— Когда такое красивая девушка говорит, как-то сразу веришь.
— Попробуй и мне поверить для разнообразия. — Дэй наклонился поближе к костру. — Если кто-то решит твоё прошлое припомнить, можешь смело слать дремучим лесом за дальний плетень, где солнышко не светит.
— Спасибо, конечно, за разрешение... — на уличный манер протянул Лаан.
— А вот это всегда пожалуйста. Я тебе ещё парочку таких же адресов могу подкинуть, действует безотказно.
Они действительно были похожи: будто одно лицо рисовали разные художники. Тот, что рисовал Лаана, любил резкие жёсткие линии, и потому изобразил волевой подбородок, нос с небольшой горбинкой, широкие брови. Дэю достались куда более тонкие черты и взгляд, несколько смягчённый длиннными, как у девушки, ресницами.
Один народ.
Получается, не все чистильщики — ахан, и не все ахан — чистильщики. Значит, их ещё предстоит искать, всматриваться в лица встречных, стараясь разглядеть знакомый разрез глаз, линию скул, признак Иной крови.
— Ладно, давайте спать. — Лаан посмотрел на небо. — А то так и до рассвета прокуковать можно.
Дэй.
Хорошо, что удалось поговорить ночью. Утром времени уже не осталось. Мы собирались ехать дальше, Лаану нужно было возвращаться к себе на базу.
— Ты точно дойдёшь? — спросила Рин.
— А что мне сделается? — отмахнулся Лаан. — Я здесь почти всё сам зачищал, каждый камень знаю. А теперь ещё выяснилось, что я сын бога. Или не бога, но, если со мной что случится, на той стороне всё равно свидимся.
В отличие от нас, он поверил почти сразу же, как верил когда-то в свою шальную бандитскую удачу. Мы с Рин сомневались даже сейчас. Казалось, стоит отдохнуть и выспаться, и кажущаяся стройной схема рухнет, как и положено бредовым идеям. С одной стороны, я не любил молодняк из банд, с другой — Лаан был мне чем-то симпатичен. Конечно, за некоторые его уголовные привычки хотелось двинуть по физиономии, и даже не один раз, но...
— Эй, Рин! — выкрикнул Лаан, когда мы уже забирались в кузов. — Там в этом, в пантеоне, — он замялся, вспоминая слово, — других таких как ты нет? Чтоб тоже волосы чёрные и глаза — утонуть и не выплыть? Было бы твоё сердечко свободно, я бы за тобой хоть к морю пошёл, хоть на ту сторону.
Так. Двинуть не один раз. Это себе галочка для памяти.
Это не сон, это просто дорога...
Джем
— Живее, народ, живее! — Впрочем, "народ" своё дело и так знает. Поставить палатки, расположить грузовики так, чтобы получился круг. За их железными тушами мы прячемся от песка, ветра и незваных гостей. Не первый заброшенный город на юге. И не первая песчаная буря. Она запирает нас в лагере, но она же гарантирует нашу безопасность.
Как только стихия угомонится, выставим часовых и отправимся на разведку.
Мы в пути уже вторую неделю. Выживших пока не обнаружили, только песок и развалины. Кстати, попадаются вполне целые дома, но мы в них никогда не останавливаемся. Не только из-за правил. Неприятно, как в склепе жить. Хотя нет, вру, в склепе я один раз ночевал, там лучше. Во всяком случае, то, что в склепе лежит, туда уже мёртвым принесли, оно там не умирало.
Машины выстраиваются кругом, защищая палаточный лагерь. Я в последний раз смотрю на затянутый песчаной дымкой горизонт. Пора. Расстояние здесь — на редкость обманчивая штука.
Полог армейской палатки — большой, на десять человек — отгораживает меня от зрелища надвигающейся бури. Остаются только звуки: шум ветра и шорох сотен песчинок, скребущихся в брезентовые стены, как заблудшие души. Под потолком палатки горит небольшой фонарь, но скоро его придётся выключить. Кто-то, пользуясь моментом, читает, устроившись поближе к свету, кто-то, забравшись в спальник, дрыхнет, не обращая внимания на негромкие разговоры.
