Через час съемки закончилось. Труба была вбита, сваренный Петровичем флагшток надежно прикручен к ней, флаг торжественно поднят. Зайцев посетовал на отсутствие ветра, полотнище висело, а не гордо реяло. Остров оказался скучным, еще бы, ни одной травинки, пейзаж оживлял только дымящий вулкан.
На корабле ждала радиограмма с поздравлениями и командой — стоять на рейде, ждать подлодку. Понятное дело, остров охранять надо, пока его юридически за страной не закрепят.
Военным тоже пришли указания. Они, отощавшие из-за морской болезни, за сутки стояния на рейде немного оправились и устроили мобилизацию. Команда поворчала, конечно, но против власти не попрешь, даже если она дурная. Больше ста миль до той Америки, место вдали от морских путей, никого сюда не занесет. И что сделаешь с автоматами против корабля с самой завалящей пушечкой? Ничего. Даже если патронов море, а не по два рожка. И укрыться на острове негде. Конечно, вырыли несколько окопов. Флаг может и защитим, но остров большой, на все побережье нашей команды не хватит. Высадятся америкосы в другом месте, свой флаг поставят. Одна надежда на наших подводников, уж они-то любой корабль на дно пустят. Только когда они сюда прибудут? Всплывут в старой точке встречи, получат указания. Наверное, приказ уже получили, но сюда еще дойти надо.
Чижов задумался — долго ли ему придется охранять его остров от нападок злобных и жажных до чужого добра империалистов. По всему выходило — долго, минимум месяц. Подлодка то совсем скоро придет, а вот какой-нибудь военный корабль... Пока там спланируют, что надо погрузить, пока погрузят, пока дойдут из Владика. Остров конечно, хороший, будет, наконец-то в этих краях у страны своя база. С другой стороны материка у нас Куба есть, а здесь — ничего. Хождение в Тихом океане ограничено запасом топлива, раньше американцы могли запретить заправлять советские суда, а вот теперь шиш им с маслом — свой порт будет. Лишь бы не продали остров американцам, как когда-то Аляску. Темная там история с этой Аляской. Может ее и не продали, а только сдали в аренду на сто лет? Ну а после того, как царя скинули, американцы сказали — некому возвращать, сажайте царя обратно, ему и вернем. А может и не сказали, может просто наши забыли, что время аренды закончилось. Могли, конечно, втихаря еще на сто лет в новую аренду сдать. Проку от Аляски теперь немного, все золото за сто лет из нее вытащили, вот поэтому и сдали. Ну ладно, хрен с ней с Аляской, все равно там холодно, но мой остров-то почти на экваторе, всего каких-то тридцать градусов до него осталось. С хвостиком, конечно, но один хрен — тропики. Конечно, пресной воды здесь нет, ну и что? Лет через десять, в крайнем случае, через пятнадцать, ученые наконец-то запустят термоядерный реактор и тогда любые проблемы с пресной водой исчезнут. Да и вулкан не вечен, скоро потухнет и со временем в кратере обязательно пресное озеро образуется. Годик еще пусть поизвергается и хорош. Нет, лучше два, глядишь, за это время остров раза в два подрастет.
Не успела наша подлодка. Чей-то самолет прилетел и кружит над островом. Известное дело чей — нашему здесь неоткуда взяться. Теперь скоро жди гостей нежданных.
Побег.
— Сначала на зону малява с воли пришла. Кто желает, можно срок сократить. Не задаром конечно. Все, что нажито непосильным трудом и распихано по заначкам, но минимум штукарь с носа. Это только за побег. Плюс обмен валюты по курсу шесть рублей за доллар. Но опять же — максимум штука долларов в одни руки. Можно за кого-то заплатить, но в любом разе, отдать надо всё, что есть. Зачем мол, тебе там твоя заначка, оставшаясяя здесь. Думали поначалу, кинуть хотят. Но очень уж заманчивое предложение было. Не кинули. Передали нам новую маляву, кто сколько сдал, и за кого вписался, и как дальше быть. Вертухай какой-то и передал. Сунул маляву под дверь барака, опасался, падла, что сдадим его, лица не предъявил.
