В когтях кошмара

— Это не фантастика, — настойчиво повторила китаянка. — Да, в "Гиперионе" описываются события в отдаленном будущем, когда люди научились совершать межзвездные перелеты и покорять дальние галактики. Но называть эту книгу фантастикой означает погрешить против её смысла. Если бы я хотела почитать фантастику без смысла и содержания, то взяла бы "Звездные войны".

— Так что это за книга? — заинтересованно спросил Шики.

— Это книга — размышление о том, во что превратится человек, когда в его распоряжении будут величайшие достижения технической мысли, — принялась рассказывать Лицзинь. — О том, как изменятся его моральные установки. О том, какую роль в его жизни будет играть религия и будет ли ей место в мире, когда человек освоит межгалактические перелеты и поднимется на самое высокое небо, которое когда-то могли вообразить древние люди. О том, во что превратится война и кем станут воины, когда в их руках будет оружие, разрушающее планеты. И ещё много о чем, — заключила она. — Да, "Гиперион" — фантастическая книга, но это не фантастика ради фантастики. Это — фантастика ради человека, и ключевую роль в ней играет не межзвездный перелет, а человек, который его совершает.

— И ты веришь, что такое будущее наступит?

— Конечно, — ответила китаянка. — Уж я-то об этом позабочусь.

Шики улыбнулся, недоверчиво глядя на неё:

— Позаботишься?

— Ага, — подтвердила Лицзинь. — Я с детства мечтала о космосе. Ты можешь представить, в какой трепет вводит неразумного ребенка мысль о Вселенной, где человек и его родная планета меньше песчинки?

— Не совсем, — покачал головой Шики. — В детстве я...

Он запнулся. Его первые детские воспоминания были не те, которые он стал бы рассказывать незнакомому человеку. Спохватившись и прогоняя неприятные мысли из головы, он попытался оправдаться:

— Увы, таких книжек мне в детстве не давали.

— А жаль, — сказал Сочуа и посмотрела на него пристальным совиным взглядом, как будто пыталась прочитать его мысли. — Люди сейчас не хотят лететь в космос. Их интересует одежда, вкусная еда и шоу по телевизору, а вовсе не далекие планеты. Один русский ученый говорил, что в человеке есть нечто под названием "пассионарность" — страсть, которая ведет его, которая заставляет предпринимать новые экспедиции в поисках неведомого. Современные люди утратили эту пассионарность... но я верю, что не все. Надеюсь, что мне досталась небольшая крупица, и я буду пытаться воплотить её в жизнь.

— Даже если бы я и хотел чего-то такого, — задумался Шики, — то я родился слишком поздно, чтобы исследовать землю. И слишком рано, чтобы исследовать космос.

— Вовсе нет, — перебила китаянка. — Исследовать космос нужно как раз сейчас! Человек высадился на луну сорок лет назад, но с тех пор никто не улетел на Марс -подобные экспедиции лишь в планах на следующие двадцать-тридцать лет. Эти годы можно потратить на теоретическую подготовку, разработку технологий — и когда мне будет лет сорок, неужели я не смогу попасть в космическую экспедицию на Красную планету? Уверена, что смогу. Надеюсь, мне хватит на это пассионарности.

— Интересные у тебя мысли для школьницы, — отметил Шики. — Большинство моих друзей, да и я тоже, понятия не имеют, чем заниматься после школы. А ты продумала будущее на тридцать лет вперед... знаешь, я завидую. Честно, — признался он.

— Я не школьница! — воскликнула китаянка. — Да, я всего на первом курсе, но уже не школьница!

— И где ты учишься?

— В Шанхайском институте, на факультете высоких технологий. Мои родители родом с севера, но я хотела учиться в самом лучшем институте, поэтому поступила именно туда, в Шанхай. Сейчас я проучилась год и поехала на каникулы сюда, в Японию — а потом попала в аварию и оказалась в этой больнице. И знаешь, чего я больше всего боюсь?

— Чего?

