— Будем надеяться, этого хватит, — Этьен продемонстрировал опустевшую флягу. Николай после процедуры свернулся калачиком и выглядел теперь очень трогательно — особенно с учетом съехавшего на ухо венка. Все тюки были собраны, лошади вновь впряжены в телегу, и ничто не мешало странникам продолжить свой путь.
Было уже за полдень, когда монахи подъехали к черте города. Микаэль теперь сам правил лошадьми, неспешно переговариваясь с Этьеном. Сей вновь задремал, прислонившись к теплому боку спящего Николая, телега мирно поскрипывала, подпрыгивая на ухабах. К боку телеги за поводья была привязана рыженькая лошадка, которую они сторговали в селении на полдороги от монастыря до города. Подумав, травник решил купить лишь одну лошадь — сумки у путников легкие, да и Сей тоже не тяжелый. Смогут и вдвоем ехать. Совсем уж не хотелось Микаэлю через болота с двумя лошадьми идти, да еще и Сей явно не был исправным наездником.
Мимо телеги пробежала стайка босоногой детворы. Грунтовая дорога сменилась мощеной. Монахи подъезжали к главным городским воротам.
-Этьен, мы в город не пойдем. Сейчас уедем. Я хочу как можно больше пройти, пока светло.
— Да я, в общем-то, тоже туда не рвусь — библиотекарь потер переносицу — все-таки бессонная ночь ощущалась. — Признаться, я надеялся, что Николай очнется до того, как мы до города доберемся, а так... Примут еще за околдованного... спасибо, хоть переодеть его помог, один я бы точно не справился. Знаешь, мы, пожалуй, все же в объезд. Еды у нас хватит еще на день, а если одному мне — так и на два. В городе могут начаться ненужные расспросы... да и правлю я не так чтоб очень — на тракте еще справлюсь, а вот в городе, боюсь, буду неловок и разрушителен. Микаэль, как по-твоему: скоро Николай проснется? Падре говорил, дня три еще... но мы его настоем поили... — Этьен с надеждой посмотрел в глаза травника.
— Я думаю, что к вечеру... Только его тоже колотить от холода будет. Так что нужно будет его согреть.
Микаэль увел телегу к обочине тракта, придерживая лошадей, а затем и вовсе останавливая. Передал поводья Этьену и спрыгнул на землю, поднимая облачко серо-желтой пыли и вновь поворачиваясь к монаху.
— Дальше мы сами... Верхом. А вы — вы осторожней...
Травник легонько погладил сидящего на телеге Этьена по лодыжке, посмотрел снизу вверх, ловя взгляд золотистых встревоженных глаз, подхватил руку библиотекаря и поднес к своим губам, целуя запястье, ладонь, а потом и тонкие пальцы.
— В порту есть таверна, почти на самой пристани... Оставь там весточку у хозяина. Где вы, что с вами и куда направиться думаете. Я вот немножко разберусь со своими делами и постараюсь вас найти. А вместе — всегда легче решать, что делать далее...
Еще один легкий поцелуй, трепетной бабочкой на самые кончики пальцев Этьена, и травник склонился над спящим Сеем, осторожно ероша тому волосы на макушке.
— Сей, солнышко, просыпайся. Мы уезжаем сейчас.
— Мммм... Уже? — мальчик ткнулся в руку травника, сон-проказник не желал отпускать своим очарованием, но Сей все же открыл глаза, улыбаясь Микаэлю. — Мы теперь разделимся, да? С братьями Этьеном и Николаем? — грустно вздохнув, мальчик поднялся, соскальзывая с телеги и потягиваясь. — Берегите себя... — Проведя по спутанным волосам Николая и коснувшись на прощанье руки Этьена, Сей отошел к травнику, вытаскивая из волос запутавшиеся соломинки.
— И ты себя береги, Сей, — Этьен улыбнулся юному садовнику, но в глазах застыла тревога. Несмотря на возраст, Сей был еще совсем ребенком, и кому-то надо было о нем заботиться. Впрочем, Микаэль наверняка справится — не зря же взял мальчика с собой.
— И брата Микаэля тоже береги! — улыбка стала лукавой. — Микаэль... спасибо тебе за Николая и за... за все. Будьте осторожны!
Прощаться с братьями было неожиданно тяжело и грустно — еще один кусочек прежней жизни оставался позади, еще одна нить обрывалась. Прикрыв глаза ладонью от послеполуденного солнца, Этьен смотрел, как Микаэль перекидывает через седло связанные между собой сумки и отвязывает рыжую лошадку от телеги. Травник подсадил Сея, сам сел позади него.
— До встречи! — очень хотелось надеяться, что она все-таки будет, эта встреча.
— До встречи, золотце! Береги себя и Николая.
Микаэль тронул поводья, направляя лошадку на одну из боковых троп.
Через час снова показались деревья, чему Этьен был несказанно рад — у Николая вот-вот могла начаться лихорадка, а значит, нужен был костер. Добравшись до ближайшего перелеска, монах развел огонь, вскипятил воду в котелке, периодически с тревогой посматривая на спящего.
31
— Николай... — Этьен коснулся руки друга, тряхнул его за плечо. Ладонь была уже холодная, значит, зелье действовало. Только вот снять громоздкого русича с телеги и пристроить к костру не было никакой возможности — по крайней мере, силами одного Этьена. — Эй, Николай, ну проснись же! Хоть ненадолго... я ж не подниму тебя. — Надежда на пробуждение была слабая, конечно, но все же была. А иначе... иначе придется придумывать что-то другое, и очень быстро.
Николай плавал в мути. Он не мог понять, что происходит. Последние мгновения перед глотком из пузырька путались, мешались в мозге, перед внутренним взором мелькали Себастьян, Легрэ, Этьен... Этьен... Холодный, отталкивающий голос... Не нужен... Даже как друг... И этот странный зов... Этьен? Презрительный взгляд Легрэ... Холодный Себастьяна... Мягкий голос Этьена... Этьена?
— Этьен? — язык еле ворочался, Николаю было очень холодно, его лихорадило. Только теплый голос франка задавал направление. Что-то нужно делать... Но что?
— Господи, Николай, ну наконец-то! — Этьен потянул русича на себя — все еще вялого, сонного, вздрагивающего от побочного действия лекарства, но уже пришедшего в сознание, счастье-то какое! — Давай, обними меня за плечи и попытайся сползти с этой адовой телеги... не упади только, ради всего святого. К костру... вот так... сейчас мы тебя согреем.
— К костру? — Николай еще не понимал, что происходит. — Какой костер?
Он подчинялся словам франка, пытался что-то делать, куда-то двигаться, но все еще не понимал, где он находится, что ему делать. Цеплялся за Этьена, как за спасательный круг, как за единственное, что у него есть в жизни. Перед глазами мелькали деревья, трава, всполохи огня.
— Этьен... Почему я жив? — грудь и руки, повернутые к костру, чувствовали живительное тепло, спину, казалось, окунули в лед. — Что со мной?
— Ты идиот, вот что с тобой! Руки подними! — Этьен принялся стаскивать с друга подбитый мехом пелиссон, затем расшнуровал рубашку. Радость от того, что Николай жив, несмотря на все свои глупости, мешалась со злостью на эти самые глупости. — Потерпи, сейчас теплее будет... руки сюда... ага. За каким дьяволом тебе понадобилось пить эту гадость?
Щедро плеснув на обнаженную спину Николая граппы, библиотекарь начал энергично его растирать.
— Озноб — это из-за лекарства, которым тебя травник наш напоил, скоро пройдет. Должно вывести ту дрянь, которой ты наглотался. Мы сейчас в лесу, по дороге в Улазью... я тебе все расскажу, как только ты в себя придешь окончательно... Николай, ну как ты мог?!
Русич лежал у костра на одеяле, такой замерзший и растерянный, что вся злость куда-то разом испарилась. Этьен прижался к другу со спины, обнимая и согревая его, закутывая их обоих во второе одеяло и теплый плащ. От волос Николая, кажется, все еще пахло утренними ромашками.
— Я... Я не помню... — русич окончательно растерялся. Этьен его обнимает? И это после всего, что случилось в келье Себастьяна? Николай вдруг ясно вспомнил, что именно он делал, и лицо залило мучительной краской стыда. Ну как он мог? С чего, интересно, его потянуло на такие откровения? Мысли двигались с трудом, сталкивались между собой как бревна при сплаве по реке. Вверх выплыла одна мысль, застопорив все остальные:
— Улазью? Зачем в Улазью?
От тела прижавшегося Этьена расходилось приятное тепло, и мужчине казалось, что становится намного теплее. В любом случае, даже если бы становилось хуже, Николай ни за что бы не отказался от них. Вполне может быть, что ощущение истомы от обхвативших его смуглых рук франка больше никогда не повторится.
— Затем, что наш ушлый падре послал нас с тобой именно туда, — удивительное дело, но библиотекарь тоже начал согреваться — не столько снаружи, сколько изнутри. Только теперь он понял, сколько сил отнимала бессмысленная обида и злость. Кем бы ни был Николай, что бы он ни сделал, сейчас это не имело значения. Он жив, он очнулся, в его спину так приятно уткнуться носом... все остальное вполне можно выяснить потом.
— Тебе как, получше?
— Д-д-да... Наверное, — русич не хотел обманывать, ему действительно было лучше, но с другой стороны так не хотелось, чтобы Этьен куда-то уходил. Про себя он вдруг взмолился: "Пусть еще чуть-чуть полежит!" Странное желание пробуждало еще большее сомнение в своей нормальности и порядочности, но... Пусть еще полежит...
— Зачем он послал нас в Улазью?
Николай старался не шевелиться, чтобы лишний раз не потревожить Этьена, и не сделать ничего такого, что могло бы быть воспринято библиотекарем как нехорошие действия с его стороны.
— За какими-то бумагами... лежи спокойно. — Этьен крепче обнял друга, согревая и согреваясь сам. — За бумагами и за деньгами... я сам толком не знаю. Он сказал... — "он" много чего сказал, только стоило ли сейчас об этом вспоминать? Ничего, что действительно имело бы значение... — франк, сам того не замечая, сильнее стиснул русича, выдыхая сквозь зубы:
— Он сказал, чтоб мы срочно делали ноги из монастыря, пока туда не ворвалась королевская гвардия и всех не переубивала. Остальное... на месте разберемся.
Николай растерянно заморгал:
— А причем тут королевская гвардия?
К голове русича постепенно возвращалась ясность, но слова Этьена он никак не мог осознать. Они же готовились к приезду инквизиции! Но, с другой стороны, это хорошо, что пока ничего не понятно. Лежать, не двигаться, греться теплом и телом франка... Он бы еще раз покраснел, если бы мог, но пусть все будет так. Так хорошо.
— Понятия не имею, — честно ответил Этьен. Ну конечно, Николай же помнит только то, что случилось перед их грандиозным скандалом! — Так падре Себастьян сказал. Ты хоть помнишь, как зелье выпил?
Обо всем остальном, что случилось в то утро, Этьен с несвойственной ему тактичностью пока решил не напоминать — успеется еще.
— Через два дня после того, как ты отключился, падре выдал мне денег, одежду, инструкции и твое бесчувственное тело. Сейчас третий день, как... — франк не договорил. Уши Николая пламенели на зависть костру. Спросить сейчас, что ли? Или подождать? — Тебе точно ничего не надо? Горячего травяного отвара там... или граппы?
Николай попытался понять, что ему лучше сейчас. По уму, нужно бы отвара, но очень хотелось граппы... Может быть, после нее станет полегче на душе?
— Не помню. Граппы лучше, — ответил Николай и сжался. Сейчас Этьен встанет и все. И это будет правильным, но почему же так не хочется?
— Держи, — Этьен неохотно выполз из-под одеяла, дотянулся до тюка с провиантом, куда наспех сунул заветную бутыль после растирания больного, и вместе с трофеем забрался обратно в уютное тепло. — Сам сможешь, или помочь? Может, еще разок растереть? Или согрелся уже?
