— Помнишь, — сказала кровать, — но об этом после. Пятьдесят лет назад, когда мне уже было лет тридцать, и я была украшением комнаты, в дом, где я стояла, привезли на телеге новенький буфет. Сначала он был неживой. Это всегда так бывает с новыми вещами. Но постепенно буфет оживал. Все мы знаем, как это происходит. Жизнь появляется от прикосновений человека. Если человек касается вас десять раз в день, через пять или шесть лет вы имеете шанс начать соображать и даже разговаривать. Если человек не расстается с вами, вы оживете через полгода. Кстати именно поэтому так быстро оживают игрушки.
— При чем тут телега и игрушки? — раздраженно пробурчал буфет.
— При всем, — сказала кровать. — Ты оживал медленно. Тебя поставили на самое видное место, наполнили красивой посудой, но подходили к тебе редко. Только иногда протирали с тебя пыль.
— Ну и что? — снова возмутился буфет. — Я этого, между прочим, не помню, но даже если и так?
— Я все помню, — спокойно продолжала кровать. — Ты не вполне ожил и через пять лет. Стоял, что-то бормотал про себя. Не отвечал на наши вопросы. Вскоре наша, тогда еще молодая, хозяйка вышла замуж и еще через пять лет получила квартиру в этом доме. И нас троих — меня, тебя и сундук привезли сюда. Ты все еще не вспомнил о сундуке?
— Ничего я не помню, — зло бросил буфет.
— Ты ожил уже через год после переезда, — сказала кровать. — Муж хозяйки сильно пил и прятал в тебе водку. Однажды он уронил бутылку, и ты весь пропитался водкой с верхней полки и до самого дна. Поэтому в том, что у тебя такой характер, нет ничего удивительного.
— А у тебя ржавые пружины из-за того, что Борька, когда был маленьким, по ночам забирался к хозяйке в постель и писал на матрац! — выкрикнул буфет.
— Я знаю, — спокойно ответила кровать. — На меня писала еще хозяйка, когда она была маленькой девочкой. Но я не стала от этого злее.
— Господа, — вмешался диван. — А что же случилось с сундуком? Уважаемая кровать? По всей видимости, буфет действительно ничего не помнит.
— Он все помнит, — сказала кровать. — Не так уж он и глуп. Сундук умер.
— Как это умер? — удивился диван. — Разве мебель может умереть?
Наступила тишина. В проходной комнате, которую буфет назвал гостиной, стояли рядом по одной стене буфет, зеркальный шкаф и тумбочка со сломанным телевизором "Рекорд". Напротив располагались продавленный диван с круглыми откидывающимися валиками по бокам, старое трехстворчатое трюмо и книжная этажерка. У окна стоял круглый стол. Промежутки между этими предметами обстановки заполнялись старыми крашенными-перекрашенными стульями. На стене замерли в немом ожидании часы, опустив гири до самого пола. В спальне стояли начинающая ржаветь кровать, угрюмый массивный комод и прикроватная тумбочка, на которой дремали старая радиола и разбитый телефон. В коридоре висели на стене опустевшая вешалка и большое зеркало. В кухне стоял старый холодильник с закругленными углами и с открытой дверцей. Молчала обожженная двухкомфорочная газовая плита. Безмолвствовали самодельные кухонные полки, стол и табуретки. Мерно капала вода в ванной, оставляя на пожелтевшей эмали коричневый подтек.
— Я знаю, как умирает мебель, — сказал круглый стол. — Она просто засыпает.
— Сундук умер не так, — заметила кровать.
— Она просто засыпает, — продолжил стол. — Когда-то давно я уже стоял в квартире, где умерли хозяева. Я стоял там долго. До тех самых пор, пока наша, теперь уже тоже умершая, хозяйка не купила меня. В той квартире никто не жил лет десять. Мебель покрылась толстым слоем пыли и начала засыпать. Когда человека нет долго, жизнь улетучивается из предметов, которые его окружают. Я сам тогда почти умер.
