Вымыв голову, королева встала из ванны, облачилась в длинное покрывало из мягкого левандийского руна и вышла на террасу. Здесь она уселась спиной к солнечным лучам, на лицо ей наложили чудодейственную маску и прикрыли шелковым платком, а волосы вывесили на самое солнце, чтобы они постепенно обретали золотистый оттенок без ущерба для их владелицы.
— Расскажи мне что-нибудь, Бесс, — расслабленно проговорила королева. — Что-нибудь о твоей жизни.
— Моя жизнь вряд ли интересна для вас, — ответила Бесс. — У меня такое ощущение, что она начинается только сейчас.
— У тебя был возлюбленный?
— О, мадам!..
— Ты, что, смутилась? Ты девственница? — королева приподняла платок и взглянула на Бесс. — Впрочем, о чём это я, — в нашей старой Шотландии до сих пор в силе патриархальные обычаи, — Мария приняла прежнюю позу. — Но ведь был кто-то, о ком ты мечтала?
— Ах, мне совестно признаться, ваше величество! — Бесс принялась невольно теребить пояс своего платья.
— Ну же, милая, чего ты боишься, нас никто не слышит!
— Я была влюблена в Малколма Мак-Лауда.
— В кого?!
— Не смейтесь надо мною, мадам! Я знаю, что это глупо, но я была влюблена в него, — Бесс от отчаяния готова была заплакать.
— Бог с тобой, дорогая, я и не собираюсь смеяться, — из-под платка сказала Мария. — Ты, верно, начиталась баллад Томаса Лермонта или Томаса-Рифмача, как его называют в народе?
— Да, мадам, вы правильно догадались.
— Это не сложно. Кто из нас не мечтал о добром, отважном, мужественном и благородном Малколме Мак-Лауде, — каким описал его славный поэт Томас Лермонт? Даже феи влюблялись в Малколма, а одна из них стала его женой и подарила ему волшебное покрывало, — ты помнишь?
— Я знаю наизусть все баллады о Малколме! — трепетно произнесла Бесс.
— Я тоже знала их. Помнится, я очень переживала, когда няня рассказывала мне, как злые и противные Мак-Дональды напали ночью на Мак-Лаудов. "Лишь бы они не убили Малколма, лишь бы он победил их", — думала я. Как видишь, он был героем и моих мечтаний.
— Вы говорите со мною как с ребёнком, мадам, — в голосе Бесс прозвучала обида.
— Что же плохого в ребёнке? — возразила королева. — Дети лучше взрослых, не так ли?
— Да, но...
— Но тебе хочется быть взрослой. Я понимаю; подобно тому, как Адам и Ева райскому блаженству предпочли скорбный земной мир, их внуки стремятся сменить безоблачную пору детства на тревожную взрослую жизнь... Между прочим, в нашем окружении появился молодой человек по имени Кристофер. Опасайся его, Бесс! У него приятная внешность, — но он из Мак-Дональдов, а не из Мак-Лаудов. Смотри, не прими его за Малколма, чтобы после не раскаиваться.
— Я вообще не буду обращать на него внимания! — возмущенно ответила Бесс. — Зачем он мне нужен?
— Ах, милая, если бы мы знали, зачем нам нужен именно тот мужчина, а не другой! — сказала королева.
* * *
Обед в замке начинался вечером и заканчивался к полуночи. На стол всегда выставлялось несколько десятков блюд, но Марии, привыкшей к роскоши Версаля и Холируда, здешняя гастрономия казалось бедной. Однако королева не проявляла недовольство по поводу еды, как не проявляла его по поводу других неудобств замка, — более того, в пост требовала убрать половину кушаний, в том числе всё скоромное. Сэр Эмиас, постов не соблюдавший, но обязанный присутствовать на обедах королевы, приходил от этого в уныние. "Бог дал человеку желудок не для того, чтобы он был пустым", — ворчал старый джентльмен.
