Айями рассматривала на просвет склянки с мускатным орехом, гвоздикой, корицей, розмарином, тимьяном, кардамоном... Что-то с опаской нюхала, что-то пробовала на кончике пальца. От обилия информации голова шла кругом, но обучение неожиданно оказалось увлекательным.
— Вечером напечем лепешек с зирой и кориандром, — пообещала эсрим Апра.
Атат В'Инай со скуки отревизировал внедорожники. Он с большим интересом слушал истории о жизни в Амидарее. Поначалу Айями растерялась:
— О чем мне рассказывать?
— Обо всем. О вашей стране. О вашем городе. О вашей семье и о друзьях. О ваших законах.
— И о наших праздниках? — спросила она лукаво.
— И о них, — кивнул атат В'Инай серьезно.
Эсрим Апра сердилась в такие моменты, по ее мнению, байки об исчезнувшей стране были пустой тратой времени. Лучше бы амидарейки интересовались особенностями устройства Даганнии, и то больше пользы. Зато на Айями нападало упрямство не хуже, чем на дочку, и она, демонстративно не замечая брюзжания нянюшки, рассказывала обо всем, интересном атату В'Инаю. После таких рассказов щипало в глазах, и охватывала щемящая тоска по прошлому, оставшемуся далеко за Полиамскими горами, и не вернуть его, и не прожить заново. А хотелось до одури, хоть плачь. Остро ощущалась неуверенность в будущем, и накатывал страх: а ну как не получится выцарапать свободу у даганских судей. Тогда все усилия пойдут прахом. Рассудком Айями понимала: бессмысленно цепляться за прошлое, нужно идти вперед и биться за будущее, не жалея сил. Но сердцем противилась, отказываясь забывать об Амидарее. Но и с эсрим Апрой старалась не обострять отношений. В маленькой компании только разногласий и не хватало. И потому с учтивой вежливостью расспрашивала о том, что нянюшка вызнала от новоприобретенных товарок из поселения.
— Местные дети посещают школу?
— Здесь одна школа — Гуалок. Мальчишки сызмальства учатся ходить в пустыню с отцами и братьями, — пояснила нянюшка.
— А девочки?
— Ишь что удумала: в школу! Забивать голову ненужностями. Разве они в жизни пригодятся? Уж точно не научат, как стать хорошей хозяйкой.
Айями не стала спорить о необходимости образования. Все равно не удастся переубедить, и каждый останется при своем мнении плюс добавится взаимное раздражение и недовольство друг другом.
— Какие клановые знаки выбирают местные юноши?
— Ээ, народ тут живет по старым заветам. Общим племенем. Захочет отрок примкнуть к какому-нибудь клану — отправляется в большой мир.
Вот как, оказывается. Здесь — пустыня на отшибе континента, а там — большой мир. Но туда уезжают единицы, потому как Гуалок спаивает людей, тут живущих, крепче дружного клана. Поэтому клановые знаки набиты у даганнов, приехавших к пустыне в сознательном возрасте и прикипевших душою к бескрайним пескам, как, например, атат К'Ерик или оценщик самоцветов атат П'Умах, но последний уехал из родного церкаля полвека тому назад и с жадностью расспрашивает каждого нового встречного, не слыхал ли тот, как обстоят дела у Дневных сов.
Искатели возвращались в лагерь ближе к закату и привозили добычу, бывало, горсть, а бывало, один-два камушка. Женщины увлеченно перебирали "росинки" разной окраски и разнообразной огранки, сотворенной природой, разной степени замутненности и чистоты кристаллов. Поначалу их разноцветье приводило в неописуемый восторг, не зря говорят, что женщины как сороки любят все блестящее и яркое. Со временем новизна потускнела, и пыл поугас. Ничего необычного, разве что вместо денег мужчины зарабатывают самоцветы, хотя такой заработок нестабилен и напрямую зависит от удачливости.
— Это бирюза, это агат. А вот это изумруд. Мелкотня, — отмахивался Айрамир.
