— Помог вам писарчук с вашим 'сферическим конём'? — вдруг спросил полковник.
Бабуин пожал плечами.
— Ну, ты вот так здорово щёлкаешь другие смыслы книг и фильмов, — Бабуин посмотрел на попутчика, — Что же ты маешься хернёй? Зачем тебе вся эти оттенки ванильной голубизны, все эти 'попаданцы'? Сам же говоришь, что даже полностью нафаршированный перец, даже ультраспец из ГРУ ничего не своротит? Зачем?
— Такой общественный заказ, — пожал плечами писатель.
— Вот тут я не понял, — нахмурился Бабуин.
— Ну, как же! Нас так долго учили любить запретные плоды, что появился Данила с его 'Кирдык скоро вашей Пендосии!'. Нас так долго убеждали, что Вождь и его Палач — демоны, палачи и людоеды, так настоятельно талдычили из каждого утюга, что народ задумался. Что 'всё это — неспроста'! Кто-то кого-то пытается... ввести в заблуждение. Нас так долго убеждали, что победили мы, лишь завалив телами...
Писатель поморщился:
— Да что я тебе пересказываю? Лучше меня знаешь! Все книги про войну — зачитаны до дыр. Мы с тобой — одни такие, думаешь? Любому дальнобою только заикнись я, что это пендосы одолели бесноватого — лекция полного курса истории 'деды воевали', да — матами! Если просто не высадит в сердцах! Все всё про войну — до дыр! А веры во всё это — уже нет особой. Убедили нас, что над каждым с пером в руке стоял чекист с наганом. И тут один возьми и напиши 'попаданство'. Наш, современный — там. Нашими глазами — то время. Взрыв! Сейчас волна уходит. Коллективное бессознательное решило для себя, что Вождь, конечно, не торт. Но — нам бы такого 'несладкого, щербатого' — сюда! Уж он бы покрасил стены кремля в зелёный цвет.
— А по первому пункту его, несладкого, предложения, никто и не возражает, — кивнул Бабуин.
— И это — лишь первое. Второе — потери были не напрасными и лишнюю кровь никто не лил. Деды воевать умели и лохами не были.
— Так это и так было понятно! — воскликнул Бабуин.
— Кому было понятно — такое не читали, — поморщился писатель, — Были тренды ужастиков.
— Смеяться хотел народ, — кивнул Бабуин.
Писатель склонил голову. Удивляясь. Но, продолжил:
— Есть тренд фантастики. Далёкой-предалёкой галактики. Где, кстати — коммунизм. Денег нет, правительства — ненавязчивы. Интересное направление.
— Так — пиши, — пожал плечами Бабуин.
— Не моё, — вздохнул писатель, — Не верю я! Был бы космос для человека — был бы он чуть приятнее, комфортнее. Смерть это. Лютая! Да и охват этого жанра — ничтожен. Это у пендосов их 'стэйт' почему-то сильно озадачен этим, тонны миллионов вкачивают в звёздную тематику фантастики, лишь бы оторвать обывателя от кормушки.
— Не умеет свинья голову задирать, — отмахнулся Бабуин, — Позвонки срослись.
— Ну и... Хороший управленец одним действие всегда стремиться достичь максимальное количество целей. Заодно — пипл не спрашивает — зачем столько денег распиливается в НАСА? Звёзды же! Был тренд фантомных болей по шикарной жизни. Яхты, бассейны, шампанское с оливкой плавает. Уходит. Только самые серые клушки остались верны ему. Оттенки серого и прочей голубизны — из этой оперы. Есть боевики. Одним махом семерых побивахом. Трава для жвачных. Фэнтези? Про меч и магию? Давай, молча — помянем!
— Что-то больно мрачный квадрат ты намалевал, — усмехнулся Бабуин, — Все тренды ушли. Что осталось?
— Честно говоря, — пожал плечами писатель, — Мне не интересно — что осталось. Ты же видел там, где ты меня подобрал — много фур. Они остались. Деньги у меня есть. У меня канал в сети. Типа — блохер. Немного, конечно, но — капает с рекламы. Статейки разные тискаю везде. Я же журнашлюг. Есть деньги. Немного, но мне много и не надо. Всё, что они, дальнобои, есть — знаю уже. И поездов с автобусами мне не надо. Мне не нужны 'вечные' тренды. Хочу найти приходящую натуру. Как Карен увидел со своим 'Курьером'. Хочу найти своего Данилу, как Балабанов.
Бабуин улыбался:
— Тебе не повезло. Я — Бабуин, русский мужик. Я — тут всегда был. Если только Колян?
