Aзазеловка

Теперь пару слов скажу и о судьбе очень оригинального местного христианского пасхального обряда. То был единственный праздник, который Азазель дозволил практически в неизменном виде. Но теперь этот день именовался "Днем Великого Пана". Грааль, из которого черпали кровь, был переименован в фиал. Кровь была кровью Великого Пана, а плоть — плотью Великого Пана. Там распевались новые гимны, специально написанные пророками. Человек, которому за столом не хватало места, именовался теперь чучелом, и подвешивали его за ногу, вверх ногами.

Но картина будет не полной, если не рассказать о народном благочестии. Быстро возникла ситуация, при которой существовали официальные праздники, и праздники отдельных групп, или, если хотите сект, на которые распалось население села. То были секты не в христианском, конфессиональном смысле, а некие объединения людей вокруг регулярного участия в каком-либо культе. При этом один человек мог одновременно быть членом нескольких сект, что не мешало ему также и состоять в официальной общедеревенской конфессии. В основе сектантства лежали личные откровения. Так некоторым жителям села стал встречаться некий странный, некогда не живший ранее в этих краях человек, внушающий неописуемый ужас. Являясь разным людям, он назывался Молохом, и обещаниями, угрозами внушал им необходимость его почитать принесением в жертву первенцев. Быстро возникла группа его почитателей в селе, которая собиралась в котловине непонятного происхождения и частенько приносила там в жертву собственных детей.

Был и некий Леонард, элегантно по европейски одетый, стройный, худощавый, но необычайно волосатый (что было мне видно по его рукам), с козлиной бородкой и со всегда неприятным запахом. Он агитировал население поклоняться ему, за что он обещал пищевую и сексуальную сытость и много денег. Были те, кто принял его за наглого чужестранца и народ отправил его на ареопаг, чтобы там постановили о его небожественной природе, превратив в пасхальную жертву. Но на судилище Леонард прочитал блестящую речь в свою защиту, и сразу после этого в хате поднялся страшный ветер. На месте где стоял обвиняемый, взметнулось пламя с ужасным серным запахом, поглотившее чужеземца. Вскоре Леонард, как ни в чем небывало, появился на улице. Все опешили и вынесли постановление, что в подсудимом совмещаются божественная и человеческая природы. Леонард быстро нашел последователей, которые собирались каждую пятницу, но основной праздник у них был первого мая. Там, говорят, неплохо и бесплатно кормили и наливали. Были пляски в обнаженном виде и групповой секс. За все это следовало целовать задницу Леонарду, превращавшемуся то в черного козла, то в черного кота и делать всякие пакости в честь полубога.

Среди женщин был весьма распространен культ Астарты. Я не очень сведущ в нем. Там поклонялись какому-то камню, упавшему с неба. Богине жертвовали девственность или совокуплялись с первым встречным из благочестия. Как я понимаю, Астарта — богиня любовниц, это та, "которая зачинает, но не рождает".

С жертвами проблем не было. На Пасху их Азазель доставлял достаточно регулярно. Так однажды в город нагрянули представители румынской администрации. Как в последствии выяснил, весь регион, включая Арциз, вошел в состав Румынии еще в январе 1918 года, но так как наша село не было обозначено ни на каких картах, то и власти, разумеется, о нем не слыхивали. Как они о нем узнали, то ли по слухам, то ли просто увидели мне неизвестно. Один из прибывших к нам румын был ритуально нечист, — болел сифилисом,— поэтому пришлось его просто убить. Из остальных же получились превосходные пасхальные жертвы, обладающие отменными вкусовыми качествами. А после этой первой ласточки последовали новые упитанные и румяные плоти: чиновники, работники сигуранцы (о их прибытии мы были предупреждены одним богом) и даже румыноязычные, не говорящие ни по-русски, ни по-украински, попы. Священникам Великий Пан, судя по всем знамениям, явно отдавал предпочтение. Хотя как на мой вкус они были чрезмерно жирноваты.

