Война бюрократа

— Да осенят вас фьятто, сеньо, отец, — Мариэтта выдавила вежливую улыбку, усаживаясь за стол.

— Этти, девочка, как ты выросла с последней встречи, — восхитился помятый и усатый гость, -прям хоть сейчас замуж.

Мариэтта, хоть убей, не помнила его имени, да и вид его воспоминаний не пробуждал. То ли сеньо Ринальдо, то ли Фернандо... все они сливались для нее.

Лишенная внимания сенья Дарита резко отодвинула стул, ножки которого особо противно заскрипели.

— Эсти, так когда ты дочь замуж-то выдавать собираешься, а? — хохотнул неизвестный сеньо.

Мариэтта с трудом удержала вежливую улыбку на лице, а вот отец скривился, точно уксуса отхлебнул, вместо любимого лангского виски.

Увы, сенья Мариолла, единственная дочь своего отца, давно засиделась в девах. Ни красоты, ни приданного. Возможно у нее как наследницы знатного имени еще могли бы быть надежды на удачное замужество, но, увы, полуразвалившееся поместье — дражайший дон Эстебан слишком пристрастился к игре в кюэдо — да и какому кабальеро придется по нраву то, что его суженая на полголовы выше. Так что удар пришелся по больному.

Иногда Мариэтта подумывала о том, чтобы уйти в монастырь — то же орден кармелианок выглядел вполне достойно. Но и тут были определенные преграды — кому она там нужна, бесприданница двадцати семи лет от роду.

Служанка чуть подвинула к ней тарелку с рагу, отец облегченно, украдкой, вздохнул. Завтрак подан и за едой можно, эдак, невзначай, пропустить неудобный и неприличный вопрос.

Мариэтта уставилась в тарелку, разварившиеся овощи мрачно уставились в ответ. Прошлая кухарка, несомненно, готовила куда вкуснее. Вероятно, именно поэтому она у них и не задержалась, польстившись на куда более высокое жалование. А им теперь приходилось давиться этим... рагу.

Дарита аккуратно разрезала овощи на части, в одной руке нож, в другой вилка, мизинец манерно отставлен. Хлеб, конечно, только двумя пальцами... Было бы перед кем манерничать. Вон, гостивший сеньо с именем, постоянно вылетающим из головы, так не стесняется говорить с набитым ртом и громко хохотать за столом. А Дарита еще и улыбается, хотя, по ее мнению, смех во время трапезы (и смех вообще) оскорбляют фьятто.

Мариэтта чуть отодвинула от себя блюдо. Есть более не хотелось, начало даже мутить. Приглашенный сеньо чавкал как свинья в хлеву, батюшка запивал молоком прямо из посеребренного графина вечное похмелье, а Дарита особо противно прихихикивала. Это было непереносимо.

— Сеньо, прошу меня простить, — Мариэтта аккуратно отодвинула тяжеленный стул, — кажется, я переоценила свои силы и теперь вынуждена вас покинуть. Мне дурно.

Уходить прямо вовремя средины завтрака было верхом неприличия, но что ей до репутации?

Сеньо Дарита, глядя с нескрываемой неприязнью, вызвалась ее сопровождать, но Мариэтте удалось откреститься от "помощи" и та, к нескрываемому облегчению обеих, осталась в обществе так пришедшегося ей по душе кабальеро. Отец не обратил на ее уход особого внимания — у него были свои проблемы и ему тоже было нехорошо.

Почти вылетев из столовой, Мариэтта захлопнула двери, прислонившись к ней спиной. Как же ей хотелось впечатать кулак в лицо нахального сеньо. О, она могла — отец научил ее этой нехитрой премудрости, также как и стрельбе из мушкета. Только чтобы ей это дало — кроме дурной славы да душевного спокойствия при виде сломанного носа.

На беленых, кое-где потрескавшихся стенах паутина. А, вот и паук — жирный, с большим сероватым брюшком. Крупный, где-то с ее далеко не маленький кулак, но не ядовитый.

