Самым страшным местом минского музея войны был зал, рассказывающий о немецкой оккупации. На стенах висели чёрно-белые "фотообои" с горожанами, повешенными на улицах города. Это после удачной диверсионной операции подпольщиков, взорвавших "гауляйтера Белорутении" Кубе в 1943-м, немцы такое зверство учинили. Мы к тому времени уже неплохо изучили центр столицы, поэтому многие городские пейзажи выглядели знакомо. Вот только эти виселицы... Наталья не выдержала и ушла дожидаться меня к бюсту маршала Победы Жукова, рядом с ним ей было спокойнее.
Там же, в "оккупационном" зале можно было почитать образцы фашистской пропаганды: "Жители занятых областей! С гражданским населением германские войска не ведут войны..." И здесь же — "Объявление для занятой области", регулирующее жизнь на оккупированной территории и "Постановление для упорядочения рабочего порядка". Ещё и газет куча — "Менская (51) газэта", "Голас Вёски (52)", извещающие о победах германских войск. А вот — форма белорусских коллаборационистов с нарукавными повязками цветов того самого, бело-красно-белого флага. "Беларуская моладзь! Iдзi вучыцца служыць беларускаму народу i Бацькаўшчыне!" — призывала одна из листовок вступать в "Саюз Беларускае моладзi"... Не знаю, много ли народу вступало в те "союзы", но то, что в республике сейчас даже близко нет такого почитания предателей, как в соседней Прибалтике или на Украине, знаю точно.
А дальше Беларусь партизанская: взрывавшая эшелоны и отстреливавшая "бургомистров", печатавшая подпольные номера областных и республиканских газет и отбивавшая у противника целые города — в общем, сопротивлявшаяся всеми силами. Потому и "операция Багратион" (53) тут прошла как по маслу — партизаны, во-первых, основательно "измотали" оккупантов к 1944-му, а во-вторых, поддержали наступление новыми диверсиями.
Артефакты советской агитации тоже впечатляли. Некоторые из них я видел впервые. Например, плакат с очень актуальными, думаю, сейчас словами: "Пьём воду из родного Днепра, будем пить из Прута, Немана и Буга! Очистим советскую землю от фашистской нечисти!" Пора, пора освобождать русскую землю от фашистских гадов — и от питерских нацистов, и от львовских поклонников "Галичины", "мотающих нервы" жителям Крыма. Кстати, несмотря на весь "интернациональный бред" советской послевоенной пропаганды, в Белоруссии все знают, кто именно спалил Хатынь и сотни других деревень. Вовсе не немцы то были, а "народы СССР" — украинцы, русские и прибалты из спецподразделения СС "Дирлевангер". Мне, например, очень стыдно за то, что среди карателей были русские. Но в России ведь и не славят эсэсовцев, так часто представляемых теперь нашими соседями как борцов за "самостійність рідно§ Укра§ни" или "Eesti iseseisvust (54)".
Самым трогательным экспонатом белорусского музея войны мне показался небольшой плакатик с текстом о "регулировщице Тане", символе победного наступления наших войск. Замечательно заканчивался рассказ:
"...И перегнувшись через борты машин, проносящихся мимо Тани, бойцы весело окликают регулировщицу:
— До скорого свиданья, девушка! До встречи в Берлине!"
Эх, Таня, Таня, столько работы ещё у нас с тобой!..
3 июля 1944-го года советскими войсками был освобождён Минск. Эта дата теперь отмечается в республике как День Независимости. Скажите мне, люди добрые, в какой ещё республике бывшего СССР праздники, именуемые "Днями Независимости" так радостно встречает старшее поколение? Молодец батька! Взял и назначил главным государственным праздником не "как везде" — дату провозглашения "суверенитета" местным Верховным Советом, половину которого наверняка составляла национальная "патриотическая" интеллигенция, а половину — беспринципные партийные сволочи — а день настоящей независимости, освобождения от ненавистных оккупантов...
