— Макароны — это из той же оперы? — полюбопытствовала Оля, запомнив фразу "без макарон".
— Да, — невольно улыбнулся воспоминаниям Лёша, — он напихал в носик чайника тонких маленьких вермишелек, пока чай заваривался, они разбухли, и когда стали наливать — падали в чашку, очень похоже на мучных червяков. Как она тогда гонялась за ним по всей квартире! Но разве этого шкета поймаешь? Да ещё на его территории?
— И все?
— Нет, еще много мелочей... как-то подложил ей пластикового паука под подушку. До сих пор не раскололся, где его взял, но прямо как настоящий, мягкий, волосатый такой.
— Брррр... пауков не люблю, — передернулась она, — надеюсь, он его потерял?
— Я его выбросил.
— Больше ничего? — с опаской поинтересовалась Оля, ежась от живо представшего в воображении волосатого паука...
— Что ты, у него же неиссякаемая фантазия! Добавить чернил в тушь для ресниц, так что, вытащив кисточку она всю раковину и платье ими залила... мне потом пришлось полдня ходить с ней по магазинам... или вылил утром, пока я делал завтрак, в слив туалета фляжку с шампунем — спускаешь воду, а оттуда пена выше стульчака...
— Так получается, что ты из-за Вади не женился? Не смогли с мелким договориться?
Как бы ни горько ей было задавать этот вопрос, но рано или поздно спросить придется, так лучше сразу отрубить. Они уже дошли до её подъезда и пора наконец-то договорить до конца, каким бы он ни оказался печальным.
— Понимаешь... — он замялся, искоса глянув в её лицо и снова отведя взгляд. По неровно освещенному подъездным фонарем лицу прокатилась тень, оставившая на свету лишь сведенные брови и жестко опущенные уголки рта.
"Как же я ненавижу такие моменты, хоть и попала в подобную ситуацию первый раз! — подумала Оля, — и что сейчас будет? Извинения? Мол, ты хорошая, но все неправильно поняла?"
— Ты неправильно поняла... Все так усложнилось из-за бабушкиных обвинений...
Оля грустно хмыкнула и отдернула плечо от его протянутой руки, покрепче сцепив руки на груди, и нашла таки правильные слова:
— Ты можешь ничего не объяснять, я пойму. Зачем выворачивать душу малознакомому человеку. Может, тогда я пойду? Поздно уже. И холодно...
Но он помотал головой и продолжил совсем о другом. Посмотрел виновато, и тихо стал рассказывать ещё одну постороннюю историю:
— Понимаешь, мои родители поженились сразу после школы, и почти сразу родился я. Так что я первые десять лет постоянно мотался к бабушкам, а они тоже работали, деньги-то у студентов откуда? Отец подрабатывал, мама пошла в бухгалтера только ради денег. Потом, когда родители взяли ипотеку и родился Вадя, я мог заниматься с ним с полутора лет, когда его сдали в сад, и мама снова вышла на работу.
Не ожидавшая столь интимного текста, непонятно зачем рассказанного, Оля растерялась и промолчала.
— Так что, я отвечаю за плохое поведение брата, и в школу на собрания я хожу. А Катя мне очень нравилась...
Лёша мог бы объяснить, что когда тебе семнадцать, и первая красавица двора вдруг обращает на тебя внимание, а потом и становится твоей девушкой, — даже мысли не возникает, что это может быть не всерьез и не на всю жизнь. Он как-то и не подразумевал другого развития событий, собираясь жениться, как и родители, когда ему исполнится восемнадцать. Но вряд ли Оле это нужно рассказывать. Что было, то прошло. Он никогда не отказался бы от своего слова, но и предательства простить не сможет тоже никогда.
— Родители не отговаривали, но попросили подождать, все равно Катя пока детей не хотела.
Он запрокинул голову, подставляя лицо мелкому колючему снежку, пожевал губу и, нервно вжикнув молнией на куртке, все-таки закончил:
— Но сейчас я рад, что Вадя рассорил нас. И... сейчас мои представления несколько изменились... и мы с тобой подружились...
Оля снова промолчала, окончательно запутавшись. Хороший переход. "Подружились". Что тут сказать? Что не понимает, зачем он ей все это рассказывает? Что она шокирована? Это точно. Второй раз за сегодняшний день он намекает на их отношения. Она его девушка? Или все-таки подруга, которой он плачется о ссоре с невестой? Непонятно. Нужные слова так и не пришли на язык, поэтому она просто кивнула, что, мол, услышала.
