— Какое отношение это имеет к задаче спасения мирного населения Ленинграда от голода? —
— Вам сначала предоставить ответ в общем виде, или сразу развернуть детально?
— Как вам будет удобно... — вежливый.
— Наличие технического решения социальной проблемы совершенно не означает, что она будет решена.
— Переведите на русский язык, — а сам, аж вперед подался. Интересно ему...
— "Психология масс" Густава Ле Бона вам когда-нибудь в руки попадалась? Она у нас в 1895 году вышла.
— А как же! — уже легче. Товарищ не чужд классики обществоведения. Я уже боялась — упертый марксист.
— Глава 2, в конце 4 параграфа... — злые языки говорят, что у Ахинеева эйдетическая память. Проверим... Момент удобный (это не я такая умная, оно совершенно случайно запомнилось, но цитата там знатная).
— А, вот вы о чем... — неужели вспомнит? — "...любой толпе присущи консервативные инстинкты, столь же несокрушимые, как и у древних первобытных людей. Она питает священное уважение к традициям и глубокий бессознательный ужас к всякого рода новшествам, способным изменить реальные условия её существования. Если бы демократия обладала таким же могуществом, как теперь, в ту эпоху, когда только были изобретены машинное производство, пар, электричество и железные дороги, то реализация этих изобретений стала бы невозможна, или же — она осуществилась бы ценой революций, страшных войн и невероятных побоищ. Большое счастье для прогресса и цивилизации, что власть толпы начала нарождаться, когда все величайшие открытия в науке и промышленности уже совершились..." — подопытный лукаво подмигнул и браво почесал нос, — Параграф называется "Нетерпимость, авторитетность и консерватизм толпы", — силен! Главное — придержать челюсть...
— Сто лет назад эта книжка лежала на столе у каждого уважающего себя общественного деятеля. Ле Бона держали в личных библиотеках, читали и охотно цитировали все публичные политики, от Ленина и Сталина, до Черчилля и Гитлера. Для Жданова и компании, приведенная вами мысль — абсолютная аксиома. Понимаете?
Вместо ответа Ахинеев молча закрыл глаза... Замечала у него такую манеру "отключаться от реальности". В эти моменты он до смешного напоминает древний электромеханический кассовый аппарат, вроде тех, что стояли в магазинах, когда я была совсем маленькая. Между набором комбинации цифр (меток штрих-кода на товарах ещё не водилось) и выдачей результата проходило секунд пять. Внутри агрегата что-то усиленно жужжало, щелкало, трещало и клацало. Происходила, так сказать, "обработка информации перед выдачей чека". Раздражало это дело — жуть! Я в очередях стоять — терпеть ненавижу, а тут последняя задержка по вине глупого железного ящика. Стой и жди... "Чапай думу думает..." Отдаю должное, в отличие от лубочного киношного героя Гражданской войны и глупого кассового аппарата, результаты размышлений товарища Ахинеева — предсказать совершенно невозможно. После "заключительного щелчка", в смысле открытия глаз, возможно абсолютно всё. Большой любитель парадоксов.
— Рассказывайте!
— Что? — то есть, уже более-менее понятно — раскрути цепочку рассуждений, ставшую причиной беседы...
— За что в реальности, — как же он эти слова выплюнул, — по вашему мнению, расстреляли после войны участников "Ленинградского дела"...
— Я уже говорила... Если в двух словах — за преступную некомпетентность, приведшую к массовой гибели гражданского населения... — честно говоря, с самим Ахинеевым я на данную тему не общалась, это в застольных беседах с профессором Радеком и его тусовкой однажды всплыло (как же быстро время-то летит). Выходит, он в курсе...
— Галина, не выкручивайтесь... Вы только что намекнули, что все их действия были тщательно спланированы, а сами руководители города — более чем искушены в вопросах манипуляции человеческими массами. Ну, же...
— Есть у меня одно предположение, только я сразу предупреждаю — оно документами не подтверждается. Сплошная логика.
