— Я не против, — сказала Ивик, — мне какая разница, раз все равно выходить на связь.
Есть почему-то не очень хотелось. Она все еще чувствовала себя плохо. Но наверное, поесть надо... Ивик старательно пережевывала мясо. Или наоборот — не надо, если сегодня уже ее начнут накачивать наркотиками.
— Слушай, а ты с Кельмом как... насчет богатого любовника — это в игре или?
— Это серьезно, — тихо ответила Ивик и перестала жевать. Взглянула на Женю — как та отнесется. Женя деловито кивнула.
— Ну и правильно.
Ивик положила себе салата. Оправдываться, объяснять про Марка не хотелось. Пусть Женя думает, что хочет.
— А у тебя как? — спросила она, — вся жизнь в работе? А личная?
— Как у дарайцев положено, — буркнула Женя, — а вообще да. Ничего хорошего.
Ивик вдруг стало неловко. У Жени совсем не сложилась судьба. Ни детей, ни мужчин. Никого. В квенсене Женя влюблялась, там было, в кого влюбиться, даже вышла замуж — но так у нее и не сложилось. А ведь Женечка очень красивая...
— На этом свет клином не сошелся, — буркнула Женя, -подумаешь. Зато я здесь такое делаю... с внешностью мне повезло. Ты бы тоже могла, но у тебя чисто дринская физия...
— Дело не только во внешности, — возразила Ивик, — не каждый так может, как ты.
— Не спорю, — согласилась Женя.
— А стихи пишешь?
— Стихи... изредка, да. Романы тоже пишу.
— Помнишь: в этой жизни, которой не пожелаешь врагу, в постоянной готовности умереть за...
— Как в воду глядела, — фыркнула Женя.
Очень изменилась, подумала Ивик. Такая стала... деловая, жесткая, уверенная в себе. Такой Женя ей нравилась, пожалуй, еще больше.
Но у нее жизнь совсем не такая, как у дейтр. Вряд ли Женя чувствует себя дейтрой... три года в квенсене, потом разведшкола, где она довольно много времени уже проводила в Дарайе.
Ради чего она так живет, так рискует собой? У нее-то ведь никогда не было тех луж с корабликами, и скачущего по камням потока...
— Ты и в Дейтросе почти не жила, — сказала Ивик.
— Да... По правде сказать, я уже не знаю, кто я. Триманка, русская, дейтра, дарайка... я ведь и дарайка на четверть. Но это неважно. Я знаю, почему я здесь, и что делаю, — Женя задумалась. Отодвинула тарелку, — я часто ощущаю, что и этот мир... Дарайя... он тоже мой. Ведь он очень красивый, древний, очень мудрый, этот мир. Здесь же были поэты, здесь была великая музыка, прекрасные замки... Все это не убито, это только дремлет под коркой — они загадили свой мир, искусственно остановили развитие, но я уверена, что их можно разбудить... я пока еще не знаю, как, но верю, что можно. У них рождаются талантливые дети. Бог не может навсегда оставить какой-то мир, так не бывает, какой же Он после этого был бы Бог...
— Я тоже так думаю, — согласилась Ивик. Она взяла ванильную булочку, рот наполнился прохладной сладостью.
— И ты знаешь, я совсем не жалею, что тогда пошла с тобой...
— Я же знала, что тебе понравится, — хмыкнула Ивик.
— Жаль, конечно, что мать нет возможности увидеть... родственников, друзей старых. Но это разведка, как иначе. Наши на Триме их опекают, денег от моего имени подкидывают, следят. Иногда я пишу. Мать считает, что я в Америке...
Скоро все изменится, подумала Ивик. Абсолютно все. Теперь они применят излучатель. Триманцы перестанут быть слепыми и беззащитными. Но можно ли говорить уже об этом Жене? Она не знала.
— Нам, к сожалению, пора уже... жаль. Но мы еще увидимся, — пообещала Женя. Ивик помрачнела, вспомнив о предстоящем. Женя слишком оптимистична. Атрайд представлялся Ивик черной ямой, попав в которую — уже не выберешься. Тем более — если попадешь с такими подозрениями.