— Может, пригласишь поговорить? Вот дырку эту зашить давно пора...
— Эд дома, неудобно будет. Да и зачем? Ты помиришься еще с Катей, — выпихнула она через непослушные губы, потянув с его плеча свой рюкзак. — А мне пора.
— Лёль... — Лёша перехватил её ладошку и попытался поймать взгляд. — Я давно должен был тебе сказать. Ты мне очень нравишься.
Только сейчас он подумал, что не говорил этого Кате. После первого же поцелуя начав планировать их совместную жизнь. Она хихикала, но соглашалась. И все. Никаких объяснений. Что же все-таки сказать надо-то? Звать замуж после выступления бабушки как-то неловко...
Они замерли неподвижными скульптурами, посеребренные ледяными искорками, задвигающими фигуры в небытие зимней ночи, оставляя только внешний блестящий контур. Настороженные, на краю понимания и непонимания, возможности и невозможности исполнения пока невысказанных желаний.
Оля ждала продолжения, задержав дыхание — в душе взвился лепесток яркого счастья, на который тут же набросились всей толпой сомнения, скепсис и недоверие. Она боялась поднять глаза, глядя вниз и утрамбовывая носком сапога ямку в снегу, так и не зная, как себя вести и что ответить. И расстроенно выдохнула, так и не услышав продолжения. Решила, что — нет, показалось, не может она позволить себе поверить... да и слова Светланы Петровны бухнулись в уши как только что сказанные: "...что она себе нафантазировала". Действительно. Дает повод для фантазий. А не нужно. Он помирится с невестой, и что тогда делать ей? Нет уж. Хотя... "нравишься"... Как давно она мечтала услышать это слово от парня. Тем более, от такого, как Лёшка.
В ночных синих тенях, прячущихся под фонарями, волшебной глазурью сияла свежая, только-только прихваченная морозом корочка наста, обещая — вот новая, чистая страница, можно написать на ней все, что только душе угодно. И так хотелось в это поверить, что Оля ловила каждый Лёшкин выдох — вот-вот он скажет ещё что-то и с нею случится что-то совершенно замечательное, волшебное, что ни за что нельзя пропустить...
Лёша же разыскивал слова... и не находил. Никогда вроде косноязычием не страдал, а тут смог вытолкнуть одну фразу и — испугался, потерялся. Словно шел по веревке, уложенной на пол, и вдруг оказался над пропастью.
— Нет, недостаточно, — оборвал паузу Лёша. — Мне кажется, я тебя люблю. Ты будешь моей невестой?
Оля не сдержала радостного вздоха, услышав больше того, о чем мечтала, даже слова его бабушки затерлись и перестали царапать память. Но как же так? "Кажется?"
— Кажется, но ты не уверен, да? — выговорились сами чужие слова.
— Нет-нет, я уверен! Я хотел сказать ещё тогда, на вечеринке у Марины, после поцелуя... Прости, что так долго тянул... всё искал подходящий момент...
Ох! "На вечеринке"! Когда она сражала своей сексуальностью всех встречных и поперечных... А она-то уже размечталась! Надежда вымерзла, сжавшись в обжигающую жидким азотом горошину отчаяния. Он вовсе не любит её, обычную! Дело времени, когда он поймет, что она настоящая — не та, что была на вечеринке, и — разочаруется.
— Нет! Нет-нет! Ты ошибаешься! Ты всё сам поймёшь, чуть позже! Ты же меня совсем не знаешь, я не такая, как была там, на вечеринке... И так быстро невест не меняют! — отшатнувшись, уже и не пытаясь спрятать прочертившие щеки дорожки горьких слёз, отказалась Оля от признания. — Вы действительно обидели Катю. И бабушка твоя права! Прости, не стоило нам и говорить! Я не хочу мешать вашим отношениям! Это... ужасно... подло... я же не разлучница, я... я же не знала!
— Что пойму? Чего не знаю? — Лёшка растерялся. — Ты ни в чём не виновата, это бабушка всё перевернула с ног на голову! Не плачь только! Мы со всем разберемся!