— Врешь! — впервые мне так грубо тыкают прямо в лицо, — Ладно, я сам начну — они поплатились за потакание безобидным в мирное время личным прихотям.
— В смысле? — нет, можно, конечно сказать и так... Ободрать с нагой истины обертку из красивых фраз и недомолвок
— Густав Ле Бон, — заговорщически подмигнул, — писал, что "для понимания чувств и настроений толпы её предводитель должен думать и чувствовать так, как эта толпа. Представить себя частью толпы и предугадывать её движения — это особое искусство, скорее даже талант".
— Ну, если по-простому, то Жданов и компания знали, что попадаются в жизни внешне незначительные вещи, которые для людей — хуже смерти, — Ахинеев стоически держит паузу, выжидает, — По себе, скорее всего, знали. Оттого не рискнули спровоцировать в городе панику и бунт. Если б на месте Жданова оказался другой человек, чуть-чуть менее брезгливый и более решительный, то история обороны города могла развернуться непредсказуемо...
— Тогда удалось бы спасти миллионы ленинградцев от голода?
— Нет, тогда, уже в октябре 1941 года, почти гарантированно, пришлось бы силой оружия подавлять массовое восстание обывателей... Ещё до наступления голода. К началу 40-х годов у руководителей Советского Союза накопился колоссальный печальный опыт такого рода эксцессов. Но, наверное, попробовать стоило... Если знать, к чему привела Жданова "простая человеческая слабость".
Ахинеев разогнулся, опершись ладонями на подушки диванчика. Кашлянул, словно бы проверяя голос...
— Получается, что теперь вы сами знаете причину, по которой нам пришлось убить Владимира, — как гвоздь вбил.
— Н-н-не совсем... — господи! Господи! Причем здесь это?
— За власть над толпой всегда приходится дорого платить. А ваш сожитель проявил ту же самую слабость, что и Жданов.
— К-к-какую? — плохо, когда дрожит голос.
— Уклонился в тот момент, когда его авторитет и организаторские способности нужны, как воздух. Зная, что успех дела не гарантирован — умышленно свалил "грязную" и лично ему крайне неприятную работу на других. Заранее предполагая, на какой диете народу придется тут зимовать — решил пересидеть чужую беду и нужду в безопасном отдалении... изобильном мясной пищей.
— Да разве он виноват, что грибы терпеть не может? — так и не привыкла выговаривать про Володю "был".
— А кто вообще говорит о его вине? — собеседника картинно разводит в стороны руки, — Вы заметили, что у Владимира отдельная могила? И вообще... что лично к нему в экспедиции сохраняется уважительное отношение?
— Ну...
— Тогда, убедительная просьба. Про неприязнь нашего общего знакомого к грибам (он-то, откуда успел разнюхать?) с этого момента — никому ни звука. В смысле, вообще и никогда... Совершенный секрет. Договорились?
— Пожалуйста... — условие, в принципе, пустяковое, — Только какой смысл?
— У нас острый дефицит "административного ресурса". Буквально скребем по сусекам... Про подготовку продовольственной самодостаточности проекта "Остров", именно с подачи Владимира, люди уже знают? Вполне достаточно! Дальше — я справлюсь сам. Лишние подробности могут только навредить созданию правильного общественного мнения.
— Вряд ли поможет, — тоже мне, нашелся сообщник, — Пищевые предубеждения обычной пропагандой не лечатся...
— Ещё как поможет! — внештатный идеолог экспедиции впервые изволил улыбнуться, — Согласитесь, что главная опасность "грибного бунта" исходит от среднего руководящего звена? Но! Именно у служилых холуев сильнее всего развит "подражательный рефлекс". Зачастую, он сильнее инстинкта самосохранения, — нагловато осклабился в полную силу, — "Ахвицер" и "функционер" — это не профессии, а диагноз. Если авторитетное начальство подаст им личный пример — они согласятся с аппетитом жрать любое говно. Главное, аккуратно организовать процесс внушения.
— Вы закончили? — мысль, что Ахинеев собрался прикрывать свои хитрые затеи именем Володи покоробила...
