Воспоминания о неисчислимых мытарствах на Дальнем Востоке

Так изо дня в день шла лагерная жизнь с общеизвестными правилами тюремных режимов.

Мы с Колькой стали готовиться к бегству, но прежде чем бежать, нам, кто-то, ночью подкопав забор ограды, бежал и не один. А администрация, обнаружив излом забора, сеичас-же приступила к поверке людей. Факт был установлен, не помню, сколько не хватило. И в тот-же день и иступили к ограждению забора колючей проволокой, а самый забор был до половины снизу выбелен, дабы при свете фонарей было видно приближающихся к забору. Надо торопиться, а то не удастся бежать — так законопатят, что и не вылезешь.

Рядом со мной на нарах помещался т. Музыков, мы с ним познакомились в Екатеринбурге, это был славный парень, но ему было лет 28, мы с ним подружились и жили с Екатеринбурга вместе. Он не был нисколько предприимчив, каким надо быть в лагерях или тюрьме, но имел среднее образование, и мне с ним было приятно проводить время. Физиономия его была похожа не-то на еврея, не то на жида, так говорили о нем многие, но я лично имел на это свой взгляд. Его лицо было просто типичным, не похожим на все другие. Он любил, соблюдать возможную чистоту, всегда аккуратно, по возможности, был умыт, и мне не хотелось его оставлять в лагерях. Кроме того, он мог быть хорошим работником и в партии, и в парт-отрядах, куда мы и собирались бежать. Долго беседовали с ним на эту тему, рассказывали ему, как мы ходили и что, если бежим, так нас сразу направят в отряд. Он согласился, но у него были кой-какие вещи, их надо было продать. Всё это я взял на себя, и в несколько дней вещей не было, взамен их я представил ему деньги.

И так подготовив всё, я и Колька, у Кольки был ещё товарищ, мы решили, если сегодня будут брать на работу, пойти всем четверым, а там незаметно для конвоя по одному улизнуть, по ранее условленному направлению. Но Музыков на работу не пошёл, говорил, что надо обождать, сомневался в возможности побега и т.д. Пошли втроём. Я сказал ему, что если он не идёт, так мы идем трое.

Работали в каком то старом складе, перебирая всевозможные ящики и тряпьё. Подходит Колька: "Ну, как, пора, пошли что-ли?" Говорю, что валяйте двое, а я останусь ещё на день. Мне жаль было оставлять Музыкова. [10] Я надеялся его уговорить. Сказав Кольке, что если мне не удастся уговорить Музыкова, тогда приду один через день или два, (конечно, ждать они меня не будут) мы распрощались, пожелав друг другу всего хорошего. Они один за другим потянулись вдоль склада и скрылись за углом. Я усердно работал, желая дать понять, что я ничего не видел и не знаю. И, не переставая, работал. Кончив работу, конвой хватился: "А где-же ещё двое?" Нас работало человек 10, а как они ушли, знал только я. Все молчат, потом отвечают, что не видали, кто-то говорит: "Может, придут". Ждем — нет, и, ругаясь, конвой нас отвёл обратно в лагери, сказав коменданту, что двое остались на работе, так и записал комендант.

Быстро разнеслась весть между своими, да и всем лагерем, что двое убежали. В этот вечер я приложил все старания и, обсудив положение со всех сторон, мне удалось уговорить Музыкова, и на другой день мы оба пошли на работу. Таскали тяжёлые камни на кухню для засолки капусты. Конвой, положившись на нас, редко смотрел, так как камни были рядом с кухней, и надо было только вносить в кухню, а потому конвоир не выходил оттуда. Я рассказывал Музыкову, куда пойти, и он пошёл вперёд. Надо сказать, что мы оделись совсем не на работу и на пленных не походили.

Как только Музыков скрылся за углом, я пошел вслед за ним и, быстро догнав его, мы одели ремни, бывшие у нас под гимнастёрками. Приняв вполне приличный вид, я сорвал несколько цветов и приколол их булавкой, оставленной Кашириной. Она, как золотая, изящно блистая, гармонировала со цветами. И так выйдя в одну из больших улиц, мы не спешили, так как имели вид вольных людей. На встречу попадались то и дело офицеры всех рангов, но надо было торопиться, а то возможна погоня, и посланные вдогонку нас узнают.

