— Не стоит, Огастус, — голос он узнал сразу.
Спиро Арген стоял на пороге, оружие в его руке, разумеется, смотрело Кордо в грудь. Не отрывая от него взгляд, Арген сделал шаг в сторону, пропустив в палату еще одного вооруженного агента. Под прицелом двух пистолетов Огастус Кордо замер на месте. Ситуация была безнадежной. Попался! — вот единственное, о чем он мог думать сейчас. Попался, и пути к спасению нет. Наверное, те же чувства испытывает зверь, провалившийся в ловчую яму.
Арген кивнул своему напарнику, тот приблизился и обезоружил Кордо. Огастус обреченно вздохнул.
— Спиро. Ты ждал меня?
— Не тебя, но ждал, — холодно ответил Арген.
— И устроил ловушку, — констатировал Кордо.
— В которую ты попался, — Спиро зло усмехнулся. — Неосторожно с твоей стороны. Мне казалось, ты умнее.
Сопротивление было бессмысленно, и Огастус Кордо покорно завел руки за спину, позволив надеть на себя наручники. Прохладный металл охватил его запястья. Сухо лязгнул замок. Тяжелая рука подтолкнула Кордо в плечо.
— Пошел.
Мимо Аргена проскользнул доктор Сабио, склонился над Редлином и облегченно вздохнул.
— Все хорошо. Вы рисковали, капитан Арген. К счастью, он ничего не успел сделать.
Врач наклонился, чтобы подобрать платок и ампулу.
— Симинин, — констатировал он. — Если...
Продолжения разговора Кордо не слышал, напарник Аргена вывел его в коридор. Кордо обернулся и тут же получил новый тычок в спину.
— Шевелись. Смотри вперед, — в голосе агента слышалас скрываемая ненависть.
Кордо пытался справиться с эмоциями и думать. Хотя, что тут думать... ничего уже не исправишь. Он попался на приманку, как последний сопляк! Проклятье, зря он рисковал! Лучше было бежать сразу.
Что ж, по крайней мере, он жив. Это главное, а договориться можно всегда. Разоблаченных шпионов, как известно, не убивают, их перевербовывают. Первое и главное правило для разведки любой страны. Огастус Кордо знал достаточно, чтобы быть полезным бывшим сослуживцам, и не был ничем обязан Юргену нар Кааринту, чтобы теперь жертвовать собственной головой ради него.
Палатиан.
Дэвиан Каррел рассматривал собственное отражение в высоком зеркале. Антрацитово-черный парадный мундир и брюки, начищенные сапоги. Мундир блистал двумя рядами золотых пуговиц, золотыми же нашивками на обшлагах рукавов и на плечах. Золотое шитье украшало и погоны, где под знаком ладони внутри черного круга красовались буквы "А. О.", а орденская лента, наискось идущая от левого плеча, и тройной витой шнур аксельбантов на груди справа были серебряного цвета. Наград на ленте, правда, было пока немного — матово отсвечивала вороненая сталь ордена Несокрушимой Крепости, блестел бронзой "Карнет", полученный за спасение людей с тонущего лайнера во время незабвенного Шенгского цунами. Довершали парадную форму префекта эскадры фуражка с золотой кокардой в виде парусного кораблика на фоне перекрещенных мечей и сабля в черных ножнах на поясе, эфес которой, разумеется, также сиял позолотой.
Дэвиан повел плечами, оправляя мундир. Позади кашлянули, и префект обернулся. В дверях стоял Тамрин. На принце трона также был черный мундир с золотой орденской лентой, однако, знаки отличия говорили о принадлежности к Гвардейской эскадре, офицерскую должность в которой, по традиции, формально занимал кронпринц.
— Хорошо смотришься, Дэвиан, — заметил кузен. — Эта форма тебе к лицу.
— Благодарю, — отозвался тот. — Нарядился к предстоящему, хм... спектаклю. Даже досадно, что придется ограничиться ролью статиста.
