Всегда.
Даже Он знал, что моя ненависть нечто большее, чем привыкли испытывать люди. Уничтожить, сжечь и разорвать. Кровь, крики и боль. Бойня войны, которой я никогда не видел, была моим раем. Найти себя посреди трупов и шквала огня — вот та единственная цель, которую я имею в этой жизни! И я не дам никому лишить меня ее!
"Я буду ждать тебя, мой тюремщик".
Йомей был прав. Я не умею ничего и ничего в этой жизни не сделал. И если только мой гнев всегда был со мной, то я продам душу дьяволу, но не отступлюсь от него. Я отдам ненависти свое тело и жизнь.
Потому что у меня нет другого смысла для существования.
Зал с клеткой Кьюби остался тем же. Больше десяти лет минуло с тех пор, как я в первый и в последний раз был здесь, а эта тварь все так же лежит на мокром полу и буравит меня своими огромными ярко-красными глазами.
— Мелкая тварь!!!
Рык Лиса сотрясает стены и я впервые понимаю, какую мощь и древнюю злобу храню в своем теле. Голос демона исполнен такой ярости, что невольно хочется закрыть голову руками и закричать, но мой гнев не меньше, чем у него.
— Покорись мне...
Имена, что давно стерты. Память тех, кого давно нет в этом мире. Щукаку чувствовал, он знал, что за ним пришел тот, кто давным-давно носил совершенно иное имя. Я не знаю истории демонов, не ведаю судьбы, что сделала их чудовищами. Но сейчас это не важно! Сила, я хочу больше силы, чтобы огонь моей ненависти не мог погаснуть!
Чтобы уничтожить все, на что падает свет солнца!
— Факир!
Я кричу, и чувствую, как весь гнев моей испоганенной души обретает материальность. Когти, челюсти, жала и шипы — все это появляется на моем теле, превращая меня в то, чем я являюсь по своей сути. Прыжок внутрь клетки Кьюби похож на полет в огненное озеро. Древняя сила бурлит в этом исчадье ада, Лис ревет и готовит все силы для схватки, и я не остаюсь в долгу.
Рай. Это действительно высшее блаженство. Мы не думаем, не разговариваем, а просто рвем и кромсаем друг друга на куски, вкладывая в каждый удар всю боль и злобу, что у нас есть. Подсознание мгновенно восстанавливает мое тело, а Лис продолжает отгрызать от меня куски своими гигантскими челюстями. Его чакра обжигается и позволяет ему в одну секунду регенерировать полученные раны, но я без остановки выдираю ему шерсть, мясо и кости своими собственными руками.
Бой, где нет ничего лишнего. Схватка, где нет места глупому притворству. Лишь сила желания и инстинктов, которую я и Кьюби противопоставляем друг другу. Идеальная бойня.
Это блаженство, казалось, длилось вечно. Будто прошли эпохи, а мы все продолжали кромсать свои тела, позабыв о разуме и чувствах. Чистая ненависть, которую мы сравнивали, сотрясала саму суть мироздания, но нам было наплевать. Убить! Уничтожить!..
Я не помню, в какой момент он стал слабеть. Огромное ярко-рыжее тело с черными и красными переливами просто в один момент показалось мне меньше, а я сам почувствовал небывалый прилив сил. Каждый мой удар почти разрывал демона напополам, а его ответы стали вялыми и медлительными. Кровь, струящаяся из наших ран, в один миг испарялась в водовороте пламени, но я видел, что Лис восстанавливается все медленнее и медленнее.
А затем я вновь стою за пределами тюремной камеры величайшего из хвостатых, каждой клеточкой своего тела ощущая безграничную мощь. В мире, созданном моим воображением, словно лопается струна, и я осознаю, что не было той схватки, как нет и меня в этом огромном темном зале с залитыми полами. Не существует клетки, и демон на самом деле не сидит в ней, тяжело дыша и залечивая глубокие рваные раны на своем теле.
Все, все это произошло меньше чем за секунду, быстрее самой мысли.
— Ненавижу... — хрипит существо размером с лошадь, плюя кровью в мое лицо. Кьюби меньше, чем жив, и лишь немного больше, чем мертв.