Меня только в музее войны покоробило то, что всё заканчивалось в нём тем самым 1944-м годом. Как будто это не "Первый Белорусский" освобождал Польшу и брал Берлин. Всё-таки нельзя, по-моему, поистине героическую историю Белоруссии делать столь "местечковой"...
Во внутреннем дворе музея расположилась выставка военной техники: танки и "самоходки", пушки и гаубицы, авиабомбы и торпеды. Знаменитая "Катюша" здесь тоже была, но меня, как бывшего "авиатора", больше всего, конечно, поразил легендарный самолёт Ли-2, американский "Дуглас", выпускавшийся в Союзе по лицензии. Я в детстве интересовался авиационной техникой, но, помню, никак не мог найти информации об этом замечательном продукте русско-американской дружбы времён войны...
С утра в городе было солнечно и даже жарко, но ближе к обеду на небе появились тучи и начал накрапывать дождик. Мы с Натальей как раз осматривали памятник Янке Купале в одноимённом парке. Белорусский классик стоял в накинутом на плечи пальто, опершись на палку и прижав левую руку к сердцу — очень выразительный монумент. Укрыться от дождя мы решили в музее поэта. Там было, как и везде в местных музеях, довольно пустынно, а на входе нас встретили довольно милые смотрительницы, совершенно добровольно проведшие для нас экскурсию на чистейшем белорусском языке. Они даже на наши вопросы, заданные по-русски, отвечали "на мове".
Выйдя из музея, мы решили, что дождик утих, и даже прогулялись к набережной Свислочи, пройдя мимо фонтана, украшенного "купаловскими" мотивами — голыми девицами с венками, но тут нас вновь "накрыл" ливень. Пришлось спрятаться под дерево в парке, и теперь мы наблюдали, как дождь хлещет по асфальту набережной, по водам Свислочи и по низенькому прогулочному кораблику, катающему по реке туристов.
Едва дождик утих, мы отправились по набережной в сторону Троицкого предместья. Дождь был сильным, но сразу после него вновь выглянуло тёплое летнее солнце, и от мокрого асфальта начал подниматься пар. Как там у "Ляписа Трубецкого" было? "Лето в Белоруссии, лето во Вьетнаме"? Лето — это всегда хорошо!
На другом берегу Свислочи, куда мы попали, перейдя по мосту, бывшему частью улицы все того же Янки Купалы, раскинулся такой же тихий и тенистый парк — там тоже не верилось, что шумные центральные магистрали находятся лишь в паре сотен метров. В центре парка стоял памятник пионеру-герою Марату Казею. Нынешние дети уже, наверное, и не знают, кто такие "пионеры-герои". На волне развенчаний конца восьмидесятых, помнится, в обществе особо глумились над малолетним "стукачом" Павликом Морозовым, "сдавшим" своего отца. Даже в той истории всё было далеко не так однозначно, как представляли в советские годы и "уточнили" потом в перестройку — насколько я знаю, там была "семейная драма" (папаня бросил мамашу первого пионера-героя (55)) с бурным вмешательством властей. Но вместе с водой, как у нас водится, выплеснули и ребёнка тож — забвению были преданы дети, получившие в войну звание Героя Советского Союза за совершенно не детские подвиги. Тот же Марат Казей, например, был разведчиком и участником партизанских рейдов, а попав в окружение, взорвал себя и немцев гранатой.
Около белокаменного оперного театра — мы хотели подойти к этому довоенному дворцу в самой высокой точке столицы недалеко от Троицкого предместья — шли ремонтные работы. В местных новостях потом увидели, что замена коммуникаций, возведение новой лестницы и укладка тротуарной плитки были лишь частью большого труда по реконструкции всего минского "Большого" — здесь оперный театр тоже "Большим" зовут.