— И все-таки сундук умер не так, — повторила кровать. — Когда хозяин умер, у хозяйки не оказалось денег даже на гроб. Тогда пришел ее старик-отец и сколотил гроб из сундука. Для этого сундук пришлось сломать.
— Что?! Что вы говорите?! — зашуршала из угла этажерка.
— Для этого сундук пришлось сломать, — повторила кровать.
— Как это "сломать"? — не понял круглый стол.
— Очень просто, — неторопливо проскрипела кровать. — Его разбили на доски. Из этих досок сколотили гроб.
— Послушайте, а что такое "гроб"? — спросил диван.
— Гроб? — переспросила кровать. — Это такой ящик или сундук, в который кладут корпус умершего человека.
— Да... — подтвердил стол. — Совсем недавно на мне стояло нечто подобное. Это было ужасно...
— Подумать только! — опять прошелестела этажерка. — Сломать живое существо... Ведь ему было больно! Возможно, что он даже кричал...
— Кричал, — подтвердила кровать. — Только никто этого не услышал. Или не захотел услышать.
— Нельзя винить в этом людей, — вздохнул диван. — Люди думают, что звуки, которые мы издаем — это всего лишь скрипы, стук и ничего больше.
— По крайней мере, этот сундук остался сундуком. Только другой формы, — злорадно вставил буфет.
— Значит, ничего страшного, если ты однажды станешь буфетом другой формы, и в тебя положат мертвого человека? — поинтересовался у буфета шкаф.
— Он не стал сундуком другой формы, — сказала кровать. — Он умер. То, что получилось из сундука, было мертво. И вряд ли оно могло ожить от соприкосновения с мертвым человеком.
— К чему все эти бредни? — раздраженно продребезжал буфет. — Хозяйка умерла, и ни из кого из нас не сделали "сундук другой формы". Хозяйки уже нет. Ее сын приехал и уехал. Самое страшное, что нас ожидает, это медленное засыпание в пустой квартире.
— Отец мой столяр! — воскликнул шкаф. — Что я буду вспоминать на том свете? Мои последние годы пройдут бок о бок с этим буфетом!
— Не самое плохое соседство, уважаемый пустой шкаф, — съязвил буфет. — О себе этого, к сожалению, сказать не могу. Подумать только! С одной стороны обшарпанная тумбочка, на которой стоит сломанный телевизор. Черно-белый! Заметьте, черно-белый и сломанный! С другой стороны пустой фанерный шкаф, покрытый дешевым лаком. И к тому же, который рассуждает о "том свете" и советует спросить о чем-то у этой тумбочки...
— Надо было меньше болтать со своими сервизами и больше слушать, о чем говорит по ночам уважаемая мебель, — недовольно вмешался в разговор стол. — Тем более, когда обсуждаются вопросы жизни и смерти.
— "Вопросы жизни и смерти"! "Уважаемая мебель"! — передразнил стол буфет. — Единственная уважаемая мебель в этой квартире — это буфет! Да! Да! Буфет собственной персоной! Не эта ржавая железка из спальни, а благородный буфет! Или вы все никогда не слышали такого замечательного слова, как антиквариат?
— Дзынь-дзынь! — восхищенно и немного обиженно подтвердили сервизы.
— Не хочешь ли ты сказать, что это замечательное слово ты применяешь к самому себе? — спросил негромко шкаф.
— Не к тебе же! — зло задребезжал стеклами буфет, — Конечно к себе!
— Вы слышали? — печально спросил окружающую его мебель шкаф.
— Я слышал, — сказал стол.
— Я слышал, — вздохнул диван.
— Я слышала, — прошелестела этажерка.
— Я слышала, — скрипнула кровать.
— Мы слышали! — хором сказали стулья и вся остальная мебель.
— Тумбочка, — попросил шкаф. — Уважаемая тумбочка, будьте добры, передайте нам еще раз то, что сказал вам сломанный телевизор.
— Сожалею, что я отнимаю ваше время, — тихо начала говорить тумбочка.
— Это я сожалею, что меня вынуждают выслушивать какую-то тумбочку, — недовольно заскрипел буфет.
