С оранжевого кристаллика срывается невидимый луч. Микролазерные импульсы щекочут нейроны на питающей подложке.
— Подтверждена межклеточная трансляция сигналов с использованием внедренных структур. Рост нервных сетей ускорен на сорок восемь процентов по сравнению с контрольными образцами. Потребление питательных веществ выросло на восемьдесят процентов. Оно растет.
— И хочет с нами пообщаться, не так ли?
— Похоже на то. Хорошее начало для древнего фильма ужасов.
— Я бы предпочел, чтобы это был древний фильм ужасов.
Поверхность успокаивается. Бывшая Ларисса сжалась вдвое, окончательно обратилась в шипастый шарик, опоясанный тридцатикилометровым черным кольцом. Звезды у краев кольца подрагивают, еле заметно даже для компьютерного анализа расползаясь светлыми запятыми. Волна ряби катится вдоль черного тора, с каждой секундой набирая темп. Черная поверхность и сама покрывается рябью, кольцо обвивают спирали из металлических ручейков.
— Наблюдается микролинзирование звезд в створе с кольцеобразной структурой? Проклятье. Если напряженность поля достаточно велика, чтобы мы заметили отклонение даже на таком расстоянии...
— Только не спрашивайте меня, как оно существует. Понятия не имею. Лучше поднимите монитор обратно на нептуноцентрическую. Если информация, которой мы располагаем, верна...
Ларисса вскипает.
Структуры на поверхности рушатся, превращаясь в кипящий рой обломков. Бывший спутник озаряют взрывы, за долю секунды воздвигаются и падают извивы арок, фрактальные деревья, металлические струи отвердевают на лету, расшвыривая вокруг спутника картечь застывших брызг. Распахиваются чернеющие трещины, доходящие почти до центра шара.
— Как вы и предсказывали. Это может представлять опасность для нас?
— Для "Мурманска"? Вряд ли, но проверять у меня нет желания. А что с лингвистической секцией?
— Особыми результатами похвастаться не может. Все, чего мы успели добиться — определить блоки для основных выражений и кванторов. Грубо говоря, букварь мы одолели, но застряли на стадии учебника для первоклашек. Образец с поверхности не может похвастаться и этим — сформировавшаяся нейронная сеть прокручивает последовательности, которые посылала нам материнская структура еще на первом этапе, будто зациклившийся скрипт.
— А что сейчас передает Ларисса?
— Энтропийное распределение вчерне повторяется, но от той семантики, которую она установила до трансформации, не осталось и следа. Повторяющиеся единицы исчезающе редки. Боюсь, диалог сменился двумя встречными монологами, коммандер. Причем ни один из участников не понимает языка другого.
— Опять же — в точном соответствии с предсказаниями?
— В точку.
— И что теперь, доктор?
— Вы же и без меня знаете, что.
— Мне это не нравится.
— А мне — еще больше. Готовьте лендер.
До самого горизонта (то есть примерно метров на двести от берега) простирается море металлического студня, уже покрывающееся серо-синей крошкой силицидного льда. Крохотный островок застыл, будто вмороженный в мениск жидкости, своим существованием нарушающей десяток законов физики сразу. По металлической почве раскинулся узор черных нитей, словно поглощающих весь падающий на них свет. Ближе к центру острова нити густеют, сливаются в черное пятно, устремляются к небесам стволом исполинского растения. Колонна тянется ввысь, превращаясь в тонкую ниточку, рассекая голубой диск Нептуна.
В вышине сливаясь с черной дугой, разрубившей небосвод и ледяной гигант надвое.
За спиной — разлапистая пирамидка одноразового посадочного модуля. Впереди — металлическая гладь и уходящий за горизонт огонек монитора.
Обернуться. Посмотреть вверх, на основание опоры. Там, в сорока метрах от "земли", черное на черном пятно входа. Дрон парит рядом на слабых струйках пара.
