлую мордочку. И ярко-бирюзовой чешуей, покрывавшей все тело, кроме пушистого, как у кошки, хвоста. Он лениво повернулся на звук колокольчика, когда в открытую дверь ввалились два новых постояльца. Мокрые и злые. Потребовали комнаты и, громко топая, ушли наверх. Губошлюпа заинтересовали звенящие штучки на голове одного из них, но он даже с места не сдвинулся, чтобы поближе с ними познакомится. В последние годы он разжирел. Стал ленив и неповоротлив. Но завсегдатаи и король, успевший рассказать шуту о диковинном звере, помнили, как лихо по молодости он скакал с одного плеча на другое. За те прыжки его когда-то и обозвали скакуном пираты, под чьим флагом плавал Прятки, и о чем все чаще пытался умолчать в своей нынешней добропорядочной жизни.

Утром Форибальда разбудил шут. Не то чтобы Ро Ли сделал это специально. Просто, придя в его комнату сразу же после рассвета, он честно попытался дождаться, когда тот проснется. Но устал сидеть на подоконнике. Не нашел иной плоскости, на которую мог бы взгромоздиться. И попытался осторожно перебраться на самый краешек кровати. Форибальд почти тут же проснулся. Когда-то в школе для правящих особ, он прошел особый курс, суть которого сводилась к тому, что настоящему королю всегда нужно быть на чеку, особенно, в собственной постели.

Не открывая глаз, лишь взглянув из-под ресниц, он увидел шута, сидящего у него в ногах тихо, как мышка. Колпака на нем не было. Видимо, снял, чтобы не разбудить звоном бубенцов. Без потертых рогов и потемневших от времени бубенчиков, Профи-Тролли выглядел совсем юным, даже маленьким. Вопрос возраста оставался открытым, впрочем, как и его способность видеть в темноте. Король сначала хотел еще полежать и понаблюдать за шутом, но чуть позже передумал. Открыл глаза и спросил.

— Давно не спишь?

— Я мало сплю, — уклончиво ответил шут и пожал плечами.

Сегодня в нем не было того бесшабашного веселья, как в ночь, когда он пришел к королю со своей добычей. Шут был молчалив и грустен. Обычное его состояние. Форибальд поймал себя на мысли, что начал к нему привыкать.

Король откинул одеяло и сев в кровати, протянул руку к шуту, прежде, чем встать. Тот не пошевелился, продолжая отстраненным взглядом смотреть в окно. Там в бело-голубом, утреннем небе, робко светило солнце, подсушивая землю, вымоченную ночным дождем. Волосы Профи-Тролли, действительно, были белыми, но не седыми — мертвыми, а живыми. Гладкие, длинные и шелковистые на ощупь, они струились по спине, до лопаток. Проведя по ним ладонью, король убрал руку, спустил ноги на пол, постаравшись не задеть шута. И произнес.

— Иногда мне кажется, что ты не человек.

Встал и ушел в небольшой закуток умываться. Дверь за собой не закрыл. Так и оставил приоткрытой. Но ответа шута на свое замечание так и не услышал.

Вода смыла последние крохи сна. Босые ноги на холодных половицах стали замерзать, и король, вернувшись в комнату, поспешил первым делом обуться. И вдруг сообразил, вновь глянув на притихшего шута. Обдумал и спросил.

— Чего ты боишься?

— Не знаю, — пожал плечами шут. Встал на ноги и подошел к окну. Открыл. Впустил в комнату соленый ветер с моря. Вдохнул полной грудью. — Наверное, того, что могу там найти.

— Где? — Не понял король.

— Под пяткой конька, — слабо улыбнулся ему шут, обернувшись. — Не знаю, как буду жить дальше. Так привык думать только о том, что когда-нибудь найду то, что он спрятал, даже палачам ничего не сказав. А они ведь спрашивали.

— Я знаю, — настроение шута передалось королю. Он тоже почувствовал необъяснимую тоску. Подошел к нему со спины. Встал рядом. — Я поднял старые хроники и записи допросов. Все, что смог о нем найти. Мой отец был уверен, что казну обчистил именно он.

— Он ошибался. — С нажимом откликнулся шут.

Король не стал с ним спорить.

— Не бойся, — подумав, бодро начал он. — Если там книга или, еще лучше, артефакт, сможешь посвятить дальнейшую жизнь их изучению. Или тебе интересен сам процесс поисков, как... — он оборвал себя, решив, что прозвучит немного не по-королевски. А шут повернулся к нему и впервые за утро искренне улыбнулся.

— Как тебе, королек?

— Ох, и злит же меня это твое слово, — пробурчал он, но беззлобно. Напрямую не запретив так себя называть.

Шут окончательно повеселел.

— Там, под пяткой, может быть вовсе не последняя подсказка, а одна из многих.

— Или вообще ничего не быть. Мы могли ошибиться и не туда приехать, — рассудительно заметил король, и они понимающе улыбнулись друг другу.

Спустились вниз. Заказали завтрак на двоих. И принялись, пока хозяин ушел на кухню и не видит, обхаживать его любимую зверушку. Губошлюп мирно дрых на каминной полке и в ус не дул на все их телодвижения.

Шут не решался просто снять его с каминной полки и, тем самым, облегчить им обоим жизнь. Он просто стоял рядом и переминался с ноги на ногу. Королю, который стоял с другой стороны от зверюги, надоело на это смотреть.

Губошлюп взвыл дурным голосом, а Форибальд только и сделал, что отодрал его от полки и попытался взять на руки. В итоге, король так и застыл, удерживая дико визжащую зверюгу на вытянутых руках. Та орала, как резанная, но не шевелилась. Словно вопль воплем, а он, губошлюп, тут совсем не причем. Шут, в испуге, спешно шарил по каминной полке. Нагретое тушкой зверя дерево казалось гладким и ровным. Никаких надписей и скрытых рычагов или еще чего.

С кухни прибежал хозяин. Стал что-то кричать, махать руками, лезть к королю. Тот отважно отбивался от него, его же зверем. Зверь выл, но не вырывался. И в этой какофонии звуков, вдруг раздался тихий пересвист. Губошлюп оборвал свой вой. Король и трактирщик переглянулись и, как один, повернулись к шуту. Больше некому было свистеть. Столь ранних посетителей в таверне не наблюдалось. Губошлюп повращал глазами, дернулся и каким-то немыслимым образом умудрился оттолкнуться от воздуха, невзирая на избыточный для его тельца вес. На плече шута он оказался в одно мгновение, оправдав славное имя морского скакуна. Потерся о щеку мальчишки и закурлыкал, как луговая собачка. Тихо и призывно, словно благодаря за что-то. За понимание?

— Твой шут, рыцарь... — хриплым голосом принялся бормотать трактирщик.

Король вскинул руку и покачал головой. Посмотрел прямым, непреклонным взглядом в выцветшие на морском солнце глаза.

— Не хочу знать.

Трактирщик осекся. Помолчал. Кивнул.

— Как знаешь, — пожал плечами, хмыкнул, подмигнул шуту и ушел.

— Даже спрашивать не буду, почему ты сразу так не сделал, — махнул рукой король. Подождал. Шут ничего ему на это не сказал. И продолжил. — Захочешь, сам расскажешь. — И сменил тему, кивнув на камин, — нашел что-нибудь?