— Будьте благородны хоть в поведении! — рассердился диван. — Тем более, если вы считаете себя антиквариатом!
— Сожалею, что я отнимаю ваше время, — еще тише повторила тумбочка. — Я никогда бы не осмелилась говорить в вашем присутствии, но уйти отсюда нет никакой возможности, а предмет, который я должна вам сообщить, очень важен. И сделать это никто не сможет кроме меня. Меня просил передать вам это телевизор.
— Почему же он не сделает этого сам? — ухмыльнулся буфет. — Я бы ничего не стал передавать через тумбочку.
— К сожалению, у него тоже нет выбора, — вздохнула тумбочка. — Как вы понимаете, в силу обстоятельств мы стали с ним довольно близки, но он сломан, а быть сломанным среди телевизоров считается очень неприличным. Сломанный телевизор лишается некоторых прав. Конечно, многие телевизоры уже не следуют этим нормам, но мой телевизор черно-белый, а это говорит об его определенных критериях и непоколебимых принципах.
— Вот чего я не знал, — заскрипел буфет, — так этого того, что она еще и болтлива... Короче!
— Тебе придется потерпеть, — заметил шкаф.
— Я постараюсь быть короче, — согласилась тумбочка. — Все дело в том, что телевизор связан кабелем со всеми телевизорами в нашем доме. Они о чем-то болтают между собой по этому кабелю, дружат, но не это самое главное. Самое главное, что они делятся тем, что происходит в их квартирах с ними и с другой мебелью.
— Не очень понимаю, как это можно дружить по кабелю, — недовольно заметил буфет, — но все-таки, что же происходит такого в этих квартирах, о чем надо нам знать?
— Мебель действительно умирает. Только очень редко она засыпает или ее ломают. Гораздо чаще ее выбрасывают.
— Как это выбрасывают? — удивился буфет. — Разве мебель это мусор?
— Так и выбрасывают, — ответила тумбочка. — Покупают новую мебель и, чтобы освободить для нее место, старую мебель выбрасывают. И она умирает, по-видимому, на помойке.
— Так оно и есть! — звякнул из спальни разбитый телефон. — Я связан проводом со всеми телефонами нашего города и даже всей страны, я готов это подтвердить. Мебель выбрасывают. Иногда ее сжигают, иногда ломают, а иногда просто оставляют гнить на улице.
— Я слышу печальные вещи, — прошептал диван. — Очень грустные вещи. Настолько грустные, что я не могу в них поверить. Но что-то подсказывает мне, что это и есть действительность. Это правда.
— Правда? — расхохотался буфет. — Даже если это и правда, она не имеет никакого отношения ко мне! Антиквариат не выбрасывают!
— Возможно, — подала голос кровать. — Только это касается антиквариата. Но не тебя. Ты обычный фанерный буфет. Не скрою, ты покрыт неплохим шпоном, но антиквариатом ты сумеешь стать лет через пятьсот. Вряд ли ты проживешь столько.
— Что ты понимаешь в антиквариате? — заорал буфет.
— Ничего, — ответила кровать. — Но у тебя в отделе, где стоят столовые тарелки, на внутренней стенке приклеена пожелтевшая бумажка, на которой написано, что ты изготовлен в пятидесятом году плотницкой артелью, твой номер одна тысяча шестьдесят два и называешься ты: "Буфет столовый. Обыкновенный".
— Тысяча шестьдесят два! Многовато братьев для аристократического рода, — заметил шкаф.
— Я один! — закричал буфет. — Все это ложь! Я не верю!
— Зато я верю, — проскрипела кровать. — Мне об этом сказало постельное белье, которое раньше хранилось на твоей полке. Ты же знаешь, простыни не умеют лгать.
— Ничего я не знаю! — опять заорал буфет.
— Мне жаль тебя, — вздохнула кровать. — Очень неприятно считать себя аристократом и вдруг выяснить, что ты такой же, как и все. Но даже это не изменит нашу совместную судьбу. Нас ждут неприятные перемены.
— Нас ждут неприятные перемены, — сказали все.
— Я не хочу никаких перемен, — задребезжал буфет.