Помню, что где-то во второй половине двадцатых годов к нам приезжала театральная труппа, которая, как нам объяснили, была под патронажем "Союза православных христиан Бесарабии". Это как-то отчасти смахнуло налет мрачности, депрессивной меланхоличности, нависшей над селом. Потому актеров никто не хотел приносить в жертву. Все желали задержать труппу в Азазеловке как можно дольше, оставить ее навсегда. Но оракулы однозначно требовали крови. Так что актеров пришлось съесть. Но они в массе своей оказались жилистыми и невкусными.

Начиная с 1919 года, в Азазеловке то и дело появлялись коммунистические агитаторы. Они пытались склонить население к бунту против румынских властей. В нашем положении это было абсурдно. Ведь мы никому не подчинялись, кроме как демонам. Так что агитация коммунистов, их безвкусная напыщенная лексика только раздражали. Потому население часто било пришлецов. Но демоны категорически отказывались принимать коммунистов в жертву, давать их нам в пищу. В чем причина я не могу знать доподлинно. Однако мне кажется, что когда съедаешь человека, то его свойства как бы переходят к тебе, к тому, кто ест. Коммунисты же до крайности заражены атеизмом, и, таким образом, вредны для организма верующего и для его убеждений. А, кроме того, что может быть опасней для богов, чем атеизм? По моему глубокому убеждению, богу вера нужнее, чем самому человеку. Ведь человек, уповая на богов, лишь домогается помощи последних. Но боги привередливы и связь между просьбой помочь и реальной помощью неочевидна. Как хорошо сказал Плутарх: "Бог — надежда храбрым". С другой стороны, та настойчивость, с которой боги стремятся к контакту с людьми, их ревнивость и желание преклонения выдают очевидную личную заинтересованность. Поэтому логично предположить, что боги либо совсем не могут существовать самостоятельно, либо их существование без человека не является полноценным.

Где-то с 1940 года у нас снова были преимущественно славяноязычные жертвы вместо румыноязычных, что было для нас хорошо. С ними можно было поговорить и выспросить что-то о событиях внешнего мира. Однако слова их нам тогда казались полным непостижимым абсурдом, который невозможно было понять как результат каких-то тенденций. Но мы с радостью это принимали. То были радостные вести для нас, вести о грядущем мировом переустройстве. И мы возносили хвалу демонам и не за улучшение нашего гнусного существования, а за наполнение мира близкой нам щемящей тоской, вселенской грустью, всепоглощающим ужасом, темным экстатическим восторгом.

Потом, в 1941 году, вернулись румыны, но уже с немцами. Боги повелели нам биться до победного конца. Но страх победил, у всех было ощущение безысходности, безнадежности любой борьбы. Те, кто пытался оказывать сопротивление, были согнаны новой администрацией в хату для "гостей" и там сожжены. Нравы в те времена были таковы, что нам угрожало тотальное уничтожение за то, что некоторые наши односельчане оказали сопротивление новой власти. Но случай нас выручил. Главного немца, который погонял румын, звали Фриц. Его должностью я не поинтересовался, равно как и другими важными историческими обстоятельствами ввиду чрезвычайной занятости в то время проблемами культа. Но Фриц был человеком образованным. Я не знаю, чем он занимался в Германии, кем был до войны, но эрудиция его была изумительна. Он, как видно, услышав странное название села, Азазеловка, и удивленный отсутствием его на карте, пожелал, прежде всего, разузнать что-нибудь о нас. Он быстро вышел на меня как на человека начитанного, знающего немецкий язык и пророка. Так начались наши долгие беседы о проблемах и задачах прикладного оккультизма. Но первым был задан вопрос, не евреи ли мы, ведь название у села неарийское. Получив ответ на этот вопрос, немец успокоился и перешел к более, по-моему, существенным вопросам, иногда, впрочем, снова высказывая подозрение в нашем еврействе, которое теперь основывалось на том, что некоторые азазеловцы оказали сопротивление фашистам — разве так встречают освободителей! Я возражал, настаивая на врожденном нашем свободолюбии и, в конце концов, предложил просто изложить историю села письменно. Фриц с энтузиазмом принял мою идею и беседы перешли в более продуктивное русло: магические соответствия, изготовление талисманов, необходимость диеты в ритуальной магии и пр. Параллельно я написал брошюру, которая, кажется, ныне совершенно утеряна в пламени войны. Но тогда Фриц с интересом прочел ее и отправил самому Розенбергу. Говорят, даже сам Адольф Гитлер ознакомился с ней и потом многократно упоминал нас в своих речах как образец для подражания — как народ, сохранивший в чистоте свою кровь и злобный нрав, завещанный дикими предками. Розенберг же побывал в наших краях на богомолье, радостно и с большим энтузиазмом поклоняясь всем богам, и общеазазеловским, и сектантским. Этот благочестивый муж принес немало жертв и отдал распоряжение местным властям доставлять нам к Пасхе партизан и евреев.

