— Шестьсот фунтов?
— Какие шестьсот фунтов? Ты что, спятила! Тебе верно показалось.
— Так точно, мэм, верно, я ослышалась.
— А кто там стоял впереди?
— Никого, мэм. Там забор.
— А чьи это голоса?
— Лягушки, мэм!
— Вези меня прочь от этого пруда, я нынче устала!
— Вам почудилось, сэр Хэмфри, откуда у вас такая зрительная память?
— Я вам клянусь, леди Эллис, что это она! В свое время.... Но при этом у Тениссона в отличие от Суинберна нет этаких нарочитых и прихотливых метафор. А вообще-то, я по старинке им всем предпочитаю Шекспира.... Вне всякого сомнения, что ни говорите, леди Эллис, но это она, Джеральдина!
21
БРИКСТОНСКИЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК
1
— Но, сэр, не могли бы вы предъявить ордер?
— Простите, ваше имя?
— Шатл.
Миссис Шатл, бледная от негодования, стояла в бойцовской позе перед младшим инспектором Ли Каллагеном. Фоном ей служил небезызвестный типографский плакат с тремя прилежными агнцами, и она со своими седыми букольками выглядела на этом фоне весьма комично и жалко. Но инспектор жалости не знал.
— Вы, по всей видимости, вознамерились мне мешать? Я вас правильно понял, миссис Шатл?
Старушка разинула рот.
— Вы не потрудитесь объяснить, что это за бумага. Я вижу, что это начало рапорта на имя комиссара Бредли из Главного следственного управления. Вам ведомо, о чем покойный собирался доложить?
— Нет.
— В таком случае, подайте мне ключ от стола, выйдите за дверь и никого не впускайте.
Старушка, покачиваясь на ослабевших ногах, оставила инспектора вершить обыск. А когда через четверть часа инспектор со стопкой фотографий и реквизированной платежной ведомостью, не попрощавшись, покинул приемную, она дрожащей рукой приоткрыла дверь осиротевшего редакторского кабинета. Ничто не изменилось в его обстановке, но теперь милый сердцу уголок напоминал бездыханный труп, вскрытый и зашитый судебным патологоанатомом и теперь представляющий интерес разве что для могильщика.
Сухо и отрешенно она порылась в ящиках редакторского стола, собрала в заранее приготовленную коробку из-под обуви личное имущество покойного — пять телефонных книжечек, семь карандашных огрызков, стопку писчей бумаги и коробочку французских булавок, не успевших вонзиться в городскую карту. Картонная коробка не наполнилась даже на треть. Миссис Шатл пожалела, что не запаслась коробкой меньших размеров, как, например, из-под... Она долго перебирала в уме все мыслимые емкости, пока в ее памяти не всплыла ассоциация, давно ожидающая своей очереди — урна с прахом. И тогда она машинально отделила из набора вещей, предназначенных всепожирающему пламени единственный непригодный предмет — набор французских булавок.
А еще через полчаса инспектор Ли Каллаген влетел, как вихрь, в оперативное помещение Брикстонского участка, потрясая в руке добычей. Миновав по дороге остолбеневшего сержанта Моррисона, он поискал глазами второго сержанта, плотно забаррикадировавшегося на своем стуле за грудой папок. Именно в нем, маленьком сержанте Коппе, в данный момент усердно скребущем пером, инспектор души не чаял, а потому всякий раз налетал на него, как коршун. Сержант был примерный служака, не курил, не пил пива, и даже избегал кофе, вот и сейчас перед ним стоял стакан теплого молока. Сам вид подчиненного, согнувшего спину над бумагами, время от времени пощипывающего едва пробивающиеся усики и морщащего лоб вследствие напряженной мыслительной работы, так радовал начальственный глаз, что всякий раз подбивал сотворить с сержантом какую-нибудь гадость. Вот и сегодня ранним утром инспектор как бы невзначай спросил, желает ли сержант принять участие в оперативной смене. Сержант с радостью изъявил готовность. "Нет, вы мне сегодня понадобитесь здесь, у меня, мой юный друг, жуткий почерк, секретарши жалуются. Так что, не сочтите, понимаете ли, за труд переписать набело эти протоколы". Сержант заключил про себя, что ему на все решительно наплевать, и принялся скрипеть пером.