Я подсаживаюсь к Рин, обнимая её за плечи. Она откладывает полуразвёрнутую карту, на которой огрызками цветных карандашей отмечает изменения. Карта старая, карандаши — тоже, яркая краска на них уже облупилась. Такое чувство, будто ими нарисовали уже не один шедевр. Или не одну вариацию детской картинки "домик с трубой". Кажется, Рин выменяла их у кого-то на пайковые сигареты.
Кто-то при мне назвал это научным мышлением. Непрекращающийся анализ окружающего мира, даже в самой сложной ситуации. Может, именно благодаря таким людям мы всё ещё живы.
Словно в подтверждение моих слов из складок карты вываливается открытый блокнот. Я поднимаю его и помогаю Рин упрятать в рюкзак со всеми остальными вещами. Где-то в его глубине мелькает пластиковая коробка с пробирками. Воображаю, какой список необходимых образцов накидали обрадованные научники.
— По-моему, тебе следует отдохнуть. Наука требует жертв, но не таких.
— Да, ты прав. Лет через двадцать я напишу об этом диссертацию.
Шутка звучит не слишком весело — как напоминание о мире, который мы оба потеряли. Перед глазами разлетаются картинки: университет, студенческие лагеря, посиделки у костра, Рин в выпускном платье на вручении диплома. Хм, у меня всегда было туго с официальным дресс-кодом. Мне не суждено узнать, кем я мог стать в том мире. Пилотом, техником, конструктором, учёным, строителем... Хотя последнее вряд ли, после пары лет работы на стройках кирпичи и бетон я уже просто видеть не мог.
По сути, мы воссоздаём мир не для себя, а для тех, родился после начала Ржавчины. И в большей степени — для тех, кому только предстоит родиться. Это у них будут переполненные университетские аудитории, белоснежные самолёты, птицами поднимающиеся со сверхсовременных аэродромов, дальние путешествия. А мы... Мы нужны здесь. Оборонять последний рубеж на дороге в будущее.
Особо сильный порыв ветра вновь горстями швыряет песок в стену палатки, напоминая, что вокруг нас искорёженный Ржавчиной край.
— Дэй, — сонно шепчет Рин, — ты был в этом городе?
Фонарь под потолком качается, отбрасывая тени на её лицо. Я пожимаю плечами — осторожно, чтобы не потревожить прижавшуюся ко мне девушку.
— Может, и был. Здесь многие города похожи друг на друга.
Утро выдалось урожайным на неприятности — лагерь пришлось буквально выкапывать. Палаткам не так сильно досталось, а вот возле машин выросли целые барханы, и за лопаты пришлось взяться всем. Механики матерились сквозь зубы: несмотря на то, что радиаторные решетки закрывали кусками брезента, внутрь всё же намело песка. Город маячил на горизонте песчаным призраком — зубцы высоток, приземистые корпуса заводских окраин. Дорога с трудом угадывалась по столбам линии электропередач, а вот ограждение трассы то ли сгинуло в песках, то ли не пережило бушевавших здесь катаклизмов. Ряд столбов, впрочем, время тоже изрядно проредило, упавшие оказались похоронены под барханами. Не самый вдохновляющий пейзаж.
— Что, знакомые ландшафты? — окликнул меня увлечённо работающий лопатой Стэн.
— Возможно. Тут, знаешь ли, всё слегка изменилось. Да ещё и города однотипные.
Я воткнул свою лопату в песок, разогнулся и ещё раз вгляделся в силуэты зданий. Судя по столбам, дорога здесь делала поворот. Скорее всего, на этом повороте должна была быть заправка. Ночью город наверняка казался россыпью огней, брошенных в непроглядную тьму. Я мысленно дорисовал освещение, поток машин, яркую рекламу заправки. Покопался в памяти. И плюнул на это дело.
В моей жизни было столько заправок, поворотов и неоновых огней вдалеке, что они просто наложились друг на друга, как снимки на испорченной плёнке.