Шагаем чаще, приходим в Свободку, где живёт большинство рабочих, спрашиваем у собравшихся у колодца баб, где дорога на деревню Раковку, они нам показывают. Одна из них, видимо, что то сообразив, пригласила нас к себе. Мы не отказались, т.к. бояться было нечего. Входим в комнату: чистенько и скромно. "Вы военно-пленные?" — спрашивает. Мы удивились столь внезапному вопросу и отвечали утвердительно. Она говорит, что потому нас пригласила, т.к. сразу узнала, что мы из лагеря и не ошиблась, что могу Вам помочь — у нас часто бывают партизаны, а возможно будут и сегодня, может, обождёте? Мы сказали, что нам ждать некогда, т.к. нас начнут искать, и просили её указать нам дорогу и, если знает, то где найти партизан. Приятно закусив, она нам сказала, что в Раковке мы можем обратиться в Кооператив и спросить Секретаря Кооператива — у того спросить, где живет такой-то, а тот уже отведёт в отряд. Наружность последнего она нам описала, и мы, поблагодарив её, отправились.

Миновав город, мы были в лесу, но вот пошли две дороги, по которой — не знаем, начинается спор. Музыков говорит, по этой, а я стою за другую. Видим, из леса выезжает на телеге человек 5 мужчин. Мы стоим каждый на своей дороге. Один из мужчин соскочил с телеги и пешком направился к нам, остальные быстро проехали. Я сразу узнал в нём человека, к которому мы должны были обратиться в Раковке, довольно правильно описала нам его женщина из Свободки.

— Здравствуйте, что Вы здесь стоите, дорогу не знаете, что-ли?

— Да мы не знаем, которая дорога на Раковку.

Показывает:

— Вот эта на Раковку.

— Вы с Раковки? — спрашиваю.

— Да!

— А не знаете ли Вы там такого-то?

— Вам зачем его?

— Да видите-ли, мы из лагерей, идём к нему работать, — солгали мы.

— Так Вы, значит, из лагерей?

— Да! Только сейчас бежали.

— Так я самый и есть, кого Вам надо.

Мы обрадовались.

— Но мне сейчас некогда. Вы ведь в парт-отряд, наверно, да?

— Да.

— Так вот, идите в Раковку и там где нибудь ночуете, а завтра зайдёте к Секретарю Кооператива, он Вас и приведёт ко мне.

Кланяемся и идём. Прошли вёрст пять — как хорошо в лесу, погода приятная. Это было 1 Октября 1919 года. Но вот нас нагоняют на двух лошадях в запряжке. Видим, едут два китайца на задней телеге и два русских и китаец на передней, поют песни. Один из русских, здоровый рослый мужчина, стегает лошадь, догоняет и кричит:

— Эй, стой! Куда идёте?

— В Раковку, — отвечаем.

— Садись, мы Раковские.

Садимся. В телеге видно жбан, вмещающий около трёх вёдер.

— Зачем в Раковку?

— Работать!

— А откуда?

— Из лагерей!

— Ага, так Вы к партизанам?

Китайцы хмурятся.

— А разве там есть партизаны?

— Есть!

— Может, и к ним проберёмся, только как их найти?

— У, найти их можно, — и по пьяной лавочке болтает. — Вот я везу им спирт, так, если желаете, завтра же будете в отряде.

— Как-же, конечно. Надо сказать, что мы только за этим и идём.

— А как выбрались из лагерей?

Рассказываем.

— Э! Так Вы совсем наши. Стой!

Останавливает лошадь, ищет в кустах и выламывает дудку, открывает жбан, берет Музыкова за ворот и тащит к жбану.

— Пей, люблю своих людей, — колотит его по шее. Музыков, взяв в рот дудку, тянет из жбана, отрывается, чтоб передохнуть, тот снова колотит по шее. — Пей до сыта, пей, хватит, — и толкает вместе с головой в жбан. Музыков сопит, но пьёт. Отпускает.

— Ну ка, ты давай соси, да как следует — по нашему, бутылки две разом.

Пью и, еле дыша, отхожу от жбана. Уж слишком гостеприимный мужик. В голове шумит. [10об] Садимся и едем.