— Нет, — тихо отозвался Профи-Тролли, а потом вдруг снова засвистел, как-то по-особому сложив губы в трубочку.

И губошлюп ответил. На этот раз тоже свистом, а потом взял и поднял сначала одну лапу, демонстрируя королю маленькую, четырехпалую конечность, потом другую и лишь на третьей Фарибальд увидел нарисованный, скорей всего, магически вытатуированный на ней символ.

— Можешь опускать, — мягко сказал король, не замечая, что обращается к зверю. Тот подчинился даже без дополнительного свиста.

— Что там? — Взволнованно спросил шут.

— Один символ. Им обозначают заброшенные рудники.

— Здесь... есть? — Запнувшись, спросил Профи-Тролли.

Король вдруг почувствовал, что пожалеет о том, что сейчас скажет и, скорей всего, о том, что потом сделает. Но сказал.

— Да. От северного причала пару лиг на северо-восток. Там скалистая местность, волны бьются о высокий берег. Много пещер и среди них есть заброшенный медный рудник. Есть и другие рудники, но они десять лет назад точно были действующими.

— А сейчас?

— И сейчас.

— Хорошо. Значит, ошибки быть не может. — Приунывший шут пересадил губошлюпа на каминную полку. Тот на прощание мазнул по его щеке длинным полосатым хвостом и привычно устроился на излюбленном месте.

Они выехали сразу же после завтрака. Трактирщик, собравший им в дорогу нехитрый провиант, денег за него не взял. Король с вопросом выгнул брови, а Прятки хмыкнул, глядя на шута, выводящего лошадей из конюшни, и сказал.

— Мальчишку не спросил, меня пытать будешь?

— Не буду. Просто ответь, из-за него такая щедрость?

— Из-за тебя, величество, — бросил на это бывший пират. — Мы тут хоть и в медвежьем углу живем, но последние новости из первых уст получаем. То побоище на балу много пересудов вызвало. А я как услышал, что шут твой слишком юный на вид, но дерется хоть куда, и убийц за плащами москитонными увидел, сразу подумал... — он недосказал, помня о просьбе короля. Вздохнул, набил трубку, вынутую из-под замусоленного фартука. Повертел в руках. Раскуривать не стал. — Сразу вас обоих не признал. А как свист его услышал, вспомнил, свои мысли о королевском шуте и понял, что и ты не странствующий рыцарь. Что хоть ищите?

— Наследие одного чудака. — Форибальд кивнул на шута. — Он считает, что это книга о шутовском мастерстве.

— Я тут вспомнил, — трактирщика вдруг осенило. — Ты ведь и раньше...

— Да, когда отплывал на учебу, — король улыбнулся и дружески хлопнул бывшего пирата по плечу.

Спустился по ступенькам к шуту и заговорил с ним. Трактирщик посмотрел на них. Покачал головой и ушел в трактир, раскуривать трубку у камина. Было о чем подумать. Интересные постояльцы ему достались. Интересная пара. Последняя мысль показалась сначала дикой, но напомнил о себе некогда не менее дикий пиратский нрав. Прятки погладил по чешуйчатой спинке своего скакуна, тот даже ухом не повел и не проснулся. А что, все может быть под этим небом. Все может быть...

Король предлагал захватить с собой лопаты. Но шут сказал, как отрезал, что выкапывать сундуки или еще что-то в этом роде им не придется. Он был уверен в своей правоте.

Лопаты не понадобились. Но, следуя подсказкам, найденным сначала на камне у входа (там был нарисован, особым, нестирающимся мелком шутовской колпак), потом на стенах самого рудника, они нашли яму, прикрытую сверху просмоленной, грубой парусиной, и присыпанную сверху камнями. На одном из них они снова нашли нарисованный мелом колпак. Разбросали в стороны камни, с трудом отодрали окончательно загрубевшую ткань. И нашли сундук. А в нем самоцветы. Целое состояние. Или часть казны какой-нибудь страны. Они знали какой.

Король сначала возликовал. Даже воскликнул, радуясь находке. И осекся, увидев, как остекленел взгляд шута. В свете факелов, что они принесли с собой, мальчишка-шут привалился плечом к грубой стене рудника и сполз на землю. Он смотрел на самоцветы, на золото, изредка мелькающие среди них, и в глазах его стояли слезы.

— Он на самом деле был всего лишь вором, — прошептал он непослушными губами и медленно, словно умирающий, закрыл глаза.

Король наплевал на все. Клад окупил бы в глазах советников и дворянства любое его сумасбродство. Он расстегнул куртку, вытащил из-под рубахи семейный медальон и вызвал тени. Два существа без лиц, в доспехах из роговых пластин неведомого зверя, вышли прямо из стены.

— Что требуется, хозяин?

— Сундук и нас с ним, — король подошел к шуту и, подхватив под локоть, рывком поставил на ноги. Прижал к себе. — Во дворец. В каминную залу.

— Будет сделано, хозяин, — хором откликнулись тени.

Через мгновение он опускал шута в огромное кресло, в котором сам любил сидеть перед камином.

— Еще что-то желаете, хозяин? — Спросили тени снова хором.

— Огонь, — король кивнул на камин.

Пламя вспыхнуло и принялось лизать появившиеся из ниоткуда поленья.

— Это все. Будьте покойны до срока. — Проговорил он, с тоской глядя на шута. Тот словно потерялся. Сидел и смотрел в одну точку. Королю было больно это видеть.

Тени беззвучно ушли. Втянулись в стены.

Прибежали слуги, прослышав, о возвращении короля. Пришел начальник стражи. Они переговорили, то и дело, оглядываясь на шута. Тот сидел в той же позе, в которой его оставил король и смотрел на огонь.

Сундук унесли в казну. Форибальд отдавал распоряжения, несколько раз покидал комнату, чтобы убедиться, что все исполнено в точности так, как он приказал. Но, возвращаясь, всякий раз заставал шута неподвижным и безжизненным. Только сейчас он начал понимать, в чем причина. Ро Ли был окрылен самой мыслью, что сможет оправдать, пусть и посмертно, хорошего человека. Который, похоже, при жизни ему очень нравился и многому его научил. А тот оказался обыкновенным вором. Правда, с выдумкой. Но что с того?

Королю принесли еще одно кресло. Поставили рядом с тем, в котором беззвучно и неподвижно тосковал о несбывшейся мечте шут. И оставили их одних. Стражники не пустили в каминную залу даже Смолентину, которая рвалась лично поздравить его величество с находкой и напроситься на ночь, под благовидным предлогом — в благодарность, так сказать, за изумительный, мурлыкающий подарок.

Когда тишина стала совсем невыносимой, шут вдруг заговорил. Король вздрогнул. Он не ожидал услышать его голос так скоро. Они оба сидели и смотрели в камин, на огонь, пляшущий на поленьях свои дикие танцы.

— Он был моим первым и единственным любовником.

От этих слов, сказанных спокойным, ровным тоном, король похолодел. Шут стянул с головы колпак. Белоснежные волосы свободно заскользили по плечам. Он смял, его в руках, не глядя. Его взгляд был все еще отдан огню. Король молчал. Он думал, что что-то недослышал. Недопонял. Пропустил. Но шут снова заговорил.