Бабуин повернулся назад. Коляна не было. Ноги Дашки, что лежали на коленях Коляна — висели в воздухе.
— Он с тобой говорить не будет, — покачал головой Бабуин, — Да и он — не приходящий тренд, а давным-давно забытый. Сказка — быль, давно — быль. Давным-давно, давным-давно, гусар — в говно! Даже намёк — простыл. Я — обычный мужик. Пацанчик с раёна. Тоже — ушедший тренд. Все эти бандитские сериалы про пацанчиков и ментов — уже оскомину набили. Маринка моя? Русская баба. Обычная, настоящая. Тем и ценю. Всегда была, есть и, надеюсь — будет. Как не станет русской бабы — не станет и русского мужика. Дашка? Ребёнок. Тоже не приходящий тренд, а — чистый лист. Что в него такие как ты, писарчуки с большой дороги, вложат — тем и будет. Я вот — 'Алиса-миелофон'! Я — 'Час быка', Я — полдень струганных братьев. Я — Айвенго и Атос с друзьями, а 'мы с тобой — одной крови, ты и я, Маугли'. Мы — читали книги. А потом их время — ушло. И моё время — ушло. Я сжёг все книги. И не читаю больше. Даже с экрана мобилы. Я — умерший тренд. Где тебя высадить?
— Если не сложно — нигде, — помотал головой писатель, — Сейчас не повезло — завтра повезёт. Мне спешить некуда. Мне ли печалиться? Вся жесть — впереди.
— Факт! — кивнул Бабуин.
После долгого молчания, Бабуин сам начал разговор:
— Ну, если я для тебя оказался пустой породой, может быть, ты мне поможешь?
— С удовольствием. Чем могу! — повеселел писатель.
— Понимаешь, — Бабуин почесал нос и посмотрел в зеркало, будто хотел бухнуть, но жены боялся, — Есть один бредовый вопрос. Так, чисто гипотетический. Абсолютно оторванный от реальности. Потому я его и называю 'сферическим конём в вакууме'. Так вот...
— Мне очень понравилось, — кивнул писатель, — Особенно взаимозависимость Шерлока и Профессора. Друг без друга они — пустой звук. Строчка в некрологе. Жил, болел, помер. Их вальс — как вспышка фотографа той эпохи — высветила древний город и запечатлела его в красках, чётко, в динамике и звуках. Оставив слепок ментальности и сознаний людей той эпохи. Надо же! Как красиво! А я и не замечал. Спасибо вам, Александр!
— Бабуин, — поправил Александр.
— Бабуин, — кивнул писатель, — Жаль, что сейчас нет ни Шерлока, ни его таинственного визави.
— И тогда не было, — пожал плечами Бабуин, — Их же придумали, забыл?
— Забыл, — улыбнулся писатель, — Настолько они нам привычны, что забываешь, что и не было их. Их надо было придумать!
— Придумай! — толкнул в плечо писателя Бабуин, — Ты же — писатель! Придумай!
Но писатель сразу погрустнел. Поёрзал в кресле, будто хотел в него зарыться. От тоскливой серости за стёклами машины. Спрятаться от монотонного махания дворников по стеклу, от шелестящих встречных потоков машин, грязных брызг из-под колёс.
— Нужен ли сейчас герой? — тихо спросил он, — Ты верно подметил, Бабуин, 'главного злодея' — нет. Зло — опосредованно. Например, сейчас в топах — фентазя одного пендоса. Мороз и пламя — день чудесный, а — жуть жутчайшая. Сея нетленка примечательна полным отсутствием однозначно положительных героев. Мерзость, грязь, пошлость, заговоры, предательства и — тупость. Беспросветная тупость и такая же беспросветная — безнадёга. Там главное Зло вроде и есть, но всем на него так глубоко покласть и положить! Потому как местные страстя — много кровожаднее. И против местных недоумков ледяное дыхание вечного Зла — избавление. Народу — нравиться. Так вот, Бабуин. Зло — всюду. Растворено. Оно — норма. Оно — скучное, серое, обыденное. Привычное. С ним — борются. Так же — обыденно, повседневно. Подвиг не может быть повседневным. Тогда это — труд. Что героического в труде? Какой трудяга стал героем эпоса?
— Кузнец, сковавший цепи для Прометея, — криво усмехался Бабуин.