— Их никто не хочет, — согласилась кровать.
— Их никто не хочет, — подтвердил шкаф.
— Их никто не хочет, — сказала тумбочка, — но они неизбежны.
В квартире снова наступила тишина. Только вода еле слышно журчала в ванной. Да глупая синичка стучала за окном по пустой картонной кормушке.
— Когда? — раздраженно спросил буфет.
— Что когда? — переспросил шкаф.
— Когда нас... выбросят?
— Обычно это бывает, когда в квартире появляются новые хозяева, — негромко ответила тумбочка.
03
Новые хозяева появились не сразу. Сначала стали приходить покупатели. Но их было немного. С брезгливыми лицами они звонили соседке, показывали записку от Борьки и просили открыть дверь. Соседка покорно открывала, покупатели заходили в квартиру, осматривали ее и комментировали увиденное, не стесняясь в выражениях. По поводу квартиры они говорили: "хрущевка", "узкий коридор", "маленький балкончик", "плесень в ванной", "скрипучий пол", "низкие потолки", "крохотная кухня", "проходная комната" и "затхлость". По поводу мебели они говорили: "старье", "дребедень", "выкинуть", "барахло", "хлам" и еще множество других злых и нехороших слов. После этого покупатели уходили в еще более дурном расположении духа, говоря соседке "до свидания" таким тоном, что эти слова можно было счесть оскорблением. Последняя покупательница с возмущением окинула взглядом с ног до головы саму соседку, видимо предполагая в ней еще один неудачный атрибут предлагаемой квартиры, и возмущенно сказала ей за спину, что они не беженцы, чтобы рассматривать подобные варианты даже за бесплатно. Соседка промолчала.
Настоящая хозяйка появилась только в апреле. На этот раз приехал сам Борька. Он позвонил соседке и взял у нее ключ. Новая хозяйка осталась на площадке. Соседка увидела ее мельком. Черные волосы. Длинное черное пальто. Шляпка. Утомленные глаза. "Лет тридцать пять — сорок, — подумала про себя соседка и почему-то огорчилась. — Не дай бог, если цыганка". Борька открыл квартиру, подождал, пока женщина войдет, и пошел в грязных ботинках вперед, распахивая двери, створки мебели, стенной шкаф, щелкая выключателями и скручивая головы водопроводным кранам. Женщина аккуратно вытерла сапожки о лежащую у порога высохшую половую тряпку, прошла в зал и остановилась.
— Вот черт, — выругался Борька. — Воду горячую отключили... Ну, это редко бывает. Что думаете?
— Я согласна, — сказала женщина. — Одиннадцать?
— Двенадцать, — с сожалением развел руками Борька.
— Вы же говорили, что одиннадцать? — почти без удивления спросила женщина.
— Квартира — одиннадцать, — сказал Борька. — Но вы же сами сказали, что вам нужен телефон? Или вы думаете, что сможете получить его бесплатно? И во сколько вам это выльется? А время? Да и оформление квартиры, это не только деньги, но и хлопоты.
Женщина молчала.
— К тому же мебель, — продолжил Борька. — Мебель! Старая, но аккуратная. Холодильник. Кровать. Телевизор. Вы собираетесь сразу все это покупать или как?
Женщина молчала. Двенадцать тысяч долларов это было почти все, что она сумела собрать, когда уезжала оттуда, где жить было уже нельзя и где оставить пришлось почти все.
— Решайте, — сказал Борька.
Она, наконец, кивнула и открыла сумочку.
— Ну, зачем же? Я верю, — остановил ее Борька. — Поехали оформлять. Даже с моими возможностями полдня убьем. И потом, все-таки сначала стулья....
Они уехали.
Женщина вернулась поздно. Тяжело поставила на площадке два потертых чемодана. Открыла дверь уже своим, но еще незнакомым ключом. Занесла чемоданы в квартиру. Сняла пальто, шляпку, сапожки. Осторожно прошла в комнату, обходя грязные следы, оставленные Борькой. Присела на диван. Оглянулась. Опустила голову на матерчатый валик и уснула.