— Он соблазнил меня своими рассказами о шутовской доле. О секретах мастерства, которые он пока не может мне открыть. Я впервые почувствовал, что не один, что с кем-то. С ним. Мне не нравилось, что за рассказы, он брал натурой. Мне хотелось больше говорить и слушать, обсуждать. Ему... совсем другого. Но я не жалею. Я...

— Довольно. — Оборвал король и резко встав, подошел к камину. Остановился у огня близко-близко. Жар опалил колени и лицо. Он уперся рукой в высокую каминную полку. Сгорбился совсем немного, словно под невидимой для взора тяжестью. И обронил.

— Если бы он все еще был жив, я бы сам его прикончил.

Шут пожал плечами. Он был все та же тих и несчастен. Что может быть комичнее несчастного шута? Король подумал об этом. Но ему было не смешно. Его душила ярость. Вспомнилось шутовское прозвище Ро Ли "Муха-в-Слезе". Похоже, настало время слез. И в этот раз их солнечность им не поможет.

В тишине, разбавив треск поленьев в камине, шепот шута прозвучал, как набат.

— А я его любил.

6. Мой шут несчастен

В августе ищут себя и любви...

Шут стал личным помешательством короля. Он днями напролет думал о нем. Переживал, тоскуя о грустной улыбке и озорном блеске глаз, но не знал, как помочь. Шут был безразличен ко всему. Не реагировал на раздражители. Целыми днями безвылазно сидел в своей комнате. Чтобы он не умер в одиночестве от голода, король взял за правило завтракать, обедать и ужинать, только когда шут ест вместе с ним. И даже тогда Ро Ли ни слова не проронил о переменах в своем распорядке дня. Молча, жевал предложенные яства, молча уходил, возвращаясь в добровольное заточение.

Тогда, в один из совместных завтраков, король, доведенный его молчанием до бешенства, швырнул перед ним на стол контракт и с силой приложил по бумаге ладонью. Шут поднял на него безжизненный взгляд.

— Я перечитал контракт, — объявил, Форибальд, недобро щурясь. — Как бы тошно тебе не было, на балах и королевских празднествах, ты обязан быть шутом. Завтра я устраиваю бал.

Шут опустил глаза на контракт под его ладонью. Помолчал. Сказал.

— Я приду.

Шут снова был весел на том балу и веселил гостей. У него это получалось легко и непринужденно. Свое дело Профи-Тролли знал. Только король весь вечер был мрачнее тучи. Он видел, что все это только притворство. Бал не взбодрил шута, не оправдал надежды. Профи-Тролли еще сильнее замкнулся. "Одел сердце в броню", — мелькнула в голове цитата из книги, прочитанной еще в школьные годы. Король задался вопросом, и что ему делать теперь? Как расшевелить шута и вытащить его из панциря на свет божий.

Так и не придумал ничего. После бала, когда гости разбрелись кто куда, он осушил до дна не первый за этот вечер кубок и ввалился в комнату шута.

Он обнаружил его на маленьком балкончике с низким бортиком. В колпаке, и шутовском костюме Ро Ли напоминал диковинную скульптуру из страшного сна. Шут смотрел на тусклые этой ночью звезды. Где-то среди них, за рваными облаками затерялась луна.

Он обернулся, когда король вошел без стука. Хотя правильнее будет сказать — ввалился. Форибальд видел тонкую фигурку шута, озаренную холодным светом звезд и луны, проявившей себя на время. Но не видел его глаз. Лицо мальчишки, словно вуалью, закрывали тени. Глаза казались темными провалами. Не разобрать ничего. Что в них? Тоска? Или знакомая пустота. Безразличие. Мысль о последнем окончательно взбесила короля. В голову ударило вино, в сердце — отчаяние.

Он быстрым, нетвердым шагом приблизился к шуту. Вышел на балкон. Вдвоем там стало совсем тесно. Дыхнул в лицо мальчишки винными парами. И не помня ни себя, ни его, вздернул Профи-Тролли на бортик. Усадил. Отпустил на время. Но лишь затем, чтобы переместить руки с талии шута на шею. Тот в испуге впился ногтями в его запястья, зависнув над пропастью. Король почти опрокинул его в пустоту за спиной, но удержал, до синяков сдавив тонкую шею. Шут захрипел.

Внизу лунный свет заливал мощенный булыжниками замковый двор. Теперь королю было видно лицо Ро Ли. В ночном свете оно было бледное, осунувшееся, словно состарившееся за те недели, что прошли после их возращения из Сансары.

— Хочешь сгореть на погребальном костре мертвого вора? — Прорычал король ему в лицо. Взвыл раненным зверем. — Гори!

И шут отпустил руки. "И сгорю", — сказали королю его глаза. Большие. В лунном свете не разобрать, что зеленые. Но король прекрасно помнил, какие они при свете дня.

Ладони вспотели. Он сам не понял, как смог отпустить. Руки соскользнули, и шут... лишился колпака. Голова его мотнулась, но упасть король ему не позволил. Перепугался больше, чем сам шут. Обхватил его тонкое тело руками и втащил обратно на балкон, а потом и в комнату. Колпак звякнул где-то внизу, упав на булыжники двора. Но, ни король, ни шут этого уже не услышали.

Оба тяжело дышали. Король прижимал шута к себе. Профи-Тролли с трудом стоял на ногах. Форибальд снова не видел его глаз из-за лунного света у него за спиной. Но ему и не нужно было их видеть. Его трясло. Он понятие не имел, что умеет так бояться.

Шут высвободился. Отступил от него. Медленно поднял руку. Провел раскрытой ладонью по лицу, как будто смахивал наваждение. Прогоняя морок. И король заорал, вспомнив все те слова, что подхватил в таверне Прятки, школяром приезжая туда после каникул. Отборная матросская ругань с легкостью слетала с языка. Он костерил шута. Его глаза, в которых хочется утопиться, его лицо невинной овцы, которую то и дело хочется придушить, его колпак, будь он трижды, нет, четырежды неладен. И шута. Не своего, другого. Того, который даже мертвым сумел отобрать у него Ро Ли.

Тот слушал молча. Не кивал, не пытался перебить. Молчал. Король бесился, а когда иссяк, ушел, хлопнув дверью об косяк. И больше не возвращался.

Шут ожил. Начал говорить и даже улыбаться. Но король его игнорировал. Перестал звать на завтраки, обеды и ужины. Вообще, перестал замечать. Шут тоже не спешил с ним общаться, зато, словно специально, по несколько раз на дню попадался на глаза королю за разговором с какой-нибудь благородной дамой или миловидной служанкой. Король проходил мимо, не удостоив взглядом. Но все видел, все подмечал. Шут знал об этом. Ждал. Но так и не дождался.

Мириться Профи-Тролли не умел, так как за всю жизнь еще ни разу ни с кем не ссорился. Но своими действиями искренне пытался дать понять, что готов поговорить. Ему было невдомек, что, если хочешь помириться, просто пойди и прямо скажи об этом. Не каждый может правильно истолковать тонкие намеки.

Профи-Тролли приуныл. Он сам уже жалел, что на какое-то время окончательно утратил вкус к жизни и довел Форибальда до такого. Но не знал, как все исправить. Было тяжело. Он честно признался себе, что несмотря на все годы, что он прожил с ними бок о бок, Ро Ли совершенно не понимает людей. И это расстраивало его.