Хома замолчал и посмотрел на собеседника — слушает ли? Не понять. Нет, слушает. Бросил короткий взгляд из-под очков — почему пауза. Интересно, ему, значит. Ну что ж, можно дальше рассказывать, а то еще пару дней и язык отсохнет от долгого бездействия.
— Но сработало все четко. В положенное время снизу постучали и просунули в щель пола конец струны-пилы. Начали доску пилить, вместе. Мы с этой стороны струну тащим, а они с той. Хорошая струна, дерево как масло брала. Ну а потом полезли мы в дыру. Падлой буду, без вертухаев такой ход сделать не удалось бы. Шириной метра полтора и такой же высоты, всё деревом обшито, и потолок, и стены и даже пол. Правда, уже несвежим, видать, давно этот ход делали, наверняка еще при Никитке Кукурузнике. Длинный ход, там, где вылезли, забора зоновского уже не видать — лес кругом. На поляне нас грузовики ждут, с тентами. Залезли мы, и тут нам объявляют, что шестнадцать рыл лишних. Понятное дело, кто-то в последний момент на побег решился, кто-то заранее халяву подгадывал. Ну так мы не виноваты — смотреть надо было. Нет, говорят, чтобы лишних мы сами вытолкнули. Сдать велят своего брата вора, причем при всей честной компании. Суки легавые, куда они пойдут, без хавчика то? Переловят, а кого не переловят, сам сдохнет. Пытались мы возбухнуть, но их там целая кодла с автоматами нарисовалась. Пришлось подписаться, что всех лишних оплатим. Дали они смотрящему бумагу, насчет оплаты за халявщиков. Посмеялись еще потом, мол зря впряглись, теперь сами виноваты, вся жилплощадь была рассчитана до миллиметра. Мы, конечно, сначала ничего не поняли из этого ихнего базара. Опустили они тент и тут мы все падать начали. Вроде как газом нас отравили. Не до смерти, конечно, все в сознании, всё видим, всё слышим, только пошевелиться не можем. Они тогда в грузовики залезли, тенты сорвали и нас на дно кузова стали укладывать, как бревна. И тут мы поняли, почему они смеялись. Всем места не хватило, даже боком, кого-то пришлось сверху укладывать. Меня вот сверху уложили. На кого именно — не видел, говорю же — даже пальцем не пошевелить. Ну а потом вижу — подъемным краном на нас какую-то фигню опускают. Железная такая площадка, а сверху бревна. Нет, не боись, не придавили, площадка в кузове легла на какие-то упоры. Хитро придумали, суки. Никто не догадается, что под такой кучей бревен люди.
Так и ехали куда-то. Сколько времени — не знаю. Сколько от лагеря до воды, столько и ехали. Знаю только, что по бездорожью, откуда там дороги? То яма, то ручей. Нижним несладко пришлось. Да и верхним тоже, я все врем мордой об эту железяку бился. Приехали в какой-то порт и начали нас разгружать. Прямо на корабль. Закидали нас в какую-то сетку и краном прямо в трюм. Отошли мы от ихнего наркоза уже в море. А набили нас в трюм, как будто кильку в банку. Старые воры рассказывали, что их вот так набивали в трюм при Сталине, когда в Магадан везли. Не верил. Тусклая лампочка под потолком, вонища от испражнений и блевотины. Ну а теперь я это на своей шкуре испытал. В трюме не только мы были, еще другие кодлы из нескольких лагерей. Много, может пятьсот воров, а может две тысячи, не считал. На палубу не пускали, жратвы давали навалом, но кому она в такой качке нужна? Ел, конечно, кто-то, не все блевали.