— Зато потом ты сможешь, наконец, вернуться к своей родной эскадре. Утешься этим. Я слышал, там тебя уже заждались. Кстати, — кронпринц положил ладонь на эфес сабли. — Только что я получил сообщение от одного из людей из секретной службы. Кажется, наше расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
— Вот как? — Дэвиан старался выглядеть невозмутимым, но сердце в груди подскочило. — Посвятишь меня в подробности?
— Только не пытайся делать вид, что тебя это не волнует. Ты не такой уж плохой притворщик, когда это тебе нужно, Дэвиан, но меня не обманешь.
— Ну, хорошо, меня это волнует. Успокой мое больное сердце и расскажи, что ты узнал.
Кузен недобро усмехнулся.
— Взяли двоих. Первого зовут Редлин, но он просто слуга. Вторая рыбка покрупнее, и он из секретной службы. Видимо, он и есть наш шпион.
— Как мы и подозревали, — заметил Дэвиан. — Даже в Палатиане кое-кто падок на денежки султана Ажади. Или Сегуна Кансена.
Этот выпад заставил Тамрина поморщиться. Двоюродный брат плюхнулся в кресло и потянулся за аржусом.
— Если тебе станет от этого лучше — то да, Дэвиан, ты прав. Нам придется существенно пересмотреть организацию охраны. Возможно, кое-кому в секретной службе придется написать прошения об отставке. Даже если забыть о покушениях, страшно подумать, что подобная шваль может разнюхать во дворце и передать своим хозяевам. И хотел бы я знать, сколько еще таких редлинов сейчас затаилось по щелям в Палатиане. Почему неприятности всегда от ратт, не от догранов, Дэвиан?
— Потому что догран большой и безмозглый, а ратт много, и они осторожные и хитрые, — охотно пояснил тот. — И заразу разносят.
— Тоже верно, — согласился кузен.
— Ну, так на кого работала наша "ратта"? — поинтересовался Дэвиан.
— Не так быстро, — осадил кузен. — Это только предстоит узнать. Как ты сам сказал — деньги есть у и Ажади, и у Сегуна, и у Коалиции тоже, кстати. Кому служили арестованные, мы еще не выяснили. Прошло всего несколько часов, так быстро это не делается. Но ивирцы, которые пытались тебя прикончить, сильно помогли нам, Дэвиан, — Тамрин усмехнулся. — Благодаря им, удалось накрыть премилое гнездышко тех самых ратт.
— Я счастлив услышать, что от этой дурацкой перестрелки был хоть какой-то прок. Если расскажу Фионелле, она охотно напишет об этом в "Южной Звезде".
— Возможно, и напишет, — пообещал кронпринц. — Я уверен, что ниточки приведут к Ажади, а обвинение в покушении на принца династии будет смотреться к месту в манифесте об объявлении войны.
— Который, надо полагать, уже составлен? — поморщился Дэвиан.
— Тебя это удивляет? Ты не хуже меня понимаешь, что все уже решено. Остались только формальности. Как ты выразился, спектакль, и он будет обставлен с должной пышностью. И, кстати, — Тамрин достал из кармана часы. — Начало всего через час. Поспешим, Дэвиан. Будет плохо выглядеть, если принцы опоздают.
Новый Сенат.
Сенат, высший орган государственной власти, был учрежден еще самим Амелием Освободителем. Едва ли основатель Ксаль-Риумской Империи решился на такой шаг охотно: он не мог не понимать, что передает часть собственной власти в руки своих же соперников, и со временем они непременно захотят больше. Но у него не было выбора — постоянные войны и беспорядки на границах расширяющейся державы держали Амелия вдалеке от столицы. Необходим был кто-то, кто мог распоряжаться делами в отсутствие Императора. Амелий вынужденно объявил о создании Сената, и последующие века прошли в противоборстве между Императорами и нобилями, причем перевес регулярно склонялся то в одну, то в другую сторону более трехсот лет. Однако с середины прошлого века Императоры постепенно сдавали позиции.