— Не бойся, — Женя накрыла ее руку своей, — теперь уже не страшно. Я поговорю с ними, объясню ситуацию. Может быть, тебя даже не станут проверять. Но даже если проверят, пустяки, ты сможешь. А потом все будет как раньше, как всегда. Идем?
Ивик все еще слабыми дрожащими руками натянула пуловер. Женя собрала со стола, стала возиться в сумке, перекладывая какие-то бумаги, приборы.
— Знаешь, Ивик, я вот вспоминаю те времена, когда была молодой, глупой и жила там, на Триме... Я тогда писала романы и мечтала о прекрасном... ну не принце, конечно. Словом, что появится некий мужчина, настоящий... не такой, как Сашенька там, помнишь его? Не такой, как все, кто меня окружал. Если серьезно, я их не воспринимала как мужчин вообще. Вроде руки-ноги-пенис, борода, голос мужской — а внутри непонятно что. И так — все, представляешь? Я не давала себе в этом отчета. Поняла только когда попала в Дейтрос. И увидела — нормальных. Которых в Дейтросе большинство. Нормальные мужчины, гэйны. Да и другие тоже. Даже, например, твой Марк. Они — нормальные, настоящие. О таком я и мечтала тогда.
— Интересно, — сказала Ивик, — но почему? Вообще триманцы для меня тоже... немного того. Не в кого влюбиться даже. Но это, может, просто потому, что я не оттуда, и воспринимала их немного как объекты... А ты-то почему?
— Не знаю. Они ненастоящие, вот и все. Картонные. Может, там тоже есть настоящие, но мне как-то не попались. Я даже сформулировать не могу — почему. Просто вот так воспринимаю.
— Н-да, — Ивик опустила голову, — жаль, что в Дейтросе у тебя тоже... как-то не сложилось. Ты ведь красивая, могло бы...
— А мне не жаль, — победно сказала Женя, застегивая сумку, — дело не в этом. Я потом поняла. Вообще эти мечты — они глупые. Надо самой становиться... другой, настоящей. Какая я была? Мечтала о чем-то прекрасном, а сама сидела на дурацкой работе по 10 часов в день, жила с матерью, которой мешала, все было плохо, а я только тихо ныла и даже не пыталась что-то изменить. Мне казалось, что я и не могу ничего... что я такая слабая... Принцесса в замке из слоновой кости. И должен приехать принц и меня освободить. А черта с два я слабая. Сейчас я столько могу и столько делаю — аж голова кружится.
— Это да, — сказала Ивик, — как ты быстро сообразила, как меня спасти.
— Нормальная ситуация, рабочая. Человек может практически все... абсолютно все. Но это надо понять. Дорасти, что ли, до этого. В квенсене, конечно, никуда не денешься — научишься...
— Верно, — согласилась Ивик, — я давно об этом думаю. Кажется, с поступления в квенсен... а может и раньше — у меня все время только расширяются представления о том, что я еще могу... Правда, это не очень-то приятно. И не знаю, нравится ли мне это... такое ли уж это счастье... Счастье все-таки в другом.
Она вспомнила время, когда дети были совсем маленькими. Как гуляла с близнецами. Забирала Миари из марсена. Кормила. Как были счастливы с Марком. Тихое, безоблачное растворение в синеве, в покое, в близости. Это и есть счастье.
Она подумала, что пережила эту последнюю ночь. Она это смогла. И теперь, очевидно, должна понять, что может пройти и проверку в атрайде, и что это страшное для любого дейтрина слово — тоже еще не означает конца всего...
— Шендак, да зачем она сдалась мне, такая сила?! — с горечью спросила она. Женя посмотрела ей в глаза, кивнула.
— Только она и нужна. Ивик, ты же пыталась объяснить мне это тогда. По-своему, как куратор. Ты что — сама этого не понимаешь? И я пошла за тобой только потому, что чувствовала — ты права. И что я никогда не писала бы, не могла бы писать, если бы отказалась... от силы, получаемой так жестоко.
Ивик смотрела на Женю. И вспоминала Дану — счастливую или относительно счастливую в семейной жизни, получающую удовольствие еще и на стороне, красивую, хозяйственную, довольную жизнью — ту, какой она стала теперь.