— Почти, — наконец-то встал, собираясь уходить, — А знаете? Попробуйте то, что вы собирались мне тут сейчас высказать, по свежей памяти записать. А потом — подсуньте это почитать Соколову. Но, про Владимира, повторяю — ни слова. До свидания! — и ушел в метель...
Легко сказать — подсунуть почитать... На самом деле — это претензия учить жизни высшую власть. Сроду не занималась работой секретаря референта. Даже не мечтала. Положительно не знаю, с чего начать дайджест. Заочно беседовать у меня выходит плохо. Впрочем, известен суррогат... Пошарила в памяти и вывела на экран компьютера три фотографии — Жданова, Соколова и Володи... Черно-белый глава ленинградских коммунистов слева. Родной и любимый — в центре (как связующее звено). Человек-гора Соколов — справа. Надежа и опора... Подумав, сделала красный фон. Ни дать, ни взять — революционный плакат. "Даешь!" Или "Вперед!" М-м-да...
— Добрый вечер, дорогие товарищи... Ну и кашу мы тут, совместными усилиями, заварили... Понеслось!
Во-первых, обозначим источник опасности. По отношению к пище люди чрезвычайно консервативны. В истории известны десятки примеров народов, которые, сменив веру, язык и территорию проживания, бережно сохранили кулинарные пристрастия, как самую драгоценную часть своей культуры. Достаточно сравнить стол европейцев-венгров и обитателей Ханты-Мансийского автономного округа. "Братья по рациону", в натуре... За право "питаться, как привык, народ способен пойти на любую крайность. Верно и обратное. Не желая употреблять новую, незнакомую, чужую пищу, типичный обыватель (в быту тихий и законопослушный) способен геройски (или по-дурацки) на ровном месте умереть от истощения. Классический случай — многочисленные случаи так называемых "психических отравлений" начала 30-х годов, в Центральной России и на Украине... Пытаясь хоть как-то помочь голодающим крестьянам, работники опытных станций слали в село продовольственную помощь — никогда ранее невиданные местным населением "заморские культуры". Фасоль, бобы, топинамбур. Попусту! Едва живые от истощения отечественные пейзане с негодованием отказывались даже попробовать "свинячью еду". Психологическое предубеждение оказывалось настолько сильным, что от безобидной бобовой похлебки их жестоко рвало, как от настоящего яда. Двумя веками раньше, если судить по архивным документам, точно так же крестьяне в России реагировали на попытку накормить их картошкой. Вовсю бушевали "картофельные бунты"... Спасаясь от ненавистной "картови", староверы живьем горели в срубах... Короче, если не сердцем, то умом яростное желание Володи оказаться подальше от грибной диеты я понимаю. Останься он с нами на зимовку в лагере — волей-неволей пришлось бы столоваться на общих основаниях.
Во-вторых, Ленинград, в 1941 году — это "город начальников". Какая-никакая культурная и историческая столица страны. А ещё — традиционный центр концентрации писателей, поэтов, художников, композиторов и тому подобной "богемы"... Плюс — сотен тысяч людей занятых в сфере услуг... То есть, ни разу не носителей "пролетарского сознания"... И уж тем более, не крестьян, приученных стойко переносить любые жизненные тяготы. Скажем прямо — холуев разного калибра. Публики избалованной приближенностью к хозяевам жизни. Привыкшей к обильному и бесперебойному снабжению, считающей себя "достойной самого лучшего". Совсем не безобидное качество, кстати... Февральская революция 1917 года произошла по глупейшей причине — часть оптовых поставщиков не согласовали (намеренно или случайно, даже описывавший этот казус Володя не знал) движение товаров и возникли перебои в снабжении некоторыми (что важно!) видами хлебной выпечки. Голода не было! Образно выражаясь, избаловавшиеся петроградцы выбежали тогда протестовать по поводу: "Отчего в булках изюма мало?!" В разгар Мировой войны, ага... Если это была провокация — она удалась. Царя свергли... Помня о событиях четверть вековой давности, руководство осажденного города из последних сил старалось не дать повода для беспокойства, по возможности сделать снижение потребления продовольствия "плавным". На жесткое объявление нормированного распределения еды, а уж тем более "военного коммунизма", зажравшиеся столичные обыватели почти наверняка ответили бы массовым возмущением... Возможно — паникой... и бунтом. Экспедиционный контингент, особенно его "научно-административная часть", к сожалению, точно такой же. В нашем случае — паника и попытка массового бегства "в цивилизованное место" уже были... И бунт был. И это — далеко не конец. Просто на котел страстей удалось надвинуть крышку и крепко закрутить гайки. Теперь, когда возмущение загнано внутрь, следует ожидать уже не вспышки негодования, а мгновенного взрыва... Почему?