— Боюсь, что мои ребра срастутся плохо и я не смогу пройти отбор в космическую программу.

Шики задумчиво смотрел на свою собеседницу. "Как же замечательно, наверное, знать, чего ты хочешь в этой жизни", — пронеслась мысль в его голове. "Если бы я тоже знал, чем хочу заниматься в будущем..."

— Извини, — внезапно запнулась Лицзинь. — Я все про себя да про себя. Шики, а ты как сюда попал? У тебя сильная анемия?

— Нет, — ответил он, — я с ней давным-давно свыкся. То есть, она, конечно, сильная, но не настолько, чтобы ложиться в больницу.

— А что тогда?

— Авария, — объяснил он. — Как и у тебя. Второй раз в жизни я попадаю в аварию и второй раз по пробуждению мне говорят, что я чудом избежал смерти. Если честно, я не помню, что произошло... но тело до сих пор побаливает. Я бы сказал, что по мне как будто проехал грузовик, да только это будет не самой удачной шуткой.

— Понятно, — сочувственно кивнула головой китаянка. — Ты местный?

— Да. Ко мне каждый день приходит сестра, и мы сегодня с ней поссорились. Ей не очень нравится моя подруга. Когда они встречаются, то скандала не оберешься. Знаешь, а мне кажется, — со смешком заявил Шики, — что моя подруга очень даже пассионарна. Вот только её пассионарность направлена не туда, куда надо. Если бы она занималась каким-нибудь делом в течение всей своей жизни, а не бросалась из крайности в крайность....

— Это называется не "пассионарность", а "шило в заднице", — объяснила Лицзинь и тоже засмеялась.

— А вот у меня никакого друга нет, — сказала она, когда смех затих. — Единственное существо, по которому я скучаю — моя кошка Ли-ли. Она осталась в общежитии, в Шанхае. Надеюсь, за ней хорошо присматривают. Знаешь, Шики, иногда я так сильно о ней думаю, что мне кажется, будто она смотрит на меня из-за кустов. Один раз я даже видела, как черная кошка — точь-в-точь моя Ли-ли, бежала по лужайке напротив нас. Но этого, конечно, быть не может — откуда в больнице может взяться кошка?

Шики вспомнил, что одно существо, принадлежащее не совсем к отряду кошачьих, но иногда принимающее схожую форму, лежит у него под одеялом и похрапывает, пока хозяин изволит гулять.

— Уж не было ли у неё бантика на шее и двух бубенчиков? — спросил он у китаянки.

Лицзинь широко раскрыла глаза, насколько это возможно для девушки из Китая, и удивленно посмотрела на юношу:

— Откуда ты знаешь, Шики? Ты тоже её видел?

— Ну... наверное, — протянул он, справедливо опасаясь, что Сочуа вряд ли поверит истории о том, что эта кошка сейчас находится в его палате и на самом деле вовсе не кошка, а самый настоящий демон-суккуб.

— Это волшебная кошка, — принялся выкручиваться он из ситуации. — Легенда гласит, что если увидеть эту кошку — с бантиком и бубенчиками, то она пошлет интересный сон, в котором можно увидеть то, чего ты больше всего хочешь.

— Так не бывает, — уверенно произнесла китаянка и сурово посмотрела на Шики. — Кошки не приносят сны.

— Может, и приносят, — уклончиво ответил он. — Вот что бы ты хотела увидеть во сне больше всего?

Лицзинь ответила, даже не думая:

— Космический полет. Я бы хотела увидеть безграничное космическое пространство из иллюминатора. Бесконечное скопище звезд, собранных в созвездия, планеты и их спутники, летающие на орбите. А ещё — космический аппарат, в котором я бы летела к Марсу. Или, если это сон, то к звезде Глизе 667.

— Какой-какой звезде?

— Глизе 667. Это не совсем звезда, а три звезды вместе.

