— Устала, солнце? — спросил Дэй, привычным жестом обнимая меня за плечи.
— Немножко, — кивнула я и спросила прямо: — Лаан, а когда ты родился?
Он удивился, но ответил.
На полгода старше Дэя и на девять месяцев старше меня.
— Зачем тебе это? Досье собираешь?
— Почти. Лаан, ты только не удивляйся, но, если вдруг начнутся всякие странности с даром, знания, приходящие из ниоткуда...
— Так, а вот с этого места поподробнее. — Чистильщик подобрался, Шайреш, лежащий у ног хозяина, насторожил уши.
— Получится очень долгий разговор, — замялась я, но Лаан не оставал.
— Нет, леди, если дело касается меня, я хочу знать всё.
Когда народ закончил устраиваться на ночь, нам удалось найти свободное место возле костра и урвать несколько часов у сна, чтобы нормально поговорить.
Стараясь не ударяться в мистику, насколько это было возможно, я рассказала Лаану о письме профессора, об островном боге и о том, что недавно мы с Дэем вышли за пределы своего дара: я — когда спела дорогу обитателям кладбища военной техники, он — когда запечатал в катакомбах живущую в них тварь.
Лаан слушал внимательно, не перебивал, не пытался шутить. А потом рассказал свою историю.
Мать пила, сколько он себя помнил. Его отцом, видимо, стал один из её случайных собутыльников. Возилась с Лааном бабушка, прятала в своей маленькой комнатке от очередной пьяной компании, учила читать. Когда ему исполнилось десять, она умерла. Мать продолжала пить, частенько поколачивала ребёнка. И однажды сын понял, что на улице ему лучше. Конечно, это случилось не сразу. Сначала он старался как можно дольше не возвращаться домой из школы, гуляя допоздна. Иногда даже делал уроки прямо во дворе.
Потом начал ночевать на скамейках в городском парке, а домой приходить под утро, когда мать забывалась тяжким похмельным сном, и можно было спокойно что-нибудь съесть. Впрочем, куда чаще холодильник был пуст.
Всё изменилось в тот день, когда после школы одиннадцатилетний Лаан забрёл на базар и замер перед лотком с булочками. Они благоухали корицей на всю улицу, рот невольно начал наполняться слюной. В общем, Лаан сам не понял, как бумажный свёрток, таивший в себе невообразимо сладкое лакомство, оказался у него в руках. Потом пришлось очень быстро бежать от разгневанного продавца и прятаться в старом районе города, назначенном под снос. Бабушка всегда просила держаться подальше от расселённых кварталов. Он просто бежал, не разбирая дороги, и остановился только тогда, когда разглядел разбитые окна и выцветшие вывески над бывшими магазинами. Возвращаться домой было страшно, Лаан свято верил, что у дверей квартиры ждёт наряд полиции с пистолетами, чтобы арестовать его за кражу.
В раздумьях о том, что делать дальше, он съел украденную булку и пожалел, что она так быстро кончилась. Когда начало темнеть, забрался в один из домов, показавшийся не настолько ветхим, чтобы рассыпаться от громкого вздоха, и уснул на горе пыльной ветоши. Утром Лаан проснулся от того, что в щёку ткнулось что-то холодное. Он открыл глаза и обомлел: над ним стояла собака. Огромная рыжая дворняга из числа тех бродячих, к которым детям запрещают подходить. Бабушка тоже запрещала. Маленький Лаан замер от ужаса, зверюге ничего не стоило порвать ему горло. Однако собака постояла пару минут, разглядывая мальчика, и ушла. Через полчаса рыжая вернулась, неся в зубах яркий бумажный свёрток, который она уронила на пол у ног обалдевшего ребёнка. Это оказалась половинка шоколадки — может, кто-то расточительный выбросил её в мусорку, может, собака вырвала её из рук любителя перекусить на улице.
