26 августа 1932 года. Четверг.
Москва. Большая Якиманка. Азиатская ресторация Ковальского.
...Место действительно было довольно уютное, готовили в ресторации с азиатским национальным стилем, преимущественно это была китайская и японская кухни. Заведение Ковальского рестораном традиционной азиатской кухни, конечно же, не являлось — устланного бамбуковыми циновками и уставленного низенькими столиками возвышения здесь не было, и разуваться при входе было не нужно. Ресторация пользовалась успехом у заезжих европейцев, помешанных на всем восточном, и совершенно не в почете была у москвичей. Азиаты здесь были и вовсе редки, японские и китайские дипломаты заглядывали к Ковальскому нечасто, поэтому Чебышев не опасался встретить здесь неожиданных посетителей, случайных гостей, сослуживцев и знакомых. И появление в ресторации Масатанэ, захаживающего к Ковальскому регулярно, выглядело естественным и замотивированным — напротив ресторации находился небольшой антикварный магазинчик, и туда обязательно заглядывал перед каждым посещением ресторации у Ковальского Масатанэ.
Чебышев пришел минут за пятнадцать до назначенного времени. На входе его встретил сам хозяин заведения. Никто с таким мастерством не мог организовать обед или ужин, встретить и проводить гостей. Уже само присутствие Ковальского придавало любому мероприятию солидность.
-К вашим услугам. — Ковальский вежливо раскланялся.
-Завтрак на двоих организуете?
Ковальский вынул маленькую записную книжечку, пометил в ней 'обед на две персоны'.
-По какому разряду?
-По первому. В японском стиле. Рыба, рис...
Ковальский отметил в своей записной книжечке и это. Официант — азиат в темно — синем костюме, с лица которого, по — видимому никогда не сходила сладкая улыбка, непрерывно кланяясь, провел Чебышева по полутемной зале. Чебышев по — хозяйски расположился в дальнем конце небольшого зала, за столом, скрытым за деревянной, довольно симпатичной баллюстрадой.
Вскоре появился Масатанэ. Чебышев встал поприветствовать гостя и пригласил его занять место напротив. Масатанэ понял, что заказ уже сделан, и, пока вокруг стола ходил официант, он обменялся с Чебышевым несколькими общими фразами.
Завтрак был молниеносно сервирован по — японски: на деревянном столе без скатерти вместо тарелок стояли деревянные лакированные ящички, в которые были уложены лакированные коробочки с едой. На маленьких деревянных фигурках в виде зверьков с прогнутыми спинами лежали тёмные бамбуковые палочки. Официант принес сакэ и перед каждым гостем поставил сакадзуки, чуть больше напёрстка. Гости взяли горячие и влажные махровые салфетки, протёрли ими руки, официант налил сакэ, и тут же на стол были поставлены тонко нарезанная сырая рыба и рисовые шарики.
-Первый тост у нас положено пить за наше японское Солнце, за императора, но будем считать, что у нас на двоих — два государя: у меня — мой, у вас — ваш. — сказал Масатанэ.
-Узнаю в ваших словах черту профессионального дипломата. — улыбнулся Чебышев.
За государей выпили стоя.
-Интересная вы нация, японцы, — сказал Чебышев. — Едите никакую рыбу, сырую и даже несолёную, и пьете никакую водку, а всё вместе получается вкусно. По крайней мере, забавно!
Сакэ было горячим, чуть подслащенным, с нежным запахом.
-Ваша водка очень легкая. — сказал Чебышев.
-Не скажите, друг мой. Она кажется легкой, но только до той поры, пока вы не встали из — за стола. А от вашей водки у меня ноги отказывают сами и сразу. — ответил японец и добавил с сильным японским акцентом, — У меня никогуда не быро такобо. Я пурохо сэбя чуфусутуфую.