Вас, возможно, удивило, что боги нам повелели бороться с нацистами, нашими единоверцами. Ведь, по крайней мере, человеку постороннему и непосвященному мыслится, что в интересах Сатаны объединять своих сторонников. Однако мне кажется, что идея здравого смысла, выгоды, всякий прагматизм неуместны во всем, что касается тонких миров и сущностей, их населяющих. Ад действует как деструктивная, иррациональная эмоциональная сила. Рациональность увеличивается по мере приближения к Богу и уменьшается по мере удаления от него. Под рациональностью не следует в данном смысле понимать определенный вид рассуждений или систему организации мировоззренческих принципов. Я пользуюсь здесь более старым классическим объективным значением слова. Рациональное — четко организованное по принципу взаимной мотивированности всех элементов системы причинно следственной связью. Уход от этой системы и являет собой движение в сторону Тартара, в сторону разрушения и деструктурирования. Сведенборг даже отрицал существование какого бы ни было единого управления в аду, считая, что там господствует полная анархия. Поэтому демоны действуют без учета будущих результатов всегда деструктивно в настоящем, даже если эта деструктивность окажется своей противоположностью в будущем.

После войны нас быстро каталогизировали. КГБ занялось нами вплотную. И им было делать это легко, так как все были готовы перегрызть глотку брату своему. Для этого советские карательные органы были удобны. Писались доносы и велись интриги. Того, кто сидел на земле и не законспирировался вовремя, пересадили в тюрьму. Рабы (их статус был наследственным) и вольноотпущенники получали особые права. Наши земли стали "достоянием народа". А на базе села был образован колхоз, председатель, которого по старинке хотя и продолжали величать архонтом, но отныне стал назначаться сверху. Ареопаги отменили. Сам колокол с кельтскими орнаментами, зазывавший на ареопаг с древнейших времен, был расплавлен на глазах крестьян, которые рыдали при виде столь ужасного действа. Священников хватали и ссылали, а книги отбирали. Население же, утрачивая традиции и не пользуясь по большому счету плодами просвещения, стало быстро деградировать и спиваться. Молодежь становилось советской, унифицированной, как везде, как у всех. Старшее поколение не могло веровать открыто как прежде. Откровений больше не было. В храме устроили склад. Но мы продолжали делать идолов. Крестьяне держали их дома и молились им, пусть не истово и не вдохновенно как в былые годы, а устало и рутинно. А как, в самом деле, можно обойтись без помощи иных миров? И глупо отступать от веры, в которой мы устояли. Ведь мы словно как рыбы, а водоем как религия наша. Много опасностей в воде: хищники, рыбаки и слив химических отходов. Но разве рыба спасется, выбравшись на берег?

Делались попытки переименовать наш колхоз из Азазеловки во что-то более соответствующее советской идеологии, но безуспешно. Новые указатели таинственным образом исчезали, документы с новым названием сгорали, а партийные иерархи либо умирали, не сообщив своим приемникам имени, либо забывали его и не могли вспомнить. В последствие наверху кто-то решил, что Азазеловка — название хорошее, так как это имя носил свободолюбивый демон, взбунтовавшийся против затхлого регрессивного божественного мироустройства; в этом названии народ как бы поднялся над верой в доброго царя и увидел возможность бескомпромиссной борьбы.