Шут сидел в своей комнате и шил себе новый колпак. Тот, старый, он так и не нашел, когда спустился той же ночью во двор и облазил все под своим окном. Удивился, что не испытывает сожаления, и вернулся обратно в замок. Он не знал, что король, уйдя от него, первым делом бросился за колпаком. Подобрал, унес с собой и до утра, так и не уснув, ворошил в камине его медленно остывающий пепел. То, что осталось от бубенцов — оплавленные, уже не звенящие кругляшки, он выбрал из золы, завернул в носовой платок и утром выбросил в ров перед замком. Подумал, что все его действия похожи на какой-то дикий, языческий ритуал. Подумал и забыл об этом, веря, что однажды и шут забудет.

Так вот, Профи-Тролли шил себе новый колпак, когда к нему в дверь постучали. Он пошел открывать. Оказалось, к нему пришел Лаплот — начальник королевской стражи. Шут впустил его внутрь и вернулся к своему колпаку. Взялся за иголку, глянул на мнущегося рядом мужчину, спросил.

— Ты что-то хотел, сэр страж?

— Поговори с ним, — выдохнул тот, прося. Увидел, что просьба не вызвала у шута особого энтузиазма, и принялся объяснять. — Я знаю, что вы в соре. Но он ведь с ума сходит! Я вижу! — Воскликнул он, горячась. — Он всех своих любовниц разогнал. Смолентину задумал замуж выдать, даже жениха ей среди графских сынков присмотрел. Советники в панике. Не знаю, что от него ждать. Дворяне, которые раньше за месяц в очередь записывались на прием, остерегаются вообще ему на глаза появляться. Как скажет что-нибудь, так пиши "пропало". Всех видит насквозь, на всех рычит, ходит хмурый. Сколько можно? И все из-за тебя!

— Жениться ему надо. Я тут не причем. — Отрезал шут и зубами перегрыз нитку, пришив к одному из бархатно-синих рогов блестящий стальной бубенчик.

— Вот ты его и жени! — Воскликнул рыцарь, запустив в волосы обе руки. Он никогда не умел вести переговоры. Тем более с шутами. Был слишком прост и прямолинеен и не любил интриг.

Шут вздохнул. Отвел руку с недошитым колпаком чуть в сторону. Придирчиво оглядел свое творение. Остался недоволен. Он хоть и начал пришивать бубенцы, из восьми рогов были готовы лишь два. Остальные болтались бесформенными лоскутами. Отложил колпак в сторону и поднял глаза на стражника. Тот ждал ответа.

Шут встал с кровати, на которой сидел. Шагнул к нему, всмотрелся в простое, отрытое лицо, которое портили квадратная челюсть и сломанный некогда в юности нос. Сказал.

— Хорошо. Поговорю. Если ты так просишь.

— Серьезно? — Стражник не поверил своему счастью. Он думал, что шута придется долго уговаривать. А тот сдался подозрительно легко.

— Серьезно, — ответил шут и вдруг открыто улыбнулся. Он был в этот момент так похож на самого обычного проказливого мальчишку, Лаплоту вспомнился младший братишка. Не думая, он шагнул к нему и крепко обняв, сказал. — Не думал, что ты...

— Что здесь происходит?

Разумеется, только король мог войти к шуту без стука.

Стражник тут же выпустил мальчишку из медвежьих объятий и растерянно уставился на сюзерена. Тот смерил его долгим мрачным взглядом, потом посмотрел на шута. Тот широко улыбнулся, в глазах его появился знакомый озорной блеск.

— Только что целовались, но ты вошел и все испортил.

Лаплот вытаращил на шута глаза. Король на это только хмыкнул. И спросил у рыцаря.

— Уговаривал его со мной поговорить?

— Да, — проблеял тот и поспешил отойти от шута подальше.

Тот все с той же ехидцей наблюдал за ним своими бесстыжими глазами. Распутник. Похоже, про распущенность и развращенность шутов не врут. Вот это номер! А он с ним обнимался, между прочим...

— И как, уговорил? — Уточнил король, но уже не у рыцаря.

Шут улыбнулся шире. Подмигнул Лаплоту. И тот, прочистив горло, поспешил уйти, невразумительно бормоча себе под нос.

Когда за ним закрылась дверь, король шагнул к шуту. Остановился в шаге от него. Всмотрелся в глаза. Остался доволен. Придвинулся вплотную.

Шут не пошевелился.

Король, глядя только в глаза, нашел его руку, провел пальцами от запястья до локтя. Замер и тихо спросил.

— И что ты решил?

Шут ответил.

— Я могу научиться жить без него и его несуществующего наследства, — он сделал паузу, не разрывая контакта взглядов. И отступил назад, не отводя глаз. — Но не ради тебя.

Король, молча, опустил руку. Еще раз взглянул на него с надеждой. Но понял, что шут не изменит решения. Медленно кивнул и вышел. У двери задержавшись, обронил не глядя.

— Я буду ждать тебя за ужином.

— Будем портретики смотреть? — Бросил ему в спину шут со смехом в голосе.

Король помолчал. Подумал и кивнул, не обернувшись.

— Будем.

Вышел. А про себя решил, что после шута, законная жена — не самый худший вариант.

7. А если война?

В конце лета никто смертей не ждет...

Выбирать всегда непросто. Особенно, когда выбираешь невесту. Но иногда обстоятельства делают выбор за тебя.

Шут бросил одну единственную фразу — "А если война?". И король понял, что одобрит, предложенную им кандидатуру. Они до позднего вечера разглядывали миниатюрные портреты принцесс. Даже за ужином обсуждали, кто больше подходит ему на роль супруги. Шут утверждал, что на внешность ориентироваться не стоит. Портретам веры нет. Нельзя быть придворным художником, если не умеешь правильно льстить.

— А шутом можно? — Спросил король.

Шут не ответил. Обошел длинный, обеденный стол и положил перед ним один из множества миниатюрных портретов.

— Я думаю, она. — Сказал шут.

Король мельком глянул на миловидное личико. И отрицательно покачал головой.

— Нет.

Шут не спешил настаивать, но все так, же стоял рядом с ним и чего-то ждал. Король внимательнее вгляделся в портрет принцессы. Он её узнал. Она была дочерью короля небольшого королевства Аторс, граничащего с Визарией с севера. Он находил её довольно милой. Не красавицей, но, определенно, достойной внимания. И точно знал, что лесть портретиста тут не причем. Он видел юную Элирут, когда еще был жив отец, а он сам был принцем. Она ему нравилась. Живая, хорошая девочка. Вряд ли за эти годы она сильно изменилась. Конечно, все может быть. Но он был убежден, что роль нелюбимой жены не для нее. Почему нелюбимой? Он поднял глаза на шута.

Тот стоял возле его кресла и внимательно следил за выражением его лица. А потом просто спросил, без улыбки в глазах.

— А если война?

Король непроизвольно поежился. Он с детства ненавидел это слово. Однажды его отец воевал. Война унесла жизнь его матери. Наемных убийц так и не нашли. Но реки крови, затопившие Радон — королевство, когда-то граничащее с Визарией с юга, народы обеих стран, впоследствии ставших одним королевством, с содроганием вспоминали до сих пор. Сейчас Радон — герцогство на юге Визарии. Обширная, богатая драгоценными металлами территория. Но, невзирая на это, Форибальд считал, что оно не стоило жизни его матери. Ничьей не стоило.

— Если на нас с северо-востока нападут крамонцы, — после гнетущей паузы, произнес шут, — что тогда?