— Мое... — я до сих пор не могу поверить.
Я сильнее Девятихвостого.
Моя ярость, гнев и ненависть больше, чем у древнего чудовища.
Вся его сила, вся мощь, которой обладал он, теперь моя. Просто потому что сила демона должна принадлежать демону. Так может ли быть, что я гораздо больший монстр, чем эта ободранная лиса?
— Ха...
Ненависть на весь мир. Злоба, которая просыпалась во мне каждый раз, когда я встречал других людей.
— Ах-хах...
Девятихвостый — чудовище, которым пугают детей, которого бояться людишки... Я был сильнее этой твари. Его сила, вся та неизмеримо великая йокай признала меня как своего нового хозяина!
— А-а-а-а-а!!!
Вернуться обратно в свое тело. Почувствовать врага и быстрым, как сама мысль об ударе, рубануть по его хрупкому человеческому телу загоревшейся черной чакрой рукой. Подумать, нет, пожелать залечить все раны и хохотать, наблюдая, как мышцы и кости срастаются вместе, а старый узор печати загорается черным пламенем. Моя мощь бьет из самых глубин моей души, а черный, новый йокай нового демона охватывает мое тело, поднимая на поле боя ураганный ветер. К черту техники. К черту разум, и все, что заставляет мою ненависть гаснуть!
— Иди сюда, сука!!!
Никогда в жизни моя скорость не была столь невероятна. Я прыгаю, напрягая все мышцы ног, и оказываюсь возле Йомея Симуры быстрее, чем тот успевает вообще заметить мою фигуру.
Он дрожит. Дрожит от гнева и страха. Я чувствую это, читаю эти эмоции в его разуме, несмотря на странный блок в мозгах Коноховской шавки. Он чувствует, понимает, что эта сила подняла меня с земли, и откуда она берет свои истоки. Страх, ненависть и жуткое осознание своей собственной судьбы...
Дьявол... Какой же кайф.
— Р-р-раргх!!!
Бью, словно этот удар правой рукой — последний в моей жизни. Кулак загорается черной чакрой, что принимает форму когтистой лапы, и ломает его левую руку. Кто-то кричит, и где-то неподалеку взбесившиеся демоны продолжают схватку со своими противниками. А я отрываю конечность этой замаскированной до усрачки мрази, наслаждаясь его жалкими потугами пробить покров йокай и видом рвущихся волокон мышц.
— Что бы там сказала моя мама?!
Хватаю его за ногу и изо всех сил раскручиваю его вокруг своей оси. От жуткой центробежной силы в его голове происходит какая-та хрень, потому как сквозь прорези маски во все стороны начинает хлестать кровь.
— Кто тут чудовище, а?!
Использую это хрупкое и податливое тело, чтобы на полной скорости ударить его об остекленевший песок. Кости, я явно слышал хруст костей! Йомей хрипит и из последних сил бьет меня в горло, туда, где еще алеет шрам. Его кунай входит так глубоко, что я чувствую, как лезвие протыкает шею сзади. Мой враг снова использует какую-то странную технику, и мое тело бьют мощные разряды по-настоящему адской боли. Отличный удар, просто обалденная техника.
— Зачем... я творю все это?
Ломаю ему единственную руку и с хлюпающим смехом вытаскиваю нож из своего горла. Рана заживает мгновенно, и я снова испытываю экстаз от охватившей меня бури йокай. Моего, моего личного черного йокай.
Я хватаю Йомея за горло, и поднимаю на уровень своих глаз. Забавно, но его неизменная маска уже треснула, и я спокойно могу разглядеть нижнюю половину лица своего старого противника. Я могу все. Но не стану.
— Потому что мне, блять, просто ахуенно весело!
Отшвырнуть его от себя. Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и виду перед собой осколок собственного льда. Там, в гладкой зеркальной поверхности отражается невысокая фигура. У нее тусклые, грязные волосы цвета мочи и красный Шаринган. Черная чакра плотным туманом клубиться вокруг этой фигуры, а рисунок символов по всему телу подобен стайке тараканов, что ползают в хаотичном порядке. Он уродлив, его лицо пересекают шрамы, что разрубают глаз и губы, а старые ожоги превратили нос в мерзкий кусок хряща, похожий на переваренный пельмень.
