— Открой глаза, Даня. Открой.
Перед ним молодой человек. Он грозит ему костылем.
— Не время, еще не время отдыхать, — говорит этот, с костылем.
Данька подчинился, открыл глаза:
— Капитан, — проговорил он, увидев Свена.
— Дэн. Дэн, ты вернулся. Ты вернулся, Дэн. Слава богу, ты вернулся.
— А куда я денусь? Капитан, поди уже списали с корабля. Не выйдет. Я не уйду со "Скитальца" — говорил матрос, — Я здесь навсегда. Капитан, вы устали. Я сейчас встану, вы ляжете. Вам надо отдохнуть. Я на сундук.
Данька пытается подняться.
— Лежи. Лежи, Дэн, — сильная рука капитана не позволяет Даньке приподняться. Он чувствует слабость. В голове еще путаются мысли. — Тебе надо отдыхать. Ты вернулся, и это самое главное.
— Капитан, если б я не вернулся, ничего страшного не случилось. Вы снова выходили бы в море. У вас появился бы другой юнга. Вы сделаете из него матроса. У вас это хорошо получатся.
— Нет, Дэн. Мне не нужен другой юнга. Мне нужен ты.
— Спасибо, капитан. Мы что, нарушим традицию, не станем после боя фехтовать?
— Лежи, Дэн. Сегодня фехтовать не будем. Не твоя вина, твой капитан устал. Боится, проиграть. Спи, я буду рядом.
В матросских кубриках не спали. Говорили о Дэне. Сайрус спрашивал Брайана:
— Ты думаешь, Дэн выживет?
— Не сомневаюсь. Куда он без нас, а мы без него. Мы — единство. Так парни?
Все соглашались.
— Здорово, — говорил Сайрус, — вы придумали с этими огнями. Если б не они, болтаться нам на рее.
— Это не мы,— признался Сол,— это Дэн придумал. Поначалу мы с Брайаном думали, пустая затея. Баловство. Вышло совсем по-другому. Мы победили благодаря этих огней. Дэн все придумал. Капитан то же молодец. В бой бросился. Но туго бы нам пришлось. Может, и выкрутились, но скольких из нас не вернусь домой.
Мария Петровна не находила себе места. Две ночи и два дня Дани не было. Он не возвращался. Она заглядывала в комнату, смотрела на пустую постель. Где он, где ее сыночек? Аркадий Аркадьевич не отходил от нее. Она не могла обрести покой.
— Аркадий, де же он? Где он? — повторяла она — Когда он появится? Ведь он вернется, правда? Он не может не вернуться. Аркадий, он вернется. — То ли спрашивала, то ли утверждала вопреки всему.
— Вернется. Вот увидишь, Маша, вернется. Он задержался. Молодой парень, они порой задерживаются.— Говорил Аркадий, словно Данька ушел на дискотеку, пошел провожать девчонку и задержался.— Подождем. Задержался. Он обязательно вернется.
— Вернется!— нервно говорила Мария, качала головой. Голос прерывался, но она упрямо повторяла,— Вернется. Ты же знаешь, что вернется.
На третий день ближе к полудню Аркадий Аркадьевич сказал, что съездит в музей.
— Маша, ты как, если я съезжу в музей. Я быстро обернусь. Ты ничего?
— Да, да. Аркадий, езжай. — Мария Петровна вряд ли понимала, что говорят ей и что она отвечает. Аркадий уехал, он просто не мог больше смотреть на страдание этой женщины. Он вернулся через пару часов. Взглядом спросил: вернулся? Мария отрицательно покачала головой. Так они сидели до конца дня. Мария соскакивал, брела к комнате сына. Останавливалась на пороге. Замарала, не смея заглянуть в комнату. Открывала дверь, возвращалась к дивану, не видя ничего вокруг. Падала на диван, снова вставала и бесцельно ходила о комнате. Диван, обеденный стол, кресла. Телевизор вспоминали своего Даню. Стояли в молчаливом унынии. На тумбочке в комнате Даньки плюшевый мишка моргал глазами, пряча слезы. Глаза смотрели на пустую постель, где дожжен лежать его хозяин, его маленький мальчик, его друг. Пришла долгая ночь, и с ней пришла тьма. Она вспоминала о свете ночника, который больше не мешал ей. Она впивалась острой тоской в душу Марии Петровны. С наслаждением терзала ее, упивалась болью.
— Маша, ты бы прилегла здесь на диване. Немножко. Тебе надо отдохнуть. Я подежурю. Как он появится, я разбужу тебя.