Сегодня день был обычный, скоромный, и слуги принесли на стол молочного поросёнка, зажаренного в оливковом масле и политого винным соусом; фазана с ягодами и фисташковыми орехами; седло барашка, с зеленью и пряностями; филе форели, запечённое в сметане с луком; пироги с мясными и фруктовыми начинками, — а также провансальские паштеты, фламандские салаты, итальянские каприччио и арабские сладости.
На буфет поставили разнообразные вина; их подавали каждому из сидевших за столом по требованию, в стаканах из венецианского стекла, и потом эти стаканы мылись прислугой в сосуде с горячей водой — деревянном, чтобы опасность разбить драгоценное стекло была меньше, — и на глазах у обедающих, дабы они могли видеть, что чистота соблюдается в полной мере.
Мария требовала чистоты неуклонно и во всём, а особенно во время еды. Перед обедом проводился целый ритуал мытья рук. Серебряные тазики и кувшины с полотенцами всегда находились на входе в обеденную комнату, и прежде, чем сесть за стол, вся компания направлялась мыть руки.
— Вы не будете возражать, мадам, если мой молодой друг присоединиться к трапезе? — говорил сэр Эмиас, подталкивая вперёд Кристофера.
— Я рада, — ответила королева, изобразив улыбку на лице.
— Мадам, вы слишком добры ко мне! — воскликнул Кристофер, приложив руку к груди и кланяясь.
— Как и вы добры ко мне, милорд, — сказала Мария, отбросила полотенце и пошла к столу.
Сэр Эмиас уселся возле королевы, а Кристофер сел около Бесс.
— Что за чудесная вышивка на скатерти! — произнёс он, чтобы начать разговор. — Золотые львы вытканы с необыкновенным искусством, а цветы будто благоухают. Но лучший среди всех цветов — это вы; вас, ведь, зовут Бесс?
— Бесс — это имя для близких мне людей, — недовольно заметила она, не поднимая глаз.
— Позвольте предложить вам кусочек фазана, Бесс? — спросил Кристофер. — Нет, нет, любезнейший, я сам буду служить леди Бесс, — остановил он лакея, хотевшего было подать требуемое и прибавил, обращаясь к ней:
— Служить вам, — ради одного этого стоило прибыть в замок! Другой награды мне не надо.
— Какой обходительный юноша, — сказала королева сэру Эмиасу.
— О, да! Он далеко пойдёт, — кивнул тот.
— Вы давно имеете честь быть фрейлиной мадам Марии? — спросил Кристофер у девушки.
— Я недавно приехала к её величеству, — отвечала Бесс, упорно не глядя на него.
— Значит, мы оба новички при королевском дворе! — весело рассмеялся он. — Давайте держаться друг за друга, вместе не так страшно.
— Вы чего-то боитесь?
— В данный момент я боюсь, что так и не увижу ваших прекрасных глаз.
— Откуда же вам известно, что они прекрасны, если не видели их?
— Но я вижу вас! В таком совершенном создании не может быть ничего несовершенного.
— Милорд! — позвала королева Кристофера. — Вы столь оживленно беседуете, что нам с сэром Эмиасом тоже хотелось бы послушать, о чём вы говорите.
— Я говорил леди Бесс...
— Бесс? Вы уже так её зовёте?
— Я говорил леди Бесс, какая чудесная вышивка на скатерти.
— Если это похвала, то вы должны обратить её ко мне, — сказала Мария, — ибо это моя работа.
— Да что вы, мадам?! Никогда бы не подумал, что ваши царственные ручки могут так мастерски владеть иголкой! — изумился Кристофер.
— Когда я вышивала эту скатерть, я почему-то вспоминала историю о Пираме и Фисбе. Вы читали Овидия?
— Не думаю. Сэр Кристофер знает латынь не лучше меня, — ответил за него сэр Эмиас.
— К сожалению, это правда, — кивнул Кристофер. — В этом изъян нашего образования. Лишь такие выдающиеся личности, как королева Елизавета, легко изъясняются и пишут на нескольких языках, древних и современных.
— Её величество королева Мария также владеет этим даром, — перебила его Бесс.