Пока плыли, совсем отсчет времени потерял. Наконец-то приплыли. У нас там осень уже, а здесь лето. Откупорили нам иллюминаторы, чтобы вонища вышла и бинокль дали. Точно, Америка, везде флаги ихние, звезды на матрасе, машины ненашенские ездят. И тут нас из трюма выводить начали, по одному. И спрашивать каждого, где наши остальные заначки, которые мы утаили. Лично я обо всех рассказал. Попробуй не рассказать, когда тебе какую-то дрянь колют. Я не только о заначках рассказал, еще о всех своих подвигах, на всякий случай, вдруг им понадобится. Даже о тех, о которых самому вспоминать страшно. И такое я удовольствие от своего рассказа испытывал, словами не описать. Они, правда, даже не слушали и ничего не записывали. Ну это я тогда так думал, что не записывали. Потом выдали мне одежду, новенькая, вся американская, даже трусы с носками американские, и повели в контейнер. Сидим мы там тихо, чувствуем только, что контейнер поднимают и опускают. До ночи тихо сидеть пришлось, тогда контейнер опять куда-то повезли. Известное дело, таможня по ночам за добро дешевле просит. Потом нас выпустили за городом, и каждому конверт дали. В конверте деньги и расписки, кто из халявщиков мне должен и сколько. Смешно, с точностью до цента. Расстегай вот всем по три цента должен оказался. Больше всех — Шайба, десять с полтиной. Значит и халявщиков на их заначки раскрутили, раз долги у них разные. Справедливо, но все равно смешно.
Хорошо тут у вас. Не тюрьма, а курорт. Жалко, только, что русского не знаете. Ничего, как-нибудь ваш выучу. Обижен я, конечно, на ваших негров. Всю жизнь работал и все, что нажито непосильным трудом, этот козёл черномазый отобрал, все оставшиеся четыреста девяносто долларов. Остальное куда дел? Прогулял, конечно. После таких лишений грех не выпить, на свои-то кровные. Магазины у вас, конечно, сказка, глаза разбегаются. Все есть, как в Греции. И кульки бесплатные дают. У нас такие кульки знаешь сколько стоят? А у вас они даром. Пили где? Домов пустых полно, продаются, богатые дома, а замки в дверях смешные, копеечные. Не хватило нам, конечно, раскинули картишки, вот и выпало мне за добавкой идти. Наверное, по пьяне не в ту сторону пошел. Иду, иду, а универсама того все нет и нет. Зато встретил этого негра, ну и стал его спрашивать, куда они магазин подевали. По-русски этот угнетенный не понимает ни фига. Зря мы их в Союзе защищаем, могли бы в благодарность хоть пару русских слов выучить. Показал я тогда ему двадцатку, пальцем по горлу постучал, потом изобразил, как ложкой ем. Дураку должно быть понятно — спрашиваю, где купить выпить да пожрать. Негр тупой как пробка оказался, решил, что я ему денег даю за то, что он мне рукой слегка махнул туда, откуда я пришел. Выхватил двадцатку, я ее, конечно же, назад отбирать начал. Я бы с ним справился, но не один он был, с дружками, те сзади подошли. Тоже, наверное, негры, я на этой улице ни одной белой морды не видел. Может и не негры, я сознание сразу потерял, когда меня сзади схватили, а негр мне в глаз двинул. Кастетом, наверное, меня простым кулаком не возьмешь. А полиция, которая меня подобрала, вместо того, чтобы этих негров искать, меня закрыла. Легавые везде одинаковые, за драку всех без разбора гребут, что правых, что виноватых. Адвоката, конечно, мне дали, и переводчика нашли, тут с этим строго. Хорошие ребята. Нет, не полицаи ваши хорошие, а адвокат с переводчиком. Я, было дело, думал нашего консула себе требовать, они мне объяснили, сколько лет мне в Союзе добавят, после того, как в Америке отсижу и меня депортируют. Трояк за побег, потом за незаконное пересечение границы. Им то, что я в Америке за это уже отсидел, пофиг. Ну и еще наши будут контрабандистов искать, которые нас вывезли. Хорошо, если не найдут, а вдруг... Оказывается, эти козлы на корабле все мои откровения на диктофон записывали, ну это магнитофон такой маленький, размером с две пачки сигарет, у моего адвоката точно такой же. А уж тогда точно вышка. Лучше всего, говорят, мне в несознанку уйти, предъявить мне нечего, доказательств нет. Американец я чистокровный, здесь родился и всё. А то, что английского не знаю, так этого ваш закон никому не запрещает. Дали мне негры по чайнику — и память потерял, и знание языка. Подержат максимум месяц и выпустят. В крайнем случае полгода. Проверят пальчики и выпустят. Еще и документы американские выдадут и денег за беспокойство. Куплю ствол, у нас писали, что здесь это просто, и негра того обязательно найду. Я ж не батюшка какой-нибудь, чтобы всем прощать. Я его хорошо запомнил — черный, как сволочь. И как бабу его зовут, тоже запомнил. Он, когда двадцатку выхватил, что-то там варнякал — Мане, Мане. И наших, наверное, эта Маня, из эмигрантов.