Лёша потянулся обнять её, неловко перехватывая рюкзак больной рукой, но Оля отрицательно покачала головой и, оскальзываясь, отбежала к подъезду. Потопталась пару минут, пряча глаза и мечась в ознобе раздирающих душу противоречивых желаний. Ещё незрелый наст покорно ломался под её торопливыми шагами, собирая торосы из перевернутых с ног на голову мечтаний. А в прогалинах следов вылезало всё неприглядное настоящее — скомканные голубые проездные, потерявшие райский соблазн кокосы на шоколадной обертке, огрызок яблока и, конечно, следы выгула друзей наших меньших.
"Так оно обычно и бывает. Сказка заканчивается в полночь или с рассветом. И потом остается только помойка. Этим и должна была закончиться моя "сексуальность" — болью разбитых надежд". Оля стряхнула насыпавшуюся на капюшон мелкую ледяную крупку, набрала побольше воздуха и ответила:
— Не надо, пожалуйста, не надо ни в чём разбираться! Это все неправильно! Ты слишком мало меня знаешь, чтобы такое говорить!
И она быстро забежала в подъезд, так и не посмотрев на расстроенного Лёшу.
...
Шмыгая носом и стряхивая с шарфа снежинки, Оля притиснулась щекой к серому от пыли стеклу, как в детстве расплющив нос в старании разглядеть оранжевые полоски Лёшкиной шапки за кисеёй мелких равнодушных льдинок, последствия жалящих клевков которых горели под дорожками слёз.
"Несправедливо!" — билось в сознании, не давая просохнуть ручейкам на щеках. Она протерла пальцем запотевшее стекло и до боли прикусила косточку указательного пальца, глядя на светлое пятно запрокинутого лица Лёши, будто почувствовавшего её взгляд. Подъехало мигающее яркой рекламой на крыше такси, и темная фигура у подъезда посторонилась, развернулась и побрела прочь.
"Бойтесь исполнившихся желаний". Оля всхлипнула, провела по ресницам, с непониманием уставившись на мокрую ладонь, и поспешила подняться повыше, спрятавшись от входящей в подъезд компании. Домой не хотелось. Ни вопросов, ни сеансов самокопания, ни утешения ей сейчас не было нужно. Хотя какое от эльфа утешение? Разве что успокоение. Искусственное. Она снова спустилась на половину пролета к почтовым ящикам, прихватила из коробки для рекламы пару газет и, вернувшись, устроилась на подоконнике треснувшего окна площадки пожарной лестницы. Привалилась к рюкзаку, обхватила колени и уткнулась в них заложенным носом.
— Мечтала о любви? О признаниях? Хотела оказаться нужной? Получите, распишитесь. Неужели Лёшина бабушка права и именно она стала причиной его окончательного разрыва с невестой? Оля никак не могла в это поверить. Он так убедительно сокрушался о Вадькиных проделках и обещал, что больше такого не допустит. И он пригласил её в кино до вечеринки! И так старательно сегодня подчеркивал, что у них уже закончились отношения... закончились ещё весной! Но тогда его родные знали бы об этом...
Внизу лязгнули двери лифта, провоцируя лай мелкотравчатой помеси дворняги не то с пекинесом не то с болонкой со второго этажа. Оля частенько с умилением наблюдала, как нетерпимая и склочная бабулька нежно сюсюкает с этой истеричкой, не пропускающей своим вниманием ни одного звука в подъезде, будь то белый день или глухая ночь.
Но сейчас её раздражало все — и этот лай, и дребезжание подклеенного стекла в окне, и долетающий из соседнего подъезда неумолчный писк сломанного домофона, и подчеркнутая правильность Лёшкиной бабушки, и вдруг вспомнившееся несделанное задание на завтра... и, больше всего, — собственная наивная глупость. Оля чувствовала себя бездомной, никому не нужной собачкой. Эльф пришел и развлекается в их мире, Лёшка заморочен её "псевдосексуальностью", родителям важнее всего пристроить её в приличные руки, а подругам — собственные романы... да и ей был бы интереснее собственный роман. А так — остается, как всегда, только наблюдать за чужой жизнью... Она вздохнула, достала из рюкзака телефон и переставила "Лав-радио" на первое попавшееся тихое. "Монте-Карло", — отозвалось из наушников. "Да-да, порассматриваем звезд, это-то совершенно безопасное занятие". Включила планшет и собралась погрузиться в привычную игру — рассматривать фотки. Ссылки на сайты фотографов гордо занимали отдельную папку и дарили ей ощущение некой сопричастности чужим эмоциям, суррогат приятельских отношений, которых так не хватало в её собственной жизни. Прижав выпадающее меню пальцем, Оля не удержалась и прокрутила его обратно вверх — на закладку странички "В контакте". Перейдя по дружеской ссылке, увидела все тот же текст. Катя все так же считала Лёшу своим женихом, а на его страничке стояло "в отношениях"... Так что же делать ей? Жалеть себя? Ругаться на набившегося в гости Вадю? Искать утешения у эльфа? Ну уж нет! Она несколько минут посмотрела на открытую страничку, достала пачку с платочками, высморкалась, вытерла насухо глаза, запихнула планшет с шарфом в рюкзак и стала подниматься к себе, давая на каждой ступеньки обещания.