— Нет. Я не могу. Он вернется? Он обязательно вернется. Правда?
— Правда. Ты выпей валерианы.
— Не нужна мне твоя валерьяна! — Вскрикнула она и потухла. — Неси свою валерьянку.
Аркадий принес капли, дал ей. Она выпила, поставила стакан на стол.
— Сколько, сколько можно? Когда он придет? Когда, Аркадий?
— Скоро, Маша, скоро. Ты приляг.
Ему удалось уговорить Марию Петровну лечь. Она лежала с закрытыми глазами, вслушивалась в тишину ночи. Аркадий сидел рядом на стуле. Первые лучи солнца на небе. Аркадий решился заглянуть в комнату Даньки. Он боялся увидеть пустую постель или тело, Мертвое тело. То и другое страшило. Он боялся. Заглянул, увидел. Данька здесь лежит. Живой? Мертвый? Мертвое тело. Аркадий подошел, посмотрел. Бледное лицо, мертвенно бледное.
— Аркадий, — шепчут губы.
— Даня! — Вырвалось у Аркадия. Этот возглас услышала Мария Петровна. Вскочила и бросилась в комнату сына.
— Даня! Даня! — Кричала с порога, подбежала к сыну. Присела.
— Мама, я вернулся. Не плачь.
— Данечка, — мать прижала голову сына к своей груди. Тот немного дернулся. Она отстранилась. Дрожащей рукой сдвинула одеяло. Окровавленные тряпки обнимают тело ее сына.
— Даня, ты опять ранен, — говорила она срывающимся гласом.
— Мама, пустяки. Пуля. Случайно. Маленькое недоразумение. Шальная пуля.
— Господи, Даня. Куда ты опять подставился? Что случилась?
— Я не специально, мама. Так получилось. Я говорю, случайная пуля. Испанцы не хотели. Так вышло.
— Даня, так вышло? Аркадий, может скорую вызвать, врача?
— Маша, какая скорая? Пулевое ранение. Я сейчас Павлу позвоню. Он хирург, ты знаешь. Он поможет.
Он набрал номер друга.
— Павел, это я, Аркадий.
— Здравствуй, давно не звонил. У тебя все в порядке?
-Павел, у нас беда.
— Что стряслось?
— Даню, Даню ранили.
— Как? Когда? Характер ранения?
— Пулевое ранение.
— Я сейчас возьму скорую и приеду.
— Погоди. Ты не понимаешь, пулевое ранение. Никто не должен знать. Ты где сейчас, Паша?
— В больнице, на дежурстве.
— Мы преем к тебе сейчас. Можно?
— Какие вопросы? Приезжай. А доедите?
— Постараемся.— Повернулся к Даньке — Даня, ты сможешь? Поедем?
— Если надо, поедем, — Данька с трудом сел на кровать.
— Даня, сейчас что-нибудь накинем. Рубашку, брюки. Давай, осторожно.
Даня попытался встать, но плюхнулся обратно на постель.
— У вас палуба качается. Штормит. — Пытался смеяться. — Или ваш матросик нынче рома перебрал?
— Даня, хватит шутить.
— Аркадий Аркадьевич, я же пират. Я такой, как есть. Я живой. Поэтому могу шутить.
Мария Петровна и Аркадий помогли ему подняться на ноги, спуститься по лестнице. Усадили его в машину, которая стояла у подъезда. Старенькая машина Аркадия. Аркадий рванул с места. Что бы быстрее добраться больницы.
— Дядя Аркадий, не спеши. Остановят. Не спеши паровоз, не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза.
— Тебе вредно разговаривать, Даня.
Они доехали до больницы. Приемный покой. Их ждал Павел два санитара. Каталка. Они помогли Дане выбраться из машины, положили на каталку и повезли в смотровую. Там Павел отправил санитаров.
— Ну, что?— Говорил врач — Что случилось, молодой человек?
— Ничего, дядя Паша. Пуля.
— Где тебя ранили?
— Там, на Тортуге.
— Какая Тортуга? Ты бредишь? — Павел потрогал лоб, — Жара нет.
— Испанские военные корабли чуть не захватили нас. Нас, пиратов. Но мы ушли от них. Мы подожгли их корабли.
Павел посмотрел на Аркадия Аркадьевича
— Он что, бредит?
— Нет, Паша. Он говорит правду. Это странная история. Даня, как в фантастическом фильме, путешественник во времени. Он каждую ночь отправляется в другое время. Я после тебе все объясню. Он засыпает здесь и просыпается на корабле пиратов, на "Скитальце" под командованием капитана Свена. Засыпает там, возвращается в наш мир.