Неощутимое тяготение позволяет подниматься по почти отвесной колонне, лишь придерживая кабель одной рукой. Сплетенные из миллионов нитей стены смыкаются вокруг. Щелкает карабин. Теперь кабель тянется за спиной, разматываясь с поясной катушки.
Туннель вьется спиралью, перчатки скафандра слегка отталкиваются от стен. Теперь отдельные нити неразличимы в однородной массе — коридор ведет через сгустившийся и отвердевший мрак.
А затем заканчивается. Фара скафандра выхватывает из темноты овальную камеру — и висящую в ее центре безо всякой видимой опоры каплю серебристого света.
Блоки с датчиками остаются висеть в пространстве — липучки и магниты соскальзывают с черной поверхности. Снаружи лендер разворачивает лазерный приемопередатчик, ловя в прицел один из орбитальных ретрансляторов, установленных "Мурманском".
Тихий смешок.
— Ну что ж. Давай познакомимся поближе.
Легкое движение перчатки возносит фигуру в скафандре к сгустку света. Рука протягивается вперед, навстречу устремляется струя серебряного тумана. Капля скользит по термоизоляции, обволакивает нагрудник, шлем... Посреди полости повисает принявшее форму скафандра облако из серебра. На контрольной панели вспыхивают десятки алых огоньков, скафандр лихорадочно рапортует о множественных нарушениях герметичности.
Приглушенный смех снова отдается от стенок шлема.
— Ценю твою деликатность. Но, полагаю, цветочно-конфетный период мы прошли еще на орбите Лариссы.
Окутанная серебристой пленкой рука поднимается к шлему. Забрало скафандра откидывается с негромким щелчком.
Рукотворная гора из стекла и бетона, увенчанная сверкающим шпилем километровой вышины, была отлично заметна с римских улиц. Хоть и находилась от них в двух десятках километров.
Подножие пирамиды опускалось в воды озера. Заходящее солнце превращало шпиль в полосу красного огня, вонзающуюся в вечернее небо. Отсюда, с высоты трех километров, открывался превосходный вид и на озеро, и на многокилометровую парковую зону с разбросанными по ней правительственными резиденциями и старинными замками. Далеко на западе горели закатным пламенем воды Тирренского моря. А к югу раскинулось другое море, бетонное — переплетение автострад, посадочных площадок, вакуумных путепроводов и эстакад. Отделявшее резиденцию Генеральной Ассамблеи от кварталов Вечного Города.
Красивый пейзаж. Нашлемные камеры Званцева при всем желании не могли различить на нем стартовые гнезда дронов и позиции зенитных установок. Хотя он точно знал, что парк под вертолетом напичкан оружием, смертоносным не менее, чем хорошо замаскированным.
Три джеткоптера охраны скользнули в сторону, когда вертолет приблизился к ангару, расположенному на одном из верхних этажей пирамиды. Посадочная площадка качнулась, принимая вес машины, мягко ушла внутрь здания. Закрылись прозрачные створки, люк вертолета распахнулся. Загудел подъемник, опуская Званцева на пол ангара. Часовые в доспехах взяли "на караул".
С точки зрения Званцева, единственная польза от всей этой бутафории — включая нависшую над Римом исполинскую пирамиду — заключалась в одном. Она послужила прототипом для куда менее помпезных и более полезных городов-заводов, которые сейчас возводились по всем высоким широтам — от Новой Земли до острова Сеймур. Трехвековое противостояние в космосе выкачивало ресурсы планеты, словно пылесос. Залежи полезных ископаемых под водами Арктики и сползающими в океан под напором орбитальных солетт ледниками Антарктики стали для человечества манной небесной. Или, точнее, земной.
От шагов Званцева содрогался пол. В сопровождении миротворцев он прошел к лифту, привычно не обращая внимания на дубовые панели и штандарты с голубым глобусом.