— Вот это китайский Начальник парт-отряда, — поясняет нам. — А его партизаны не далеко от Раковки стоят.

Смотрит на китайца.

— Чего боишся? Люди свои, бояться нам нечего, у нас везде дом, — и показывая на сопку, говорит. — Вот дом, иго, лянго, сколько хочешь.

Китайцы соскакивают с телеги и скрываются в лесу.

— Трусливые китайчуги, вишь, испугались Вас и в лес. Они думают, что шпионы. Здесь их много, но всё-таки своего всегда узнаешь. Чёрт с ними, пускай идут пешком по лесу, а мы легче поедем.

Останавливает лошадь, берёт со жбана пергамент, складывает из него форму чашки, в которую войдет не меньше бутылки, черпает и дает Музыкову.

— Пей! Пей же, а то вылью за рубаху, — и держа сам руками, подносит Музыкову. Тот пьёт — задыхается, но водка льётся за ворот, и снова пьёт, но не допивает, и остальное выливается за ворот, шатается и садится на телегу. Черпает 2-й раз и даёт мне, беру в свои руки и по совести тяну, но допить было не возможно, выливаю обратно. Ругается, что не умею пить, но больше не черпает. Выпивает сам, и едем дальше, в голове шумит, чувствуется слабость в ногах, но ничего, сидим.

Вот, спускаемся к Райовке, первые избушки, мост небольшой переехали, останавливаемся, подходят бабы.

— Ну, что, привёз? — спрашивают.

— А как же, конечно, только по семь с полтиной бутылка.

Бабы идут с бураками, крынками и с бутылками, рядятся, что дорого.

— Дешевле семи с полтиной ни за что не отдам, лучше поеду домой.

— Ну ладно, давай уж, что с тобой сделаешь.

В это время Музыков (видно, на него повлияло выпитое) соскакивает с телеги, бегает вокруг баб и громко кричит: "Семь с полтиной. Семь с полтиной, берите, а то уедем, семь с полтиной, без всяких разговоров, а то сейчас..." Подходит к лошади, не знаю, что с ним случилось, но вероятно ему показалось, что нас хотят схватить и может быть вновь отправить в лагери. Быстро скачет в сторону, через канаву, ров, бросается на плетень, переваливается через него и по огороду бежит по направлению к лесу. Поднялся шум: "Ох, что это, кто, куда, зачем, что с ним?" Бежать за ним я не мог, ноги ослабли, но голова работала нормально, говорю мужику: "Давай, беги за ним, я не могу, поймай, и веди сюда". Мужик, видя все это, так видно, не много отрезвел. "Ладно, держи, лошадь, а я сейчас", — бросается в догонку за ним, догоняет на самой опушке леса, поймав, ведёт обратно, без шапки. Музыков вырывается и бежит в деревню прямо ко мне, переваливается через забор. Падает и не может подняться. Слезаю с телеги и с прибежавшим хозяином лошади поднимаем его, ложим на телегу, едем домой. Заехав на двор, его сонного с телеги тащим в хату. Положили на пол и вдвоём быстро распрягли лошадь. Выпив ещё бутылку водки, приятно проспали до утра.

Проснувшись утром, вижу что хозяин стал не тем, чем был вчера, как будто не-много сердится и извиняется за то, что вчера много наговорил, так как был пьян. Мы его спрашиваем, как найдти партизан.

— Не знаю, я Вас направлю в один дом, они там часто бывают, и Вы там спросите о них.

Вижу, что он боится, подозревает в нас разведку белых, доказывать обратное, на мой взгляд, было лишне, и мы, попросив у него какой нибудь колпак на голову Музыкова, распрощались. Дал нам на дорогу хлеба, а Музыков получил солдатскую серую шапку, и ещё раз извинился перед нами, и мы ушли.

Но куда идти — вот вопрос. Сразу-же, как мы появились на улице, на нас уставились со всех сторон и бабы, и мужики, и парни, как будто на совершенно невиданных ими до сих пор людей, и что-то заговорили между собой. Но делать нечего, давай сядем на бревна, покурим и подумаем, что делать. Погода чудная, солнце великолепно греет в спину, садимся и курим.