Этого не могло быть — бродячие собаки не кормят сбежавших из дома детей — но это было. Потом еду не всегда приносила та рыжая, приходила и мелкая чёрная собачонка, незнамо как ухитрившаяся добыть целый батон свежего хлеба, и здоровенный грязно-белый кобель. Они показали ему колонку в одном из дворов, которую почему-то не отключили от городского водопровода, и Лаан теперь мог напиться вдоволь. Когда стало холодать, и пыльные тряпки больше не спасали, вся стая укладывалась вокруг него и согревала своим теплом. Лаан не знал, что и думать, кажется, впервые в жизни у него появились друзья. Он звал каждую из собак по имени и делился с ними едой, которую они приносили. Так продолжалось месяц или два. Он уже успел привыкнуть к их компании и пустому району. Научился быстро прятаться, если в заброшенные кварталы заносило рабочих или любителей острых ощущений. Последних ему нравилось пугать, громко топая этажом выше.
Но однажды рыжая, принеся еду, не растворилась в лабиринтах опустевших улиц, а поддела его руку мордой, словно говоря: пойдём. И он пошёл. Темнело. Где-то впереди, в одном из дворов мигнул огонёк, там жгли костёр. Собака вела его к огню.
Двор надёжно укрывали стены домов, и случайный полицейский патруль, если бы его занесло в эту глушь, с улицы не заметил бы пламени.
У костра собрались парни — на три-четыре года старше него, ярко, но неряшливо одетые. Они смеялись, передавали друг другу бутылку с каким-то пойлом, шуршали пакетиками с чипсами и пока не видели стоящего за углом Лаана.
Он испугался их грубого смеха, их странной одежды. Оглянулся на собаку — пойдём отсюда, пока нас не заметили, но рыжая посмотрела на него как-то совсем по-человечески и подтолкнула носом: иди, мол. Когда через миг он оглянулся, собаки уже не было, она исчезла в тенях мёртвого района.
— Не знаю, почему они меня приняли, — проговорил Лаан, глядя в пламя. — Могли напинать и прогнать, могли вообще прибить, чтобы полиции не проболтался. Но эта банда разрешила мне остаться.
Они действительно оказались бандой — не самой опасной, не самой удачливой, слишком молодой. Ограбление магазина или разбой им были пока не по плечу. А вот взломать и обнести продуктовый киоск, разбить телефон-автомат, поживившись горой мелочи, устроить лихой набег на супермаркет и стащить как можно больше, молнией пролетев мимо охранника, стрясти деньги с младшеклассников, идущих из школы — всё это парни проделывали не раз. Часть их была из неблагополучных семей и жила в основном дома, просто появлялась там не каждую ночь. Были и беспризорники.
Лаану доставались мелкие несложные поручения: постоять на стрёме, пока вся компания ищет способ вскрыть автомат, помочь дотащить украденное до убежища в одном из брошенных домов. Полагалась ему, как самому младшему, и своя доля пинков и тычков, но куда меньше, чем от матери. Впрочем, парень, сильно ударивший Лаана по лицу и едва не выбивший ему зубы, довольно быстро поплатился за свой поступок. Когда он ночью шёл к обычному месту сбора банды, у одного из домов за ним погналась огромная рыжая собака. Перепуганный мальчишка описывал её как совсем уж потустороннюю тварь. По его рассказу выходило, что собака чуть ли не летела над землёй, а проклятая улица всё никак не кончалась, словно плёнка, которую раз за разом прокручивают сначала. Вся банда только хохотала как сумасшедшая: у страха, как известно, глаза велики, вот и почудилось невесть что. А за Лааном с тех пор прочно закрепилась кличка "собачий выкормыш".
К двенадцати годам Лаан мог запросто вытащить кошелёк у зазевавшегося прохожего. К тринадцати уже был способен сам за себя постоять и дать сдачи любому в банде. А в четырнадцать вполне сносно орудовал выкидным ножом и даже ходил "на дело" с несколькими товарищами. Этим же ножом он приспособился начисто брить голову — жизнь в заброшках не располагала к возне с волосами. Носил найденные в мусорке изодранные джинсы и кожаную куртку, украденную с рыночного лотка. Обзавёлся тем самым шрамом через бровь — когда Лаану стукнуло пятнадцать, вожак решил, что тот слишком много себе позволяет, выяснение отношений быстро перешло в драку, в которой Лаан неожиданно для себя оказался победителем. Опозоренный вожак бежал, и больше о нём никто никогда не слышал. А "собачий выкормыш" занял освободившееся место. Желающих оспорить его право не нашлось.
