— С фамилией не надул.
Еще больше Пилюгин обескуражился, когда среди пыльных университетских учебников и полного собрания сочинений Льва Толстого обнаружил папку, в которой лежала справка, о том, что Брусловский Валентин Валентинович, такого-то года рождения, действительно окончил четыре полных курса дневного отделения филологического отделения МГУ им. М.В.Ломоносова.
— Ничего не понимаю,— разговаривал сам с собой Пилюгин,— когда же Валька успел еще и полковника внутренних войск получить?
Несмотря на неразрешенную загадку, Владимир Семенович все же несколько успокоился. Ну, мало ли, в самом деле, откуда форма! Может и не его вовсе.
Когда на душе несколько отлегло, особист завалился на продавленный диван, щелкнул телевизионным пультом. На всех каналах телевизор "Samsung" шипел, трещал, демонстрировал только черные полосы. Неожиданно на экране отчетливо нарисовалась толстоносая физиономия гоголевского городничего, которая с надрывом и укоризной произнесла: "Над кем смеетесь?! Над собою смеетесь!" Произнесла и тут же растворилась в эфирной чернополосной вакханалии.
Пилюгин выключил корейский ящик, нащупал на табуретке несвежую газету. "Московский комсомолец" в рубрике "Срочно в номер!" писал: " Сразу же после оглашения судебного приговора, прямо в здании местного дворца правосудия, в подмосковном Раменском скончался от сердечного приступа 40-летний вор-домушник. Причиной обширного инфаркта у гр. Вешнарева, по мнению следователей, стал не строгий приговор, а...жестокое похмелье".
— Вот!— швырнул на пол газету Владимир Семенович.— Русские люди гибнут с похмелья будто мухи. Не мне заряка нужна, стране! Впрочем, — Пилюгин перевернулся на бок лицом к окну,— стоит ли спасать таких, как этот Вешнарев? Их стрелять надо. Взять хотя бы нашего Леньку Кушнаря. Вроде бы порвал с бандитским миром, на русском языке заговорил. А веры ему все равно нет. Того и гляди, финский нож в спину воткнет. Но его к стенке нельзя. Пока. На его деньги фабрику поставим. Кстати, а где? Лучше бы, конечно, за границей, но придется привозить сырье из России, а это лишние затраты. Черт его знает, насколько у Кушнаря "зелени" хватит. Да и нельзя от него вечно зависеть. Нет, налаживать производство будем здесь, в Миголощах. Тут и от братков — вымогателей, если что, отбиваться сподручней.
Тошнотворный запах мертвых мышей, распространяющийся из-под дивана, нарушил плавное течение мыслей майора. Он не поленился заглянуть под ложе. Там стройными рядами стояли трехлитровые банки с красной пенящейся жидкостью. Владимир Семенович невольно застонал — кажется, этой гадостью его напоил в первый день Валька, напрочь лишив рассудка. Хорошо хоть Иорадионовский рецепт из позднего перевода успел переписать.
— Ну а если вдруг ничего не получится?— спросил себя Пилюгин.— Ежели мы не сможем разгадать эти каракули на песьей башке?— Владимиру Семеновичу захотелось встать, подойти к собачьему черепу, двинуть ему по темечку кулаком.— Или вдруг выяснится, что старец Иорадион пошутил! Тогда продадим серебряный кинжал с камнями. Заморские коллекционеры за него последнюю рубашку снимут. Хорошо бы на аукционе выставить. На каком-нибудь Сотби или Кристи, но нельзя. Откуда, спросят, клиночек? К гадалке не ходи, Интерпол засуетится. Как вывести, не проблема, придется подключить старых друзей. Эх, друзья... Друзья бывают только в школе. В институте — товарищи. Ну, а дальше — знакомые, коллеги по работе, миткэмпферы, кто угодно, но только не друзья.