— Как назывался твой город? — неожиданно, без всякого перехода спросил Стэн.
Я назвал — впервые за много лет.
— Никогда не слышал, — покачал головой командир.
— Я же говорю, таких городов навалом. Было. И названия у всех похожие, не на каждой карте найдёшь. Так что неудивительно.
— Ни города, ни имени, ни адреса. Духи перекрёстков, как же я тебе иногда завидую.
— Почему это?
— Невозможно проверить твою биографию. Как представлю иногда, сколько на меня бумаг в самых разных архивах лежит — жутко становится. Теперь, конечно, уже меньше, много макулатуры в штабах Ржавчина сожрала. Но всё равно многовато. А ты как герой тех дорожных баек, которые у костра травишь: пришёл из ниоткуда, и никто точно не скажет, был ли ты в соседнем городе или прямо за поворотом из воздуха появился.
Я хмыкнул, представляя сам процесс появления из воздуха. Нет, ощущения, наверное, интересные. Вот только это что-то вроде сказочного кольца, которое невидимым делало, или ты действительно раскладываешься на молекулы, а потом собираешься? И почему тогда эти молекулы не разлетаются по окрестностям, а держатся рядом, чтобы сложиться обратно в тело? Надо будет Рин рассказать, она любит такую гимнастику для мозга. Я оглянулся через плечо: сейчас Рин раскладывала какие-то лекарства по личным аптечкам — для группы, которая отправится в город на вылазку. Не буду отвлекать.
— И каково тебе, — я вновь вонзил лопату в наметённый у колеса песчаный холмик, — дружить и работать с существом, которое шесть лет назад соткалось из воздуха?
— Нормально, — сверкнул белозубой улыбкой Стэн. — Ну, подумаешь, соткался. С кем не бывает. Тушёнку лопаешь? Лопаешь, не звёздным светом питаешься. В бою спину прикрывал? Прикрывал, и не раз. Девушку свою любишь, это любому дураку ясно. Были в сказках демоны, принимали облик понравившегося человека. Почему бы такому демону не влюбиться в человеческую девчонку и не остаться с ней навсегда, плюнув на свой демонический мирок?
Стэн, как и большинство жителей северных регионов, безбожно путал демонов и Иной народ.
— Когда выйдешь в отставку, напиши об этом душещипательный девичий роман, — серьёзно посоветовал я. — Только обязательно под женским псевдонимом, а то никто не поверит, что суровый чистильщик и к тому же служивший на Островах офицер способен выдумать такой сюжет.
Город встретил нас тишиной. Нет, конечно, совсем тихо даже в заброшенных городах не бывает. Всегда есть ветер, да и опустевшие здания очень быстро обретают новых жителей — на юге это ящерицы и всякие песчаные грызуны. Мы двигались от рабочих окраин к центру. Похоже, ему досталось несколько меньше: если бывшие заводские корпуса превратились даже не в руины, а в невразумительные огрызки стен и засыпанные кирпичом пустыри, то жилые районы ещё держались.
Время выкрасило все дома без разбора в цвет песка, словно хотело спрятать город среди барханов, в оконных проёмах не блестело ни одного осколка стекла. Песком были засыпаны и улицы, не только ведущая в город трасса. В некоторых районах он захлёстывал полуподвальные этажи, заметал бетонные ступени распахнутых настежь подъездов. Деревянные двери давно рассохлись, рухнули и тоже были погребены в песках, металлические иногда глухо хлопали на ветру. Если бы мне понадобилось описать этот безымянный город двумя словами, я бы сказал: ветер и песок. Не самое приятное сочетание, мелкие песчинки немилосердно секли кожу, приходилось прятать лица под плотными повязками и поглубже натягивать капюшоны курток.
— Ветер вернулся в город, чтобы сказать, что прошлое прошло, — негромко цитирует Рин какую-то сказку. Вряд ли её автор знал, что когда-нибудь эти слова будут настолько к месту.
— В эфире ничего, кроме наших собственных переговоров, — докладывает Стэну радист.