Собаки, кстати, больше не появлялись — и Лаану начало казаться, что его чудесное спасение было сном или бредом. Мало ли что привиделось с перепугу и от голода.
Банда взрослела. На смену киоскам пришли небольшие магазины на окраинах, на смену краже кошельков — разбой в неблагополучных районах, когда жертву зажимали в угол на тёмной улице и, угрожая ножом, отбирали всё хоть сколько-нибудь ценное. Появились люди, охотно покупавшие краденые украшения. Появились девчонки из тех же неблагополучных окраинных районов, языкастые, вёрткие, смешливые, всерьёз мечтающие о жизни бандитских подружек. Водить их в главное убежище Лаан запрещал, но во дворах мёртвого района они частенько веселились вместе с его бандой.
Теперь вчерашние дети готовились побороться за место в криминальной иерархии города.
Лаану нравилась такая жизнь. Если ему хотелось комфорта, можно было пнуть кого-нибудь из живущих в городе парней и вволю отлежаться в ванне на квартире одного из них, пока родителей нет. Он уже обзавёлся новыми знакомыми — намного старше, отсидевшими не один срок. Теми, кто мог предложить серьёзное "дело".
Не так давно ему исполнилось восемнадцать.
В то же время банда стала серьёзной проблемой для городских властей, и по городу поползли упорные слухи, что вот-вот соберут большой отряд полицейских, чтобы навести порядок в мёртвом районе.
Не успел никто, ни Лаан, мечтавший сорвать большой куш, ни полицейские. В город пришла Ржавчина. В этот момент банда сидела в своей берлоге в подвале того дома, к которому собака когда-то привела перепуганного мальчика. Когда надёжный вроде бы потолок заходил ходуном, все перепугались. Кто-то кричал, что на Островах началось восстание, и это бомбёжка, кто-то — что землетрясение. Из подвала выскочил один Лаан, остальные опоздали буквально на пару секунд. Идущий за ним парень только поставил ногу на верхнюю ступеньку лестницы, как дом буквально сложился.
Лаан бросился бежать, уворачиваясь от падающих на голову кирпичей: дома, и без того ветхие, складывались в считанные секунды, как карточные. И всё-таки не увернулся. Пришёл в себя — и понял, что обломками кирпича его завалило по колено. Ног не чувствовал. Вокруг стояла непроглядная темнота, ни одного огня вдалеке. Той ночью он плакал и ждал собак.
Вместо собак утром пришли спасатели.
Конечно, всё изменилось не сразу. Да, Лаана вытащили из разрушенного города и спасли ему ноги, но прошло ещё полгода, прежде чем он окончательно утвердился в мысли, что не все люди похожи на алкоголичку-мать или товарищей по банде, понимающих только прямой приказ и грубую силу.
Перековка уголовника Лаана Вейде в чистильщика началась тогда, когда он встал на ноги и угрюмо спросил врача: чем помочь? Помогать пришлось много. В основном Лаану, не имевшему представления о медицине, доставалась самая грязная и чёрная работа. Он обмывал лежачих больных, стирал бинты. Пострадавших было много, часто привозили пациентов из разрушенных Ржавчиной больниц.
Потом кто-то из спасателей приметил высокого плечистого парня, и Лаан стал ездить с ними, лазил по развалинам, выводил людей из маленьких городков, с которыми пропала связь, разбирал завалы.
Как-то их группа поймала в радиоэфире сигнал о помощи, но в том районе не оказалось выживших. А потом выяснилось, что машина спасателей не может покинуть город. Они раз за разом выбирались за окраину, проезжали покосившийся столб со смятым указателем — и снова оказывались на въезде.