Ему не задавали лишних глупых вопросов — привычка главнокомандующего к графику, настолько плотному, насколько это было возможно, была общеизвестна. Откровенно говоря, Званцев с удовольствием бы провел совещание с орбиты, не тратя времени на визит в Рим — но новости были слишком важны, чтобы обсуждать их где бы то ни было еще, кроме надежных стен спецкомнаты.
Интерьер переговорной разительно отличался от пышного убранства официального зала заседаний Совета ООН. Ни флагов с гербами на каждом свободном месте, ни исполинских адаптивных мониторов во всю стену. Только ряд кресел вокруг круглого стола, да стандартные ДР-шлемы на подлокотниках с настольными дисплеями.
И двенадцать человек в деловых костюмах. Внешних признаков генмодов почти не заметно — на консервативной Земле радикальные изменения фенотипа, как и внешние имплантаты, до сих пор считались уделом малообеспеченных слоев. Непринужденная болтовня — точнее, ее безупречная имитация — смолкла, когда в дверях появилась почти задевающая потолок фигура в черной броне.
Званцев ответил на приветствия легким поклоном. Прошел в глубь зала, к креслу, расширенному под габариты доспеха. Окинул директоров экономических зон взглядом.
Именно здесь — не в прирученной Генассамблее, Секретариате или послушной Ложе — он был лишь "первым среди равных". И именно директорат ему предстояло убеждать в том, в чем он сам до конца не был уверен.
Заработали встроенные в стены шумопостановщики и экранирующие сети, сквозь панели донесся неразборчивый шепот контрфазной акустики. Изображение перед глазами Званцева на миг затуманилось.
Званцев вдохнул в легкие побольше дыхательной смеси — старые привычки тела долго не забываются. И начал говорить.
Когда речь Званцева подошла к концу — за стенами пирамиды сомкнулась ночь. Облака над шпилем горели от тысяч прожекторов на склонах резиденции и улицах Рима.
— ...таковы обстоятельства. Мы воздерживаемся от широкого оглашения новостей — только охоты на ведьм нам еще не хватало. Однако вы не хуже меня знаете о сюрпризах, обнаруженных Департаментом планетарной безопасности. Литосферные хранилища с "трупоедами", оборотни на высоких постах в ООН... Как ни печально признавать — чужаки утерли нам нос.
— Как это вообще стало возможным? — поинтересовался директор Северной Америки (правящий землями от Ньюфаундленда до Майями). — Я полагал, что весь личный состав ГлобДефКома регулярно проходит проверку в службе безопасности.
— Достаточно тщательную, чтобы выявить деструдо, — согласился Званцев. — Но то, что обнаружили мои спецы... я не генетик. Но там, на "Пангее", я говорил с созданием, чьи клетки не делают особых различий между транспозонами и кодирующей частью. С ходячей лабораторией по созданию трансгенных организмов. Это существо могло прожить среди нас триста лет — и все это время притворяться человеком. И оно — не одно.
Теперь мы знаем, что искать. Мы выявляем их десятками. Даже в высших эшелонах ООН и территориальных правительствах. И все это время они могли ударить нам в спину в любой момент.
— И это еще не все, — полуутвердительно заметил глава Северной Европы.
Званцев кивнул.
— Астроразведка провела тщательное сканирование выбранных участков неба, — он отделил от наруча небольшой штекер, подключил к столу. Подождал минуту, пока системы "тихой комнаты" прочесывали файлы с доспеха частым гребнем в поисках ловушек и бэкдоров.
— Источник излучения долгое время оставался незамеченным на фоне яркого кувен-объекта QOS-3, — пояснил Званцев. — По этой причине, а также из-за торможения на малой тяге мы его и не замечали. Оценочная масса — до пятидесяти миллиардов тонн. Оценочное время прибытия в нашу систему — до восемнадцати лет.
Молчание.