Мариэтта чуть приподнялась на цыпочки и сдернула паука, попутно обрывая паутину. Ходить в гости следовало с подарками. Пусть и символическими.

Далее ее путь лежал в крыло для слуг, еще более развалившееся, старое и темное. Стены там давно не белились, полы не красились, и царило полное запустение. Сейчас там не так много обитателей — две служанки, кухарка и трое рабов. Старый Ишш, их конюх и садовник, его семнадцатилетний внук да нянюшка. Вообще, принято, чтобы рабы жили в отдельном бараке, но у них не так много рабов. Тем более, и отдельного барака нет. Еще в позапрошлом году сгорел да так и не отстроили.

Мариэтта чуть остановилась перед очередной дверью, в конце коридора, прямо за лестницей. Здесь жила старая Шиия.

Когда-то индо заботилась о маленькой Этти, а потом ей так и не нашли нового дела. Мариэтта подозревала, что в немалой степени потому, что отец нянюшку несколько побаивался.

Она аккуратно и тихонько постучала — у индо отменный слух, а вот зрение не особо.

— Этти, детка, это ты? — из комнаты донеслось тихое шипение. — Заходи, не стой на пороге, не приманивай злых духов.

Мариэтта осторожно пролезла в открывшуюся щель — нянюшка не любила сквозняков — и огляделась. С последнего раза в комнате изменилось не многое — разве что очередная высушенная зверюшка дожидалась чести превратиться в чучелко.

Она протянула старой индо паука и та подцепила угощение острым ногтем. Длинный язык высунулся, проглатывая лакомство. Мариэтта давно к этому привыкла, равно и к тому, что индо любят пить еще теплую кровь и редко моргают, что у них теплая чешуя и они могут долго сидеть неподвижно.

— Ты чем-то опечалена, дитя мое? — короткие булькающе-шипящие звуки. Индо трудно давались человеческие языки — часть звуков они не могли воспроизвести. Но и люди с трудом различали слова в шипении созданий Первого. Мариэтта так, к своему сожалению, и не смогла до конца научиться наречию индо.

В комнате у нянюшки тепло, почти жарко, вечно горит маленькая жаровня, возле которой поставлено плетеное кресло-качалка. В нем нянюшка любит проводить долгие часы, не отрываясь смотря на огонь. По стенам развешаны сушеные травы, высохшие змеи, черепушки мелких лесных зверьков. В детстве Мариэтта любила с ними играть.

— В последнее время мне всегда невесело, — призналась она, присаживаясь на вытканную из травы тхо циновку.

— Отчего же, дитя?

— Боюсь, что мне придется провести в этом доме всю жизнь и умереть в одиночестве, — призналась Мариэтта, заглядывая в лицо устроившейся в кресле индо. Она, и в самом деле, боялась остаться одна, надеялась вырваться когда-нибудь от сюда, и снова боялась, что ее надежды тщетны.

— Не грусти, все еще впереди. Ты встретишь то, что хочешь. Кого хочешь.

— Как?! -сдержать горький смешок не удалось — Разве кто-то достойный обратит на меня внимание?

— Зачем блеск глазам, которые не видят? — вопрошающе прошипела нянюшка.

Этти и хотела бы верить ее утешениям, но не получалось. Слишком уж пристрастной была старая индо, слишком привязанной к своей воспитаннице, да и в человечьей красоте так и не приучилась разбираться.

Когда матушка, достопочтенная донно Эвелина соизволила скончаться от желудочных колик, Этти было всего пять лет. Отец не мог оставить службу, родичей у них не осталось, вот и жила маленькая Этти с Шиией.

На деревянных полках, среди банок с зельями и костяных фигурок, появилось новые: индо с дверьми в груди и без головы; огромная анаконда, пожирающая человека, из змеиной пасти торчат только ноги. Няняшка отменно работала по кости, да и ее кое-чему научила.

— Хорошо, — кажется, Шиия сдалась и многолетние жалобы подействовали, — дитя мое, я попрошу папу Багле и королеву всех ветров Моджин — пусть они дорогу так закрутят, что твой избранник к тебе сам придет, — старая индо когтями провела по подлокотнику, коснулась волос Мариэтты легким движением.