Он — это я.
И мне, если честно, похуй.
— Ну че, пидрила, — ухмыляюсь я, протягивая руку в сторону истекающего кровью противника. Моя техника нитей чакры, что тоньше и сложнее мастерства любого кукольника, теперь, напитавшись новой мощью демонической йокай, слушается еще быстрее. Йомей поднимается в воздух, подобно марионетке на ниточках, и я с кровожадной ухмылкой касаюсь остатков его маски. Челюсти моего врага сжимаются, и в его разуме я улавливаю одно сильное, почти животное желание не дать мне сорвать маску. — посмотрим на твое ебло...
Мои пальцы касаются краев маски и я с силой дергаю ее на себя, мгновенно срывая все маскирующие и защитные техники. Чакра и дзютсу человека не выдерживают вмешательства демона, и исчезают, растворившись в кипящем черном мареве. Вот открывается лоб с ровной кожей, которую едва коснулись первые морщины, затем брови и...
— Достаточно, Факир.
До меня доносится свист ветра, и я начинаю мотать головой из стороны в сторону в поисках противника. Кто?
Но на горизонте ни души. Ни одного человека или монстра. А с учетом того, что сейчас должны биться семь биджу...
— Какого черта?! — взревел я, пытаясь оторвать свою руку от маски Йомея. Но внезапно по моему предплечью прошла тонкая черта, в мгновение ока превратившаяся в длинную царапину. В нее забился песок, и я, не понимая, что происходит, с силой рванул на себя свою конечность. Тело, будто почувствовав неладное, покрыло руку еще более плотным слоем черной чакры, и в следующую секунду я ошарашенно смотрел на ровный обрубок руки, с прилипшим к ране песком. Кисть и остаток предплечья так и остались, вцепившись еще не остывшими пальцами в края маски почти потерявшего сознание Йомея.
— Уходи, Факир. Нам не победить тебя сейчас, но и ты не справишься с нами.
Он стоял по колено в песке в двух метрах от меня. В песке, когда вся пустыня в радиусе километра превратилась в стекло. Уже это заставило мою кровь кипеть, и сердце биться сильнее.
— Прошу тебя, брат, уходи. Если ты продолжишь битву, то можешь умереть.
Этот придурок был одет в обрывки черной ткани, когда-то, видимо, бывшими одеждой Анбу. Его рыжие, почти красные волосы торчали во все стороны неаккуратным, спутанным кустарником, а большие зеленые глаза с черными от недосыпа синяками вокруг смотрели на меня твердо, но с какой-то затаенной печалью.
— Время еще не пришло. Прости Йомея и уйди, брат, умоляю тебя!
Он тощ, но силен. Его тело покрыто шрамами, а лицо нетронуто, делая этого человека еще страшнее. Невинное лицо грустного ребенка на теле убийцы.
— Ичи прав, Факир. Я клянусь, что никто из нас не будет тебя преследовать.
Я усмехаюсь и кидаю взгляд на свою правую руку, уже зная, что увижу. Духовные цепи со сковывающими дзютсу, что наложил я. Моток сильнейших подчиняющих техник, что сковывали джинчурики и небо, откуда цепи шли к неизвестным мне персонажам во всей этой запутанной игре.
Цепей не было. Лишь моя, что без единого лишнего знака на звеньях терялась в облаках. Но нигде нет и следа духовных цепей остальных носителей.
Восемь напарников Йомея стояли передо мной, сверля прорезями своих глухих масок. Семеро их них, что сражались с джинчурики, держали на своих руках поверженных и, как мне показалось, едва живых носителей хвостатых. Я усмехаюсь. Неудивительно, чего-то подобного нужно было ожидать от этого таинственного отряда.