И сам рассмеялся шутке. Чебышев подхватил легким смешком, взял кусочек рыбы, обмакнул её в остром васаби, разведённом в соевом соусе, выпил сакэ и закусил. Масатанэ одобрительно хмыкнул:
-А вы так ловко пользуетесь палочками! Словно прирожденный японец!
-Это вам так кажется, Кендзи — сан. В Европе отвыкли от своего, национального, теперь вам каждый неряха с палочками кажется виртуозом.
Масатанэ вздохнул, развел руками, размеренно выпил, совершенно естественно, по — русски, крякнул, закусил и сказал:
-Завтрак окончен, пришла пора излагать суть дела.
-Кендзи — сан, я ведь к вам с просьбой. Посодействуйте по знакомству...
-Уж не обессудьте, но сразу замечу, что помогу, чем смогу. А чем не смогу — не помогу. — И Масатанэ вежливо кивнул.
Чебышев сделал вид, что разочарованно вздохнул:
-Кендзи — сан, я посчитал излишним оглашать наше предложение официальным порядком. Это могло бы вызвать нежелательные последствия, хотя, я уверен, сведения о нашей с вами беседе все равно достигнут заинтересованных лиц. Но это случится чуть позже.
-Если вы прибегли к таким мерам предосторожности, могу судить, что ваше предложение по — настоящему серьезно.
-Кендзи — сан, помогите организовать приезд в Россию знаковой фигуры, близкой к императору и правительству.
-А ко мне вы, господин Чебышев, обращаетесь потому, что со знаковой фигурой уже определились?
-Приятно иметь с вами дело, Кендзи — сан. Все — то вы сразу понимаете.
-Согласитесь, много ума не надо, чтобы понять о какой знаковой фигуре идет речь — ведь я в дружественных отношениях с принцем Каем, кузеном императрицы Нагано. Я его сопровождал в европейском турне три года тому назад.
-Я наслышан.
-Вот как?! — усмехнулся Масатанэ. — И о том, что произошло во время визита британского посланника в Кобленце тоже?
-А что там произошло?
-Вы знаете, не люблю англичан. — вздохнул Масатанэ.
-Кто ж их любит? — поддакнул Чебышев. — Английскую политику иначе как произволом не назовешь.
-Произвол разный бывает. Есть узаконенный. На палевой бумаге, скрепленный сургучными печатями, в сафьяновом переплете, хранящийся в министерском сейфе...
-Верно говорите.
-Англичане...Насмотрелся я на эту нацию торгашей в Рейнланде, в начале двадцатых. Время было непростое, вы помните?
Чебышев кивнул.
-Англичане с французами года два как дали гарантии Рейнской Республике, ввели оккупационные контингенты и тянули за это с рейнландцев непомерные репарации...Двенадцатилетние немецкие девочки отдавались французским зуавам за пару чулок, черный рынок, рейнская контрабанда...К чему это я? Один англичанин в Кельне рассказывал мне, например, такой спекулятивный вариант, думал, что я оценю по достоинству британскую сметливость: английский офицер или солдат переводит в Голландию семьдесят пять фунтов стерлингов, это ему дозволялось французскими 'дружественными' властями. Затем это офицер или солдат сам ехал в бельгийские голландские провинции и брал с собой еще двадцать пять фунтов, это ему также дозволялось. В Валлонии, или во Фландрии, или в Льеже, он покупал на все деньги сливочное масло и по возвращении продавал его на черном рынке. Прибыль достигала соотношения один к ста...
-М — да...Так что случилось в Кобленце, Кендзи — сан?
