— Если станет известно, что мы использовали отравленное оружие, пусть даже против чёрных, репутации ордена будет нанесён большой ущерб, — сказал Лонар, — а если узнают, что наши люди применили его против стражи, от нас многие отвернутся. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Эту операцию никто не должен связать с орденом, пусть думают, что это были разборки чёрных между собой. Рассказывай, что было дальше.
— Дальше командир этого отряда принял решение уходить самостоятельно, отвлекая на себя возможную погоню. Через ворота они прошли нормально, но уже к обеду следующего дня их начала догонять большая группа всадников. Оторваться не удалось, потому что у преследователей были сменные лошади. Братья выбрали удобное место для засады и начали расстреливать врагов, когда те показались из-за поворота дороги. Удалось сделать по два выстрела, после чего сошлись врукопашную. Противников было в два раза больше, так что победа досталась нам дорогой ценой.
— Надеюсь, что вы больше не применяли отравленных болтов? — спросил Лонар. — Кто были эти люди?
— Отравленные болты выбросили вскоре после того, как покинули город. А преследовавший наших отряд принадлежал герцогу Ланишу.
— Больше за вами не гнались?
— Не знаю. Братья забрали заводных лошадей, быстро пошли одвуконь и на следующий день соединившись с основной группой. Перед этим им пришлось ещё полдня провести на месте схватки, подлечивая своих раненых, чтобы они смогли продолжить путь. Основная группа перед этим заехала в деревню, где оставили телеги и забрали своих коней. После этого двинулись к месту сбора. Когда оба отряда соединились, вам отправили птиц.
— Остался яд, который мы захватили у чёрных и использовали в Гортане? — спросил я.
— Есть немного, — ответил Маркус. — А вам для чего, мастер?
В присутствии других братьев, кроме Лонара, он обращался ко мне подчёркнуто уважительно.
— Спрячьте его подальше, — сказал я. — Применять будем только в крайних случаях при условии, что такое применение будет одобрено вами и мной. Не хватало нам с вами порушить всё то, что создано таким трудом и кровью наших товарищей, только из-за того, что возникло желание искать простые решения.
— Герцог поднимет шум, — заметил Лонар.
— Ну и пусть поднимает, — ответил я. — У него нет никаких доказательств, а подозрения к делу не пришьёшь. Да и не будет сильно шуметь: у него самого рыльце в пушку, не в его интересах раздувать эту историю. Орден он, может быть, замарает, но и сам вымажется в дерьме по самые уши.
— Извините, мастер, я не понял ваши слова о подозрениях, — обратился ко мне глава группы. — Для чего их пришивать?
— Не обращайте внимания, Стах, — ответил я. — Это такое выражение из моего мира, означающее, что ты о чём-то догадываешься, но не можешь никого обвинить на основании своих догадок. Ваша группа сработала очень хорошо. Вас подвела случайность, от которой никто не застрахован, особенно когда действует на чужой территории.
— У меня много кандидатов на вступление в орден, — сказал Лонар. — Мы с вами решили не увеличивать число его членов, но надо принять шесть человек взамен погибших.
— Примем, — согласился Маркус. — Когда люди с птицами должны быть на побережье?
— Если ничего не задержит в пути, то через два дня.
— Почти пять с половиной сотен лиг. Если птицы будут лететь по прямой с короткими ночёвками, долетят самое большее за два дня. Значит, через четыре, максимум пять дней они должны прилететь. Группы для передачи птиц агентам готовы?
— Всё давно готово, — ответил Лонар. — Ждём только результата. Каждому отвезём по три граши. Одну они должны будут отправить сразу же со своим отчетом, чтобы мы могли проконтролировать, долетят они или нет, а две останутся с ними. Пошлют только тогда, когда будут действительно важные сообщения. Шифр им передадут вместе с птицами.
— Ладно, я вас оставлю, — сказал я. — У меня сейчас по расписанию литературные чтения. Обучили вы моих жён языку ордена на мою голову. Теперь у меня по полдня или поэзия, или проза. Мне с ними приятно сидеть и рассказывать, слушательницы они замечательные, только меры ни в чём не знают, всё им мало. Ещё и петь приходится.