— Каков улов! — торжествующе провозгласил теперь инспектор, презрительно бросив на сержантский стол пачку фотоснимков, — Ну, что я вам говорил, сержант! Мы с вами оказались правы — девка солгала, ничего фотограф у нее из ящика, понимаете ли, не крал! Чуяло мое сердце, что не стоило закрывать дела! Я всегда вам вдалбливал в голову, что поспешность вредит. Но ничего, дело наживное. Иногда, сержант, самое главное, выждать! Вот и сейчас мы не будем торопиться. Вы меня понимаете?
— Ну, еще бы, сэр! (Чтоб тебя разнесло! "Мы с вами оказались правы!" Какова наглость!)
— Рано или поздно она сама, понимаете ли, расколется. Я буду сам с ней говорить! Надеюсь, она не звонила в мое отсутствие?
— Нет, господин инспектор! (Так я тебе и сказал!)
— Вы мне еще не верили! Вся эта инсценировка ограбления была рассчитана на молокососов! — прогремел инспектор, бросив многозначительный взгляд на стакан молока, стоящий перед сержантом.
Челюсть сержанта отвисла от столь феноменальной наглости шефа.
— Безусловно, сэр! (Ах ты, поганец! Это же я просил подождать, не подавать виду. А ты ворчал: "Чего вы с ней церемонитесь!")
— Ну что? Полюбовались? Давайте мне эти фотографии!
— Но я хотел бы снять с них копии, чтобы приобщить к делу.
Инспектор Каллаген наклонился через стол и ласково посмотрел на сержанта Коппа. Ох, уж эта зелень!
— К какому делу, сержант?
— К делу... об ограблении трупа Лоренса Блоссома и привлечении к ответственности...
— А если подумать, сержант.
— Дело дома номер восемь по Бэкбон-стрит?
— Уже ближе к истине! Я пойду попью кофе, а вы покорпите над формулировкой. Если не получится, то я вам подскажу.
Инспектор собрал с сержантского стола снимки и с важным видом последовал в свой кабинет. А сержант Копп остался сидеть перед раскрытой папкой. Пальцы его продолжали пощипывать волоски на уголках губ. Растительность, несмотря на тщательный уход, не радовала своей густотой, но успокаивала присутствием. Он снова взялся за перо, время от времени косясь на телефон. Нет, Долли не звонила, он не соврал инспектору Каллагену. Он знал, что рано или поздно она позвонит. Она позвонит хотя бы для того, чтобы узнать о судьбе денег, пятисот пятидесяти фунтов. Закрыли, мол, дело? Улажены ли формальности? Следует ли подать особое прошение? Еще бы, шофер ждет, волнуется... Чего стоило ему, сержанту тянуть эту канитель с задержкой денег, навлекая на свою голову град упреков импульсивного инспектора Каллагена.
— Напрасно вы ждете, сержант! — гремел инспектор на том же месте еще четыре дня назад, — Дело яйца выеденного не стоит, а девочке, понимаете ли, денег на автобус не хватает. Закрывайте дело и сдавайте в архив!
Напрасно сержант совал под нос инспектору выкопанные в архиве данные о судимости Томми Галуппи, инспектор лишь презрительно фыркал. Даже странный звонок редактора Трипкина с намеками на некие неизвестные факты, крайне подозрительный интерес газетчика к конфискованной пленке, все это не пробудило прирожденного нюха инспектора, которым тот не переставал хвалится. Видимо, инспктор последние дни страдал профессиональным заболеванием — насморком. Каждый раз после разговора с шефом сержант чувствовал себя оплеванным:
— Пусть этот редактор не дурит вам голову! Небось, захотелось упрятать концы в воду. Мальчишка снимал голых, понимаете ли, девочек казенной камерой на казенной пленке.
— Я бы все-таки выяснил, чего он хочет.