Потому, что, в-третьих, пресловутое "техническое решение социальных проблем" (которое так нравится товарищу Ахинееву) всегда смертельное оскорбление для практикующего руководства. А так же для прислуги и приближенных, их друзей, знакомых и членов семей... Покушение на действующую власть и существующий государственный строй. Стерпеть "временные" (ну, конечно) трудности снабжения — это одно... Поругаться на кухне, уличив собственное начальство в нераспорядительности и тупости — вообще святое... Но, подчиниться наглым требованиям "совершенно постороннего умника" — жуткое унижение. Короче, пресловутый "миллион трудоспособных безработных", тяжким бременем свалившийся на систему снабжения блокадного Ленинграда в сентябре 1941 года — тот ещё подарок. Враз приставить их к общественно полезному неквалифицированному труду теоретически было можно. К началу ноября, когда питательность продовольственного пайка упала ниже физиологической нормы выживания, они бы согласились и любую работу "за еду" выполнять... и говно жрать. Они реально ели фекалии! Я читала засекреченные отчеты о вскрытиях погибших (когда трупы ещё вскрывали). В блокаду "чистая публика", в отличие от опытных крестьян, вообще харчила всё, хоть чуть напоминавшее еду — от столярного клея и мыла, до технического солидола. Однако, припахать указанную "интеллигентную прослойку" на "общие работы" (собирать траву, палую листву и ветки, сортировать содержимое городских помоек на сырье и топливо для газогенераторов, утеплять подвалы, рыть траншеи и так далее) в сентябре 41-го, причем, поголовно — немыслимо. Разве что — под дулами автоматов и то, после публичной децимации "уклонистов". Согласна, в горячке 1918 года с "буржуями" не церемонились. На то он и военный коммунизм. "Социалистическое отечество в опасности", ха... Как бы не так! Социалисты, в отличие от настоящих коммунистов, с массой обращаются бережно. В курсе, как легко взбесить данную скотину... При первых же признаках слабости недавних кумиров, толпа мгновенно звереет... и сама их топчет. Жданов это отлично знал. Рисковать стихийным восстанием в собственном ближнем тылу, на фоне наступления немцев — он не рискнул. Многие старожилы города Питера и без того считали оккупантов желанными освободителями от большевиков.
Обратите внимание, я сознательно не развиваю тему "реальной осуществимости" комплекса мероприятий по спасению пресловутой "массы" от голодной и холодной смерти... Технические решения — это физика, химия, энергетика, электротехника, механика и так далее. Они работают всегда, опираясь на законы природы. А люди так не могут. Для них всевозможные социальные заморочки часто важнее, чем объективная реальность. Ладно бы — себе вредили. Так ведь другим мешают! Словом, делом, выражением лица, а иногда самим фактом своего существования. Извиняюсь за назойливость, но, за отсутствием лучшего примера для анализа, возвращаемся к блокадному Ленинграду. Конкретно — к его высшему руководству. Товарищу Жданову с ассистентами... Вроде бы — пламенный большевик с дореволюционным стажем, сознательный самоотверженный коммунист, верный соратник великого Сталина... Что ему мнение каких-то окружающих? Ну, сочинили они "черную легенду" про хитрого толстяка, в лютый голод, обжиравшегося кремовыми пирожными. Что с того? Ведь брехня! Ан, нет...
