Ночные тени. Книга 1

— Только информация? — уточнил Рон.

Я кивнул. Что бы там Апрелис не задумывал, посылая своё безобразно-наглое письмо, случайно вляпаться в сомнительную историю от богатого на нечаянные пакости двуликого, нисколько не хотелось.

— Как вам сообщить о результатах? — уточнил эльф.

— Я зайду. И, если та девица где-нибудь объявиться, узнайте, что она делает в Гатри.

Рон покивал головой.

Проводив меня до первого этажа, хозяин паба отправился дальше, на кухню. Дверь, ведущую на задний двор, уже водрузили на место. На крылечке попыхивал дешёвой сигаркой оборотень. Молча сопроводив до ворот, он сверлил меня взглядом до тех пор, пока я не свернул в один из проулков.

Странный он всё-таки, этот Рон, боится двуликих и нанимает их на работу, опасается грабителей и преступников и замечательно с ними срабатывается (вот уже не один десяток лет), в конце концов, развешивает поддельные амулеты от нечисти, каковой сам и является...

Говорят, потомки ушедших в Холмы быстро сходят с ума, поселяясь в людских городах. Не знаю, те, которых я видел, были либо изначально не в себе, либо расчётливы и холодны, похлеще, чем политики, или убийцы. У всех есть свои странности, и я не исключение. Самое главное — хозяин "Золотого Уса" никогда ещё меня не подводил.

Размышляя над этим, я перестал обращать внимание на дорогу. Чуть не свернул к площади Золотой пыли с расположенными по левую сторону от неё магазинчиками и домам ювелиров, а по правую — шикарными особняками не так давно разбогатевших торговцев, владельцев маленьких фабрик и прочих, возможно, не очень знатных, но имеющих приличный достаток горожан. Остановясь на обильно засаженной кустами сирени улочке, я какое-то время раздумывал: а не зайти ли к Стоунам прямо сейчас? Всего-то пара кварталов. Потом попытался придумать с чего начать извинения и, в итоге, так ничего не сочинив, развернулся и зашагал обратно, в сторону Низины, но на сей раз, не доходя до её серостенных домов.

Что-то было не то с церковью Святого Патрика. Помимо места, на котором её построили...

Обогнув Монастырскую площадь, я достаточно долго бродил по отходящим от неё тихим улочкам, изучая дома и дворики — прежде я здесь бывал, но никогда не углублялся так далеко, да и не было мне надобности обращать внимание на всю ту мелочь, что внимательно выискивал теперь.

В домах не ощущалось отпечатка излишнего количества ночных кошмаров, и повсюду было столько котов и кошек, откормленных, довольных, лениво глядящих мне в спину с подоконников, лестниц и шмыгающих мимо по своим кошачьим делам, что я уже засомневался — а тем ли я занят? Подходить к церкви слишком близко я бы всё равно не рискнул. В окрестностях же всё оставалось спокойно, а издалека многого не почувствуешь.

Но ведь Глэдис туда зачем-то пошла? Да и какой хищник будет гадить вокруг своего логова? Если всё-таки предположить, что из-под пола церкви выбралось нечто... Не обязательно сила заключённая туда ещё под конец Исхода. Что-то другое. Возможно, даже схожее по действию...

Я замедлил шаг, вглядываясь в небо над крышами. Небольшая улочка, выводящая в Дегтярный переулок, пока что скрывала за стенами домов саму церковь. Но неприятное чувство, словно что-то вязкое, разлилось в воздухе, у самых подошв, с каждым шагом становилось всё ощутимее. Чужая, враждебная Ночной Ветви сила. И у меня не было ни малейшего желания идти дальше. Хотя до самого Дегтярного переулка я бы, пожалуй, смог дойти без всяких затруднений.

Сделав ещё несколько шагов, я остановился. Чуть выше подошв, над камнями тротуара и вправду текло что-то. Едва видимое, больше всего похожее на лёгкий туман... Я нахмурился, вглядываясь. Скрытый мороком от внимания редких здесь прохожих, я мог бы выпустить и кончики крыльев, но ощутить это, ни на крыльях, ни на пальцах не хотелось.