Может быть, весь ее детский талант, ее необычайная музыкальность, ее дар — это всего лишь следствие трагедий, тяжелых ударов в детстве, когда чтобы выжить, девочка привыкла хвататься за скрипку. У них ведь в Дейтросе не было компьютерных игр, не было телевидения, вообще развлечений было мало. Дана умела играть, и стала уходить в музыку — чтобы спастись. Многочасовые занятия дали ей технику, пережитое горе — недетскую глубину игры. Так она стала гэйной...
А потом горе притупилось, и Дана просто захотела жить обычной жизнью, не перенапрягаясь, не подвергая себя опасности. Можно ли осуждать за это человека?
Нельзя. Но и музыкантом она быть перестала.
То есть конечно и сейчас она иногда играет что-то...
Потом Ивик вспомнила свой роман. И свой замысел — написать о будущем Дейтросе, и почувствовала, как задрожали внутри уже кристализованные образы, чьи-то глаза, руки, диалоги, готовые картинки...
Если, конечно, она выйдет из атрайда. Если очередная проверка сил не убьет ее окончательно.
Это цена. Женя права, это цена. И разве она встретила бы Кельма, если бы не решилась быть такой — настоящей?
Все это пронеслось в голове Ивик за мгновение. Потом она тихонько улыбнулась Жене.
— Ладно уж, пошли...
— Пошли, ангел-хранитель.
На этот раз Женя вела машину сама, но предупредила, что говорить нельзя — машина служебная и, возможно, прослушивается. Они говорили, конечно, но так, будто Женя и вправду Ален Лави, офицер контрразведки, а Ивик — ее мелкий агент. Уславливались о будущей совместной работе. Ивик обреченно смотрела в окно, ей казалось, что она едет на смерть.
Машина затормозила на стоянке атрайда. Женя выключила зажигание. Нашла руку Ивик и безмолвно сжала ее. Ивик, не глядя, ответила на пожатие.
Они вышли из машины, спустились со второго этажа стоянки и с помощью лифта попали в приемное отделение. Здесь, как и повсюду в атрайде, сидел в углу охранник-вангал в синей форме, молоденькая девица за стойкой подняла на них подведенные серые глаза.
Женя совершенно изменилась, стала чужой, посторонней, даже не узнать, настоящая дарайская офицерша. Бросила на стойку какую-то бумагу.
— Вот привезла вам на проверку пациентку. Мне нужно поговорить с ее ведущим психологом.
Девица просмотрела бумагу.
— Пациентку мы примем. А беседы с психологом в приемные часы, они у нас...
— Девушка, — ледяным тоном сказала Женя, — вы меня неправильно поняли. Я работаю в УВР, и мне необходимо согласовать с психологом тактику обращения с пациенткой.
— Простите, — смутилась рецепшионистка и нажала какие-то кнопки. Женя не смотрела на Ивик, и та чуть сгорбилась и с несчастным лицом смотрела в пол, как и полагается арестованной. Впрочем, Ивик примерно так себя и чувствовала. Через минуту вошел высокий тонкий дараец в зеленоватой одежде, за ним — еще один в синей форме.
— Фелли Лави? — он пожал ей руку, — я буду заниматься делом вашей... пациентки, — он посмотрел на Ивик, — пройдемте в мой кабинет?
Охранник в синей форме тем временем подошел к Ивик.
— Говоришь по-дарайски?
Неужели я так глупо выгляжу, подумала Ивик, и ответила утвердительно.
— Шагай вон туда, в ту дверь, — охранник слегка подтолкнул ее. Ивик в последний раз обернулась на подтянутую, стройную Женю, в глазах солнышком мелькнуло яркое золото Женькиных волос — и пошла вслед за охранником, в пугающее нутро атрайда.
Ивик выпустили через декаду, в один и тот же день с Кельмом, несколькими часами позже него.
Покачиваясь от слабости, она вышла из ворот атрайда. Надо было сесть на автобус, Ивик даже вернули какую-то мелочь, которая была у нее в карманах при поступлении. Но мысль о транспорте пугала, Ивик знала, что ее стошнит обязательно.
