Буквально несколько десятилетий назад в моём времени считалось, что 'Слово о полку Игореве', чуть ли не первое и единственное литературное произведение древнерусского языка. Но затем была найдена Новгородская береста, которая заставила пересмотреть многие представления о грамотности словенских племён, и говорить о словенской письменности. Но, по моему мнению, словенская письменность имеет скифско-сарматские корни, если не хеттские. Потому что именно в то же самое время, при Рамсесе II существовала империя хеттов, которая вместе с данайцами, вела войну с Египтом и тоже, как ни странно, заключила с ним мирный договор. Уверен, не на словах! Кстати, о данайцах того времени, известно столько же, сколько о хеттах и скифах. Это потом уже, от Гомера, узнали потомки, кто сравнял с землею Трою.
В истории ещё столько непознанного!
Если проанализировать конец девятого и десятый век, то есть начало образования Руси, можно найти много несуразностей в хронологиях, много недосказанных судеб. Например, братья Рюрика, Синеус и Трувор. Известно, что оба умерли или погибли, но где, как? И были ли они вообще? Да и о самом Рюрике мало что известно!
Олег, воевода Рюрика, толи племянник, толи двоюродный брат, толи брат жены князя, толи просто дальний родственник? А ведь речь идёт об Олеге-вещем. Хорошо известны его деяния, но никто не может сказать, как он умер и умер ли в 912 году.
Игорь и Ольга. Ну, про Игоря всё более или менее понятно, родился, жил, был убит. Всё, вроде, расписано по годам. Но непонятно, сколько же у Игоря с Ольгой было детей? Один Святослав и всё? Есть, правда, что-то о старшем сыне Игоря, Олеге, князе Тьмутараканском, но официальная история об этом умалчивает. И получается, что Игорь с Ольгой, прожив в браке 42 года, только на 39 году родили Святослава. Если 908 год считать годом их бракосочетания, когда Ольге, скажем, было, лет 15-17, а Игорю 30 лет, то получается, что Святослав появился на свет, когда его отцу с матерью было соответственно, 64 года и 48 лет. 48 лет, по тем временам старуха! Почему не было так долго детей у князя с княгинею, летописи умалчивают.
Ольга, хитрая, святая, мудрая. Наверное. Но кто она родом? Псковитянка, не точно, да и не Ольга вовсе. А кто ж тогда? Дарина? Ольха? Тишина.
Святослав. Вроде родился в 942 году, погиб вроде в 972 году. Вроде. Но есть сомнения. Уже говорят, что родился немного раньше, а погиб немного позже. И так вся русская история. Это вам не Древний Рим, где всё расписано по датам!
А в российской истории изначально будто бы существовала цензура и цензоры. Негласные.
Мне предстояло убедиться во всем этом в реальности, в которую я попал. Кое в чем удалось преуспеть, но никак не получалось выяснить, а в каком же точно году пребываю. То, что это было после 972 года, я подозревал, но был ли это 975 или 973, а, может быть, 976 год, мне так и не удалось выяснить. Ориентировался исключительно по известным мне историческим фактам. Лют убит, значит, это уже после 973 года, скорее всего, середина 975. Княжич Олег жив, и будет убит через два с половиной года, то есть в 977 году. Владимир, прослышав об убийстве Олега, сбежит в Артанию, но в начале 978 года вернётся с варягами и викингами, и поднимет смуту, которую поддержат новгородцы, в результате которой князя Ярополка свергнут и убьют. След воеводы Сфенальда, по моим познаниям терялся после 977 года.
Итак, я пришёл к выводу, что попал в 975 год от рождества Христова, а, поскольку, мне здесь было суждено пребывать три года, три месяца и три дня, выходило, что вся свара между сыновьями Святослава, будет проходить на моих глазах.
К этим выводам я пришёл после нашего посольства в древлянскую землю, сейчас же, в данный момент, меня больше всего интересовало, как сложится моя дальнейшая судьба здесь, на заставе. На дворе стоял конец сентября, я находился в данном континууме уже полных пять месяцев. У меня уже были ученики, друзья и должники чести, а мне, так и не удалось, ни на йоту, приблизится к исполнению 'квеста'. Это раздражало, заставляло нервничать, отвлекаться от самосовершенствования. Я тосковал по семье, по работе, по друзьям, оставшимся в том мире. Мне никак не удавалось смириться с тем, что предсказанный срок пребывания здесь обязательно сбудется.
Правда, у меня был один план, который следовало осуществить в начале весны будущего года. Советы старого лешего запали мне в сердце, и хотелось попутешествовать по миру, да и убедиться в правдивости его слов о пробуждении Святогора. Соседство со степью и удаленность от пристальных глаз Киева позволяло свершить задуманное, к тому же я рассчитывал на помощь своих новых друзей и соратников. Однако следовало хорошенько подготовиться к такому путешествию, путь-то предстоял не ближний, аж до Кавказских гор. Следовало не забывать и о маге, который странным образом воздействовал на моё будущее. Однако этот человек мог подождать, потому что его внимание к моей особе мне не досаждало. Кое-что необходимо было сделать и до путешествия, так как артефакт в руках Сфенальда был ещё одной моей головной болью.