-Принц посещал Кобленц с обычным визитом. Произошла встреча, рутинная в — общем — то, с британским посланником. Едва англичанин передал письмо своего министра иностранных дел, Хентсворта, кажется, в котором речь шла о возможной встрече между японскими и китайскими представителями с участием уполномоченного лица от британского правительства, принц Кай вознегодовал и заявил британскому дипломату, что не желает встречаться с китайцами, добавив при этом, что ему плевать и на британского представителя. Принц сказал буквально следующее: 'Старая дерьмовая собака, должно быть, взбесилась, если думает, что может навязывать свои штучки'. Надо было видеть лицо британца — он был бледен, взволнован, он буквально обливался потом, и дрожа от ярости, еле слышно сказал в ответ: 'Если принц, говоря о старой дерьмовой собаке, имеет в виду министра иностранных дел Великобритании, я могу заверить его высочество, что подобные оскорбления не останутся без ответа и я донесу их до правительства и королевского двора, потребовав самым решительным способом извинений'.
-Скандал...— Чебышев покачал головой. — А что же принц?
-Если буквально, дословно на русский перевести...'Мнение жополиза меня не волнует' — так ответствовал принц Кай...
-Потрясающе. Посланник великобританский нашел в себе силы воспроизвести слова принца крови, потомка богини Аматерасу, в телеграмме, адресованной в Лондон?
-Полагаю, что посланник продиктовал что — нибудь вроде того — 'эпитеты, примененные в адрес министра, не могут быть повторены в гостиной'.
-Разрыва не последовало, так ведь?
-Конечно, нет. Англичане послушно проглотили полупьяный бред избалованного и распустившегося мальчишки.
-До чего же предупредительны английские дипломаты! — иронически заметил Чебышев. — Вообще, политические режимы в Европе все еще остаются в руках старых господствующих классов. Но столь мягкая реакция англичан не удивляет.
-Отчего же?
-Я рискну настаивать, что мы имеем дело с прямым выражением идеальной сущности предпринимательского класса. Война, конфликт, драка, противоречат его интересам и чужда его культуре. Это культура денежного расчета, а не кулачного боя.
-У англичан достаточно сильно развиты комплексы.
-Комплексы?
-Комплексы, комплексы. Комплекс аристократизма, например. Элемент аристократической культуры.
-А, понимаю. — Чебышев улыбнулся. — Вы хотите сказать, что старые высшие сословия полностью господствуют в британской дипломатии и в британской армии?
-Безусловно. Офицерский кодекс чести имеет, безусловно, феодально — рыцарское происхождение. Сохранить честь — значит 'не уступить'.
-Отсюда ведь можно провести прямую связь между милитаризмом и аристократизмом. Надо четко понимать, что агрессивная политика — это кредо англосаксов, Для них важнее собственное господство, ради которого они готовы поставить на кон все. Политика, нацеленная на военный успех, политика, заботящаяся о военной мощи. Все остальные интересы, помимо военно — политических, принимаются во внимание, только если служат главному интересу. Благодаря этому любые дипломатические маневры не поддаются полной рационализации. Особенно опасна в таких ситуациях стратегия устрашения, или 'блеф'.
-Но англичане спасовали. И уступили. Полагаю, реликтовые представления о 'чести' уступили инстинкту самосохранения. Возможно, в описанном вами случае, мы наблюдаем результат сплава интересов монополистической буржуазии и государства. — сказал Чебышев. — Замечено, что за денежными расчетами стоят материальные ценности. Говоря современным языком, судьба сражений и военных кампаний англичанами теперь решается не на поле боя, а в результате соответствующих записей в бухгалтерских книгах. Сражаются на бирже. Изменить это свойство, теперь присущее западным элитам, мы наверное, не сможем...
-Почему? — тотчас вскинулся японец.
-У современной буржуазии совершенно иной кодекс чести. Для нынешнего бритта дело чести — заплатить по счету, а не бравировать задолженностью.
-Политический авторитет Старого мира остается высоким...
-Хотя исторически он чувствует себя обреченным, Кендзи — сан. Старый мир готов прибегнуть к любым средствам, чтобы продлить свое существование. А англичане...Англия подошла к поворотному моменту своей истории. Из — за самоуверенности, рожденной чувством имперского превосходства, Англия упустила инициативу. Вместо укрепления морального авторитета и обеспечения устойчивого превосходства, способного продвинуть цивилизацию вперед, Англия два десятка лет упивалась своей безнаказанностью, наводила свои порядки и насаждала свои взгляды. Англия готова прибегать к любым средствам, чтобы консолидировать свою нацию и подтвердить тем самым легитимность собственного господства. Во времена тяжелых политических кризисов ссылка на внешнего врага — обычное дело.