— Разве он герой? — вздохнул писатель, — Он — фон. Декорация. Как фикус во втором акте. Как бюст вождя в пионерской постановке. Признаю верность твоих наблюдений. Вероятно — каждый хотел бы быть, да и был — читая, смотря фильмы — мушкетёром, рыцарем без страха и упрёка, благородным пиратом, бежал по джунглям с Маугли, и ждал, с придыханием и щекоткой под сердцем, рыжих собак. Сейчас героика — умерла. Не с кем герою сражаться. В боевиках ногомахательные альфачи борются с серой безликой массой террористов-лобстеров и местных мелких бандитов. Насколько зло это безлико, настолько и герой — безлик. Безымянный. И да, перемена лиц в ячейке 'злодей' — ничего не меняет. Попытка создать образ злодея неизменно приводит к тошнотворному или ржачному результату. Потому — пуста ячейка героя. Он — не нужен. Зло — разлилось вокруг. Никто не желает с ним бороться. Скучно это. Даже фильмы о войне возьми. Сплошь — герои-разведчики. Разве разведка или шпион выигрывали битвы? Это невозможно. Всё делается в непроглядной мешанины поля боя. Где смешались в кучу — танки, люди, окопы, грязь, кровь, кишки. Там нет героизма. Страх — животный, неодолимый. Случайная, но — неизбежная смерть. От тебя — не зависящая. Выживание — такое же случайное. Враг, которого ты часто не видишь, убивая его, который убивает тебя, а ты его так и не увидел. Безумие! Кто хочет окунуться именно туда, где совершается подвиг? Подвиг этот — не в победе. Подвиг в том, чтобы выжить — с честью, остаться во всём этом — человеком. Не лютым зверем. Это — не интересно.
— 'Сложно, гля, сложно!' — усмехнулся Бабуин. — 'Многа букаф'!
Писатель кивнул.
— Нет противостояния. Вот пуля пролетела и — ага! — продолжил он, — Противостояние есть — над расстеленной картой при пляшущем огоньке сплющенной гильзы. С матами в неработающий телефон, с нервами, психами, с самострелом от отчаяния или лютой казни своих. От отчаяния. Угол камеры не меняется. Диалоги — матерны и обрывисты, без контекста — пусты, контексты — непонятны не специалисту. Нет драйва, нет экшена, нет лав-стори, нет развития сюжета. Попытка вплетения любого из перечисленного, особенно лав-стори, приводит к тому же тошнотному результату. В конце в блиндаж влетает граната — свет потух — герой проиграл. Либо персонаж сел на ящик и затянулся самокруткой в три пальца толщиной — победил. Вся развязка. Противостояние есть на наспех организованной станции в тылу этой части. Жутко интересное зрелище — выгрузка всего-всего, да — быстрее-быстрее! Кто больше успел перетащить, кто больше успел перекинуть снарядов через головы своих на головы не своих — тот и победил. Герои — грузчики. Не обезображенные героическими чертами. Их в бой не пустили, либо под разгрузку сослали за провинность. Это — интересно?
— А 'рэмбо'? — спросил Бабуин.
— Да! Рэмбо! Тогда думали, что это новый тип героя, — вздохнул писатель, — Потому как он — пограничный. Их потом много стало. Рэмбо — герой-злодей. Кто как посмотрит. Для кого — герой, защищал себя, боролся с системой. Для кого — злодей. Бузотёр, устроил бойню в мирном городке. А шериф — знал! Не хотел его в город пускать. Видимо, этот 'Джон' — не первый в его смену. Шериф — тоже герой-злодей.
— Думали? — напомнил Бабуин.
— Потом хлынул вал таких. Так хлынул, что — накрыло. Быстро нахлебались, захлебнулись, обрыгались. Апофеоз — та самая безнадёга 'льда и огня'. Беспросветно тупые персонажи беспросветно интригуют и тупят. Ни одного проблеска. Ни одного героя. Персонажи — есть, многие из них — хитры, умны, коварны, но все они — подлюки. Все, без исключений. Или — тупые, как пробки. Что выглядит в том контексте — ещё хуже. Почему нет положительных героев? Да кому они нужны? Сейчас, в 21-м веке? Оказалось, нам полвека уже — просто размывали само понятийное поле меж 'добром' и 'злом'. Дарт Вейдер и Палпатин — зло? Безусловно! Глава единого государственного аппарата единого, сплочённого галактического общества и его генерал — злодеи. Повстанцы — молодцы! Герои! Разрушили Империю! Ура! Да здравствует война всех против всех! Прощай — торговля, обмен и взаимодействие меж разными мирами и расами! Долой единство и развитие! Сочетание лучших качество столь разных рас и народов, сложение их и перемножение для развития? Досвидос! Или — навсегда! Калейдоскоп лучших качеств всех рас и миров галактики — разлетелся мешаниной битого стекла! Ура, героям! И вот уже и у нас — разлетаются осколки. И искреннее удивление — а что это нам квартиры больше не выдают? Дороги не строят? А чёй-то жрать нечего? Говорят, что лучший способ разрушить коллектив и сломать систему — наказывать невиновных и поощрять незаслуженно. Нет! Лучший способ — чёрное назвать белым, а нелюдей — героями. Вот уже и бандиты всех мастей, всякие бандеровцы и лесные братья головы подняли — они же тоже — повстанцы! Они — герои! Слава героям, хероям — слава! Хлобысть — и сало — уронили! И на сало, такое обыденное, привычное — уже не хватает денежки, так вольно и свободно зажилось без Империи Зла, что батареи — замёрзли, а холодильники — не нужны стали. И как-то иссяк поток Палпатинов. Не одного претендента на 'престол' не стоит в отдел кадров. Никому славы 'Вождя народов' отведать не хочется.