Он быстро научился распознавать, кто есть кто в мире камней. "Росинки" действительно не могли похвастаться большими размерами, но и того хватало, чтобы оплачивать аренду верблюдов атата К'Ерика, не считая прочих покупок по мелочи. И только то.
Но Веч не унывал.
— Мы идем ровно, не проходит ни дня без добытой "росы". Это хороший результат для новичков, притом, что не было бурь. После них находят немало редкостных камней.
— У меня ноги колесом от бесконечной езды, — пожаловался как-то Айрамир и пригрозил верблюду, жующему жвачку на привязи. — Уу, скотина.
Солей возвращался из пустыни в оживленном настроении, хотя и уставшим. Он приноровился выдерживать долгий день на солцепеке, и воодушевление, с коим поглядывал по утрам на гребни далеких барханов, казалось Айями неестественным, как будто человек держится из последних сил, пытаясь дотянуться до цели, прежде чем упасть замертво. Она перелистывала альбом, который Солей умудрялся пополнять день ото дня. Неужели рисовал ночами?
Его наброски озадачивали. Например, наполовину засыпанный скелет неизвестного животного. Выбеленная ветрами и солнцем позвоночная ось, словно жердь, соединяла вереницу гигантских реберных костей, воткнутых остриями глубоко в песок. И рядом крохотная фигурка — не Айрамира ли? — с разведенными в обе стороны руками.
— Ого, — выдавила потрясенно Айями. Неужели бывает такое?
— Представляете, увидели позавчера, — поспешил поделиться Солей. — Остается гадать, сколько лет этим костям, и как выглядело существо при жизни, черепа-то нет. И предполагать, издохло ли оно своей смертью или было съедено кем-то, кто гораздо больше.
— Будет тебе, не пугай женщин, — прервал Веч.
— А вчера, я больше чем уверен, мы шли тем же путем, а кости исчезли.
— Как так? — Глаза Айями округлились.
— Сам не пойму, — развел руками Солей. И если чудовищный хребет с ребрами, пропавший за ночь, показался Айями дикостью, лишенной логичного объяснения, то у Солея, как и у его напарников необычные находки не вызывали удивления. Привычное дело, ну да.
Надо признать, несмотря на немалый опыт Веча по выживанию в походно-полевых условиях, пустыня его путала, смешивала направления, он мог плутать часами, сверяясь с примитивными, но надежными приспособлениями для определения сторон света, о чем и поделился горестно вечером за ужином. Зато у Солея оказалось невероятное чутье, он интуитивно угадывал время и направление, безошибочно выводя маленький караван к лагерю.
— Мне кажется, я знаю, почему Гуалок меня не принимает. Потому что я женат, — сказал однажды муж перед сном.
— И? — удивилась Айями.
— Она ревнует.
— Тебя ко мне?! — Брови Айями поползли вверх.
— Ну да. Она, как и ты, собственница.
Ничего себе умозаключение, — растерялась Айями. Хотя он прав. Амидарейки не делятся своими мужчинами с соперницами. О чем говорил Веч, клянясь песочной тетке в верности? "Я навеки твой жених". Клятва, какую веками произносят джагары, прося пустыню о милости. Набор слов, превратившийся в клише. Неужели кто-то в них верит?
Как бы там ни было, в тот вечер муж ограничился поцелуем на ночь и отвернулся, пояснив:
— Надо выспаться.
Серьезно? — опешила Айями. Посмотрела с недоумением на скалящуюся морду нарисованного барса. Ну ладно, любезный супруг, возражать не стану.
Неизвестно, повлияла ли его вера в то, что воздержание возымеет силу, но на следующий вечер произошел переломный момент. Обычно женщины начинали выглядывать знакомые силуэты в пустыне чуть ли не за час до означенного времени, и потому появление искателей не явилось неожиданностью. Зато встревожило странное выражение лиц и гнетущее молчание, с коим троица слезла с верблюдов.
— Что случилось? — схватилась за сердце Айями.
— Нашли, — сказал Айрамир убито и вдруг возопил: — Мы его нашли!
Он начал выплясывать невообразимый танец, а Веч достал из сумки, укрепленной на поясе, голубоватый прозрачный камень вполовину ладони.