— Итак, — спокойно заметил лидер Южной Европы (к которой ныне причислялась широкая полоса суши и моря от Гибралтара до Ростова-на-Дону). — К нашей планете приближаются два флота. Один — в два с половиной раза больше, чем тот, с которым мы имеем дело. Второй состоит из одного корабля — который сам по себе больше, чем все, что есть у нас и у наших врагов. Я верно понимаю?
Званцев посмотрел на итальянца.
— Да.
Снова долгая пауза. На лицах блестят капли пота, несмотря на работающие кондиционеры.
— Вы действительно можете остановить это? — наконец, жестко проговорила представительница Ближневосточной зоны.
— Одни — нет.
Званцев подождал, пока на лицах вождей Земли не появится понимание.
— Вы им верите?
Безликий шлем медленно повернулся, оглядывая по очереди всех участников встречи.
— Информация с Лариссы. Объект в Киле. Действия чужаков. Все подтверждает слова пангейского оборотня.
— Сэр, — произнес седовласый директор Российской ЭЗ. Он был единственным в комнате, кто открыто носил имплантат — глаза затягивало искрящееся бельмо линзового дисплея. — Вы же понимаете — у них были все возможности, чтобы состряпать для нас сколь угодно убедительную легенду. И подвесить на орбите Нептуна сколь угодно убедительную декорацию.
Званцев кивнул.
— И единственный способ проверить информацию чужих — подождать и посмотреть. Но здесь есть другая проблема, — он оборвал фразу на полуслове.
Сравнительно юный для члена директората — всего тридцать семь лет — глава Объединенной Полярной мрачно усмехнулся.
— Цена ошибки и промедления — гибель нашей цивилизации. Верно?
Званцев ответил бы усмешкой, если бы мог.
— Абсолютно, — он указал на выведенную на дисплеи схему. — В конечном итоге — это вопрос теории игр.
Мои штабисты проиграли кучу сценариев, с различными коэффициентами угрозы и вариантами действий. В конечном счете они сводятся к трем. Мы принимаем предложение. Мы отказываемся и наносим удар. Мы выжидаем. И в каждом из этих случаев худший исход — сражаться с чужаками и объектом в Киле одновременно.
— Мы пока не можем быть уверены, и что объекты в Южной Гидре и чужаки — одно и то же, — заметил североамериканец.
— Примем как допущение.
Чужаки — знакомая угроза. Я сражался против них, я знаю, как их побеждать. Да, в их колоде хватает крапленых джокеров. Но и у меня найдется парочка козырей. И мы уверенно предполагаем — они не желают нашего окончательного уничтожения. Иначе бы нас стерли в порошок триста лет назад.
Чужак из Киля — давайте действительно называть его Палачом — фактор неизвестный. Мы не знаем, что он может. Мы не знаем, зачем он явился. Все, что у нас есть — это недостоверные сведения о том, что Палач представляет собой угрозу. Абсолютную и смертельную.
Оценка плавает в зависимости от того, какой коэффициент достоверности мы присваиваем словам оборотня. Но в множителе — полное уничтожение. Стопроцентный разгром. Земная цивилизация будет выжжена огнем, наш вид отбросят обратно к каменнным топорам. И после всех вычислений, на исчисляемом промежутке времени этот фактор перевешивает.
Званцев помолчал.
— Я намерен вычеркнуть неизвестную из этого уравнения.
Недоуменный, недоверчивый шепоток пролетел по комнате.
— Сэр, — это директор Юго-Восточной ЭЗ, кряжистый кореец ростом по подбородок самому Званцеву. — Такое решение может ввергнуть нас в войну, о которой мы ничего не знаем. Против стороны, чьи силы нам неизвестны. Бок о бок с врагом, которому мы — вы! — противостояли сотни лет. Вы уверены, что это разумно?
— Из этой ситуации, — металлом лязгнул динамик, — дефицит разумных выходов. Я лишь выбираю выглядящий наименее неразумным. Потому что противоположное решение тоже может ввергнуть нас в войну с врагом, которого мы не в силах одолеть.