Этот процесс ускорился после появления Народной Палаты; собственно говоря, Император Нерион Второй и учредил выборную Палату как противовес амбициям нобилей-сенаторов, не без тайного расчета на то, что взаимная грызня тех и других будет отнимать у них все силы, и реальная власть вновь вернется в руки правящей династии. То была несомненная и фатальная ошибка: после того, как к сенаторам добавились элигенды, шансов сохранить контроль над собственной Империей у династии Каррелов не осталось.
В одном расчеты Нериона II все же оправдались — друг друга представители Сената и Палаты на дух не переносили и редко действовали согласованно. Но, согласно закону, такой важный вопрос, как объявление войны, требовал совместного обсуждения. Таковое было назначено на сегодня; видимо, прайм-канселиор Темплен наконец-то склонил и сенаторов, и элигендов на свою сторону.
Внушительный Зал Совета в здании Нового Сената был построен специально для подобных мероприятий. Больше десяти метров от пола до потолка, он был разделен на два яруса. В нижнем располагались места для трехсот шестидесяти элигендов — по десять человек от каждой континентальной или островной провинции Ксаль-Риумской Империи. Верхний ярус, отделанный более пышно, предназначался для ста сенаторов, которые выдвигались из числа нобилитета. Правда, в последние десятилетия этот принцип соблюдался весьма условно: многие из сенаторов не были дворянами, точнее, получили дворянское достоинство благодаря каким-то заслугам перед правящей династией.
Внешне Зал Совета чем-то напоминал оперу, не без иронии отметил Дэвиан Каррел. Дэвиан нечасто бывал в опере, а в Сенате — еще реже, но сходство бросалось в глаза сразу. Кресла элигендов, обитые черным шелком, и ложи сенаторов на втором ярусе весьма походили на места для "почтеннейшей публики". Внушительный подиум, на котором располагались места для Императора, Принца Трона, Принцев Династии, прайм-канселиора и куратора Народной Палаты, располагался там, где следовало находиться сцене.
Зал был уже заполнен, когда, после пышного объявления, появился Император Велизар III. Из-под потолка грянула бравурная мелодия: "Феникс в небесах", официальный гимн Империи Ксаль-Риум уже почти двести лет. Гвардейцы в черных мундирах и надраенных бронзовых касках с золотыми плюмажами высоко подняли древки имперских штандартов. На одном, на черном фоне, был изображен феникс, взлетевший над огненными языками — традиционный имперский герб со времен Амелия Первого. На втором, тоже черно-золотом, красовались перекрещенные мечи и символическое изображение парусного корабля на волнах — герб правящей династии Каррелов. Все встали, и в почтительном молчании Император проследовал на свое место — высокое кресло, почти столь же роскошное, как трон в главном зале Палатиана, и расположенное на верхней ступеньке подиума. Тамрин и Дэвиан следовали за Велизаром. Место Тамрина, как наследного принца, было на ступень ниже отцовского трона, Дэвиан, как принц Династии, занял одно из десятка кресел еще на ярус ниже.
"Немного людей осталось сегодня в династии, — подумал он ядовито, — разве что какие-нибудь троюродные дядушки-тетушки".
После того, как заняли места Император и принцы, расселись и остальные. Под взглядами нескольких сотен глаз Дэвиан на самом деле чувствовал себя актером на представлении. К тому же — действительно, всего лишь статистом, что особенно досадно. Его роль сводилась к тому, чтобы сидеть, молчать и позировать перед фотокамерами газетчиков. Дэвиан охотно отпустил бы едкий комментарий по этому поводу, но, увы, Тамрин сидел выше и чуть в стороне, пришлось бы вставать с кресла, что, конечно, сценарием разворачивающегося действа запрещалось.