Вынув из кармана мобильник, она позвонила Кельму. Это можно делать вполне открыто.
Что уж теперь скрывать...
— Тилл...
— Это ты, — выдохнул он в трубку, — ты уже все? На свободе?
— Да.
— Приезжай ко мне. Сейчас.
Ивик почему-то не сообразила попросить его за ней приехать. Может, потому, что его тоже было жалко — она видела и его в атрайде, их сводили вместе два раза. А может, потому что и в машину было страшно сейчас садиться. Однако что делать? Ехать надо.
Весна уже вступала в свои права, холодный серый ветер подметал улицы, и странно пахло сыростью и пробуждением. Ивик шла пешком несколько автобусных остановок, потом ждала на одной из них минут десять, и наконец автобус подошел. Ивик пристроилась на задней площадке на откидном сиденье. Рядом с ней восседала неопрятная толстая сиббка, дальше — двое юнцов обкуренного вида. Напротив взгромоздился на сиденье вангал, при виде его Ивик передернуло. Вангал был не в форме, правда, не поймешь, где он работает. Вангалы-то все находят работу — армия перемелет любое количество пушечного мяса, до тех пор, пока существует Дейтрос.
Вот так, в автобусе на задней площадке, в разрисованных граффити поездах, в бедных кварталах можно узнать совсем другую Дарайю, сильно отличающуюся и от рекламных буклетов, и от тех заманчивых картинок, которые некогда демонстрировал ей хессин Керш иль Рой.
Ивик подумала, что сейчас вполне вписывается в обстановку. Юнцы-наркоманы наверняка из интеграционной школы, сиббка, вангал... и она, дейтрийская мигрантка, бледная, с синяками под глазами, одетая кое-как. Неудачники этого мира. ПрОклятые этого мира, вспомнился ей отец Кир.
Причем вангалу в сущности хуже всего. Ивик посмотрела на этого здоровенного парня, кулаки размером с ее голову, маленькие косые глазки, белесый ежик волос. Сейчас она уже не вспоминала о полученных недавно ударах... Она подумала, что этот здоровяга, если только он в армии — самое беззащитное существо в Дарайе. Ему некуда деваться — он пойдет в Медиану и умрет под ударами гэйнов, какой-нибудь пятнадцатилетний сопляк уничтожит десяток таких, как он, одним движением руки. И она, Ивик, жгла и хлестала, давила, резала десятки, сотни таких вот неполноценных дарайцев... Вангал вдруг поймал ее взгляд, и неуверенно, робко улыбнулся ей.
Ивик вспомнила, что сексуальный инстинкт у них искусственно притуплен. Во избежание. Дети, просто большие дети — они не понимают, за что гибнут...
— Ты хороший, — сказала она, — как тебя зовут?
— Кас, — ответил вангал слегка удивленно и улыбнулся еще шире. Ивик стало нестерпимо больно внутри. Она встала. Скоро уже выходить, и лучше пройти еще немного пешком.
— Ты хороший, Кас, — повторила она. Можно очень многое сказать — только вот он не поймет.
Ивик вышла из автобуса, и тут же ее вырвало в ближайшую урну. Дама с огромной сумкой неодобрительно покосилась в ее сторону. Ясно — наркоманка или пьяница. Ивик побрела по улице. Остановилась перед витриной, где в зеркалах отражалась и сверкала разноцветная бытовая техника. Из зеркала на нее смотрела незнакомая дейтра, действительно, похожая на наркоманку — глаза обметаны черным, черты лица заострились еще больше, и вообще она выглядела старой... Ивик отвернулась. Может, не стоит в таком виде идти к Кельму. Но страшно подумать сейчас, добираться домой...
Кельм открыл ей дверь. Ивик шагнула через порог. Через секунду они обняли друг друга, и так стояли бесконечное время.
— Пойдем, детка, — сказал Кельм. Он повел ее сразу наверх.
— Ты есть хочешь что-нибудь? Пить?
— Нет. Я не могу еще, тошнит. Может, просто воды немного. Попробовать. Из меня и вода вся выходит.