Владимир Семенович был твердо убежден, что лишь в школьном возрасте люди честны и бескорыстны (не все, конечно), потому как еще не сформировались их личности. А потом начинается бег наперегонки. Даже самыми порядочными индивидуумами руководят волчьи инстинкты — занять в стае место альфы-самца. Но если уж не альфы, то беты, гамы, но никак не омеги. С годами внутренний мир человека становится все больше и неповторимее. Со свойственным только ему электрическим зарядом и магнитным полем. Поэтому человек всегда одинок, даже среди близких людей. И именно поэтому любая дружба рано или поздно заканчивается. Кто думает иначе, либо тешит себя пустыми надеждами, либо просто еще не получал оплеух от тех, кого он считал друзьями. Возможно, что и просто дурак.
А миткэмпферы?— задался вопросом Владимир Семенович. В дружбу он не верил, но порядочность боготворил.— Их тоже по боку? Нет, настоящие офицеры своих солдат не бросают, сам же Вальке говорил.
С головы Пилюгина соскочила, покатилась по полу военная фуражка. Он и не заметил, что валялся в ней на диване. Ему показалось, что череп на столе прищурился, как бы ехидно интересуясь — так кто из вас двоих настоящий полковник, ты или Валентин Валентинович, майорская твоя физиономия?
За окном, совсем близко пронзительно загудело. В фильмах про революцию, такими гудками рабочих созывали на антирежимные мероприятия.
Пилюгин отдернул занавеску. К Валькиным мосткам причаливал большой катер, похожий на вымазанный грязью айсберг. Над обшарпанной капитанской рубкой на ветру полоскались сразу два флага — российский триколор и красный стяг, с желтой звездой посередине.
С судна начали спускать трап, на нем балансировали несколько человек в камуфляже и с ружьями за плечами. Когда они благополучно ступили на землю, по трапу стали корячиться двое солдат с, видимо, неподъемными коробками.
Один из тех, что уже спустился, невысокий крепыш с усами аля Руцкой, что-то гневно кричал солдатам, даже швырнул в них подвернувшейся веткой.
Но вот, наконец, солдатики стянули коробки на берег, вытерли пилотками пот с заморенных лиц, вновь помчались на палубу. Показались уже с мангалом, шампурами, полосатым зонтом от солнца, какие обычно любят ставить уличные торговцы. Владимир Семенович поразился тому, как солдаты умудрялись тащить все сразу.
— Кого еще черт принес?— поинтересовался Пилюгин у собачьего черепа и увидел, что коренастый усач в развалку направляется к Валькиному дому.
Владимир Семенович нехотя сполз с дивана, зачем-то надел плащ, офицерскую фуражку, вышел на крыльцо. Возле него уже стоял, похожий на усатый боровик, гость.
Увидев перед собой столь необычно одетого, незнакомого человека, крепыш пошевелил густой растительностью под носом, но все же козырнул.
— Генерал— лейтенант Копытень. С кем имею честь?
Тут же вспомнив прежние времена, Владимир Семенович одернул плащ, застегнул верхнюю пуговицу, лихо щелкнул каблуками давно нечищеных ботинок, отрекомендовался:
— Майор военной контрразведки в отставке Пилюгин!
— Почему же в отставке?— удивился генерал.— Разве вашему брату нынче работы мало? Это ведь вы заварили чеченскую кашу, а нам, простым смертным, теперь расхлебывай— не расхлебаешь.
Не зная, что на это сказать бывший полковой чекист только опустил взгляд. Вероятно, усатому генералу понравилось, что перед ним стушевался особист, хотя и отставной. Он дружелюбно улыбнулся, по-приятельски хлопнул Пилюгина по плечу.
— Ладно, здесь на природе все равны.
Обернувшись к катеру, Копытень заорал:
— Эй, птенцы, чего клювы пооткрывали, дело забыли? Так я напомню.
Разнежившиеся на июльском солнышке "птенцы", сорвались с места, принялись не бегать, а, действительно, летать.
— Где же Валентин Валентинович?— генерал привстал на цыпочки, чтобы заглянуть в окно.
— Отсутствует,— по-военному доложил Пилюгин и, вдруг, понял, что ведет себя глупо. Подумаешь генерал! Он снял фуражку, небрежно бросил ее на крыльцо.— По делу уехал. А вам зачем?