Ладно, сворачиваем налево и попадаем в Троицкое предместье. Я к тому времени уже точно знал, что практически все здешние симпатичные домики с покатыми черепичными крышами, образующие целый квартал привлекательного для туристов объекта, есть стопроцентный "новодел". И тем сильнее меня возмутило наличие обязательных для всех памятников архитектуры в республике маленьких литых табличек в форме щита со словом "каштоўнасць" (56), то есть "ценность", на каждом доме. Да, в стране, изувеченной войной и, как везде, советской практичностью, идёт кампания так называемого "воссоздания" архитектурного облика, что означает довольно аккуратное воспроизведение архитектурных шедевров по сохранившимся чертежам, фотографиям и рисункам. Процесс, безусловно, положительный — прямо диву даёшься, сколько всего в том же Минске уже "нагородили", но всё же писать на доме, возведённом едва с десяток лет назад, что это "Помнiк архiтэктуры XVIII в.", по-моему, свинство. Хоть бы писали, что он "воссоздан"!
В домах предместья располагаются дорогие минские рестораны, ориентированные на туристов, лавки сувениров и книжные магазины. В "Букинисте" мы приобрели огромный двухтомник "Архитектура Белоруссии" советских лет, а в сувенирном магазинчике помимо мелочей на подарки друзьям и коллегам по работе купили себе символ Беларуси — вырезанного из дерева крохотного зубра, и альбом фолк-роковой группы "Палац". Если честно, то диск я взял действительно в качестве сувенира — у меня и бурятская музыка есть, и якутская, и хакасская, и, уж разумеется, казахская. Но "Палац" меня потом дома по-настоящему "зацепил" — очень сильные народные и похожие на народные песни в очень бережном, хоть и "модифицированном" исполнении. Хватился потом искать другие альбомы — ан нет, купить диски этой группы возможно только в Белоруссии.
Так же сильно меня в своё время потрясла армянская этническая музыка, но тут всё-таки было другое. Здешние песни казались просто не известными мне песнями "нашими" — русскими, украинскими. Белорусскую "Купалiнку", мне кажется, мог бы запросто петь, подвыпив, мой алма-атинский дед Николай Михайлович сразу после его любимых "То не вечер, то не вечер" и "Несе Галя воду". А "Васiлейку" и "Заенку" мы с Натальей до сих пор иногда в машине орём, когда на работу едем...
А еще в Троицком предместье находится странный памятник странному человеку, Язэпу Дроздовичу. Этот талантливый белорусский художник, творивший в первой половине двадцатого века, знаменит тем, что всю свою жизнь путешествовал по стране, оставляя потомкам пейзажи и портреты здешних людей. Прямо Гоген, только никуда не уезжавший. В памятнике он так и запечатлён — немного "юродивым" бродягой с посохом в руках.
Один из "новодельных" домов предместья занимает музей очередного, шибко почитаемого здесь, поэта Максима Богдановича — в отличие от Купалы и Коласа, с его творчеством я, каюсь, совсем не знаком. Мы попытались зайти туда, но были встречены милой улыбкой длинноволосого и худого юноши-смотрителя:
— Добры дзень! Музей не працуе, прабачце, калi ласка (57)!
К тому, что в музеях здесь принято говорить "на мове", мы уже практически привыкли — честно скажу, меня это ни капельки не "напрягало", хоть я и понимал, что в "русскоязычной" республике это своеобразный вызов. А вот странная традиция работать до пяти меня поразила. Нарочно что ли и без того немногочисленных посетителей разгоняют?
Памятник Максиму Богдановичу, внешне очень похожему на "нашего" Лермонтова, в связи с ремонтом оперного театра перекочевал с улицы Янки Купалы (то-то мы его там не нашли!) на улицу... Максима Богдановича, правильно. Классик национальной поэзии теперь смотрит на огромное здание минской духовной семинарии, основательно переделанное после войны и занятое суворовским училищем. Кстати! Училище-то СУВОРОВСКОЕ!