Но восьмой, самый низкий из них, тот самый рыжий, который был Гаарой на экзамене четыре года назад, отличался ото всех. Его сила, если сравнивать с другими, была гораздо выше. Возможно, почти такой же, какая сейчас у меня. Но самое шокирующее было не в этом.
Своей правой рукой эта хлипкая тварь сжимала горло огромного, просто нечеловечески большого человека. Тот был покрыт глубокими ранами, а живот, судя по мельком брошенному мной взгляду, был буквально выпотрошен и разорван.
— Ты смог победить Ли?
Удивление. Да, черт подери, я был поражен! Даже находясь под воздействием своей новой чакры и еще не остынув от боя с Йомеем, я едва не разинул рот, увидев Рока в таком состоянии. Никто, я это точно знаю, никто из шиноби пяти деревень не мог одолеть Ли в бою один на один. Но раз уж так произошло...
Я вытягиваю руку перед собой и тело Ли, не встречая никакого сопротивления от этих незнакомцев, поднимается в воздух и падает у моих ног. Другой рукой я усмешкой на лице притягиваю к себе едва хрипящего Йомея. Обрубок руки, что висел на маске Йомея, уже успел сгореть в остатках моей йокай, а новая конечность выросла буквально за секунду. Я мог сорвать маску врага, мог увидеть его лицо.
Но от чего-то посчитал, что веселее и интереснее будет оставить все, как есть.
— Передайте ему, — произношу я, и, кажется, каждое мое слово отдается эхом в этом накаленном от крови воздухе. — чтобы не волновался о зле, что я совершил.
Война. Ненависть. Боль. Страх. Простые истины, апостолы шиноби и настоящего воина. Мне не нужна коллекция демонов или лицо глупого идеалиста. Мне нужна кровь и битвы. А эти ребята могут мне дать и то, и другое.
Я уверен.
— Будущее будет темнее его самых ужасных кошмаров обо мне. Обещаю.
* * *
— Они... просыпаются...
— Старик, я клянусь, что это не станет препятствием. Мы почти готовы, нужно лишь совсем немного времени.
— Поторопись... не дай девяти... собраться вместе...
— Мадара, Проклятые кланы согласны присоединиться к нам. Продержись еще немного.
— Быстрее, Обито... Павшие рвут мое сознание... Найди... Найди ублюдка Эна...
Он кивает и направляется в сторону двери, ведущей наружу из маленькой комнаты-лаборатории, заставленной разнообразной техникой. Обито Учиха зол и растерян. Девять Копий действовали слишком быстро, срывая все планы Акацуки еще в зародыше. Положение складывалось не в пользу лидера группировки отступников, и мужчина все чаще поддавался пока еще небольшим, но уже крепнущим росткам паники.
Зецу выныривает из пола, но, вместо того, чтобы просто застыть на грани почвы и воздуха, тело главного шпиона и информатора Акацки падает на каменный пол коридора, ведущего из покоев Мадары.
— Они... они...
Существо, впитавшее в себя крохи сил и сознания сильнейших воинов старых времен, задыхается и сбивчиво рассказывает застывшему мужчине свою историю. Все, от начала схваток в пустыне близ Суны, и заканчивая напряженным разговором между Девятью копьями и Бешенным Демоном Конохи.
— ... И он ушел, забрав... своего напрника...
Обито взмахом руки велит Зецу убираться и, дождавшись, пока шпион исчезнет в каменной кладке коридора, оседает на пол. Потеряв джинчурики, Узумаки обрел ужасающую мощь. Теперь, имея на руках такой козырь, как неизвестная никому демоническая йокай, этот молокосос стал еще опаснее. Девять Копий не могли не предусмотреть подобный вариант, а, значит, все идет по их плану. Но как, во имя Солнца и Луны, подобная сила может быть подконтрольна чьим-то планам?
А тем временем Павшие не станут терпеть слишком долго. Мадара силен, как тысячи сильнейших воинов, но даже он не выдержит давления древних богов. Павшие кланы согласны идти на войну, но они разобщены и непредсказуемы.
— В этой партии либо слишком много игроков, — шепотом хрипит Обито, потирая уставшие за последние месяцы глаза. — Либо на моих руках слишком мало карт.