Шофёр перемежал молитвы Эгерру-защитнику с матом, отчаянно вцепившись в руль. Тогда сознание Лаана как молнией прорезало: он вдруг ясно увидел, как можно разорвать замкнутый круг. Ему поверили просто потому, что других идей ни у кого не нашлось. И спасательная машина начала петлять по узким переулкам и дворам, где, казалось бы, и развернуться-то негде. Когда замаячил просвет между домами, все поначалу даже не поверили. Но это был выход: выехав на дорогу, они так и не наткнулись на надоевший до тошноты столб.
Города с тех пор, разумеется, никто не видел.
— Проклятые города, — понимающе кивнул Дэй. — Слышал, но не думал, что кто-то на них натыкался.
— А мне вот повезло, — хмыкнул Лаан. — Как утопленнику.
Его часто гоняли в командировки в оживающие районы. В одном из них Лаан убедился, что история с собаками — вовсе не сон. Он отправился тогда в небольшой посёлок, довольно быстро разобрался с заданием и решил побродить по окрестностям. Присел перекурить на торчащую из песка расколотую бетонную плиту. Стая появилась будто бы из ниоткуда, Лаан даже не успел удивиться или испугаться. Откуда взяться стае в двух шагах от пустыни? Что они там будут есть? Чистильщик даже не подумал о том, что одичавшие друзья человека могут и напасть. Стая — собак десять или пятнадцать, не меньше — замерла на почтительном расстоянии, как послы в нескольких шагах от королевского трона. Вперёд вышел вожак — крупный, пёстрый, одноухий. Склонил голову и выронил в ладони Лаану белый мокрый комочек. Потом так же бесшумно развернулся, и вся стая неспешно потрусила куда-то в направлении старой заправки. Чистильщик так и сидел, стиснув зубами неприкуренную сигарету, пока нежданный подарок не запищал. Только тут Лаан понял, что это не просто клочок белого меха, а щенок. Девушка-кинолог, работавшая со спасателями, осмотрев его, только покачала головой.
— Рано от матери оторвали. Не выживет. А жаль, я даже навскидку не скажу, что за порода.
Но Лаан не привык сдаваться без борьбы, и найдёныша подложили к недавно окотившейся кошке, которая его и выкормила. Пёс получил имя — Шайреш, в честь героя единственного комикса, который был у Лаана в детстве. Рос он очень быстро, лопал свою порцию тушёнки, которой с ним делился хозяин, и даже давил крыс. Начальство базы махнуло рукой и зачислило питомца на довольствие. Правда, породу его так и не удалось определить, но Лаана этот факт беспокоил в последнюю очередь. Самого Шайреша, кстати, тоже.
Потом Шайреш наотрез отказался оставаться на базе, когда хозяин уходил на задание. Бежал до ворот, запрыгивал в машину или ложился в ноги, не давая сделать ни шагу. Лаан не выдержал и взял собаку с собой. И не пожалел: пёс чуял странности не хуже любого из чистильщиков, негромко рычал, предупреждая об опасности, а иногда даже бросался на очередную тварь. Так что вскоре все привыкли, что напарник Лаана Вейде бегает на четырёх лапах.
— Вот такая житуха, — закончил свой рассказ Лаан. — Значит, говорите, дети не то богов, не то духов? Беспризорник, медик-недоучка, а теперь ещё и уголовник. Хороша команда. Миру хана.
— Я тебе дам: хана, — оборвал его Дэй. — Лично меня мир вполне устраивает целым.
— Да меня тоже. Только не въеду никак, что мне в целом мире потом делать. Не барахлишко же с прохожих трясти. А больше я ничего и не умею. Объекты зачищать и бандой рулить, и всё.
— Лаан, перестань. — Я положила руку ему на плечо. — Ты с нами. Ты наш. Ты чистильщик. Не может быть, чтобы такому человеку дела не нашлось.
Он тут же улыбнулся — отработанной яркой улыбкой.