Гамак из травы, висевший возле окна, чуть покачнулся и Мариэтте показалось, что она увидела развалившуюся на нем тень ягуара.

— Ты только выбери, — добавила нянюшка, чуть желтые глаза с вертикальным зрачком чуть прикрыла тонкая белесая пленка.

Что ж, она выберет. Через месяц губернатор сеньо Себастьян дэлла Торо дает первый осенний бал, открывающий сезон, так что у нее есть все шансы. Только надо постараться все-таки найти средства и туда выбраться.

Она сумеет, тем более, раз уж удалось уговорить нянюшку. Конечно, дело опасное — если кто узнает, их обеих ждет церковный суд, но рискнуть можно. Они не попадется, главное, правильно подобрать кандидатуру.

Глава 6. Дурные вести и сновидения

Цезаре дэлла Круэ проснулся в настолько дурном настроении, что чуть не позволил себе наорать на слугу, принесшего таз для умывания с куда более холодной, чем обычно водой. Впрочем, в последнее время у него, и так обладателя не столь легкого нрава, всегда был мрачный настрой. Убийца сатто Франческо до сих пор не был найден, и это тревожило капитана чем дальше, тем сильнее. Он почти был уверен, что убийство дело рук безбожников индо. Кому из благословленных сенью Единственного пришло бы в голову такое непотребство?! Даже врагов надо убивать чисто, так, чтобы не потерять одобрение фьятто — честной сталью и огнем, а не с помощью богомерзкого колдовства.

Надо поинтересоваться у магистрата, как обстоит дело с поимками лиходея. Что-то в последнее время сомневался капитан, что убийства дела рук маньякуса. Было в них что-то еще, помимо нечеловечьей жестокости, какой-то жуткий замысел, который следовало разгадать да побыстрее.

Да и дела на границе изрядно настораживали, уж больно Цезаре не нравились перестановки заклятых соседей. Лангэ давно точит зуб на земли Льявисе в колониях — еще бы, одни серебряные рудники да медные копи чего стоили. Сейчас в Лидевьядо буквально в роскоши утопают, а ведь почти четверть века назад приходилось государственные земли янцианским банкирам закладывать.

Только вот странно, что вместо того, чтобы укреплять границы колонии да продвигать вглубь, к Катаюге, нести свет истины безбожникам, в Льявисе предпочитают тратить свалившееся на них богатство. Да даже пополнение приходится набирать самостоятельно, из местных, что уж говорить про финансирование.

От привычного раздражения рука дернулась — и на идеально выбритом подбородке появился порез. Незнакомый слуга, почтительно стоявший сзади с чистым полотенцем, аж вздрогнул от отборной брани, которую выдал по сему поводу Цезаре. С силой швырнув бритву в мыльную воду, он взмахом руки велел прислужнику убираться. Тот, нескладный веснушчатый парень лет шестнадцати, с силой вцепился в таз, так что вода чуть не выплеснулась на пол. Кадык судорожно ходил вверх-вниз. Вечно наберут всякое сельское отребье из окрестных поселений!

— А-а... Как же завтрак, сеньо? — выдавил слуга. — Мне распорядиться?

И тут же заткнулся, натолкнувшись на явно не добрые выражение лица Цезаре, попятился и, как-то неловко, спиной вперед сбежал из комнаты, так и не отпустив из рук таз. И как ему, такому малохольному, удалось наняться-то?

Нет, все же жаль, что его бывший прислужник, Пабло, так не вовремя собрался жениться. Тот уж точно знал, что от него требуется. Не то, что этот, племянничек... Цезаре забыл его имя.

Отражение в мутном зеркале ответило мрачным, недовольно-настороженным взглядом. Цезаре аккуратно поправил ярко-алый шейный платок и решительно приступил к своим обязанностям. Недочитанная вчера корреспонденция ждала, да еще и каптернамус уже который день зудит, надо бы выдать ему из гарнизонной казны на закупку продовольствия. Конечно, стоило бы еще и проверить, что такого собирается прикупить майстер Леонардо... Хотя, в его честности и дотошности Цезаре уже который год убеждался, так что это ждет. В крайнем случае, просмотрит списки постфактум, как говорится. А вот взглянуть на тренировки новобранцев надо бы, чтоб не обольщаться.