Заметив резкую перемену в поведении особиста, усатый поморщился:
— Вот копрофаг. Предупреждал ведь его, что через две недели буду. Надолго?
— К вечеру будет.
— Ну, копрофаг! Да и черт с ним, с Валькой, все одно в его хате тесно, не зима, чай.
Копытень заложил два пальца в рот, залихватски свистнул. Из-под его ладони выскочила слюна, угодила майору на воротник.
Не успел Владимир Семенович и глазом моргнуть, как на берегу, возле Валькиного сарая выросла просторная палатка, а в небо стал подниматься дымок от раскочегаренной шашлычницы.
— Ты тоже на охоту?— миролюбиво спросил генерал.
— Нет,— Пилюгин все еще был сбит с толку неожиданным появлением совершенно ненужной сейчас компании.
— Родственник что ли?
— Я? Да, родственник. Двоюродной сестры племянник.
Генерал зашелестел усами, но так видимо до конца и не понял, кем конкретно отставной майор приходится егерю.
— Пойдем к моему шалашу,— пригласил Копытень.
Отказаться было невозможно и Владимир Семенович, вздохнув, последовал за генералом.
А на берегу, возле палатки, уже поставили раскладной стол, на котором горой возвышались зелень, черный хлеб, сало, соленые огурцы и прочая закуска. В воздухе остро пахло маринованным мясом. Солдатики протирали влажными тряпками пластмассовые стулья и одновременно подбрасывали в мангал дрова. Долговязый щупленький паренек неловко повернулся, опрокинул со стола уже открытую бутылку водки. Не примериваясь, генерал врезал ему хорошего пинка.
— Не бережешь армейское добро! Как же ты в бою будешь, солдат?
Усатый генерал ухватил Пилюгина за рукав плаща.
— Слышь, майор, а они на меня не обижаются. Знают, что отец-командир им плохого не желает. Так, птенцы?
— Так точно!
— Люблю я им иногда поджопник крепкий поставить. А как иначе? Моя фамилия Копытень, а они, стервецы, меня за мое воспитательное пристрастие Копытом окрестили. И я не обижаюсь. Короче, любовь и полное взаимопонимание с личным составом.
Генерал нагнулся, рассматривая что-то под ногами.
— Нет, не то, сейчас.
Он приказал солдатам отнести ружья в дом, а сам пошел к прибрежным кустам. Вернулся с листьями какой-то травы.
— Вот.
-Что?
— Травка, копытник или просто копытень. При поносах помогает. От нее моя фамилия пошла, а не от конского копыта. Вообще, ее кто как называет — росница, божья слезка, поползуха. Ну а по-научному — манжетка. Я люблю всякие травки заваривать, а моя бабка и вовсе ведьмой была. Во как! Что с тобой, особист?
Слова генерала произвели на контрразведчика потрясающие впечатление. Такое же, как если бы на него неожиданно вылили ведро кипящей водки. Он глубоко вздохнул, да так и застыл с открытым ртом, выпучив и без того гигантские в диоптрических стеклах глаза.
В чувство Владимира Семеновича привел крик выскочившего из Валькиного дома солдатика.
— Там череп на столе!
Копытень как— то иначе взглянул на майора, отчасти даже подозрительно.
— Чей череп?
Солдат замялся:
— Не могу знать. На нем чего-то написано.
— Вы Валентина Валентиновича скушали?— лукаво поинтересовался Копытень у Пилюгина.— И правильно. Копрофагам в нашем обществе не место.
Взмахом руки генерал приказал своим товарищам следовать за ним. На его лице было написано крайнее любопытство.
Пусть поглядят, жалко, что ли? Хотя черепушку прибрать следовало,— подумал Владимир Семенович и, опрокинув без приглашения полстакана водки, пошел за генеральской свитой.
Копытень долго топтался перед столом с собачьим черепом, выкатив мутные белужьи глаза. Несколько раз цокнул языком:
— Не курляндской гончей, конечно, но и не простой дворнягой была псина. Да...Скорее всего, русско-европейская лайка. Ну, Валька, паскудник, не иначе в колдовство вдарился!