— Ясно, что ничего не ясно,— сказал Павел, — Ладно, посмотрим, что у тебя там. Пуля, говоришь. Надо будет ее извлечь.
— Зачем? Брайан вытащил ее.
— Какой Брайан?
— Наш корабельный плотник. Веселый парень.
— Вытащил? Плотник? Варварство какое-то. Кто обмотал тебя портянкой? Грязная тряпица вместо бинта.
— Брайан чистые рубахи изводит на повязки. Их стирали парни в ведре.
— И пулю вытащил? Он садист?
— Нет. Он плотник. Хороший плотник.
— С каких пор плотники проводят операции?
— У нас проводят. К Брайану все обращаются. На "Скитальце" костореза нет. — Потом пояснил. — Косторезом доктора называют.
Павел снял повязку.
— А это что за веревки? Ими валенки подшивать.
— У Брайана всегда иголка с ниткой с собой. Рубашку подшить, рану заштопать. Это ниточки. У него других нет.
— Варвары! Садисты! Твоего Брайана или в тюрьму или в сумасшедший дом. Как он извлекал пулю?
— Просто. Он нож нагрел над свечой. Разрезал. Мне в зубы дали деревяшку, что б не кричал или зубы что б не сломал. Ребята меня за руки и за ноги держали. Потом он поковырял и пулю достал.
Марию Петровну ударила резкая боль, пронзило все тело. Она проедставила, как какой-то мужик вонзает в тело ее ребенка грязный нож. Ковыряет в нем, что б достать пулю. Ее Даня лежит весь в крови на грязной кровати. Пьяная матросня, именно пьяная, в другом состоянии люди не могут так поступить, держат ее маленького мальчика за руки. Он кусает палку, что б не кричать. Она видит его глаза полные боли. Если бы Аркадий не подхватил ее, она упала бы, потеряв сознание.
— Так оперировать? Без наркоза?
— У нас нет наркоза.
— Он изверг. Не человек. Рана чистая. Давно тебя ранили?
— Дня три назад. Свен так сказал. Я после без сознания лежал.
— Хорошо. Вытащим эти веревки и наложим нормальный шов. Сейчас местный наркоз сделаю. Укол поставим.
— Дядя Паша, укол — это больно. Не надо уколов. И йод не надо.
— А как прикажете?
— Дернуть за веревочку и вытащить. Потом иголочкой зашить. Я матрос, пират. У нас и не такое случатся. Матросы не плачут.
— Даня, я врач, а не палач, не садист. По другому не могу. Я не пират, я — врач. Я не коновал, не плотник, я хирург. Тебе повезло, могло быть внутреннее кровотечение. Вы понимаете. Какое, вы безмозглые пираты!
— Дядя Паша, деваться был некуда. Жестокая необходимость. Вы их не ругайте. Они хорошие.
— Так, поставлю укол, — Павел набирал лекарство в шприц
— Может не надо. Это так больно.
— Больно? А вот это? — Доктор показал на другой, старый шрам. — Это у тебя откуда?
— Это меня шпагой. Там Брайан то же зашил.
— Шпага — не больно, а шприц — больно?
— Шпага — это почетно, а шприц для девчонок.
— Сейчас медсестру позову. Девчонку. Пусть полюбуется на храброго воина.
— Не надо, я потерплю.
— Я тебе антибиотики поставлю. Каждый день буду приходить, уколы ставить.
— Из меня дуршлаг хотите сделать?
— Швы наложу. В палату отправлю. Там, как миленький, будешь уколы получать.
Игла воткнулась в тело. Данька верещал.
— Дома спрячусь от вас. Под кровать залезу.
— Вытащу и прививку сделаю дополнительно, от столбняка, — смеялся Павел.
Швы он снял. Наложил новые, забинтовал.
— Одевайся, пират. На сегодня отпущу домой. Режим постельный. Шпагу спрячь, никаких сражений.
Даньку вновь уложили на каталку. Вывезли на улицу. Помогли сесть в машину.
Путешествие в больницу отняло много сил. Он добрался с помощью Аркадия и мамы. Его уложил.
— Даня, — говорила Мария Петровна, — ты отдохни. Тебе поспать надо. Я бульончик приготовлю. Котлетки сделаю.
— Мама, я спать не хочу.
— Ты попытайся.
Даня закрыл глаза, и сон сморил его.
Мария Петровна на кухне варила бульон, Жарила котлеты. Аркадий Аркадьевич сидел рядом.