Каждый раз, когда Сочуа заговаривала о космосе, её глаза загорались, а в голосе просыпался невиданный энтузиазм. Девушка явно была рада поговорить с кем-нибудь, кто готов был слушать, даже не понимая, о чем идет речь.

— Это тройная звезда, находящаяся в созвездии Скорпиона, — объясняла она Шики. — До неё лететь очень долго — двадцать три световых года. Представляешь, если свет доходит от Солнца до Земли за восемь минут, то к той звезде он будет лететь двадцать три года! И все же, это очень близко по масштабам космоса.

— А почему именно туда?

— Там есть планеты, которые похожи на Землю, — радостно объявила китаянка. — Может быть, они будут пригодны для жизни. И кто знает — быть может, однажды туда отправится миссия с астронавтами, чьи тела будут лежать, замороженные в криокамере! Представь, это будет полет даже не на Марс, а в ту часть космоса, которую мы даже видим сейчас в состоянии, которое случилось двадцать три года назад!

— Думаешь, там можно найти инопланетян? — недоверчиво спросил Шики.

— Дело не в инопланетянах, а в том, что на этой планете, возможно, мы сможем жить.Это будет сложно, а может быть, что и невозможно — мы понятия не имеем, что можно встретить на планете в далеких уголках космоса. Но... Знаешь, Шики, если говорить коротко обо всем, что представляет научный интерес в современном мире, то можно обойтись одной фразой: "это круто". Так вот, это круто — невероятно, нереально круто. Бескрайний космос. Мириады звезд... и несколько одиноких людей, единственных живых существ на этих просторах. Я бы многое отдала, чтобы испытать такое, даже во сне. Единственная проблема...

Лицзинь замолчала. Взгляд, горевший ярким пламенем, когда она говорила о звездах и космосе, разочарованно потухал, лишь дело касалось земных дел.

— Проблема в том, что мне не снятся сны. Вообще никогда не снятся, — удрученно сказала она после паузы. — И ещё я знаю, что не бывает кошек, которые могут посылать сны. Ну вот не бывает, и все.

"Лен", — Шики телепатически обратился к фамильяру.

"Хозяин?" — ответила тем же способом суккуба, мгновенно стряхнувшая дремоту.

"Давай сделаем девочке подарок".

Лен высунула голову из-под одеяла и легко зевнула, пробуждаясь от полудневной дремы.

"Как хочет хозяин".

Глава 4, когда в игру вступает Святая Церковь

Он гордо стоял на горе и смотрел вниз, на огромную, простиравшуюся до самого горизонта равнину.

Именно здесь будет величайшее из творений человека. Именно здесь его люди создадут памятник, равному которого не было в веках и никогда не будет. Величие короля признают на всей земле, а потом оно распространится за её пределы до крайних уголков Вселенной.

Подле него стоял верный друг, лучший из людей, рождавшихся когда-то на свет, чья душа тонкой прочной цепью навек связана с его душой. Глаза короля светились от восторга и предвкушения, но взгляд его друга излучал страх.

— Мой король, я трепещу, ибо мне кажется: сделав первый шаг, мы не сможем вернуться назад. Нет ли в тебе сомнения? Не думаешь ли ты остановиться, чтобы не навлекать гнева богов?

Король не повернулся к нему. Гордо взирая на место, где будет создан памятник, увековечивающий деяния и волю человечества, он сказал:

— Ха! Думаю ли я остановиться? Трепещу ли я? О да, я трепещу, с нетерпением ожидая минуты, когда смогу увидеть свое детище. Ты снова пугаешь меня гневом богов? Что есть боги, как не жалкие творения, ведомые не силой своей воли, но страхом? Пусть они спускаются на землюю во всеоружии: мы не отступим, но дадим бой и обратим их в бегство. Я, король, так решил, и будет так — сегодня и вовек.