— Петь? — удивился Маркус. — И что же вы им поёте, мастер?
— Песни моей родины. А голос вы мне подправили, спасибо.
— А можете что-нибудь спеть нам? — спросил Лонар.
— Я ещё не пел в ордене! — рассмеялся я и, увидев, что он обиделся, добавил: — Ладно, но только одну песню. Уже давно пора идти, а голос надо поберечь для дома. Мне ещё полдня выступать перед жёнами. Спою вам песню о тревожной молодости. Слова там понятные, даже слово снег знаете, хотя его здесь не бывает. "Забота у нас простая, забота наша такая: жила бы страна родная, и нету других забот..."
Когда я закончил петь, некоторое время сидели молча. Чувствовалось, что моя песня произвела на них большое впечатление. Даже Стах, который не знал языка и не понял ни слова из пропетого, не остался равнодушным.
— Теперь я понимаю ваших жён, — сказал Маркус. — Ничего общего с нашими песнями.
— Это вы не слышали, как у нас поют с музыкальным сопровождением, — вздохнул я. — Ваши инструменты так же плохи, как и ваши песни. Если когда-нибудь появится такая возможность, обязательно займусь их усовершенствованием.
Маркус ошибся со своим прогнозом, и птицы вернулись в свой домик с побережья на седьмой день, считая со времени нашего разговора. По прикреплённым запискам прочли, что братьев задержал в пути сильный ветер. На следующий день пять братьев ордена с закрытыми тканью клетками отправились в соседние королевства, а ещё через восемь дней после этого в "голубятню", как стали называть домики для грашей, прилетела первая птица. Через декаду их было уже больше четырёх десятков. Шесть птиц так и не прилетели, видимо, погибли в пути, и мы на всякий случай направили братьев к выпустившим их агентам проверить, всё ли в порядке. Мне во дворец тоже передали клетку с двумя птицами. Клетка была красивая, птицы тоже неплохо смотрелись, поэтому мы определили их в большую гостиную. По ночам они начинали орать, но до спальни их крики не долетали и нам не мешали. Ухаживали за ними братья, которые несли караул у наших дверей. Им оставляли ключ, чтобы можно было в наше отсутствие накормить птиц и почистить клетку.
Наши тренировки с Карой прекратились сами собой. Первой от них отказалась Алина, живот которой заметно увеличился. Она боялась, что резкие движения могут навредить плоду. Потом всё реже стал приходить я, потому что уже перерос свою учительницу. Следующим начал сачковать Ник. Оставшись одна, Лана тоже отказалась тренироваться, и Кара прекратила ежедневные хождения в наш дворец к большой радости Игнара, который полюбил её неожиданно сильно для бабника с его стажем.
Алина записала "Руслана и Людмилу" на русском языке, долго сидела с этими записями в руках, читая и перечитывая, а потом решительно убрала в ящик стола свою почти законченную рукопись, и начала всё сначала. Я попытался возражать. Она проделала огромную работу, а стихи, на мой взгляд, получились очень неплохие. Возражал только до тех пор, пока она не дала мне прочитать то, что вышло из-под пера на этот раз. Прежде были просто рифмованные строчки, сейчас это были стихи, написанные совсем в другой манере. Я не знаток поэзии, и мне трудно это объяснить, но сразу понял, что и в нашем мире с таким даром моя жена обязательно создала бы себе имя. Если бы у меня и так не было к ней огромного уважения, я преисполнился бы им сейчас. В Лане поэтический дар так и не прорезался, но она хорошо играла на своём скверном аналоге гитары. Благодаря улучшенной магом памяти сразу запоминала слова и музыку тех песен, которые я им исполнял, и требовала новых. Я уже спел все песни, которые знал в исполнении Шульженко, и то, что подходило из репертуара Магомаева, Пьехи, Миансаровой, а ей было мало. Вот и сейчас, стоило мне приехать из ордена, как она попросила очередную песню.
— Так и быть, спою, — согласился я. — Только ты больше не будешь сегодня приставать ко мне с песнями. Договорились?
— Договорились! — согласно кивнула она, устраиваясь на моих коленях.