— Хорошо, продолжаем движение.
И мы идём, иногда ловя на прицел темноту в провалах окон. Город обезличен, пока нам не попалось ни одной вывески. Только пару раз взгляд зацепился за жестяную табличку с номером дома и коротким "...ая", остатком названия улицы. Гадать можно долго.
Путь неожиданно оказался перекрыт рухнувшей стеной многоэтажки; обнажились перекрытия и внутренности квартир. Самый настоящий срез чужой жизни. У края, над пятиэтажной пропастью угрожающе навис диван.
— Во дворы, — командует Стэн. — Здесь не пройдём.
Мы ныряем в переулок, где-то за спиной трещит рация. Рутинный доклад: всё чисто, двигаемся дальше, немного изменили маршрут.
Двор — определённое испытание для наших нервов. Так уж мы устроены, что места, где должны находиться дети, после многолетнего запустения кажутся нам особенно жуткими. Так что занесённая песком детская площадка выглядит зловеще, хотя за шесть лет Ржавчины и заброшенных школ, и опустевших детских садов все навидались предостаточно.
Если попробовать раскрутить маленькую карусель, она наверняка заскребёт сиденьями по песку, качели вообще представляют собой гротескное зрелище: от металлической перекладины в песок уходят намертво застрявшие цепи. И, тем не менее, привал Стэн объявляет именно здесь. Ветра почти нет, окружающие дома надёжно защищают от него. Пока народ достаёт фляжки, чтобы сделать по глотку воды, пока Стэн и ещё несколько парней обсуждают дальнейший маршрут, я обхожу двор, предусмотрительно держась подальше от балконов. Некоторые вполне могут обвалиться прямо на бестолковую голову.
— Чувствуешь что-нибудь? — спрашивает кто-то. Я пожимаю плечами: дар чистильщика — это не прибор ночного видения, чтобы можно было вот так запросто включить и просканировать пространство на предмет всяких странностей. Скорее уж стоит сравнить нашу работу с созданием витража — но не в мастерской художника, а под пулемётным огнём. Думать приходится очень быстро, превращать неясные ассоциации в слова, а слова в действия. Но проще сказать "нет", чем объяснить. Потому что иногда и слов-то таких нет.
Я вдруг напрягся, как собака, почуявшая след, но с даром это не имело ничего общего. В одном из домов была низкая квадратная арка, за ней, видимо, находился ещё один двор. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, но арка упрямо продолжала манить к себе. Нет, в самом деле, таких домов навалом по всей стране. Типовая архитектура.
— Стэн, — окликнул я, — проверить, что там?
— Хорошо, возьми ещё троих и проверь.
Первой с полузасыпанной тумбы отсутствующего фонаря поднялась Рин, оставляя рюкзак, ещё двоих бойцов назвал Стэн. Мы осторожно ступили под арку, опасаясь не столько неизвестного врага, сколько того, что какому-нибудь кирпичу надоело лежать на своём месте последние шесть лет, и он решит вывалиться из кладки над нашими головами именно сейчас. В некоторых местах на стенах сохранились полустёртые рисунки, сделанные серебристой краской — какие-то замысловатые подписи, гротескные морды. Похоже, район и в лучшие времена не выглядел благополучным.
За аркой и правда открылся ещё один двор, но на этот раз дома не были жилыми. Сразу несколько дверей, иногда прорубленных на месте окон первого этажа, уцелевшие вывески, на которых, правда, уже нельзя ничего разобрать — просто алюминиевые и жестяные листы с редкими пятнами краски.
Я выругался. Тихо и бессильно.
— Дэй? — негромко позвала Рин. — Всё в порядке?
— Почти. Знаешь, смешно звучит, но, похоже, я и правда здесь был.
Поднялся по низким ступенькам одного крыльца, провёл пальцами по двери, коснулся выемки на месте выпавшей ручки. Эх...
— Стоять! — окрик настиг нас, когда я попытался вогнать лезвие ножа в щель между дверью и косяком. — И давайте без резких движений.