Парой этажей выше, прямо надо мной, грохнуло, покатилось, дробясь по пути на осколки и звон. Я вздрогнул от неожиданного звука. Сверху выругались на французском, посетовали про разбившуюся любимую чашку. Проходящий рядом пожилой мужчина тоже вздрогнул и оглянулся на меня, моргнул, словно пытаясь согнать наваждение и, быстро отвернувшись, прибавил шагу.

Несмотря на людские взгляды, уже цепляющиеся ко мне, личину я заново накидывать не стал, подозревая, что ничего теперь из этого не получиться. Ступив на чужую территорию, я попал в игру по старым правилам бывших хозяев.

А морок всё опадал...

Юркнув в ближайшую подворотню, я поднёс к лицу похолодевшую, мелко дрожащую руку. С кончиков пальцев неспешными каплями падала темнота...

Богини! Только этого ещё не хватало! Как и чем меня могло зацепить?!!

Я попытался сделать несколько медленных вдохов — выдохов. Ничего не получилось. Страх только нарастал, независимо от моей воли перестраивая тело — готовя к атаке, или защите...

Но ведь гулял же я по этим улочкам! Подходил к той церквушке ещё ближе!!!

С ужасом уставясь под ноги, на лужицу темноты, текущей с меня уже тонкими струйками, я вдруг, с невероятной ясностью понял, что если останусь здесь ещё немного — полностью вытеку в царящий вокруг полумрак, осыплюсь сероватым прахом...

Наплевав на случайных зрителей, что могли выглянуть из любого окна, или поднять голову, я вылетел из подворотни, выпуская полупрозрачные в пасмурный день, капающие темнотой крылья.

Когда приступ страха начал истаивать, я поднялся уже достаточно высоко от земли, чтобы замёрзнуть просто от холодного ветра. В защитном коконе крыльев не было ни единой прорехи — ни капли темноты не исчезло из ажурных паутинок... Осторожно, так, чтобы не пораниться всё ещё длинными когтями, я откинул с лица растрёпанные полётом волосы, оглянулся на речку, на подножье холма, по которому медленно расползался район Низины. Всмотрелся в крыши домов, пытаясь отыскать церковь Святого Патрика. Город на том берегу реки оставался спокоен, ничто не кинулось вдогонку за мной, хотя все чувства, ещё несколько секунд назад, кричали именно об этом.

Скользя в потоках воздуха уже под мороком большой птицы, я направился к дому на Озёрной — с запада на Гатри надвигался ливень, и попасть под него совсем не хотелось. Впрочем, имелась ещё одна причина. Мне попросту не по себе стало от одной лишь мысли, что придётся возвращаться сейчас в городскую квартиру, к пыльной душной тишине и взглядам не закрытых чехлами картин...

Взъерошенным призраком приземлившись на галечную дорожку загородного дома, я несколько ударов сердца стоял там, вдыхая прохладный от близкого дождя, уже влажный воздух. Фэйри, на чьё присутствие я так надеялся, снова куда-то ушла.

Глянув на каменные изваяния танцующих нимф, я направился к дому, гадая, не было ли то, что случилось со мной сейчас ещё одной галлюцинацией. И не стоит ли, в самом деле, написать Змею обо всём произошедшем и своих страхах...

Мрачное настроение не смогли рассеять ни горячая ванна, ни вполне приемлемо сваренный кофе. Завалившись в кровать, я несколько часов безнадёжно пытался убедить себя встать и заняться хоть чем-нибудь.

А ведь на рассвете ещё нужно заглянуть к Глэдис... На этой тревожной мысли я провалился в сон.

В вязком липком воздухе, я стоял на крыше дома, рядом с церковью Святого Патрика, вглядывался вниз, в испуганную кричащую толпу. Осевшую на бок церквушку полиция ещё не оцепила. Внутри уже начался пожар. И я видел, как некая нематериальная субстанция, словно вода из переполненной ванны, вытекает за порог, растекается дымчатой лужей, пробирается вверх по желобкам и выбоинам дороги, и тихо нашёптывает что-то. И люди внизу, попадая в этот шепоток, перестают суетливо носиться. Только что в панике, не знавшие, что делать, горожане бросаются кто за водой, а те, что поотважней — в церковь, спасать оставшихся внутри прихожан. Только тут я понял, что происходит всё это днём, а темнота, в которой увяз — преграда против подобных мне.