— То-паз! То-паз! — разошелся Айрамир, и женщины невольно заулыбались, заражаясь атмосферой взбудораженности. А Айями растерялась. Не то чтобы она сомневалась, что нужный камень удастся когда-нибудь найти. Она не ожидала, что камень найдется сегодня.
— Тот самый?
— Тот самый, — подтвердил муж.
Значит, миссия выполнена. Можно собирать вещи, загружать машины и отправляться в Дижабад.
Но не всё оказалось так просто и быстро.
— Камень нашел он. Не я, — Айрамир показал на мужа, когда возбуждение от находки наконец-то пошло на убыль. — А я поклялся, что лично раздобуду камень и найму самого лучшего адвоката для нас, амидарейцев. Так вот, пока не исполню клятву, отсюда не стронусь.
Айями посмотрела беспомощно на мужа.
— Надо подумать, — ответил тот.
Камень оказался великолепен, что признал оценщик — атат П'Умах из Дневных сов, сгорбленный старик с длинной белой бородой, однако, не растерявший живости ума. Он осмотрел находку через сильнейшие линзы и подтвердил чистоту кристалла.
Топазом любовались все, разглядывая под разными углами в лучах солнца. Неровные острые грани, делавшие камень похожим на осколок породы, не умаляли его ценности. Лишь Люнечка не прониклась значимостью события. Подержала красивую штучку, похожую на толстое цветное стеклышко, и отдала Солею.
Остаток вечера Веч задумчиво изучал камень, глядя, как тот играет гранями в свете нибелимового ночника. Поворачивал и так, и эдак, не в силах оторваться от самоцвета.
— Как ты его увидел?
— Не поверишь, в песке. Шли гуськом, вдруг смотрю, сверкает вдалеке на солнце, словно кто-то играется с зеркальцем. Снаружи-то макушка камня торчала. Разгреб песок, а под ним — вот те на, камнище на пол-ладони. Долго не мог поверить, что привалила удача.
Айями переняла из его рук находку. Камень оказался тяжел и прозрачен, без мути и внутренних трещин. Цвет приятен взору, но не заставляет ахать безудержно от потрясения его красотой. Зато после умелой огранки засияет — глаз не оторвать.
— Говорят, Гуалок дарит камни с застывшими внутри насекомыми и ракушками. И лепит "росу", смешивая с песком. Бывает, взбалтывает несколько цветов, и камень получается фантастическим. Затейница, что тут скажешь. Хотела бы такой на шею? С огранкой, в оправе.
Айями не сразу сообразила, что муж обращается к ней.
— Не знаю, — пожала плечами. — Послушай, наверное, пора собираться в дорогу. Ты нашел камень, пора в Дижабад.
— Знаешь, я подумал... — сказал Веч, покусав губу. — Я найду другой. А этот... пойдет в уплату долга.
А ведь он действительно занимал и наверняка немало, готовясь к поездке по стране, — вспомнила Айями. Но ни разу не заикнулся об огромных тратах и не попрекнул женщин, что нужно быть менее расточительными и научиться экономить.
— Ты не говорил о долге. Насколько он велик, и кому ты должен?
— У этого долга нет цены, — пробормотал про себя Веч и добавил громче: — Забудь. Найдем камешек получше и начнем собираться в дорогу.
Обняв Айями, прижал к себе и уснул. Вот те на. Похоже, его целомудрие входит в привычку. А долги — дело святое, их нужно возвращать, — вздохнула Айями, слушая размеренное дыхание мужа.
Назавтра троица опять отправилась в пустыню. И послезавтра. И послепослезавтра.
Каждый новый день приносил россыпи "росы" — чуть меньше, чуть больше, а иногда ничего. Но искателей не расстраивали пустые сумки, и на следующее утро вереница верблюдов, груженных тюками, уходила к горизонту. По настойчивости получали и вознаграждение. Айрамир-таки нашел то, о чем мечтал — темно-вишневый с черным отливом гранат, а Солею улыбнулась удача в виде хризолита.
Казалось бы, радуйся и пакуй баулы в Дижабад.