Склероз
Взглянув в иллюминатор каюты, Мячников улыбнулся и начал новый мысленный отсчет. Хорошо управляется стажер. И этот поворот прошел не хуже него самого. Конечно, парень пока еще пользуется лоцией, но с учетом того, что это у него всего второй рейс, иначе и быть не может. Сам Мячников помнил реку наизусть, еще бы, уже четвертый десяток пошел, как он здесь плавает. Не ходит, а именно плавает. Нет, в рейс он тоже ходит, а вот по реке именно плавает, что бы там не говорили. Какой-то козел написал книжку, другой снял фильм, и вот вам результат — теперь глупая молодежь коверкает родной язык. Да еще так гордо повторяют "плавает говно, а моряк ходит". И куда только цензура смотрела? Мячников и сам частенько употреблял бранные словечки, но то жизнь, в жизни, и особенно в технике без них никак не обойтись, с ними и короче и понятнее. А это не жизнь, это литература и тем более кино. Что дальше то будет? Эдак и вообще однажды в кино и мат появится.
Внутренний таймер закончил отсчет, а стажер так и не начал поворот. Заснул он там, что ли? Мячников скатился с койки и как был босиком, так и побежал в рубку. На палубе он застыл, как вкопанный. Берег не приближался, плыли по середине реки, но... Поворота не было, ни сзади, ни спереди. Река была практически прямой и совершенно незнакомой. Что за черт?
Мячников растерянно смотрел на проплывавшие мимо берега. Обычные берега, но такое чувство, что раньше он здесь никогда не плавал. Что случилось? Стажер заплыл в другую реку, в приток? Держи карман шире, во-первых, вниз по течению идем, а во-вторых, нет здесь таких притоков, в которые можно зайти. Нет! Что тогда? Склероз, преждевременная старость? Лопнул в мозгу какой-нибудь сосуд? Все, спишут на берег по состоянию здоровья. Вот и в глазах вроде бы потемнело. Ага, а вот этот склон впереди все-таки знаком. Вода подмыла берег, случилась осыпь и три елки наклонились, от падения их спасло только то, что они друг на друга оперлись. Втроем устояли, получилась буква "Ж", знатный ориентир. И дальше за елками всё, как обычно. А вот до елок ничего не узнать.
Мячников представил себе карту. Выходило, что река спрямилась, как будто ей прокопали новое русло. Ничего, конечно, не копали, вековой лес по берегам вырасти не успел бы, да и следов старого русла нет. Да и зачем копать-то? А еще — как и чем?
Постояв еще минут двадцать на палубе, капитан зашел в рубку и нарочито небрежно начал расспрашивать стажера.
— Ну как дела? Что-нибудь необычное заметил?
— Ничего. Да что тут необычного может быть? Река как река, все согласно лоции.
— Так уж ничего? Я сто раз говорил — лоция лоцией, а память памятью.
— Так уж и сто... Ну, было, только что. Похоже, мост собираются строить. С правого берега бетонная опора стоит, огроменная, ригель у нее пока еще в опалубке. В лоции еще ничего нет.
— Вот, — поучительно поднял палец Мячников. — Значит, в этом месте осторожнее надо. Сейчас одна опора, на берегу, а через неделю, когда назад поплывем, еще две образуются, да еще у фарватера. Понадеешься на лоцию, зазеваешься и прямо на опору налетишь. Ну ка, покажи мне на карте, где это. Поставь карандашом маленькую галочку.