— Если будет нужно, сам придет. Ладно, даю вам еще неделю, сержант. Но попомните мое слово, все это коту, понимаете ли, под хвост...
— Я все-таки думаю, что мисс Пирейра рано или поздно позвонит.
— Мечтать не грех. Когда вам последний раз звонили девочки, сержант? Вам нравятся низкорослые? Ха-ха-ха!
И вот теперь этот редактор умер, не успел закинуть таблетку под язык. Инспекторский нюх пробудился, да еще какой нюх — нюх стервятника! Он тут же помчался на Брокен-скуп Роуд за добычей. Взгляд колючих глаз инспектора подобно взгляду Медузы Горгоны все обращал в камень, и вся эта каменоломня обрушивалась на голову бедного сержанта. Единственная надежда сержанта на то, что девочка позвонит, рушилась на глазах. Да, теперь она непременно позвонит, но уже не ему сержанту Коппу. Теперь будет трезвонить зеленый телефон в кабинете шефа, а он, сержант, осмелится только поднять трубку параллельного аппарата. И будет вертеться пленка, и каждое слово будет в точности занесено в протокол.
— Вы меня, кажется, перестали слушать, сержант!
— Я вас внимательно слушаю, сэр! (Чтоб тебя разнесло!)
— Хотите интересный факт? За десять минут до того, как редактор отдал концы, его кабинет покинула мисс Пирейра...
(Ах, вот оно что! Девочка хотела забрать из редакции урну с прахом своего дружка. Он сам, сержант Копп, ее туда передал. Бедная девочка!)
— Я знал, что она — стерва! Поздравьте меня с уловом, юноша! Хорошо, что мы не закрыли дела, я обнаружил кое-что весьма пикантное. Вот платежная ведомость и отметка по выдаче Лоренсу Блоссому шестисот фунтов. За два дня до смерти, сержант!
— Что вы говорите, сэр!
Сержант нисколько не удивился, он нашел в столе у фотографа банковскую квитанцию, — бедняга за два дня до смерти разменял чек в 600 фунтов. Но свою находку сержант решил предусмотрительно утаить до лучших времен.
— То, что вы слышите! Ваш этот нищий Лоренс, дорогуша вы моя, был богат, как Крез! Его карманы распирало, понимаете ли, от банкнот. Все они, к сожалению, намокли в крови. Если бы не намокли, то девчонка или этот шофер попросту вытащили бы пачку из клетчатой рубашки несчастного.
— Какой ужас! Но ведь она совсем еще девочка.
— Она вовсе не девочка, ей уже, понимаете ли, двадцать лет. (В августе ей исполнится двадцать.) Это все остальные — несовершеннолетние. А она из них самая старшая. Да и потом, она могла вовсе и не трогать тела. Скорее всего, сделал это сам шофер. А ее принудил солгать вам.
— Но она клянется, что у нее действительно пропали деньги.
— Врет. Скорее всего, из страху. Но все это сущая ерунда в сравнении с этим богатством: "Новая Хогартовская серия" Вам говорит что-нибудь фамилия Хоггарт?
— Нет, сэр. (Он что, за идиота меня принимает?)
— Чему вас учили в школе? Но мне, понимаете ли, некогда вас просвещать. Нате, полюбуйтесь! Все лица уже идентифицированы! Вы узнаете их?
— Мисс Пирейра, сэр. А это Томми Галуппи, вот его машина. И вот... Ого!
— Вот именно — ого! Ну что ж, любуйтесь, только не очень, хе-хе, увлекайтесь. Интересно, что вам придет в голову. Я с вами потом поделюсь своими соображениями. Если меня будут спрашивать, я в архиве...
Но неужели она не позвонит? Что она обо всем этом скажет? Нет, ничего не скажет, будет упорно молчать, как и в тот раз... Определенно, левый усик чуточку длиннее. Инспектор направился в архив, теперь самое время ей позвонить. Телефон зазвонит, и он, сержант Копп, первый снимет трубку. Как бы спровадить двух этих остолопов-полицейских!
— Алло, будьте добры, позвать сержанта Коппа.