— Ты посмотри, мой камешек — букашка по сравнению с топазом, который твой нашел, — возмущался Айрамир. — С таким камушком ни один адвокат не захочет с нами связываться. А посему продолжаем поиски.
"Роса" попадалась, но не та, какую бы ему хотелось найти.
— Не бывает самоцветов размером с футбольный мяч, — убеждала Айями. — Твой камень великолепен, куда уж больше?
— Мне лучше знать, — ответил недовольно "братец".
— А ты что думаешь? — обратилась она за поддержкой к мужу.
— Отчего бы не поискать? Время терпит, — поддержал Веч, но не её.
Промолчала Айями, хотя и грыз её червячок недовольства. Хмурилась остаток вечера, поглядывая на напарников, а тем хоть бы хны, увлечены спором.
Пускай Айрамиру не удавалось найти камень, который бы потешил придирчивую душеньку, обменяв добытую "росу", искатели приобрели у атата К'Ерика в пользование буер — легкую четырехколесную конструкцию на раме, управляемую парусом при ветре и двигателем в безветрие. На ней разместились сиденья для искателей и тюки с запасами.
— Кораблик на колесиках! — захлопала в ладоши Люнечка.
Веч покатал амидареек на буере вокруг лагеря. Эсрим Апра замахала руками, категорически отказавшись от демонстрационной поездки:
— Не тыкай мне под нос бесовскую штуку! Не сяду, и не проси. Нет ничего правильнее созданного Триединым, будь то ноги человека или верблюда!
Эммалиэ, уместившись на сиденье, с интересом осматривалась по сторонам.
— Как вам? — поинтересовалась у нее Айями после поездки.
— Необычно. Не трясет, из сиденья не выбрасывает. Не знаю, стоит ли радоваться за наших мальчиков. Боюсь, с чудо-техникой они начнут уходить всё дальше и дальше.
— И я боюсь, — вздохнула Айями.
— Вот это я понимаю — корабль пустыни. Устойчивый, разборный, с полным приводом, — сказал Айрамир, любовно поглаживая раму буера. — Не то, что верблюды. Вонючие, вреднючие и медленные как черепахи. Тьфу.
— Мне бы твой оптимизм, — сказал Веч, окинув хозяйственным взором приобретение. — Думаю, по плотному песку колеса пройдут хорошо, а в рыхлом могут увязнуть.
— Вот и проверим. Подтолкнем и вытянем, что ему сделается? — парировал весело Айрамир. — Как мы его назовем? "Летящий по дюнам"! Или "Победитель ветра". Ну как?
— Никак. Буер и есть, — вставила Айями поспешно.
Пусть останется безымянным, — решила она. К имени легко привязаться и нелегко отпустить. Чем сильнее сожаление, тем тяжелее расставание.
Айрамир, уловив раздражение в ее голосе, не стал спорить. И муж промолчал, почуяв, что Айями сейчас не в том настроении, чтобы весело трещать, придумывая подходящее имя "кораблику".
Солея мало заботило, как выгоднее ходить в пустыню: на верблюдах или на буере. Иногда Айями казалось, он ушел бы пешком, если бы не обязательства перед напарниками. И самое страшное, захотел бы вернуться? Если бы Айями не успела узнать его характер в долгой дороге из предгорий до песков, она бы списала отрешенность и мечтательное выражение лица на влюбленность. Но в кого? Уж наверняка не в местных девушек.
— Дядя Солей устал, дай ему отдохнуть, — отгоняла она дочку, крутившуюся возле своего кумира.
Но Люнечка не желала внимать уговорам, кое-как Эммалиэ ее убедила, что у мужчин тяжелая каждодневная работа, требующая отдыха, иначе от перегрузок можно заболеть.
— Но ведь работа — не навсегда? — спросила с надеждой дочка.
— Конечно, — заверила Эммалиэ. — А пока нужно потерпеть. Смотри, никто из нас — ни мама, ни я, ни эсрим Апра — не капризничает. Потому что понимаем, как важна работа.
— Я тоже понимаю, — повелась Люнечка на доверительный тон.