— Что же, сходим туда на край-то, как он говорил. Может, что и выйдет.

— Конечно сходим. А он всё-таки струсил, боится, что мы шпионы.

Покурив и порастягиваясь на брёвнах, пошли. Находим, как говорил он. Заходим с заднего крыльца, видим, старуха, о которой он говорил, спрашиваем:

— Нельзя ли видеть партизан?

— Господи Исусе, да кто это Вам сказал. Нет-нет, да я и не знаю их совсем. Нет, нет, да кто это Вас сюда, послал-то? Ай-батюшки, вот ведь чего только не наговорят.

Мы успокоили её.

— Ну не знаешь и ладно. Но а бояться нас нечего, т.к. мы бежали из лагерей.

— А! Вы из лагерей, из Никольских, значит?

— Да!

— Так, так, так, вот спросите напротив, вон туда какие-то люди ходят с винтовками, может и они, а я не знаю.

Идём.

— Здорово, отец!

— Здрасте. Чего миленькие ищете?

— Да вот, отец, надо бы попасть в партизанский отряд, а не знаем, где найдти.

— А Вы откуда?

Рассказываем.

— Так нет, я ничего не знаю.

— А нам сказали, что они бывают у Вас.

— Как, кто сказал?

— Да Вы не бойтесь, мы ведь не белые.

— Да мне чего бояться, только напрасно это. Я ни каких партизан не знаю.

Так и ушли от старика ни с чем.

— Идём в лес, Шурка (так звали Музвкова), вот на этой дорожке, может, там кого нибудь увидим.

Идём, только отошли сажен 50 от последних избушек, как из кустов показываются к нам на встречу 2 вооружённых человека и две барышни деревенские. Быстро взяли винтовки на руку. Но мы не остановились и шли на них, всё равно, нам надо было как-то искать партизан, а остановиться было [11] опаснее, они могли заподозрить в нас белых и выстрелить. Не доходя сажен пять друг от друга, они скричали: "Стой!" Мы остановились. "Куда идёте?" Мы рассказали им всё, что можно было, и они сказали нам, что, хотя они и партизаны, но ничего сделать не могут, т.к. много очень шпионов, а потому и опасно принимать новых людей, а мы Вас не Знаем, дождитесь командира. Он будет дня через 2, спросите вот в этом дому — указали на первый, где мы беседовали со старухой. Спрашиваем, кто командир их отряда.

— Степаненко.

— Так, а у Вас есть Бунин?

— Есть!

— Ростовцев есть?

— Не знаем, а Вы разве знаете Бунина?

— Как-же, вместе сидели в Шкотово.

— Так-так, вот, товарищи, ждите командира, а может, встретите кого нибудь из знакомых, тогда другое дело, сразу попадете в отряд. А по деревне много не ходите, т.к. Вас могут принять за шпионов и без всяких разговоров, могут застрелить.

Спрашиваю:

— А нельзя-ли передать Бунину записку, может, он придёт сюда.

— Нет, товарищи, мы долго не будем в отряде, и Вы лучше дождитесь кого нибудь.

Уходят.

— Так, ну что будем делать, Музыков?

— Пойдём в деревню. (Как раз было воскресенье, народ был на улице). Там всё как-то веселее, посидим на брёвнах и пока тепло, может, уснём, а то кто его знает, когда и где придётся спать.

Идём и садимся на те-же брёвна. Закусили хлеба, закурили. Смотрим, по дороге мимо нас идёт странник с палочкой и мешком за плечами, молодой. Быстро соображаем, а может, он нам чего-нибудь скажет. Подходит и спрашивает, не знаем ли мы, где бы ему переночевать.

— А Вы откуда? — спрашиваем в свою очередь.

— Я издалека иду. А Вы здешние?

— Нет.

— А что-же Вы здесь — по делу или так просто?

Мы, не стесняясь, т.к. нам терять было нечего, рассказали ему всё, как оказались мы здесь.

— Ну так я тоже из арестованных ведь.

— Как из арестованных? Где Вы сидели?

— Мне сидеть не пришлось. Вы, может, слышали, как позднее Вас шёл эшалон, из него разбежалось два вагона.

— А где это было? — спрашиваем.