-Да...Полдесятка войн развязали, дюжину конфликтов по всему миру спровоцировали! — закивал Масатанэ. — Лондон слишком увлекся ролью мирового полицейского и великой державы. И допустил ряд просчетов у себя под носом. Англичане вогнали в депрессию основных союзников в Европе, вывели на мировую арену новых экономических колоссов, я говорю о России и Америке, которые аккуратно сдвигают бриттов с пьедестала 'кузницы мира'. Зачем — то еще нас унизили, не дав надежно закрепиться в Китае.
-Между прочим, в Карлсбаде, совсем недавно, мне довелось разговаривать с одним американцем австрийского происхождения, приехавшим из Рима. — сказал Чебышев. — Он там состоит корреспондентом одной американской газеты. Этот американец, ссылаясь на секретаря английского посольства в Праге, процитировал мне слова британского посла...
-Любопытно...
-'Было бы желательно, чтобы Россия и Япония возможно сильнее потрепали друг друга, чтобы не исчезли между ними такие географические районы на Крайнем Востоке, в которых возможны трения. Япония в таком случае не будет угрожать Англии в Малайе, а Америке — в южных морях'. Каково?
-Да уж...— японец покачал головой.
-Я позволю себе немного поразмышлять. Вслух.
-Прошу.
-Мы можем только постараться заставить их поменять отношение.
-Так как же собираетесь менять?
-Ни шага, ни полшага уступок. Это первое. Ультиматумом на ультиматум. Это второе. Надо показать, что мир — это улица с двусторонним движением.
-Понимаю. — согласился Масатанэ. — Вы настроены достаточно серьезно.Только такой разговор Запад может воспринимать.
-Кендзи — сан, выбор названной вами персоны связан отчасти с тем обстоятельством, что принц весьма близок к японскому генералитету и вхож в круги, симпатизирующие адмиралам. Посредническая роль принца Кая в вопросах урегулирования трений между армией и флотом известна далеко за пределами Токио.
-Это имеет определенное значение?
-Да.
-И вы хотели бы, что бы я уговорил принца приехать в Россию?
-Да.
-В качестве кого?
-Было бы желательно, если его высочество совершит короткое турне в Москву. Исключительно как частное лицо. Впрочем, поездку можно и замотивировать к обоюдному интересу сторон. Скажем, обставить ее как частный политический зондаж...Миссия мира, поиск компромиссов и путей сближения двух держав.
-И вы готовы гарантировать безопасность принца в России?
-Разумеется. О чем речь, Кендзи — сан?!
-Понимаете, одно дело, если его высочество подавится вишневой косточкой в императорском дворце в Токио, и совсем другое, если по приезде в Москву с кузеном императрицы случится почти фольклорная история...
-Фольклорная? Не понимаю...
-'Шел трамвай десятый номер, на Зацепе ктой — то помер'...— негромко продекламировал Масатанэ.
Чебышев был готов поклясться, что декларировал японец с истинно одесскими нотками в голосе.
-Кендзи — сан, вы не перестаете меня удивлять. Кто из нас больше русский — вы или я?— улыбнулся Чебышев.
-Я ведь около года работал во Владивостоке, на нелегальном положении. — снисходительно пояснил японец, — Изображал из себя торговца — разносчика. И знаком с образчиками русского бытового и уголовного фольклора.
'Ах, ты ж макака желтолицая!' — весело подумал про себя Чебышев. — 'Ну, получай тогда плюху!'. Он плеснул себе сакэ, быстро выпил, крякнул по — русски, тихо сказал:
