Дверь кабинета находится всего в нескольких минутах ходьбы от прихожей. Пройдя это короткое расстояние, я услышал тяжелые шаги на бетонном крыльце. Затем кто-то снаружи предпринял решительную попытку открыть нашу бронированную входную дверь. Я остановился как вкопанный. Затем все начало происходить как в замедленной съемке. Шторы в холле были полностью задернуты. Я не мог видеть, кто там был. Но что не менее важно, они не могли меня видеть. Затем, кто бы это ни был снаружи, он предпринял решительную попытку открыть почтовый ящик в двери. Это был не друг. Мои друзья и семья знали, что этот почтовый ящик не открывался. Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом. Я замер. Ребекка не подозревала о драме, которая разворачивалась в такой непосредственной близости от нее. Я был всего в нескольких футах от входной двери, когда услышал тяжелый металлический 'бряк' — террорист положил на бетонное крыльцо перед входной дверью то, что позже будет описано как самодельная бомба.

— Кто это?

Голос Ребекки вернул меня на землю. Я отступил от входной двери на несколько футов. Внезапно раздался громкий взрыв. Это было оглушительно. Тяжелые украшения, которые стояли на подоконнике, полетели в мою сторону. Воздух был полон паров от взрыва. Занавески в холле были в огне. Я слышал, как Ребекка кричала у меня за спиной.

-Не выходи на улицу! — крикнул я.

Временная задержка между металлическим стуком и взрывом устройства была настолько короткой, что у террориста не было ни малейшего шанса спастись невредимым. Я не мог пошевелиться. Что-то, страх, инстинкт, предчувствие, называйте это как хотите, но что-то подсказывало мне не выходить на улицу. Ребекка протянула мне огнетушитель.

— Потуши огонь! — приказала она. — Ты нажал тревожную кнопку? — спросила она.

Я не ответил. Я стоял там, как вкопанный, уставившись на огонь, который охватывал наши занавески и ковер у входной двери. Игнорируя меня, Ребекка бросилась на кухню и нажала тревожную кнопку 'Соколиного глаза', которая предупредила бы местные полицейские патрули.

Возможно, это был звук сработавшей сигнализации. Возможно, это были хладнокровные команды Ребекки, но внезапно я вышел из транса, в котором находился, и быстро потушил небольшой костер вокруг входной двери. Большая часть этого была просто парами бензина, хотя в то время я понятия об этом не имел. Я отдернул занавески, чтобы посмотреть, какой ущерб был нанесен. Асфальтированная подъездная дорожка была в огне. Справа от дверного проема потрескивало пламя. Бронированная дверь была цела. Соседи, с которыми я прожил одиннадцать лет, были за дверью. Не было ни одного убитого или раненого террориста, и я был рад. Сцена и без этого была достаточно скверной. Я открыл входную дверь и вышел на улицу. Это был хаос. Соседи и доброжелатели помогли мне потушить пламя. Я понял, что в бензин был добавлен сахар или какое-то другое липкое вещество, чтобы он прилипал к поверхностям и горел. Это было дьявольское устройство. Больше, чем обычная, каждодневная самодельная бомба!

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прибыла полиция. Когда они это сделали, я спросил их, что их задержало. Я не знал никого из них лично. Высокий, худощавый сержант был потрясающим парнем: он не мог сделать большего. Я сказал ему, что прошло много времени с тех пор, как Ребекка нажимала тревожную кнопку 'Соколиный глаз'. Даже соседи прокомментировали, сколько времени потребовалось полиции, чтобы прибыть.

— Соколиный глаз? — спросил сержант. — Мы не получили никакого вызова от 'Соколиного глаза', Джонти: два сотрудника сил безопасности позвонили, чтобы сообщить о взрыве. Они оба думали, что это звучало отсюда. Вот почему мы здесь!

Не было вызова от 'Соколиного глаза'? Это было странно, потому что тревожная кнопка выполняла тройную функцию. Во-первых, передать вызов по радио непосредственно в патрульную машину местного участка. Во-вторых, включить все охранные огни, чтобы террористы были залиты светом. Наконец, включить сирену и колокола, которые практически оглушили бы любого террориста и привлекли внимание к нашему затруднительному положению! Функции вторая и третья сработали хорошо и сработали немедленно. Почему 'Соколиный глаз' не сработал? Что-то не складывалось. Что-то было ужасно неправильно.

Вскоре район был наводнен полицией. Технический специалист по боеприпасам (ATO) прибыл для осмотра места происшествия. Он не торопился. Я был заинтригован тем, что обнаружат его обсуждения. Кто или какая группа была ответственна за это нападение? АОО/БСО преследовали меня с начала января 2000 года, и из донесений разведки мы знали, что нападение на меня или мою семью неизбежно. С другой стороны, конечно, провал уголовного процесса против Томаса Дэвида Магинниса, признавшегося в убийстве и боевика ДСО из 'Лоялистских добровольческих сил', коммандос 'Красной руки', в прошлую пятницу означал, что ответственность вполне может лежать на ЛДС. Друг Магинниса, печально известный серийный убийца Фрэнки Карри, 'Зверь', был в центре нашего уголовного расследования серии убийств на побережье Норт-Даун. Карри без колебаний напал бы на мой дом.

В дополнение ко всему этому, совсем недавно в Уиллоукрофт-Медоуз видели хорошо известного убийцу из ДСО с Шор-роуд, безжалостного ублюдка, какой вообще мог существовать. Я знал, что его друзья в Специальном отделе рассказали ему о моем намерении поймать и посадить его в тюрьму. Я слышал, что он намеревался убить меня и обвинить в этом роту 'С' 2-го батальона АОО/БСО Джонни Адэра. Так что недостатка в подозреваемых не было. Выводы специалиста-сапера будут иметь решающее значение.

Мне не пришлось долго ждать. Устройство, как сказал мне офицер, было типичного происхождения для АОО/БСО. Оно было сконструировано из маленьких емкостей с бензином, наполненных сахаром. Устройство было сконструировано таким образом, чтобы его можно было 'отправить' в почтовый ящик. В результате взрыва бензин воспламенился бы, и последствия внутри дома были бы разрушительными. По сути, как только бомба попала бы в мой почтовый ящик и взорвалась, мои сильно укрепленные двери сработали бы против меня. Огненный шар пронесся бы по коридорам и ворвался в комнаты в поисках любого горючего материала. Это, конечно, включало бы Ребекку и меня! Один взгляд на разруху за пределами дома, и вы можете себе представить, что могло бы произойти, если бы наш почтовый ящик не был опечатан в 1995 году после осуждения Джонни Адэра. Кто-то не выполнил свою домашнюю работу. Да, почтовый ящик был там, но он был запечатан. Намеренно запечатан, чтобы никто не смог протолкнуть через него такое устройство. Но почему не сработал 'Соколиный глаз'? Это был единственный аспект моей безопасности, который контролировался подразделением технической поддержки Специального отдела (TSU). Он срабатывал каждый квартал при тестировании и даже в двух или трех случаях за последние одиннадцать лет, когда мы случайно нажимали на него во время уборки или чего-то еще. Это было то, в чем я намеревался разобраться. У меня были очень веские причины быть подозрительным.

Кто-то вызвал полицейских кинологов. Одна из них была энтузиастка из женщин-констеблей. Она пошла по тропинке прямо от парадного крыльца мимо встроенного гаража и через боковой сад к забору. Она заметила, что колючая проволока на столбах, удерживающих изгородь для овец на соседнем поле, была перерезана. Ее собака повела ее на дальний конец поля, прямо в линию. Она снова заметила, что верхняя часть колючей проволоки была перерезана. Террорист пришел и ушел через поля, примыкающие к глухой стороне моего дома.

Так вот почему террорист смог сбежать невредимым. Все, что ему нужно было сделать, это поджечь фитиль, сделать два шага назад и направиться прямо к полям. Завернув за угол, он за долю секунды оказался в безопасности от любой шрапнели. Там не было никакой машины. Никакого водителя для побега. Эти поля ведут к железнодорожным линиям, которые идут в Моссли или Уайтабби. Наши нападавшие были далеко!

Я стоял в стороне и наблюдал, как коллеги-офицеры КПО делают все, что в их силах, чтобы утешить Ребекку. Меня переполняли необъяснимый гнев и ярость. Я пыталась напустить на себя храбрый вид, но внутри я разваливалась на части. Впервые в своей жизни я полностью потерял контроль. Впервые за много лет я почувствовала себя совершенно уязвимым. Осознание того, что я не смог защитить свою семью от такого нападения, ударило меня как молотом. Несмотря на то, что я годами жил с угрозой чего-то подобного, я был потрясен до глубины души, когда это произошло на самом деле.

Я приложил немало усилий, чтобы подчеркнуть своему начальству, что моя семья находилась в серьезной опасности со стороны Адэра и его соратников из роты 'С' с января 2000 года. Они отнеслись к моим трудностям серьезно, но недостаточно серьезно, чтобы полностью защитить мою семью и меня самого. Я чувствовал себя одиноким и покинутым. Если это могло случиться один раз, то может случиться и снова. Я стал мишенью, потому что мне удалось упрятать террористов за решетку. И все же я чувствовал себя совершенно изолированным и одиноким.

Саперы покинули место происшествия в 12.40 утра. Другие агентства уходили одно за другим, пока мы с Ребеккой снова не остались одни в доме. Тишина была жуткой и тревожащей. Я хотел снять телефонную трубку и попросить о постоянной охране до тех пор, пока мы не сможем освободить наш дом. Я решил не делать этого. Мне показалось странным, что не было предложено оставить охрану из КПО. Это было бы нормально в таких обстоятельствах. Местная полиция заявила, что они уделят 'повышенное внимание', прежде чем уедут. По горькому опыту я точно знал, что это значит. Я был, мягко говоря, разочарован.

Должно быть, было около 2 часов ночи, когда мы с Ребеккой наконец забрались в постель, чтобы попытаться немного поспать. Но я не мог уснуть. Я чувствовал себя такой очень уязвимой. Я часто вставал и обходил дом, проверяя, заперты ли двери и окна и надежно ли они заперты. Я все еще делаю это по сей день. Мой револьвер 'Рюгер' всегда был рядом со мной.

Я хорошо помню, как стоял в спальне и наблюдал за Ребеккой, погруженной в глубокий наркотический сон. Я начал с того, что в течение нескольких часов смотрел в переднее окно. Справедливости ради надо сказать, что в ту долгую ночь они действительно заезжали в наш тупик чаще, чем я мог ожидать. Я стоял у окна своей спальни и наблюдал. Наблюдая и ожидая, когда террористы вернутся, чтобы закончить работу. Адэр часто говорил мне, что он снова отправит своих людей обратно, чтобы закончить работу, которую они не смогли выполнить с первой попытки. Я не хотел рисковать.

Около 4 часов утра 5 октября 2000 года, когда я сидел там, охраняя свой дом, я принял сознательное решение, что никогда не вернусь на службу в Королевскую полицию Ольстера. Мое положение в полиции после работы с группой Стивенса было невыносимым. Это было странно, но как только я принял это простое решение, я почувствовал облегчение. Я забрался обратно в постель и заснул.

Я проснулся от непрерывного потока телефонных звонков от друзей и семьи, спрашивавших о нашем благополучии. Затем, примерно в 7.30 утра, наша сигнализация внутри дома зазвучала еще раз, чтобы предупредить нас о присутствии людей, приближающихся снаружи. Я вскочил, пораженный сигналом тревоги, и выглянул наружу через жалюзи. Это была пресса. Я связался с пресс-службой КПО в штаб-квартире и попросил их прислать сотрудника по связям с прессой для рассмотрения любых запросов, которые у них могут возникнуть.