— Я спою вам песню, которая называется "А годы летят". Рановато мне такое петь, а вам слушать, но запас песен у меня не безграничный, а эта нравится.
Алина оторвалась от своей поэмы и тоже приготовилась слушать. Мои песни она любила не меньше младшей.
— "Вот так и живём, не ждём тишины, мы юности нашей, как прежде, верны. А сердце, как прежде, горит от того, горит от того, что дружба превыше всего..."
— И ничего не рано! — вытирая слёзы моим носовым платком, сказала Лана, когда я закончил петь. — Душевная песня. Вот так и у нас вся жизнь пролетит, не успеешь оглянуться!
Каждая вторая спетая мною песня неизменно вызывала у неё слёзы.
— Пой сама, — сказал я ей, — а то только слушаешь и подбираешь музыку.
— А она и так поёт, когда тебя нет, — выдала сестру Алина, снова устраиваясь за рукописью. — При тебе она стесняется.
— Это дело поправимое, — сказал я обеим. — В дальнейшем будем поступать так. Вы вдвоём споёте мне одну из тех песен, которые уже знаете, а только после этого я пою для вас что-нибудь новое.
— Это шантаж! — вскинулась младшая.
— Ты где нахваталась таких слов? А ещё принцесса! Я своим пением доставляю вам удовольствие, а сам от вас могу что-нибудь получить?
— Пошли в спальню! — сразу предложила Лана. — Я разве отказываюсь?
— Это я от тебя и так получу. А не будешь петь, и тебе не будет песен! Если стесняешься петь одна, то вдвоём с сестрой это делать намного легче.
Надо сказать, что дома мы часто разговаривали на русском языке. Жёны заметили, что общение на родном языке доставляет мне удовольствие, да и сами привыкли. Конечно, они помнили мои слова, что нежелательно так говорить при посторонних, но часто забывали об этом в присутствие Ника. Тот, естественно, пристал ко мне с просьбой научить.
— Это секретный язык ордена, — сказал я ему. — Когда подрастёшь, и если тебя в него примут, то будет тебе и язык. А сейчас, извини, не могу.
— А они разве в ордене? — возразил Ник, показывая рукой на девушек.
— Они моя семья, единственные родные для меня люди в этом мире. И от моих девочек у меня нет секретов... почти.
— Значит, всё-таки есть от нас секреты? — сразу заметила мою оговорку Лана.
— Есть, — согласился я. — Есть вещи, которые вам не нужно знать, а в ордене действует правило, что если кому-то что-то не нужно знать, он это и не знает.
Я уже был сегодня в особняке, поэтому удивился, когда к нам под вечер приехал Маркус.
— Что-то случилось? — спросил я по-русски, игнорируя Ника.
— Мне трудно сказать, насколько это важная новость, — ответил мне маг, — но вскоре после твоего ухода прилетела граша от агента из Гардии. В записке написано следующее: королевский двор, сера, много. Я помню твою инструкцию, на что обращать внимание в первую очередь. Сера там стояла одной из первых.
— Значит, Гардия, — сказал я. — А как обстоят дела с серой у нас? Начались поставки по заказу?
— Пока нет. Земля там только начала просыхать. Я узнавал, что первые поставки начнутся примерно через декаду.
— Вот что, Маркус, нужно скупить всю серу, которая есть в столичных аптеках и переправить в замок. Ступки и жаровни готовы?
— Жаровни уже в замке. Из заказанных десяти чашек с пестиками для растирания готовы только две.
— Мне пока больше и не нужно. Бочонки готовы?
— Готовы, но мы их пока не отправляли. Дороги недостаточно высохли для возов, а ты сам сказал, что это не срочно.
— Когда купите серу, организуйте мне сопровождение в замок и доставьте туда купленную серу и чашки. С углежогами договорились?
— Договорились и купили по небольшому мешку угля трёх пород деревьев, с которыми они работают. Всё это пока в ордене.
— Значит, и уголь отправите вместе со мной.
— Сделаю, но хотелось бы знать, для чего всё это? Чем нам могут грозить большие закупки серы королевским двором Гардии?