С Перестройкой наша молодежь, перебравшаяся в город, начала в угоду моде интересоваться своим прошлым, утраченными традициями. В Одессе образовался "Клуб любителей азазеловской культуры." Но сразу возникло множество разногласий несмотря на немногочисленность членов. Были те, кто гордился родственностью французам, но встречались среди азазеловцев и сторонники украинского, германского и еврейского происхождений. А спорить о религии тут уж сам бог велел. Никто не знал, следует ли возрождать язычество или христианство; а если язычество, то какое — древнее общекельтское или новое, но исконно азазеловское. Но во всех вариантах выглядело это комично. Например, все почему-то думали, что предписание людоедства следует понимать духовно. В наше время, вы знаете, физическое людоедство непопулярно, но в чести духовное людоедство. Здание храма вернули общине верующих. Так что все снова стали отбивать там поклоны, слабо понимая, что к чему. Без священнической традиции и пророков вера мертва.

Где-то на рубеже 80-х и 90-х наше село посетил некий раввин, который долго вел беседы со стариками и все что-то записывал. Как мы потом узнали, он считал, что население села — потомки потерянных десяти колен Израилевых. Так мы получили право на израильское гражданство. И наиболее проворные, из тех, что перебрались в город, уехали, всего человек восемь. Конечно, никто их в Израиле евреями не записал. Там они стали гражданами второго сорта. А когда один иммигрант из бывших азазеловцев получил довольно неплохую работу, то нам и вовсе закрыли въезд.

Остался один вопрос, который очень логичен и правомерен, и вы все равно его зададите. Воздаяние! Есть поступки, которые неизбежно предосудительны всегда и при любых обстоятельствах. Нет. Не так. Всегда можно поставить под сомнение предосудительность отдельного проступка, но совокупная порочность, где один порок обуславливает другой, грязна и омерзительна так, что ничем ее не отмыть. Или вот я нашел более подходящую формулировку. Наш мир предполагает свет и тень, и тень оттеняет свет, и одно немыслимо без другого. И порочность — необходимое условие жизни, даже когда она направлена на уничтожение таковой. Человек совершает разные поступки, которые относительны по своему вреду и пользе. Что-то лучше, что-то хуже, что-то исключительно плохо, а что-то исключительно хорошо и всегда это зависит от ситуации. Мы сами в большинстве случаев придумываем, что такое хорошо. И все имеет свою светлую и темную стороны, причем, что для одного светлое, то для другого темное. Но бывает что поступок необратимо и несомненно порочен. Он влечет свинцовую цепь: порок за пороком, сея горе и боль, и тому, кто его совершает нет возврата, и кто увлечен этой цепью — связан навсегда. То что мы делали, сеяло зло, все более улавливаясь в его сети. И выход был быстро потерян. Уйти как рыбы из воды? Лишиться помощи демонов и быть испепеленным в ту же секунду? Нетрудно заметить, что радикальное покаяние сопричастно смерти. Кто на такое решится? Нас как бы уловили в сети. Мы сделали определенные поступки, после которых мы не можем вернуться назад. Остается только продолжать действовать в том же ключе. И я поставлю под сомнение роль покаяния. Ведь оно несет смерть. Но если мы и правда были законченными грешниками, то логично поинтересоваться были ли мы наказаны. Ответ на этот вопрос чрезвычайно важен по многим причинам. Во-первых, существование воздаяния пусть и не предполагает существование единого благого Бога, но существование Бога подразумевает существование и воздаяния. Есть, конечно, деизм, но он — глупость, потому что не имеет практического значения. Зачем людям бог, который не вмешивается в дела людей? Во-вторых, человек нуждается в ориентирах моральных, религиозных, идеологических и каких угодно еще, и здесь важно четкое определения полюсов — добра и зла, где добро хоть иногда побеждает зло. Если это условие нарушено, то человек распадается как личность, деморализуется. Можно также взглянуть на проблему и по-нашему, по-азазеловски. Каким образом возможно наиболее разумно выстроить жизненную стратегию? Зло почетно и вызывает всегда больше симпатий, чем добро. Постыдно быть обкраденным и почетно выстроить "процветающий бизнес". Все смеются над честными "неудачниками" и с восторгом зачитываются агиографиями подлых жуликов. Таким образом, если перевернуть ориентиры и четко их переформулировать, то, возможно, поступая по нынешним критериям подло, мы достигнем блага и счастья, не жертвуя целостностью личности.