Мне посчастливилось поговорить с коллегой, которого я знал и которому доверял. Он просветил меня о том факет, что мы больше не посылали сотрудников пресс-службы на подобные сцены: я был предоставлен сам себе. Мне посоветовали не упоминать о том факте, что я был офицером КПО, или о том, что я подозревал, что установили устройство соратники Адэра. Мой коллега пытался быть полезным. Но более ранний пресс-релиз КПО был очень коротким и неконкретным, в нем утверждалось, что 'дом пары средних лет в районе Балликлер подвергся нападению с помощью самодельной бомбы' и что 'считалось, что нападение не связано с продолжающейся враждой лоялистов'. Вероятно, это был стандартный способ, которым пресс-служба КПО реагировала на все подобные инциденты. Моя трудность заключалась в том, что для неосведомленных это наводило на мысль, что на наш дом напали по какой-то другой, более зловещей причине — потому что, например, мы были наркоторговцами или педофилами. У меня не было ничего из этого. Я вышел на улицу и подошел к стоявшей неподалеку женщине-репортеру.

— Есть ли у вас какие-нибудь идеи, почему на ваш дом должно было быть совершено подобное нападение? — спросила она.

— Я посадил Джонни Адэра в тюрьму на шестнадцать лет в 1995 году, и в прошлом месяце КПО снова отправил его туда, где ему самое место. Если вы спросите меня, я считаю, что он полностью потерял чувство юмора, — ответил я.

— Могу я это напечатать? — спросила она.

— Совершенно верно, — ответил я.

По мере того как день шел к концу, я отвечал на поток других вопросов от шквала репортеров. Меня больше не заботило, что кто-то думает о том, что я говорю. Я больше не заботился ни о чем, кроме защиты своей семьи и самого себя. Дни, когда я беспокоился о том, что думает КПО, прошли. Лояльность — это улица с двусторонним движением. Я не видел, чтобы моя лояльность за последние 30 лет была вознаграждена тогда, когда я больше всего в ней нуждался. Мне было ясно, что с этого момента я был предоставлен сам себе.

В тот день днем инженер из подразделения технической поддержки приехал к нам домой, чтобы выяснить, почему 'Соколиный глаз' вышел из строя. На моей кухне было полно людей, которые пришли поддержать нас. Я проводил инженера в гараж через подсобное помещение и позволил ему осмотреть устройство. Некоторое время спустя он снова появился у меня на кухне. Я спросил его, почему устройство не сработало. Он сказал, что все просто: в батарее было недостаточно энергии, чтобы передать сигнал на мачту. Если сигнал не достигал мачты, он не мог быть передан в местную полицейскую машину. С этими словами инженер повернулся на каблуках и ушел.

Примерно час спустя, когда мы с Ребеккой обдумывали то, что он сказал, до нас дошло, что 'Соколиный глаз' питается от электросети. К нему была подключена батарея только в качестве резервной, на случай выхода из строя электросети. Бомба не привела к отключению электроэнергии. Мы вернулись к исходной точке: почему 'Соколиный глаз' вышел из строя? Мы никогда этого не узнаем. В течение 48 часов после нападения на наш дом нас перевезли в 'безопасный' дом примерно в шести милях отсюда. Мы оставались в этом безопасном доме долгих шесть месяцев, прежде чем снова переехали в новый и хорошо укрепленный дом.

Последние три года моей службы в отделе уголовного розыска Королевской полиции Ольстера были сопряжены со многими трудностями для меня как для офицера полиции, так и для мужа и отца. Мое участие в делах Кена Барретта и Джонни Адера поставило меня в затруднительное положение. Дело о жестоком убийстве Пэта Финукейна и причастности к нему Барретта преследовало меня вплоть до выхода на пенсию. Но последствия моего личного участия в деле Адэра были еще хуже.