— У меня нет от тебя секретов, но лучше не рассказывать, а показать. У тебя нет желания наведаться в замок вместе со мной? Мы за три дня должны управиться вместе с дорогой, а здесь пусть пока покомандует Лонар. А сера в Гардии — это очень плохо. Если это то, о чём я думаю, то это война. И почти наверняка война с нами.
— Я поеду, — сказал Маркус. — Завтра выполним твои поручения, а послезавтра, сразу после завтрака, будь готов к поездке, я вместе с эскортом подъеду к дворцовым воротам.
Маркус попрощался со всеми и уехал к себе.
— Видишь пользу от языка ордена? — спросил я у Ника. — Мы свободно разговаривали, а тебя никто не гнал: всё равно ничего не поймёшь.
— Я знаю язык, но тоже почти ничего не поняла, — призналась Лана. — Ясно только, что послезавтра ты едешь в графство на три дня. И ещё ты говорил о войне с Гардией.
— Если будешь болтать, попрошу Маркуса стереть тебе знание языка. Не будет тебе ни песен, ни стихов. Хоть Ник и свой человек, но разговор был не для его ушей.
Младшая обиделась на меня и ушла в спальню.
— Зря ты на неё так! — попеняла мне Алина. — Кое в чём она ещё ребёнок. Нужно не ругать, а не вести важные разговоры в её присутствии. Сказал бы, мы вышли бы.
— В следующий раз так и сделаю, — пообещал я. — Тебе долго возиться с поэмой?
— Тебе нужны деньги?
— Самому, что ли, обидеться? — не глядя на неё, сказал я.
Алина отложила рукопись, подошла ко мне и обняла за плечи.
— Извини, — прошептала она, — неудачно пошутила.
Она села мне на колени и прильнула к губам. Лана заводила меня своей страстью, а с Алиной я сходил с ума от её нежности и ласк.
— Пойдём в спальню, — предложила она. — Ну его, этот ужин! Слуга всё равно что-нибудь принесёт, а охранник накормит ларшу. А то малыш немного подрастёт, и мне уже многого будет нельзя. То-то младшей будет радость развлекать тебя за нас двоих!
Ничего не говоря, я взял её на руки и понёс в спальню, на ходу закрыв дверь ногой.
— Меня прогнали, а сами втихаря целуются! — возмутилась младшая. — Я тоже хочу!
Если создалось впечатление, что я недоволен двойным браком, то это не так. В нём, как и в любом явлении, можно отыскать и положительные стороны, и не очень приятные. И чего для вас будет больше, за вас самих никто не скажет. Лично я был счастлив.
Следующий день прошёл как обычно и не запомнился ничем, кроме того, что жёны были особенно ласковыми и предупредительными и не отходили от меня ни на шаг.
Я не буду рассказывать о нашем путешествии в графство, потому что это была скучная, долгая и достаточно грязная поездка. Дороги в основном просохли, но грязи хватало. Коня уже можно было пустить рысью, не рискуя при этом загнать, но потом приходилось мыть не только его, но и всадника. В Расвел не заезжали и вскоре свернули на дорогу, ведущую к моему замку. Остановились только один раз в придорожном трактире пообедать, после чего опять погнали коней, чтобы до темноты успеть доехать до места. Замок показался, когда солнце скатилось к краю горизонта и на землю легли длинные тени. Пока мы до него добрались, начало смеркаться. Мы сильно устали, поэтому отдали поводья лошадей подбежавшим братьям, забрали сумки и пошли приводить себя в порядок. По пути я устало отмахнулся от управляющего, который собрался отчитаться о делах графства, и от старшего брата Ралфа Саднея, заправлявшего здесь силами ордена и тоже хотевшего о чём-то поговорить. Надеюсь, что они правильно меня поняли. Помывшись и кое-как приведя в порядок одежду, я вошёл в отведённую мне комнату, бросил на стул сумку с вещами и повалился в кровать. Утром, после завтрака, с ними пришлось поговорить, но я прямо сказал, что у меня много дел, чтобы говорили покороче. Потом, ни на что больше не отвлекаясь, занялся тем, ради чего сюда и приехал — изготовлением пробной партии пороха. При этом я время от времени давал пояснения, находившемуся рядом Маркусу.