Дружить с Люсей и Максом, познакомить их с родителями, и вообще, начать свою жизнь.
Общаться с Вадькой, пока он того хочет. Кстати, у него же день рождения, значит надо что-то подарить! И она даже знает, что можно соорудить ему за пару часов.
Эду надо завтра помочь. А вообще он последнее время все больше напоминает предмет мебели, особенно после того, как практически перестал есть. В душе он побывал всего пару раз в самом начале, а немного понаблюдав, она поняла, что и туалет ему вообще не нужен, — как безотходно он ест яблоки, так же, видимо, переваривается и все остальное. Несколько дней она искренне веселилась по этому поводу, что мол, да, сказочные персонажи "не какают", как и не оставляют огрызков. И так бедный на эмоции нелюдь теперь почти не раздражался, и Оля даже немного скучала по их перепалкам и его гонору, понимая, что приписывала ему чувства, которых он вовсе не испытывал.
Решительных обещаний хватило на пролет, на втором печатаемый шаг стал неуверенным, а на четвертом этаже уставшие ноги и вовсе отказались её держать, и Оля неловко привалилась к стене плечом, а потом и сползла на ступеньку, не задумываясь о её чистоте. Она постучала лбом о холодную стенку и безнадежным жестом смахнула выступившие непослушные слёзы. Есть она или нет её — в этом мире это никому особенно и неинтересно и ненужно знать. Бесполезные люди, бесполезные действия, глупый мир, катящийся к неприглядному предсказанному эльфом финалу. Она ещё немного посидела, охлаждая лоб о стену лестничного пролета. Протерла лицо от слёз ладошками и минут пять сжимала-разжимала кулаки, пытаясь осознать, откуда на пальцах взялись жесткие зеленые шелушинки. Наконец перевела взгляд на отстающее покрытие стены и сообразила отряхнуть лоб от впечатавшейся краски. Пальцы мелко дрожали, но она все-таки заставила себя встать и дойти до квартиры.
Как Оля не оттягивала момент открытия собственной двери, гипнотизируя синий прямоугольничек с расплывающимися перед глазами цифрами и дожидаясь, когда же единичка и пятерка перестанут кривляться, а за ключами лезть все-таки пришлось. Она зажала связку, большую, — из-за болтающихся ключей от родительской квартиры, и снова зависла, поворачивая так и этак собственный кулачок с коротко обкромсанными ногтями и шероховатой, в красных цыпках, кожей. Да, опять она забыла помазать руки кремом после валялок... Перевела взгляд вниз, на замызганные непрезентабельные дутики и расстроенно прижалась к двери. Слёзы в который раз проторили знакомые дорожки из прикрытых глаз. Конечно, кому нужна такая безалаберная и неухоженная девица? Ладно, сексуальность была бы не заёмной, а так только зряшные надежды, усвистевшие пустым пшиком. Кто не мечтает вдруг и сразу стать самой-самой лучшей хоть для кого-то одного? И ей этого бы хотелось, но разве может она тягаться с Катей? Ни одна бабушка не выберет своему внуку такую невзрачную девицу, как она. Лучше сразу выдрать из себя все эти глупые мечты и жить, наконец-то, как все. Деньги зарабатывать, в конце концов. А то вот даже Вадя зарабатывает, а она боится магазин на ЯМе открыть... Вот возьмет и откроет! Разозлившись на собственную никчемность и забыв про текущие непослушные слёзы, она с трудом сосредоточилась на ключах, и, на ватных от слабости ногах, все-таки вошла в квартиру, тут же наткнувшись на пристальный взгляд эльфа, двухметровым монументом воздвигшимся в темноте прихожей.