Цезаре привычным жестом нацепил пояс с любимой — ганатская сталь — шпагой, и, сделав уступку своим опасениям и тревогам, прицепил еще и кинжал.

Выделенный капитану дом, с типичной для колоний каменными стенами и большими окнами, стоял в отдалении от остальных построек. Оно и правильно, казармы надо стоить подальше от месторасположения начальства, иначе и вовсе никакой радости от службы не будет.

По обыкновению было жарко и безветренно, не сравнить с холодными эсколандскими пустошами, где Цезаре довелось начинать свою воинскую карьеру и потерять старшего брата. Это сейчас у него служба не пыльная, а ранее где только побывать не довелось. Будет что вспомнить в старости, за стаканчиком крепкого виски.

На плацу всем ходом шла утренняя тренировка. Доносилась отборная брань капрала, пытающегося кулаком и крепким словцом вбить в строевые премудрости. Цезаре чуть прищурившись — сегодня, на удивление, было солнечно — смотрел на тренировки солдат. Увы, кое-кому из новобранцев нелегкая наука войны не давалась — тяжелые пики выскальзывали из рук, строй не держался. Хотя, после реформы шаецкого конунга Дольфа, пики и так укоротили, да и часть защитной амуниции убрали. М-да, вояки из местных, как из коровы иноходец, зря только набирал.

Сам-то Цезаре начинал в отряде риттеров, ему тогда и пятнадцати не было, и ничего, выжил. А там было куда сложнее — один пластинчатый доспех, даром что облегченный, столько весил, что страшно вспоминать. И, слава фьятто и любезнейшему Дольфу Завоевателю, что времена тяжелой конницы ушли в не такое далекое прошлое.

— Да шевелитесь вы, отродья беременной черепахи, — орал капрал Бьянко дэ Ладдо, негодующе сверкая единственным глазом. Глаз свой, как рассказывал старик, он потерял в одной из бесчисленных стычек с индо, когда их жрецы затеяли очередной бунт, закончившийся лишь десять лет назад. Это сейчас эти недобитки засели в Калайтемшие, их новой столице, а тогда они почти до Эскобарро дошли. Знатно тогда губернатор перетрусил: ходили слухи, что он даже тайком корабль нанял и часть ценностей успел загрузить, на случай если индо прорвутся. Уберегли фьятто.

Цезаре восстания нелюди не застал, он тогда как раз воевал инсейском княжестве, в составе отряда ландскнехтов. Славное было времячко! Но в том, что наместник Сантьяго мог сбежать, бросив колонию на милость судьбы, вполне верил. Этого хлыща и назначили-то из-за того, что он состоял в дальнем родстве с королевской фамилией, а не из-за каких-то особых достоинств.

Ну да это политика Лидевьядо — в колонии сейчас всякая шваль стекается, или преступники и бродяги, или ищущие лучшей доли неудачники, или те, кого отправили в ссылку, а то и все сразу. Цезаре такой подход был не по душе — много ли навоюешь, при такой-то политике? Тут очищенные бы земли удержать.

— Ты, свинячий выродок, куда пикой точишь?! — разъяренным боровом завопил капрал, гневно размахивая руками. — Да осенят вас фьятто, сеньо капитан.

— И тебя, — кивнул Цезаре, осматривая уже вспотевших новичков. А ведь им давно обещали отправить нормальное пополнение, из расформированных после Акитанской кампании полков. Да и бывший бургмистр вроде как обещал намекнуть губернатору, что жалование давно пора повысить.

Правда теперь, когда бургмистр сменился, на повышение довольствия можно и не рассчитывать. Вряд ли губернатор Себастьян будет прислушиваться к словам лидевьядского выскочки. Да, и прижимистость губернатора давно стала притчей во языцех.