Почти проснувшись, я перевернулся на другой бок, перебираясь из странных сновидений Глэдис куда-то ещё...

По пыльной щебнистой дороге катил пассажирский дилижанс. Четвёрка гнедых лошадей, поблескивая на солнце затянутыми в белый холст бабками, бодро щёлкала копытами по мелким камням. Кучер, надвинув на глаза широкополую фетровую шляпу, лениво поклевывал носом, предоставляя лошадям самим выбирать скорость движения. А внутри, страдая от жары и тряски, сидела пожилая чета и двое юношей, едва ли старше двадцати двух лет.

Дама с высокой прической в стиле "помпадур" держалась за сумочку, и томным голосом жаловалась своему спутнику, что веер и нюхательные соли её не спасут, и что не стоило отправляться в такую погоду в путь. Мужчина, молча кивая, постоянно утирал пот с покрасневшего лица.

Их попутчики, расположившиеся на самых дальних сидениях, на первый взгляд, казались похожи — оба стройные и светловолосые. Но на этом сходство и заканчивалось. Один был явно аристократического происхождения — с тонкими чертами правильного, симметричного лица. Он спал, откинув голову назад, иногда легонько стукаясь затылком о стенку, обитую полотном. Забранные в хвост волосы цвета выгоревшей осенней травы укрывали руку до локтя и опускались дальше, до самого сидения. Второй — с длинным лицом, в котором угадывалось что-то лошадиное, откровенно скучая, смотрел в окно.

Дорога была изнурительна и однообразна. Дама так и не прекращала жаловаться на ужасную погоду. Когда кучер стукнул в переднюю стенку, сообщая, что до Фрогге осталось десять минут езды, бодрствующий юноша вздохнул с большим облегчением. Легонько потряся за плечо своего спутника, он обратился к нему на французском:

— Здесь так душно, господин...

Разбуженный несколько раз осоловело хлопнул глазами, отходя от тяжёлой дремоты, и зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Удивительно, я этого, знаешь, как-то не заметил, — ответил он на чистом английском.

Когда карета остановилась, слуга, не удержавшись, резко привалился к боку своего хозяина, тот невозмутимо отпихнул его, и выбрался наружу вслед за пожилой парой.

— Данни, возьми багаж, — оборачиваясь назад, длинноволосый юноша споткнулся, выронив трость у передних колес экипажа. Подняв её, он задержался там на несколько секунд, осматривая землю и носки ботинок, и лишь после этого направился к двухэтажному зданию гостиницы.

Данни поднялся вскоре следом за ним, небрежно свалил чемоданы в углу у входной двери.

— Возница сказал...

— Знаю, можешь не утруждаться, — длинноволосый юноша отвернулся от окна, за которым, после короткой полоски дороги уползали до выцветшего горизонта холмы и перелески. В руке он держал плотный бумажный конверт с потрёпанными уголками. — Мы пробудем здесь достаточно долго.

— О, тогда я загляну в местный паб!

— Посидишь здесь, — длинноволосый отвернулся к окну, прикусывая уголок конверта.

— Почему? — огорченным голосом вопросил слуга.

Вместо ответа ему протянули слегка помятое письмо.

— 29 июля от Эвелины Стоун... — пробубнил себе под нос Данни, разворачивая бумагу. — Отправитель — дама интересная, — с несколько двусмысленной улыбкой высказался он после прочтения, не обращая внимания на холодный взгляд, упершийся ему в переносицу.

— Даже не думай! Жеребец!

— Ледышка, — брякнул он вполне спокойно не слишком-то боясь рассердить хозяина.

Тот лишь возвел очи горе и прошипел сквозь зубы:

— Замолчи, — со вздохом сложил руки на груди, глянув на большие напольные часы, на лбу пролегла тонкая морщинка. — Дамы, даже самые интересные, здесь совершенно не причём. Мы с тобой, как обычно, едем в такую даль с другими целями.