Николай растерялся и покосился на Этьена. Такое поведение франка было нормальным для друга, но...
— Дай я сначала хлебну, а потом посмотрим, — пальцы еще слушались не очень хорошо, но бутыль удалось ухватить. Русич перевернулся на спину, выдохнул, лихо опрокинул бутылку, но в последний момент рука вдруг ослабела и бутыль со всего размаху ткнулась ему в зубы, вылив гораздо больше жидкости, чем хотелось. Машинально выпустив граппу, Николай попытался приподняться, кашляя и отплевываясь от спиртного, причем большая часть жидкости полетела в сторону Этьена. Когда русич заметил это, он попытался задержать дыхание, чтобы прекратить это безобразие. Просидев с секунду с огромными виноватыми глазами, мужчина не выдержал и опять принялся кашлять, постаравшись в этот раз свалиться в другую от Этьена сторону.
— Предлагал же ему помочь... — Этьен, отряхивающий с широких, похожих на крылья рукавов блио последствия самоуверенности друга, напоминал мокрого взъерошенного скворца. — По спинке похлопать?
На упомянутую "спинку" тут же была наброшена рубаха — еще не хватало, чтобы только-только пришедшего в себя пациента просквозило коварным весенним ветром.
— Одевайся, — предложил франк, когда русич наконец-то прокашлялся. — А то все тепло растеряешь, и снова придется тебя греть! Хочешь травки? Как раз настояться должна была... — Этьен посмотрел в большие несчастные глаза Николая и вздохнул. — Ты одеться-то сам в состоянии?
Русич, уже начавший злиться на себя, кивнул. "Да что за напасть!" — думал он, усаживаясь и с трудом натягивая на себя рубаху. — "Что со мной происходит-то? Сначала наговорил кучу всего, потом этот пузырек с зельем, теперь вот это..."
Обхватив кружку с настоем обеими руками, Николай почувствовал, как франк набросил на него одеяло.
— Этьен, — вдруг сказал он, уткнувшись в кружку, — прости меня. Я не должен был... — и тут же быстро продолжил, — расскажи еще раз, что нам делать нужно?
— Добраться до Улазьи — по моим расчетам, завтра мы будем уже у границ Аталии — найти там банкира Фабрицци, забрать у него бумаги и причитающуюся нам с тобой долю монастырской казны, — добросовестно перечислил Этьен. — А теперь, — он внимательно посмотрел на друга, — можно подробнее о том, чего ты не должен был?
Николай еще внимательнее уставился в кружку, видимо выискивая в ней что-нибудь очень занимательное, что могло бы ему помочь. Самым занимательным в ней оказался листок какой-то травы, опознать которую он не смог. Слишком уж травка изменила свой вид после того, как ее собрали, высушили, перетерли и заварили...
— Зелье Микаэля тебе давать, — глаза он упорно не понимал от кружки. Листик издевательски кружился где-то в середине, изредка выныривая, и тут же пропадая в глубинах настоя. Николай себя чувствовал примерно также — то нормально дышал, то вдруг появлялось ощущение, что его накрывает удушающая волна. — Я ведь правда... Ну... Я ничего плохого бы тебе никогда не сделал... Поверь мне, Этьен... — слова давались с трудом, да и мысли излагались как-то слишком неправильно.
— А зачем ты мне его дал тогда? — В то, что Николай ему действительно не хотел зла, Этьен почему-то безоговорочно поверил сразу. Как ни странно, стена недоверия, которую старательно выстраивал вокруг себя монастырский библиотекарь, в присутствии русича неизменно рушилась. Но действительно ведь интересно — зачем? Да и маленькую месть с его стороны дорогой друг все-таки заслужил.
Этьен жалобно заломил брови.
— Хотел посмотреть, как действует? А вдруг бы меня паралич разбил или я бы вообще умер? Что оно безвредное, мы только со слов Микаэля знаем... а если он ошибся? Или соврал? Или ты бы дозу перепутал?