— Ну, так и Бесноватых не видать, — успокоил Бабуин. — Будет Бесноватый — Усатый придёт.
— Суслика видишь? — вздохнул писатель, — А он — есть! А если Бесноватый — есть? Обрядившись в овечью шкуру дерьмократа — вполне себе собрал свой Вечный Рейх. Наш 'усатый' курит себе свою трубку на завалинке, прищурившись — на дождь смотрит, и в ус не дует — он Бесноватого тоже не видит. Ему и так — хорошо! Руки — есть, голова — на месте. А много ему и не надо! Он же — спартанец, аскет. Да? Всё же не один ты подметил, что нет злодея — добрый молодец себе спокойно на печи валяется, как Емеля.
— Так ты думаешь, что злодей всё же есть? — спрашивает Бабуин.
— А что ж тогда так хреново-то вокруг? — грустно ухмыляется писатель.
— Достали вы, оба! Философы туевы! — ворчит Марина с заднего сидения, — Не нравиться, что вокруг происходит — иди и исправь! Дороги хреновые? Голосовать надо не за того, за кого бутылку дали и у кого имя на слуху и чья рожа — примелькалась в телевизоре, а за того, кто дела делает. Молча! Не слышал о таком — иди и найди! Не хочет во власть идти, на завалинке трубку курит, не знает, не ведает — расскажи! Грязь кругом? Возьми тряпку — мой! Часто мой — чисто будет. Каждый день мой! Долго, нудно! Мой! Отмывай! Сидят они, думу думают! Емели на печи! Обломовы! 'Вот бы у нас мост был с домами на нём'! Да, круто бы было! Строить надо! Много-много копать, много-много кирпичиков один на другой положить! В грязи и в поту! Пендосы им виноваты! Жиды всё захватили! Баб ваших за границу увозят! Вот ты, пейсатель! Почему их имена — в книжных, в газетах, а в телевизоре — только их говорящие головы, а не твоё видение мира? Ты будешь ныть по белу свету, с карамелькой за щекою? Главную Книгу? Шукшин, вон, тоже — искал. Нашёл. И — перепрятал! Утонула его 'Истина' в потоке всего остального! Они — херачат! Своё молотят. Как зерноуборочный комбайн! Каждый день! Зла в них не видишь, Бабуин? А не в них зло! Они пришли на пустое место! И — заняли свободную койку. Не ты! Не он! Не отдавай бабу чужаку! Сам её люби! Бабу, а не водку и красивый заворот сюжета! Бабу! Тогда останется русский мужик! Не дай! Не пусти! Они — ханурики! Строго взгляни — поклоняться! Хвост прижмут, попятятся! Не гонишь?! Сам — ушёл?! Пендосы базы у границ поставили? А где твои базы, Бабуин? Там — ханурики! Им без Безымянного Солдата — страшно! Не ты, так — негр придёт! Вы тут истину ищите, а они — в телевизоре. И найдёте вы её? И — что? Перепрячете? Они не ищут истину. Она им и даром не нужна! Они — работают. Обрабатывают! Нас! Своей кривой 'правдой'. Чтобы они тут выжили, чтобы дети их тут выжили! Жид — нам, миллионам русских говорит с экрана, что именно он — хозяин этой земли, а мы все — гости тут. Гости! В России — гости! И что? Где своё — 'с вертухана', Бабуин? Где? Никто не забил ему этот вброс мемо-вируса в глотку! Никто! А там, по сроку давности — это истина будет! Ищи дальше, обезьяна! Ищи! Сиди на печи и — ищи! Не ты — так кто-то другой!