— А-а... так вот в чём дело, — юноша отложил письмо, демонстративно разминая пальцы. — И что же нас ждёт?

— Возьми кинжал, револьвер и патроны.

— Отмычки? — деловито приступая к сборам спросил Данни.

Длинноволосый, убирая письмо обратно в конверт, только дёрнул углом рта:

— Их — всегда.

— Топор, клещи, лопату? — ухмыляясь, уточнил слуга.

Не оборачиваясь, хозяин устало остановил его:

— Дурацкий мерин... Захвати лучше свою попону из чемодана. Мы должны успеть до рассвета, но на всякий случай надо начать пораньше. Тебе стоило поспать днём — уснёшь ещё на полпути.

Завершив интригующие сборы, они в полной тишине спустились по водостоку, проявив в этом удивительную сноровку бывалых домушников, и, в подступившей уже темноте, немного поплутав по незнакомым улицам, вышли к реке.

ПЯТНИЦА 4 АВГУСТА

к оглавлению

Выплыв из сновидений, я приоткрыл глаза. За тяжёлыми зелёными шторами угадывался солнечный день. Сколько же я проспал?!

— Фаэ, — негромко позвал я.

Окна тут же распахнулись, заставив меня спрятаться под одеяло от яркого потока света, хлынувшего в комнату — ветер взметнул шторы параллельно полу.

— Да, господин? — ехидно выдали над самым ухом. — Чего изволите?

По пояс выбравшись из-под одеяла, я устроился на подушках, и лишь после этого удостоил фэйри сонного взгляда. Дневной свет разрезал полумрак комнаты, ложась в изножье кровати, сквозь щель в колыхающихся от лёгкого сквозняка шторах.

— Сколько я спал?

— Не знаю, — Фаэ забралась на постель с ногами, опёрлась спиной на резной столбик, замерев на мгновенье странной фарфоровой куклой в платьице из дубовых листьев и бус. — Наверно, со вчерашнего дня до сегодняшнего полудня. Сотворить тебе чай с лимоном?

— Сотворить? — насторожился я. Лимонов у нас вроде бы как не было, но кто её знает, эту фэйри...

— Ну, приготовить!

— Да, это слово внушает куда больше доверия, — я утвердительно кивнул. — Фаэ, ничего такого за прошедшие сутки не было?

Она задумалась, но затем покачала головой.

— Нет. К тому же я и не отлучалась далеко от дома. А что?

— Пока ничего, — вздохнул я. — Поставь, пожалуйста, чайник.

— А на завтрак у нас опять бутерброды? — с печальной смиренностью в голосе вопросила девочка.

— Хочешь, могу приготовить рыы-ыбку? — ухмыльнулся я, подражая её ехидному голоску.

Фэйри закатила глазки, сделала вид, что её тошнит куда-то за кровать, и повалилась на одеяло, изображая обморок.

— Фаааэ... — со вздохом протянул я.

Бездвижно раскинувшееся тельце разом испарилось с кровати, оставив большую часть листьев, спутанные нитки с крупными бусинами и десяток желудей. На кухне громыхнула крышечка чайника, полилась вода.

Я потянулся и, откинув одеяло, отправился в ванну в том, в чём спал, а спал я обычно ни в чём. В конце-то концов, сколько можно терпеть притворное целомудрие от полуголой феи!

Бутерброды и яичница мне и самому поднадоели, поэтому, придя на кухню, я молча накинул поверх чёрной простой рубашки и брюк фартук и попросил Фаэ принести из подвала картошку.

А по прошествии часа, мы, вместе с фэйри, сидели на обшитой деревянными панелями терраске позади дома. Удобно устроясь в плетёных креслах, за плетёным же столом, в тени и прохладе, которую давали одичавшие вишни и старая яблоня. Их ветви, переплетаясь друг с другом, льнули к стенам у нас над головой. Аромат от хрустящей, жареной тонкими ломтиками картошки, горячих хлебцев с маслом и крепкого кофе причудливо смешивался с запахами сада, то перебивая их, то исчезая где-то под ними.