— Видишь, Маша, — все обошлось. Все обошлось.
Чувство облегчения царило вокруг. Наполняло тревожной радостью.
— Жив наш Даня.
— Аркадий, я со своим сыном, кажется, раньше времени поседею. Как его опять угораздило. Что там случилось?
— Маша, — говорил Аркадий, — ты меня прости. Я сразу тебе не сказал. Дал слово Дане.
— Какое слово?
— Помнишь, мы накануне с ним секретничали?
— Припоминаю.
— Так вот, он словно чувствовал, что моет не вернуться. Просил позаботиться о тебе. Оставил в рюкзаке какие-то безделушки. Просил позаботиться и если не вернется, не тосковать, не плакать.
— Господи,— Мария заплакала.— Как же он мог.
— Он еще сказал, что за ними охотятся военные корабли. Капитан предложил ему остаться на берегу.
— И он не остался, да?
— Маша, тебе лучше знать. Это твой сын. Конечно, не остался. Я не крыса бежать с корабля. Вот такой Данька.
— Господи, как же так. Как же так.
По мнению Даньки, начались тяжелые дни. Мать и Аркадий не отходили от него. Кормили с ложечки, водили за ручку. Следили, что бы вовремя поел. Мучения продолжались и на Тартуге. Кода корабль вошел в порт, его сгрузили на лодку. Доставили на берег. Хуан и Сержио положили на повозку. Отвезли домой. Что там началось! Жанетта заламывала руки, кричала.
— Дэн, господи, Дэн.
Данька пытался шутить.
— Жанетта, я вернулся. Рыба на сковородке скворчала, он предупредила, что мы идем домой? Нет? Я ей плавники поотрываю.
Хуан бросал на капитана взгляды исподлобья. Тихо шипел:
— Не уберегли Дэна.
Леон то же косо смотрел на своего капитана. Жанетта теперь просто ставила перед капитанам тарелку с едой и уходила к себе на кухню. Она не садилась со всеми за стол. Хуан избегал капитана, старался не смотреть в его сторону. Свен чувствовал себя прескверно, но понимал, что домочадцы на него обижены. Обижены по праву. Отчего он не смог прикрыть собой Дэна. Ведь этот парень прикрыл его спину своим телом. А о не смог. Свен чувствовал себя в своем доме изгоем. Чужим. Виноватым. Он часто заходил к матросу в комнату, присаживался. Спрашивал:
— Как ты себя чувствуешь, Дэн?
— Отлично, капитан. Я скоро встану. Только не надо меня кормить с ложечки. И не надо себя ни в чем винить. Зря они ополчились на тебя. Не правильно. Я вижу, они смотрят на тебя, будто ты виноват. Это случайность. Ты не виноват.
— Дэн, я виноват. Они правильно меня наказывают. Я не прикрыл тебя. Я потом случайно узнал, что первое твое ранение... Ты прикрыл меня. А я не смог.
— Капитан, я говорю, ты не виноват.
-Виноват. Виноват. Потому что взял тебя юнгой. Может быть, не надо было этого делать. Ты был бы цел, здоров. Никаких ранений.
— Это судьба, капитан. Ее не изменить.
В его мире на Тракторной улице приходил доктор, ставил уколы. Мать говорила:
— Ребята в его возрасте еще даже в армию не уходят. А его два раза ранили.
— Мама, сколько можно, — говорил ей сын, — я же живой. Все обошлось.
На Тортуге к Даньке часто приходили другие матросы. Приходил Колин, Брин. Это были счастливые минуты. Они приходили и рассказывали как там их "Скиталец" Однажды Свен разоткровенничался. Он сидел рядом на стуле.
— Я не должен был тебя брать юнгой. У меня то же была семья. Была жена и маленький сын. Но все круто изменилось. Я не смог к ним вернуться. Не смог. Я пытался, надеялся, но так и не смог. Тогда я и стал матросом. От отчаянья наверно. Хотел потерять самого себя. Матросы взбунтовались на корабле. С капитаном покончили. Тогда меня и выбрали капитаном. С той поры Колин и Брин со мной. И Леон то же, Идти в какой-то порт, что бы нас казнили за бунт, мы не могли. Для нас оставалась одна дорога. Мы стали вольными пиратами. Нашли пристанище на Тортуге. Отчаяние двигало мной. По началу я был разбойником, убийцей. Ты не представляешь, что делает с человеком отчаяние. Зверь милосерднее. Позже понял, что так продолжаться не может. Я должен измениться, должен одолеть в себе это. У меня, кажется, получилось.