— Я у телефона.
— Говорит Долорес Пирейра...
— Не имею чести знать.
— Ну, разве вы меня не помните? Это же я, Долли...
— Долли, какая Долли? Постарайтесь быть точной, мисс.
— Я же была у вас три дня назад, я приходила забрать снимки. Вы еще сказали тогда...
— Ах, Долли! Ну, как же! Как же я мог забыть! Как поживает мисс?
— Сэр, я прошу вас выслушать, это очень важно...
— Мы ведь с вами договорились, что вы будете звать меня просто Артур.
И он будет продолжать морочить голову бедной девушке всякой ерундой, пока не найдет этот проклятый шнур, чтобы отключить громогласный микрофон в кабинете шефа. Констебль Фердинанд продолжит, улыбаясь, полировать ваксой свои и без того блестящие ботинки, а констебль Вуд с улыбкой продолжит взвешивать на ладони части разобранного револьвера. И оба они в оба уха будут прислушиваться к разговору, радуясь каждому промаху сержанта. И тогда сержант будет вынужден перейти с дружеского тона на атакующий. Юная леди может говорить все, что ей заблагорассудится, но вопросы теперь задает он, сержант Копп!
— Подождите, мисс! Значит, все, что вы мне раньше рассказывали, было заведомой ложью? Я понимаю, что обещал, но мне надо знать, кому я все это обещал. Или вы честная гражданка, живущая в согласии с законом, и вас обязан защитить от всяких посягательств. Или вы сообщница преступника, которую я должен задержать и привлечь к ответственности. Чувствуете разницу? Потрудитесь прежде ответить на мой вопрос! Не надо мне клясться, все это еще предстоит доказать. Так.... Ага.... Понятно.... Вот как? Хм-м.... Послушайте, мисс, вы уже рассказали мне на шиллинг, сбегайте и разменяйте второй шиллинг. Я буду ждать вашего звонка.
Констебль Фердинанд кончит чистить свои ботинки, а констебль Вуд — свой револьвер. Но вместо того, чтобы убираться из зала к чертовой матери, они решат вознаградить себя за ожидание чашечкою кофе. И еще долго будут просто так греть руки. Этим двоим тоже не досталось участвовать в оперативном наряде, но никто взамен этого не заставил их перебеливать их собственные полуграмотные отчеты. А он... Он, единственное, что успеет сделать — отмотать кусок пленки с диктофона. Если успеет...
— Это снова я, Долли...
А через несколько минут его торопливая рука успела бы набросать стенографическими знаками основные пункты показаний Долли. Как бы заставить ее говорить медленнее! Что? Не понял! Повторите! Не понял! Секундочку, мисс! Все по порядку! Я все понял... естественно... очевидно... досадно... чудесно! Уф-ф.... Теперь он мог облегченно откинуться на спинку кресла, переложить трубку на правое плечо и помассировать ладонью красное левое ухо.
— Итак, мисс Пирейра, вернемся к началу нашего разговора. Так что же вас побудило позвонить мне?
— Он заставляет меня лезть на крышу.
— Ему понадобился смокинг, не так ли? Он не сказал вам, зачем ему так срочно понадобился смокинг?
— Извините, я должна бежать...
"Куда это она так заторопилась?" — спросит инспектор, прослушивая запись.
— Понятия не имею, сэр!
— А я вам скажу, куда. (Скажи, что на горизонте замаячил черный кеб Томми Галуппи!) Все просто, понимаете ли, как угол стола. На горизонте замаячил Томми Галуппи с его кебом.
— Я надеюсь, что девушке ничего не угрожает? (Скажи, что ничего!)
— И я надеюсь на это, сержант. Мне кажется, она что-то важное не договорила. Вам следовало сначала выслушать ее до конца, а потом уже лезть со своими вопросами. Я так и не понял, почему она раскололась. Он заставил ее лезть на крышу? Ее объял страх высоты? Мистер Галуппи решил от нее избавиться и столкнуть с крыши?
— Именно об этом я и подумал. (А теперь скажи, что я дурак! Самое время!)