Под горой суетилась толпа мелких фигурок: никогда ещё свет не видел столь большого числа рабов, собранных в одном месте. Сто тысяч невольников ради величайшего творения человечества — разве это высокая цена? Отнюдь; каждый из них будет рад положить свою жизнь, чтобы наполнить её смыслом и страстью. Король смотрел на их суету: они стучали молотками, воздвигая для себя бараки-однодневки, тащили к подножью горы издалека точеные глыбы камней и гигантские стволы срубленных вековых деревьев.

Король стоял, и его золотые волосы развевались по ветру. Он услышал голос своего министра, склонившегося позади в почтительном поклоне:

— Мой господин, приготовления к строительству идут полным ходом. Извольте отдать приказ магам, и мы начнем воздвигать Башню.

Король сделал шаг вперед и оказался на самом краю обрыва. Его душу наполняло волнительное томление, предвкушение великого дела. Лицо осветила благородная гордость, и он громогласно объявил:

— Мои люди! Мы давно ждали этого часа. Сегодня мы начнем величайшее из дел человечества и положим начало новой эпохи! Мое величие есть величие человечества, и я, Король, говорю вам: сегодня мы положим начало лучшему из творений! Что есть небо, чьи жители бегут в страхе перед нашей мощью? Что есть боги, как не рабы собственных жалких страстей? Они разделили небо и землю — а мы станем теми, кто их соединит воедино. Да будет так! Да будет же воздвигнута Башня!

Чистое безоблачное небо озарил раскат грома на горизонте, подтверждая истинность и мудрость слов короля.

...

Детектив Квинси, вызванный утром на дело об убийстве нью-йоркского адвоката Мориса Вейтермана, вышел из автомобиля и собрался было войти в здание полицейского управления, как его кто-то окликнул. Он повернулся и увидел незнакомца: черный жилет поверх белой рубашки, черные брюки со свисающей из кармана цепочкой и прилизанная гелем короткая стрижка. "Стереотипный ФБРовец", — подумал он.

— Агент Франциск Грациани, отдел особых расследований, — представился незнакомец. — Насколько мне известно, сегодня утром к вам поступил изуродованный труп некоего Мориса Вейтермана. Я прав, не так ли?

Детектив нахмурился:

— Все так. Мы ведем расследование.

— Простите, но уже нет, — сообщил агент, и Джон сразу почувствовал к нему неприязнь, как её почувствовал бы на его месте любой, у кого беззастенчиво отобрали развернутую и поднесенную ко рту конфету. — В соответствии с приказом, дело поступает в наше ведение. Кроме того, мы хотели бы знать, какую информацию вы успели добыть.

— Если вы хотите забрать труп и дело, то вперед, — детектив не на шутку рассердился, и скрывать собственные эмоции не желал. — Вот только наша информация останется у нас. Что-нибудь нужно? Раскопайте сами, я же в свою очередь...

Франциск наклонился над его ухом и прошептал:

— Детектив, убитый -, шпион иностранных спецслужб. Возможно имевший доступ к разработкам биологического оружия. У меня есть как право, так и возможность поместить ваших людей в карантин на неопределенный срок. Предлагаю не заниматься мелким вредительством друг другу, расскажите мне всё — и я уйду.

Джон сжал губы, чтобы сдержаться от грязного ругательства. Что, в самом деле, этот грязный итальяшка себе позволяет? Детектив ощущал нутром, что спецслужбы и биологическое оружие — просто блеф, лишь бы выведать побольше информации перед тем, как забрать дело навсегда.

Но, к глубочайшему сожалению Джона, ему приходилось признать силу за оппонентом. Чертовы ФБРовские крысы, надутые самодовольные всезнайки, которые думают, что весь мир должен крутиться вокруг них! Перспектива оказаться за стеклом -скорее всего, блеф, но может быть и упомянута всерьез. Детектив готов был кричать от злости, но холодное и бесстрастное лицо Грациани ясно давало понять: это вряд ли поможет. Квинси вздохнул и коротко сообщил всё, что ему рассказал Лифшиц: кошмарные сны, выписанные рецепты и добавил про то, как домработница обнаружила труп в луже собственной крови.