— Сами справимся, — тихо ответил король.

В его словах не было трусости. Лишь давняя, застарелая боль ребенка, рано лишившегося матери.

— Возможно, — не стал спорить шут, — но если ты породнишься с королем Эдоменом, то со временем мирным и вполне легальным путем присоединишь к Визарии весь Аторс. Дочь — единственное его дитя. После смерти короля... — шут недоговорил, все было понятно и так.

Король долго молчал. Шут устал ждать. Пожал плечами и попытался вернуться на свое место с другой стороны длинного стола. Король поймал его за руку. Шут обернулся, вскинув брови. Попытался выдернуть руку из его пальцев, король удержал, но, помедлив, отпустил. Перевел взгляд на портрет принцессы. Даже в руки его взял, чтобы больше не было соблазна хвататься за шута.

На него с портрета смотрела повзрослевшая Элирут. И он уже сейчас жалел её, потому что знал, как тяжела участь не любимого. По себе знал.

Он вернул портрет на стол и снова посмотрел на шута.

— Я сам поеду в Аторс

— Необязательно, — тихо отозвался шут, кивнул, — но так лучше. И я бы не советовал тебе передумывать, королек. Лучшей партии все равно не найти.

— Я знаю, — пробормотал Форибальд и удалился в опочивальню.

На следующее утро заслали гонцов. А через месяц король в сопровождении отряда королевской стражи и послов, отправился в соседнее королевство. Шут был при нем, безукоризненно исполняя свою часть их контракта.

Элирут была счастлива. Она тоже помнила Форибальда. Узнала и почти сразу согласилась стать его женой. На радостях её отец обещал закатить такой бал в честь помолвки дочери, что сомневаться в правильности выбора не приходилось. Но Форибальд тосковал. Любезничая с Элирут, он изводил себя сомнениями. Принцесса была искренна. В ней не было любви, но она радовалась тому, что достанется человеку, которого, пусть немного, но знает. И, который, определенно, ей непротивен. Скорей всего, она надеялась, что однажды полюбит его. И будет любима в ответ. Но Форибальд знал — этого не будет. Его сердце было занято. Он чувствовал это, но даже себе не желал признаваться кем.

Праздник был выше всяких похвал. Два шута на одном балу — это большая и в чем-то даже удивительная редкость. Форибальд и не знал, что на тех торгах, на которых он выбрал Ро Ли, а планировал вначале его главного соперника и фаворит того года Димори Сюрпризбудет достался именно королю Эдомену. Они с Профи-Тролли великолепно сработались. Устроили настоящее представление. Ходили на головах, сыпали остротами направо и налево, и всем казалось, что так и надо, что шутовская солидарность в порядке вещей.

Форибальд танцевал с невестой. Утром их официально обручили. Он смотрел в её лучистые глаза и видел в них благодарность. Было невыносимо знать, что не заслуживает её.

Он вывел принцессу из круга танцующих и отвел на балкон. Из ярко освещенных окон дворца доносились музыка, смех, звуки буйного веселья. Элирут все еще улыбалась, и искренне полагала, что жених отвел её в укромный уголок, чтобы поцеловать. Но у короля и в мыслях не было делать это. Он попытался рассказать. Обо всем и сразу. Объяснить, что недостоин. Убедить, что радость преждевременна. Помолвка — это не свадьба, и все еще можно отменить.

Принцесса слушала молча. Она была очень храброй. Король не знал, но смог убедиться в этом. Она поблагодарила за откровенность и вдруг сказала, что пустота в его сердце — это не приговор. И король сказал ей правду, ту самую, в которой не признавался даже себе. Сказал про шута. Его улыбку. Глаза, влекущие в мир пугающих и в тоже время волнующих грез. Рассказал, как больно было услышать отказ. Пусть косвенный, пусть не на признание, а лишь намек на него. Но больно и жутко, что это конец. Что не стоит больше надеяться.

Она слушала. Потом обнимала. Шептала какие-то слова. Утешала. Король стоял в её объятиях и думал, что не имеет на них никакого права. А потом он обнял в ответ, и она спросила, если не на любовь, может ли она рассчитывать, хотя бы на честность. Может ли впредь рассказывать ему все, может ли слушать его рассказы, имеет ли право на полную искренность с его стороны. Он не сразу понял, о чем она просит. Она объяснила. Он сказал — "да". И оставил её одну, как она попросила.

Ушел обратно в зал. Нашел шута. Тот стоял у колонны и отдыхал после трудов на ниве веселья и шутовства. В руке он держал высокий бокал, неспешно взбалтывая его содержимое. Король понял, что хочет пить. Искать кого-то из слуг и требовать себе вина он не стал. Приблизился к шуту и молча, несколькими глотками осушил его бокал.

Ро Ли не собирался это пить. Бокал ему принес Димори. Возвестил, что лично будет прислуживать бывшему учителю и теперешнему коллеге. Ро Ли почуял неладное еще до того, как бокал перекочевал к нему в руки. Пить не стал, но поблагодарил. Местный шут поспешил ретироваться.

Профи-Тролли как раз размышлял, как бы деликатно избавиться от подношения, когда к нему подошел король. Шут не ожидал, что тот вырвет у него бокал и так быстро опустошит. "Там яд..." — хотелось крикнуть ему, но было слишком поздно.

Король пошатнулся и упал. Закатил глаза, забился в судорогах. Первым к нему подоспел шут. Он стоял ближе всех.

Бокал со звоном покатился по полу, оставляя после себя капли красной, быстро темнеющей жидкости.

Яд был полумагического происхождения. Убив, проявил себя. Скорей всего, отравитель об этом не знал. Украл у кого-нибудь или купил, не глядя, не спрашивая, не разбираясь в тонкостях. Ро Ли это было на руку. По почерневшим каплям и характерному запаху, появившемуся только сейчас, он понял, что это за яд.

Поднялся крик. Прибежала стража. И местная, и та, что приехала с Форибальдом из Визарии. Голова короля лежала на коленях шута.

С балкона вернулась принцесса.

Король Эдомен суетился, заламывал руки, причитал, требовал личного лекаря. Но его остановила дочь, лишь единожды встретившись взглядом с глазами шута.

Подошла к начальнику визарской стражи и попросила окружить короля Форибальда и его шута сплошным кольцом и встать к центру круга спинами. Зачем это было нужно, никто не понял. Только Ро Ли был благодарен за это принцессе.

Достал свой жезл, тот самый из-за которого ему дали прозвище Муха-в-Слезе. Прижал янтарную каплю к груди своего короля и закрыл глаза.

Время растворилось в янтаре. Исчезли гости и дворец, исчез весь мир вокруг.

Король лежал в темноте. Висел в ней. Барахтался, погружаясь все глубже и глубже. Он не чувствовал ни рук, ни ног. Но пытался держать голову, чтобы не утонуть во мгле, не захлебнуться ею. Страха не было. Лишь недоумение. Что могло произойти? Где он? Почему в этом жутком, чернильно-черном безмолвии не слышно стука сердца.

Его внимание привлекло мерцание крыльев. Искорки сбегали по ним и каплями расплавленного янтаря падали во мглу, разгоняя её. Сначала он подумал — "муха", и лишь присмотревшись, увидел колибри. И в этот момент вдруг понял, кем на самом деле был его шут.