Первым на сцену, то есть, на трибуну, поднялся Орас Темплен. Как прайм-канселиор, он являлся здесь старшим — после Императора, разумеется — и он должен был вести заседание. Дэвиан положил руки на подлокотники, стараясь выглядеть непринужденно и бесстрастно, и бросил взгляд наверх, туда, где размещались "гостевые ложи", то есть, места для журналистов. Заседание не было закрытым, Империя собиралась объявить о своем решении на весь мир. Среди газетчиков была и Фионелла — Дэвиан, воспользовавшись своим титулом принца (должна же от него быть хоть какая-то польза!) сказал пару слов кому надо, чтобы она получила приглашение. Фио не просила его об этом, даже не намекала, но он успел узнать ее достаточно хорошо, чтобы понять, что ей бы хотелось оказаться здесь в такой день. Присутствовать на заседании, где решается — быть или не быть войне — почетно для любого журналиста любой имперской газеты, а для Фионеллы карьера значила больше, чем она признала бы открыто. Впрочем, как и для самого Дэвиана, и если у него была возможность оказать девушке небольшую услугу, он с удовольствием это сделал.
Он увидел Фио наверху, среди прочих, и подумал, не послать ли ей воздушный поцелуй — счастье всем собравшимся газетчикам было бы обеспечено, да и он получил бы от всего этого спектакля хоть какое-то удовольствие. Искушение было велико, но Дэвиан его поборол и, сохраняя на лице подобающее принцу непроницаемо-величественное выражение, неподвижно сидел и слушал, что говорит прайм-канселиор.
Темплен начал с того, что поклонился Императору и принцам, затем, повернувшись, поднялся на трибуну. Та размещалась на отдельном возвышении, под стеклянным куполом потолка, таким образом, что солнечный свет, струящийся сверху, образовывал отчетливо видимый золотой столб, падающий прямо на трибуну. Эффектное решение архитектора, но не очень удачное — слишком яркий свет мешал собравшимся видеть оратора, а тому, в свою очередь, приходилось щуриться и часто смаргивать. Вообще, дизайн зала был продуман далеко не блестяще, отметил Дэвиан сам для себя, за неимением возможности поделиться этим наблюдением с Тамрином. Элигенды с сенаторами и Император с принцами располагались лицом друг другу. Соответственно, человек, выступающий с трибуны, неизбежно был обращен спиной либо к тем, либо к другим. Поскольку оратор, как правило, обращался к членам Сената и Народной Палаты, спина его была повернута к Императору, а что находится ниже спины, известно. Строители, очевидно, тоже задумались об этом в последний момент, поскольку придали трибуне форму кольца с подпружиненной дверцей сбоку, так что стенки из лакированного черного дерева скрывали от высочайшего взора фалды парадного фрака оратора, делая оскорбление не столь явным.
"Любопытно, это случайный недосмотр, или же?.. — задумался Дэвиан. — Я бы поставил на второе: когда строили Новый Сенат, власть Императоров уже не была абсолютной. Сенаторы могли позволить себе подобный намек на то, что они думают о Его Величестве".
— Ваше Императорское Величество. Ваши Высочества, — Темплен отвесил еще один легкий поклон, затем повернулся лицом к залу, обратив в сторону Величества и Высочеств закрытые трибуной фалды. — Братья сенаторы. Господа элигенды. В соответствии с законом и традициями Империи Ксаль-Риум, властью, данной мне Императором, объявляю текущее заседание открытым.
Благодаря микрофону и системе динамиков сухой голос прайм-канселиора раскатился над огромным залом. Прозвучали аплодисменты. Несколько стенографистов в неприметной нише сбоку быстро строчили карандашами. Газетчики наверху тоже торопливо записывали что-то в блокноты, фотографы сверкали вспышками. Дэвиан снова скосил взгляд в направлении Фионеллы; само собой, девушка была занята тем же, что и остальные. Фио, в строгом темно-сером костюме, выглядела очень изящно. Там были и другие женщины-журналистки, но она дала бы фору любой из них. С такого расстояния было невозможно рассмотреть мелкие детали, но Дэвиану почему-то представилось, как она закусила губу от усердия. Картинка получилась забавной.