— Конечно! Простите мою бестактность, — не говорил ли я вам, что я новичок при дворе! И вы простите меня, мадам, никто не сомневается в вашем выдающемся уме и всем ведомо, какое блестящее образование вы получили, — Кристофер отвесил поклон Марии.
— Благодарю вас, милорд. Разрешите мне продолжить? — сказала она. — Я собираюсь рассказать историю Пирама и Фисбы, — как нам об этом поведал Овидий.
Жили когда-то в Вавилоне двое влюблённых — Пирам и Фисба. Они не могли жить друг без друга, но их родителей разделяла давняя вражда, — так что у бедных Пирама и Фисбы не было надежды на родительское благословение. Более того, прознав про их любовь, родители несчастных под страхом жестокого наказания запретили им встречаться.
Но, несмотря на запрет родителей, Пирам и Фисба всё-таки решили тайно встретиться за стенами города. Свидание было назначено у высокой шелковицы, стоящей на берегу ручья. Фисба пришла первой, но пока она дожидалась возлюбленного, появилась, как пишет Овидий, "с мордой в пене кровавой, быков терзавшая только что, львица". Фисба спаслась бегством, но с её плеч упал платок, который львица, найдя, разорвала своими окровавленными клыками.
Когда Пирам пришёл на место свидания и увидел разорванное, испачканное кровью покрывало, он представил себе самое худшее. Коря себя за гибель возлюбленной, он вонзил меч в свою грудь. Фисба, вернувшись, нашла Пирама умирающим, — тогда она схватила меч и, направив его себе прямо в сердце, бросилась на него.
Пирам и Фисба погибли, — а после смерти боги превратили их в реки, которые текут рядом, стремятся соединиться, однако не могут сделать этого из-за неодолимых преград.
— Какая печальная история, — вздохнула Бесс.
— Нет повести печальнее на свете, — подхватил Кристофер. — Я вспомнил: один итальянский автор создал новеллу на тот же сюжет. Право слово, не знаешь, плакать или смеяться над этим произведением! Должен вам сказать, что итальянцы — народ с удивительным характером; южная природа, — яркая, пышная, но легкомысленная, — определённо оказала на него своё влияние. Каждый итальянец — артист по натуре; все они постоянно играют, сопровождая свою игру, как в хорошем театре, великолепной музыкой, и обставляя действие живописными декорациями. Политика, война, любовь, предательство, смерть — всё для них игра; они даже убивают и погибают играючи, так что никто не умирает у них, не сказав несколько красивых слов на прощание.
— Вы бывали в Италии, милорд? — спросила Мария.
— Да, бывал, — ответил Кристофер. — Послушайте же, как звучит повесть о Пираме и Фисбе в произведении того итальянского автора, о котором я упоминал. В некоем городе жили два семейства, смертельно враждовавших между собой. Когда я говорю "смертельно", то это не аллегория: в новелле кровь течёт рекой, — то и дело кого-нибудь закалывают шпагой или кинжалом, и бедняга испускает дух, но, разумеется, не сразу, а после длинного предсмертного монолога. Вот, думаешь, он умер, — но нет, он поднимает голову и опять говорит что-то; вот, кажется, жизнь окончательно покинула его, — однако он внезапно воскресает, чтобы сообщить нам ещё что-нибудь. В итоге, когда его тело уносят, — чуть было не сказал со сцены, — с улицы, где его убили, вы ничуть не удивитесь, если он и в этот момент оживёт, дабы прибавить пару фраз к своему предыдущему выступлению.
Вы улыбаетесь, леди Бесс? Я не преувеличиваю: именно так описывает автор кровавую вражду в своей новелле, — а по-другому в Италии и быть не может.
Не менее любопытно описание любви. Пирам и Фисба — не помню, какие имена придумал им мой автор, поэтому буду называть их теми именами, которые дал им Овидий — Пирам и Фисба влюбляются друг в друга с первого взгляда; их охватывает такая сильная страсть, что, не перемолвившись единым словом, они уже не способны жить в разлуке. Они готовы на самые безумные поступки, они не желают знать, к чему их это приведёт, они с презрением смеются над предостережениями друзей и доводами рассудка.