Пройдя чуть дальше по улице Богдановича, мы нашли минский бровар девятнадцатого века, ныне "главный" белорусский пивзавод "Алiварыя". Пиво, к слову, здесь очень достойное — я это ещё по поездам "Чыгунки" знал, всегда себе парочку бутылок у проводников прикупал. Углубившись чуть дальше в кварталы, мы забрели в "украинский городок": школа с углубленным изучением украинского языка, задумчивый памятник Тарасу Шевченко и посольство братского государства. Наискосок от него находится посольство России — диппредставительства разделяют улицы Старовиленская и Коммунистическая. Может, конечно, я что-то придумываю, но мне показалось это очень символичным: мы сейчас с Украиной так и разделены — польско-литовским куском истории и коммунистическим прошлым, к которому у каждого из нас есть свои, в том числе и национально окрашенные обиды.
Мы вышли на проспект Машерова, тот, что раньше был улицей Варвашени — оживлённый и очень современный кусок города, откуда свернули на улицу Сторожевскую и направились к "раскрытой книжке" гостиницы "Беларусь". Рядом с нею разбит огромный газон с редкими деревцами, раскинувшийся до самой набережной Свислочи. Как это здорово, когда в городе нет "точечной застройки"! В Минске столько чудесных мест в центре, где можно посидеть, послушать тишину и подышать воздухом. У нас в Новосибирске даже в Первомайском сквере и сквере Нарымском, небольших оазисах в центре, всё норовят чего-нибудь построить — до битв с местными жителями иногда дело доходит.
Почти у самой реки стоял, вернее, сидел Пушкин — нормальный такой бронзовый Пушкин, явно воздвигнутый к двухсотлетию своего рождения, а с набережной открывался чудесный вид на проспект Победителей с "новоарбатскими" многоэтажками и Дворцом спорта, на Троицкое предместье с его черепичным "новоделом" и на Верхний город. Две пары симпатичных барочных башенок, одна из которых принадлежит костёлу Пресвятой Девы Марии, а вторая — Свято-Духову православному собору, возвышались над этим великолепным пейзажем. На переднем плане была строгая "чёрно-белая" часовня на острове Мужества и Печали, именуемом в народе просто "Островом Слёз".
Этот островок, созданный в память о погибших в Афганистане жителях республики, должен был стать "крайним" пунктом нашей сегодняшней экскурсии. От Троицкого предместья сюда вёл небольшой мостик. Внутри часовни, в основании которой стояли скульптуры скорбящих женщин, несколько зевак слушали пьяного мужичка в тельняшке и голубом берете.
— Я сюда с пацанами часто прихожу поговорить, — говорил "десантник". — Вот так вот потрогаю струны, — дядька провёл по тянущимся от купола к полу железным нитям, — и как будто побазарили...
Вторым примечательным объектом на острове был памятник плачущему ангелу. Говорят, это ангел-хранитель, не сумевший уберечь от душманской пули своего подопечного. Крылатый мальчик "наплакал" уже целую лужицу в небольшую гранитную кадку, а многочисленные, несмотря на будний день, посетители всё бросали и бросали в воду белорусскую "мелочь" — купюры достоинством до ста рублей. В Белоруссии монеты выпускаются только из драгоценных металлов, для коллекционеров. В памятных местах здесь принято бросать российские копейки или польские гроши, но чаще всего — самые мелкие "бумажки" местной валюты.
Мы уходили с острова по тому же мостику, как вдруг увидели, что шедший нам навстречу еще один "десантник", седовласый мужик в тельняшке и берете, грохнулся на колени прямо на мосту и начал истово креститься. Дальнейший путь к своим "пацанам" он так и проделывал — на коленях, бормоча и крестясь. И в этом у нас с белорусами общая "биография" — у некоторых моих одноклассников старшие братья тоже угодили в афганское пекло, правда, слава Богу, все вернулись живыми, хотя цинковые гробы, помню, встречали даже в соседних домах...