Заметив вошедшего в дом Пилюгина, генерал погрозил ему пальцем:
— Ух, родственничек! Теперь понятно чем вы тут занимаетесь. Копрофаги вы оглашенные. Много наколдовали? Да ты не стесняйся, майор, очисти душу признанием.
Владимир Семенович опять не нашелся, что сказать. Тогда Копытень взял череп двумя пальцами за глазницы, повертел его и так и сяк, сплюнул:
— Фу, гадость какая!
С этими словами он подбросил черепушку в воздух и словно пробивал одиннадцатиметровый в решающем матче, запулил ее ногой в стенку.
Собачьи останки сбили на лету какие-то пузырьки с полки и, врезавшись в массивную сосновую балку, рассыпались в прах. В комнате запахло могилой.
Владимир Семенович не двинулся с места, хотя ему страстно хотелось огреть генерала чем-нибудь тяжелым по голове. Было ужасно обидно. Все старинные артефакты, не успев, появится на его горизонте, почти сразу же бесследно исчезали.
— Совсем охренел тут Брусловский от безделья. А тебе, майор, на войну надо. Гадаешь на черепах, как тунгусский шаман.
Пилюгин и теперь ничего не ответил. Он, стиснув зубы, быстро вышел во двор.
По реке, будто разрезая ее ножом, стремительно неслась моторная лодка. Через несколько секунд она уже причалила рядом с генеральским кораблем. Из лодки выскочил Ленька Кушнарь, побежал к дому. Бывший особист поспешил ему навстречу.
— Беда, Владимир Семенович!— уже издали закричал Ленька.
У Пилюгина оборвалось сердце.
— На бомбах подорвались?
— Хуже!
-Что же может быть хуже?
— Вход в подземный некрополь откопали.
— Ну, так и...
— Попы к Вашему преподобию понаехали. Человек десять. Они видели как Арбуз рыл шурф, да в дыру и провалился. Прибежали, заохали, а когда Федька из-под земли вылез, креститься начали. Ну, а наш батюшка так открытым текстом им и сказал, что, вероятно, найден вход в подземный монастырский некрополь. Не дурак ли, а?
— Не оскорбляй святого отца. Он все правильно сделал. Ваше преподобие, видимо, не ожидал нашествия своих коллег по цеху. К тому же и без некрополя у нас уже есть ответ на главный вопрос.
— Камень? Нашли что-нибудь под ним?
— Немедленно возвращайся обратно в Ильинское. Скажи профессору, чтобы без меня обследования подземного кладбища не начинали. Вечером проведем собрание в храмовой усыпальнице. Все.
Так же, впопыхах, Ленька запрыгнул в моторку, завел ее по неопытности, не отгребая от берега, но удачно, мотор не повредил, и скрылся за зарослями речной травы.
— Что за птенец?— раздался за спиной Пилюгина генеральский голос.
Неожиданно для себя, Владимир Семенович резко повернулся к усатому генералу, схватил его за лацкан камуфляжа, отпихнул назад.
-Да пошел ты!
Копытень попятился, но из-за кряжистой устойчивости не упал. И как ни странно, совершенно не обиделся.
— Не злись, чекист, пойдем лучше выпьем.
— Без меня.
Застегнув на все пуговицы плащ, и поежившись, словно внезапно наступил ледниковый период, Пилюгин направился в деревню. Он решил дождаться возвращения Валентина и Ванечки на дальнем мысу, за домом Арбузова.
Ребята появились на реке часа через три. Пилюгин, не раздеваясь, зашел по колено в воду, помахал им рукой. Его заметили сразу.
Брусловский и Проклов пребывали в прекрасном настроении. Они тут же, перебивая друг друга, поведали майору, что трава "манжетка" по-другому еще называется львовой лапой, запольником, поползухой, а главное — копытником. Найденный собачий череп принадлежит обычной среднерусской псине, коих в древние времена не причисляли ни к какой породе.
— Но это точно не волк. Глазные дуги у волка меньше, так же как и лобовая кость. Сейчас придем домой, покажу. Кстати, а чего вы здесь-то? — вдруг удивился Брусловский.