Вы возразите мне, сэр Эмиас, что в любви такое случается довольно часто?
— Так и есть, — пробурчал сэр Эмиас.
— Согласен, любовь и безумство нераздельны, — кивнул Кристофер, — влюблённый, как настоящий безумец, одержим одной идеей, которая полностью овладевает его умом, его желаниями и помыслами, которая пытается подчинить себе весь порядок его привычного мира. Да, любовь — это безумство, и прав был поэт, утверждавший, что тот, кто сохраняет ум в любви — не любит.
Итальянцы доходят в этом безумии до крайнего предела. Они ведут себя в любви как подлинные сумасшедшие и совершают поступки, достойные дома душевнобольных. Фисба, например, выходит ночью на балкон своего дома и начинает разговаривать со звёздами, деревьями, цветами и с ветром: она рассказывает им, какой замечательный человек Пирам и как она его любит. Тут поспевает и сам Пирам, который потерял от любви слух, но зато зрение его обострилось: он видит в темноте, как Фисба шевелит губами, но слов её не может разобрать. Затем слух к нему возвращается, и Пирам с Фисбой горячо твердят о своей любви, привязывая к ней всё, что видят вокруг: луну, те же звёзды, ветки деревьев, зарницы на небе и даже ручную птицу на привязи. Как видите, я не преувеличил, — весь мир для влюблённых подчинён навязчивой идее.
Заканчивается эта история печально, как и у Овидия, но львица в итальянской новелле не пробегает: Пирам и Фисба расстаются с жизнью по недоразумению, причиной которого являются они сами. Родители хотят выдать Фисбу замуж за богатого горожанина; её духовник советует ей притвориться мёртвой, выпив особое снадобье. Она это немедленно делает, даже не подумав предупредить Пирама о своём хитроумном плане.
Пирам находит Фисбу бездыханной. Вы полагаете, что он пытается привести её в чувство, вызвать лекаря, расспросить, по крайней мере, её духовника? Плохо вы знаете итальянцев! Он тут же выпивает яд и умирает, — конечно же, успев произнести монолог перед смертью. Как только он умер, Фисба очнулась, — исключительно для того, чтобы тут же заколоть себя кинжалом; понятно, что с глубокой раной в груди и она произносит монолог перед тем, как умереть. Затем являются родители Пирама и Фисбы, приходит духовник, и все они вместе, над телами погибших влюблённых, также произносят речи, — нельзя же упустить такой повод!
Всё, повесть окончена! И что это, по-вашему, трагедия или комедия?
— Боюсь, что ваш пересказ отличается некоторой вольностью, — сказала Мария. — Странно, что вы рассказали о любви в подобном тоне, который больше подошёл бы сэру Эмиасу, чем вам.
— Я подтрунивал над тем, как она показана в итальянской новелле, — возразил Кристофер. — Согласитесь, мадам, что описание любви и сама любовь — несколько разные вещи. Одно может быть сильнее другого, и грустно, если проигравшей оказывается любовь.
— Ваш язык хорошо подвешен, — Мария произнесла это так, что нельзя было понять, одобряет она или осуждает Кристофера. — Вы будете иметь успех у женщин: мы от Евы падки на льстивые речи.
— Перед этим тараном не устоит ни одна женская крепость, — флегматично заметил сэр Эмиас.
— Вы преувеличиваете мои скромные способности, господа, — рассмеялся Кристофер. — Я болтаю, что в голову придёт, и пересказываю чужие слова. Считайте, что в этой комнате сидит попугай и трещит без разбору обо всём подряд.
Бесс улыбнулась во второй раз и бросила быстрый взгляд на Кристофера.
— Наконец-то ваши очаровательные глазки посмотрели на меня, — шепнул он ей на ухо, щекотно и горячо. — Они намного красивее, чем я думал.
Бесс покраснела, но видно было, что ей приятно.
— Малышка готова сдаться, — пробормотал про себя сэр Эмиас. — Дело пошло на лад...
Часть 3. Придворный театр