Ро Ли пришел за ним. Король не видел его. Но смотрел на маленькую птичку, светящуюся изнутри, как фонарь на охранной башне. И пошел за ней, ступая по темноте. И сам не мог потом сказать, сколько шел, и в какой момент тьма расступилась, и глаза открылись.

Над ним склонился бледный шут. Вокруг сгрудились повернутые спинами солдаты. Король поднял руку. Он думал, что все еще мертв, или спит и видит сон. Положил ладонь на затылок шута. Колпак на голове Ро Ли зазвенел бубенцами. Король подумал — "А если не сон?". И все равно заставил шута склониться ниже. Еще ближе, говорили его глаза. Еще немного, еще чуть-чуть. И шут склонялся.

Король решил, что все же сон. И улыбнулся так, как не улыбался ни одной из своих фавориток, даже Смолентине.

А потом шут шепнул: — "Вокруг люди...". И распрямился, не дав королю себя поцеловать.

— Я знаю, кто ты, — сказал король, когда их, наконец, оставили одних в его покоях.

Шут сидел у окна на подлокотнике кресла и пустым взглядом наблюдал за звездами. Форибальд лежал, как настоятельно рекомендовал личный лекарь короля Эдомена. Но чувствовал себя живее всех живых. Даже настроение у него, как не странно, было приподнятым, и совсем не хотелось спать.

— Эдомен сказал, что казнит его, — невпопад отозвался шут, — но ему не хочется этого делать. После смерти своего старого шута, он восемь лет приезжал на торги, и всякий раз уходил ни с чем. Но не отчаивался. Хотел шута только с торгов, а не какого-нибудь простого. Так глупо.

— Почему? — Откликнулся с кровати король, которому хотелось обсудить совсем иное.

Но какое-то время он был готов послушать и про шута-отравителя, признавшегося в зависти и в затаенной обиде. Димори кричал, что должен был стать шутом Форибальда, что Профи-Тролли все испортил, выставившись на торги. Обычная зависть, тихо сказал тогда Ро Ли, и позволил королям самим решать, как быть с несостоявшимся убийцей. Эдомен завтра же обещал казнить злоумышленника. Форибальд на его решение ничего не сказал. Скандал удалось замять, но все понимали, что его отголоски еще долго будут бередить умы и души в обоих королевствах.

— Шут с торгов — всегда престижнее, чем шут — выбранный из остального большинства. — Произнес король, повернувшись на бок и подперев голову ладонью. Он смотрел на шута. Того интересовали только звезды.

— Это самая жестокая шутка на свете, — вдруг сказал Профи-Тролли и отвлекся от звезд.

Король неосознанно провел по простыням рядом с собой раскрытой ладонью. У него и в мыслях не было ничего такого, но тело распорядилось само. Шут ничего на этот жест не сказал. Никак не ответил. Проигнорировал.

— Что за шутка? — Спросил король.

— Её придумал еще самый первый директор школы. Он по каким-то своим причинам терпеть не мог королей. — Шут вздохнул. — Вы все думаете, что это великое достижение — иметь право выбрать шута на особых торгах, устраиваемых специально для вас. Но на самом деле на них выставляют самых худших из них. Бракованный товар.

— Нет, — король не поверил, покачал головой, — Это не...

— Они все шуты. Их хорошо учат. Они веселы, остроумны, умеют играть и острить. Но в каждом из них есть какая-то маленькая, но червоточинка. В Димори — это завистливость и поверхностность. В шуте твоего отца — вороватость. Я знал, что он выбрал его на торгах. Знал. Но все равно, даже когда узнал про это шутку, думал, что он не такой, что он исключение.

— Не хочу о нем, — жестко бросил король и похлопал рядом с собой по кровати. — Иди сюда.

Шут покачал головой, ничего не сказав.

Король откинулся на подушки. Снова отказ. Похоже, это уже традиция.

— Значит, — протянул он, глядя в потолок, — я могу утверждать, что мне повезло. Мой шут выбрал меня сам.

Скосил глаза на Профи-Тролли и увидел, как тот улыбнулся. Немного грустно, но светло. Попробовал снова, зная, что ответ опять будет — "нет". Но, похоже, ему на роду написано, биться головой об стену снова и снова.

— Останешься со мной?

— Я и так здесь, — откликнулся Ро Ли, не улыбаясь.

— Не до конца.

— Конца не будет.

— Почему? Я знаю, читал, что ваш народ не может без пары. Если ты один...

— Она умерла. Я ушел. И думал, что нашел новую пару.

— Ты снова о нем...

— Третьей я не переживу.

— От чего умерла твоя первая пара?

— От лихорадки. Болезнь принесли в Ивовый Лог вы, люди.

— Но я ведь здесь не причем, правда? Я даже не знаю, где этот ваш Ивовый Лог находиться. И, если бы не увидел, твою ивовую колибри, которую все принимают за муху, не понял бы, кто ты есть на самом деле.

— Я тебя не виню. Я просто говорю, что не могу, — прошептал шут и снова стал смотреть на звезды.

Король закрыл глаза и решил, что просит в последний раз. Если ответом снова будет отказ, больше он к этому разговору никогда не вернется.

— Только эту ночь... побудь со мной.

— Я тут и никуда не ухожу, — откликнулся шут и поднялся.

Король смотрел, как он приблизился. Как опустился рядом с ним на кровать. Сначала сел. Потом, помедлив, лег. Опустил голову на соседнюю подушку. Форибальд не успел обрадоваться. Даже осознать своей искренней радости не успел.

— Обещай мне, — шепотом попросил шут, — что не прикоснешься.

Не обдумывая ответ, король откликнулся. — Обещаю. — И тоже лег.

Они лежали рядом. Их разделяла тонкая полоска одеяла и воздух, нагретый перемешанным дыханием. Они смотрели друг на друга.

— Ты ивовый тролль, — прошептал король. Он хотел бы придвинуться. Прижаться. Обнять, стиснуть в объятиях. Шептать не в лицо, а на ухо. Скользить руками по спине. Гибкой, словно ветка ивы. Он хотел...

— Это вы нас так называете. Еще ивняками или ивтянниками.

— Говорят, вы совсем не похожи на людей.

— Я и не похож. Просто ты и остальные видят меня таким.

— Морок?

— Магия Ивы.

— Сколько тебе лет?

— Я старше тебя.

— Но в хрониках было записано, что колпак шута стащил мальчишка лет тринадцати на вид. Я прочитал о том дне все, что смог найти, когда узнал о твоей истории.

— Я и сейчас выгляжу немногим старше. Просто наш возраст трудно соотнести с вашим.

— Но твой шут...

— Он не знал. Я... — Ро Ли запнулся, закрыл глаза на миг, вздохнул, — не успел сказать ему.

— Боялся?

— Ему нравилось именно то, что я такой юный. Но на самом деле, во чреве моей пары, вместе с ней, умер наш ребенок. И уже тогда я был достаточно взрослым по меркам своего народа.

— Ты скажешь мне её имя? А то странно звучит — "пара".

— Не скажу. Мы верим, что первыми умирают не тела, а имена. Она умерла, и её имя было первым.

— Мне не понять, — честно признался король.

— Просто не спрашивай больше, — отозвался на это шут, — мне, как и человеку, больно вспоминать об этом.

— Прости, — пробормотал король и протянул руку, но не коснулся.

Провел ладонью над щекой. Скользнул по воздуху. Над шеей задержался. Потом повел рукой дальше, к плечу. Над предплечьем. Спустился к талии и замер, не коснувшись.

Шут молчал. Смотрел ему в глаза и ничего не говорил на это.

Король убрал руку.

— Я хочу тебя увидеть.

— Нет.

— Тогда понять.

— Ты не сумеешь.

— Я могу попытаться.

— Не сможешь.

— Ты ведь не собираешься уйти? — Король похолодел и поспешил напомнить. — У нас контракт.

— Я не уйду, — ответил шут. — Я просто прошу тебя, меня не трогать.

— И пальцем не коснулся.

— Не сейчас. Вообще.

— И что это значит?

— Ты все прекрасно понял, королек, не притворяйся.

— Почему королек? Мне не нравится. Но это ведь что-то значит? Вы — Дети Ивы — имена просто так не даете, я прав?

— Это не имя, — шут попытался скрыть правду. Король это понял.

Хмыкнул. Придвинулся. Не коснулся рукой, но задел дыханием.

Шут отодвинулся. Зажмурился. Открылся.

— Королек — красивая, ветреная птаха. Слишком яркая, чтобы не хотеть её поймать. Но слишком юркая, чтобы так просто попасться.

— Ты поймал.

— Нет, — шут открыл глаза. — Я попался.

В полдень следующего дня они выехали обратно в Визарию. Когда король Эдомен спросил Форибальда, почему он так спешит, тот честно ответил, что дает ему возможность избежать казни Димори. Тот был ему благодарен. Он на самом деле не хотел лишаться шута, пусть тот и гордец, и завистник, и убийца. Они расстались с отцом принцессы по-дружески. С ней самой полюбовно. Она все поняла и сказала, что готова принять. Король не поверил. Но шут сказал, что она не лгала. Форибальд постарался об этом не думать. Его мучила совесть. Но шут, который скакал рядом с ним, притягивал взгляд, и вспоминать о свадьбе, назначенной на следующее лето, не хотелось.

Шут молчал. Много думал.

Король надеялся. Пусть ничего так и не было сказано, но в последний раз отказ не прозвучал. Значит, все еще будет, нужно просто дождаться.

8. Ночь слепа

Бабье лето — пора любви...

Шут не любил зеркала. Всегда считал, что они слишком часто лгут. И только глупец им верит. Но сейчас он стоял перед высоким зеркалом, которое с легкостью отражало всю его фигуру в полный рост, и изучал себя. Пристально. С пристрастием.

По человеческим меркам его нельзя было назвать красивым. Он со своей подлинной внешностью в общепринятые у людей рамки красивого и безобразного явно не вписывался. Ему в них было тесно. И, как сказал король, ивовый тролль на самом деле лишь весьма отдаленно напоминал человека. Только внешним строением: две руки, две ноги, одна голова. Различия начинались с цвета кожи и заканчивались муравьиными усиками на макушке, каждый из которых на конце имел белую, мохнатую пуховку. Если на нее подуть, нарочно или нечаянно, в воздух поднимались песчинки, больше всего напоминающие пыльцу. При этом тролль испытывал нечто сродни человеческой щекотке.

Шут смотрел на себя и думал о том, что таким он никогда не сможет понравиться королю, даже если решиться прийти в его покои ночью при неверном свете факелов и свечей, когда различия в цвете кожи сотрут ночные тени и танцы всполохов неверного огня.

И все-таки он пришел. Из одежды накинул на себя только плащ. Темно-синий, плотный. В нем он встретил когда-то своего короля в таверне, притворяясь пожилой госпожой. Встретил и заинтриговал. Сделал все, чтобы тот не сумел отказаться от тайны, что скрывалась за именем самого грустного шута на свете.

Почему он пришел? Будь король из народа Ивы, Ро Ли просто сказал бы, что его потянуло к нему сердцем. Но Форибальд Аритур Олежский был человеком. Люди редко когда искренне способны верить в магию сердец. Шут вообще не был уверен, что потребуется что-то объяснять. Зато точно знал, что, если и в третьей паре его постигнет участь прошлых двух, он умрет. Не раздумывая, не сожалея.

Король был прав, где бы он ни вычитал про ивовых троллей, каждому из них необходима пара. Даже больше чем воздух. Иначе, незачем жить. Поэтому, если кто-то из пары умирает, тролль покидает родные края. Нельзя найти новую пару среди своих. У Детей Ивы она изначально только одна. Но если тролль все еще способен жить, он уходит. Куда угодно. Чаще, к людям. Их в этом мире больше, чем гномов, эльфов и представителей других малых рас. И уже среди них пытается найти себе новую пару. И находит. Правда, пара не всегда принимает его. Но это уже не важно. Если она просто есть, если ходит где-то рядом, это уже счастья. Значит, тролль может жить.

Почему он так долго отвергал его? Потому что трус, сказал себе Ро Ли, и замер у двери в королевскую спальню. Так и не постучал.

Он не знал, что сказать. Вошел без стука. Король стоял к двери спиной. Не обернулся, зная, что так к нему может войти только шут.

Слова сами сорвались с языка и врезались в королевскую спину когтями.

— Я думаю, они были любовниками. Твой отец и...

— Твой шут, — тихо откликнулся Форибальд, все так же глядя в окно.

Ро Ли подумал, что они с ним словно поменялись местами. Раньше он любил так стоять или сидеть. Теперь вот король. Только ночь в этот раз была слепой, так называли их Дети Ивы, когда невидно ни луны, ни звезд. Он не любил такие ночи. По поверью, они сулили перемены. Дети Ивы меняться не любили. Поэтому так бережно хранили тайну Ивового Лога. Людям и прочим не так-то просто было туда попасть.

— Это для тебя не новость, — констатировал шут, приблизившись к нему.

Король покачал головой. Помолчал. Спросил.

— Это все, что ты хотел мне сказать?

— Ты точно знаешь, что так было, — на этот раз с нажимом бросил ему в спину шут.

Форибальд снова помедлил, но ответил на не заданный вопрос, принялся объяснять.

— Я все думал об этой истории с торгами. Если каждый шут, выставленный на них, имеет скрытый недостаток. То как твой шут, в сущности недалекого ума человек, мог выдумать все эти штучки с подсказками. И для кого, спрашивается, он старался. Не для тебя же!

— Я думал, для меня, — откликнулся на это шут.

Король вздохнул. Открыл окно, впуская в комнату прохладу ночи. Высунулся из него. Окинул взглядом темный замок, шпили, двор, но не увидел ничего. Без луны и звезд, в отличие от Профи-Тролли, ему не под силу было что-то разглядеть.

— Не знаю, что он чувствовал к тебе, — пробормотал король, не обернувшись, — но я задумался, кто мог ему подсказать, как спрятать первую подсказку в колпаке. Я в тот момент как раз вертел в руках корону и нашел. Мне раньше никогда и в голову не приходило посмотреть на нее изнутри.

— На золоте была выбита подсказка, — осенило шута, и он весь внутренне подобрался.

Он пожалел, что выбрал эту ночь, поддавшись порыву. Он был не готов к тому, что ему только предстояло услышать. Но отступать было нельзя. Поздно. Выбор сделан или брошен жребий, не ясно, как правильней сказать.

— Была, — подтвердил король. Задумался, потом продолжил. Слова давались нелегко. — Я нашел дневник отца и восемнадцать дневников его предшественников. Оказывается, лихорадка так скоро унесла его, что он так и не успел мне рассказать. Там есть все. И о том, как шут соблазнил его. Во что я не верю. В его возрасте можно было соблазниться, да, но не быть соблазненным, тем более мужчиной, — в голосе короля зазвучала горечь.

Шут почувствовал, что Форибальд ждет от него утешений, но смог выдавить из себя лишь глупые слова. Его бы кто утешил, думал шут.

— Ты не можешь знать наверняка.

— Я знаю, — тряхнув головой, бросил король в ночь. — Теперь знаю, что мой отец был трусом.

— Ты о чем? — Не понял шут, больше занятый сейчас своей собственной застарелой болью.

Король резко повернулся к нему. Застыл в изумлении, увидев шута в плаще и низко надвинутом на лицо капюшоне.

— Ты чего это так нарядился? — Опомнившись, поинтересовался король.

Подошел, протянул руку, попытался откинуть капюшон. Но был остановлен. Шут перехватил его запястье и сразу же опустил вниз, не дав рассмотреть собственную руку. Придвинулся, не отпуская. Спросил.

— Так почему он трус?

— Он написал, — пробормотал король, ничего не понимая. — Что долго пытался перебороть порочную страсть. Но не смог отказаться от нее, тогда он решил избавиться от первопричины, от человека.

— Он все подстроил...

— Да. Предложил твоему шуту сыграть в игру. Спрятать сундук с золотом и раскидать повсюду подсказки. Если бы он не смог найти спрятанный им клад, он обещал больше не изводить его своими сомнениями. Твой шут купился. Его основным недостатком была легковерность. Он совсем не разбирался в людях. Это пагубно для вашего брата, очевидный брак, я ведь прав?

— Возможно. — Откликнулся Ро Ли. — И король так легко отправил его на плаху?

— Он думал, что тем спасает себя, бессмертие своей души.

— Ваша вера ужасна, раз она толкает на такое...

— Мне плевать на веру. Если полюбил, имей смелость признаться в этом, а не изводи себя и других. — Рыкнул на это король.

Высвободил руку и сбросил с головы шута капюшон. Всмотрелся в нечеловеческое лицо.

Шут ждал своего приговора.

Форибальд провел пальцами по высокой скуле, не спеша, обвел весьма странной формы нос, потом под каждым из глаз, больших и таких же зеленых, как были всегда. Белые волосы, которые не раз видел, оставил без внимания, но явно заинтересовался усиками. Не решаясь прикоснуться, он смотрел на них. Потом опустил взгляд. Заглянул в глаза. Шут тихо выдохнул, шепнул не шелохнувшись.

— Можешь...

Король не прикоснулся, а подул. Белые ворсинки на пуховках зашевелились, и в воздух взметнулась пыльца. Шут дернулся, как от щекотки. Король, не веря в происходящее, хохотнул.

— Щекотно? — Недоверчиво спросил он.

Шут фыркнул и отвернулся. Оба замолчали. Король, подумав, тихо уточнил.

— Ты пришел, чтобы показать себя?

Шут сразу не ответил. Его кожа отливала оливковой зеленью, пальцы казались слишком длинными для человеческой руки. Он провел ими по запястью короля. Осторожно, словно пробуя впервые, погладил. И сказал, глядя в глаза.

— Я останусь, — и добавил, помолчав, — на ночь.

— Ночь так коротка, — заметил на это король.

Поднял руку и распустил на его шее завязки плаща. Слегка потянул, и тяжелая ткань уже без его помощи соскользнула на пол.

Ро Ли стоял перед ним обнаженным. Взгляд короля скользнул по нему. На животе вместо пупка в неверном свете чадящих свечей теплыми, желтыми бликами переливалась капля янтаря, словно особое украшение, вживленное в тело. Он обвел её пальцем.

— Это...

— Смоляная слеза, — прошептал шут, не перехватывая, и не останавливая его руку. — Мы с ней рождаемся. — Пояснил, словно цитируя какую-то старую книгу. — Вы, люди, ближе к животным, а мы — к деревьям.

— Все может быть, — пробормотал Форибальд и снова поднял глаза. Заговорил, веря в каждое сказанное слово. — Твоя первая пара не знала тебя человеком. Вторая, наоборот, видела в тебе только человеческого ребенка. Я знаю тебя любым, — и, помолчав, продолжил уверенно и четко, — но хочу... настоящим.

— Так возьми, — шут улыбнулся ему глаза, — если хватит желания.

— Ты не знаешь, на что меня может хватить, — улыбнулся ему король и отвел к королевскому ложу.

Слепая ночь оправдала поверье. Перемены, скрепляя намертво, вошли в две жизни сразу, и некому было их оттуда прогнать.

После ночи наступило хмурое утро. Не было ветра, чтобы развеять нависшие над замком тучи. И тусклый свет, проникающий в окно, так и оставшееся открытым, неспешно очерчивал контуры предметов, заполняя комнату своей унылостью.

Первым проснулся шут. Он лежал на животе, до поясницы укрытый одеялом, а рядом, раскинув руки, спал на спине король. Шут смотрел на него и думал. И так глубоко погрузился в размышления, что проморгал, когда король проснулся, и принялся разглядывать его в ответ.

В утреннем свете шут еще больше, чем ночью, был далек от человека. И на подушке, рядом с головой, лежали те самые пуховки на усиках. Король, не выдержав, приподнялся на локте, склонился над ними и осторожно подул. Нос защекотала пыльца. Король чихнул, а шут на это тихо рассмеялся. Насупившись, Форибальд, под одеялом подобравшись к шуту поближе, задел ногу пяткой, сказал.

— Пол царства за твои мысли.

— Я сравниваю, — ответил шут, зажмурился и выгнул спину, блаженно потянувшись.

Словно кошка, — мелькнула мысль у короля. Он смолчал, ожидая продолжения.

— Его и тебя, — сказал шут, пряча улыбку в подушку.

— Ну, знаешь, — король был близок к тому, чтобы не на шутку обидеться. Ему казалось, что шут мог бы и не вспоминать о других. Особенно, теперь.

— С тобой мне лучше, — пробормотал на это шут.

Король осекся. Ведь это все меняло. Попытался выгнуть брови, но шут вновь огорошил его.

— Мне нравится, как ты хрипишь и стонешь. И как целуешь, словно в первый и последний раз. И как потом, после всего, остывая, шепотом рассказываешь, чтобы еще со мной сделал. Мне нравится.

Король смутился. Он и забыл, каково это, когда ты по-настоящему смущен. И вот вам, нате, распишитесь и забудьте. Бесстыжий шут и в этот раз нашел, чем подцепить. Особенно, когда поинтересовался, нарочито невинно глядя из-под белых, как и волосы, ресниц.

— В чем дело, королек. Неужто, я тебя смущаю? — И приподнялся на локтях.

— Смутишься тут, — пробормотал король. Накрыл ладонью поясницу шута и, медленно склоняясь к уху, поинтересовался, — и что мне теперь сделать, чтобы смутить тебя в ответ?

Шут спрятал взгляд.

— Я думаю, ты знаешь.

— А если ошибусь?

— У тебя будет время на другие попытки.

— Значит, не только эта ночь и это утро?

— Значит.