Поэтому, после возвращения на заставу, я серьёзно озаботился, именно разработкой плана нейтрализации артефакта, до того, как воевода сможет воспользоваться им. Отпустив четырёх братьев, я тщательно изучил информацию о том, где будет проходить передача древнего и опасного предмета Сфенальду. Предпринял и дополнительные страховочные меры, прикрепив незаметно ко всем братьям своеобразные 'жучки', которые давали мне возможность моментально находить своим 'глазом' этих мастеров, как вместе, так и по отдельности. Необходимо было отследить, куда положит и, как будет хранить артефакт воевода, чтобы в нужный момент проникнуть, захватить и лишить могущества этот древний магический предмет. Битва ещё не была окончена, она продолжалась, только уже на уровне магии и ведовства. К сожалению, в этом сражении у меня не было помощников, приходилось надеяться на самого себя. Именно поэтому, я стал отдавать предпочтение чувственным явлениям, таким, как телепатия, телепортация, телекинез, энергетические воздействия на человека и природу. Телепатией и телекинезом я уже владел в достаточной мере, поэтому мне не составило труда довести свои возможности до очень высокого уровня. Например, удавалось слышать мысли людей за два километра, причем, очень точно удалось определять, кому они принадлежат, поскольку, каждому человеку были свойственны исключительно индивидуальные мысленные волны, как отпечатки пальцев. Даже, когда человек спал, можно было с определенностью сказать, вот в этом доме видит сны Вася, а на сеновале дрыхнет Петя.
С телекинезом дело обстояло также успешно, правда, передвигать предметы или людей за километры я не мог, но несколько сот метров мне покорились. Причем, в телекинезе всё зависело не от веса предмета, а от его массы, потому что, что-то поднять, было элементарно просто, но сдвинуть, оттолкнуть, приблизить, гораздо сложнее. Ещё большей сложностью было придать предмету огромной массы скорость и ускорение. Преодолению таких проблем, я посвятил целую неделю. Пришлось даже пренебречь служебными обязанностями и переложить их на мощные плечи Кувалды и Родомысла. Впрочем, кроме моих ребят, никто об этом не знал, а мои ученики не возражали.
В конце концов, удалось достичь желаемых результатов и в телекинезе, мало того, даже в телепортации. Нет, не самого себя, в этом я пока не преуспел, зато, научился мгновенно перемещать любые неживые предметы. Собственной энергии на телепортации уходило куда больше, чем на телекинез или телепатию, но эффект от такого умения стоил таких затрат, к тому же во мне накопилось столько избыточной энергии, что потеря пятнадцати-двадцати процентов её, проходила для меня пока незаметно. За время пребывания в этом мире, во мне скопился заряд, который обеспечивал около тысячи телепортаций предмета размером, весом и массой со средний авианосец, с его мгновенным броском в пространстве на сотни километров. Удалось достигнуть и желаемой точности перемещения, за счет симбиоза телепортации с 'третьим глазом'. Поэтому то, что мне приходилось перемещать, уже попадало, именно туда, куда хотел я, а не в какое-нибудь болото или кому-нибудь на голову, хотя, если бы мне захотелось, чтобы камень или топор телепортировался и попал кому-нибудь в голову, — это произошло бы обязательно.
Всего этого я успел достичь в отпущенный мне лимит времени, до наступления дня воссоединения Сфенальда с его вожделенным артефактом. Несмотря на мою занятость и каждодневные многочасовые тренировки, я не забыл отследить момент передачи артефакта и место его хранения. Постарался определить и примерный день воссоединения. Таковыми днями могли стать дни полнолуния, приходящиеся на конец сентября. Кстати, все четыре брата благополучно вернулись на заставу. Настроение у них было радушное, даже приподнятое, оно и понятно, задача была выполнена, честь не пострадала, обещания исполнены. Кому не понравится такой расклад? К тому же, когда они узнали, что для них приготовлена работа, и до самой весны не придётся скучать, братья совсем повеселели. У Ридгара появилась идея обучать воинскому делу пограничных смердов, от мала до велика. Он уже переговорил со старейшинами, да и с большинством смердов и получил добро.
Во-первых, умение владеть оружием здесь, действительно, было необходимостью, а, во-вторых, крестьянину зимой особо делать нечего, полдня точно свободно, а здесь подоспело предложение сочетать полезное с жизненно важным. Кстати, на соседних заставах такое предложение тоже пришлось по душе. Конечно, не всем эта затея пришлась по нраву, некоторые, особо щепетильные витязи, не пожелали обучать смердов, посчитав такое предложение унижением своего достоинства. Однако братья поддержали Ридгара и заверили его, что за полгода сумеют обучить крестьян, и сделать из них настоящий воинский отряд. К тому же решился вопрос с их местопребыванием и жильём. Мои ребята тоже порывались пойти вместе с ними, но я был непреклонен, потому что следовало позаботиться о братинном доме и стойлах для лошадей. Ну, а поскольку мне было не до того, все заботы я возложил на своих первых помощников, Кувалду и Родомысла.
К полнолунию я не успел достичь желаемой научно-магической формы, поэтому мне пришлось испрашивать у Вышаты увольнительную на три дня и скакать на своем Вороне к Киеву, чтобы иметь возможность узнать ход мыслей Сфенальда. Доскакав почти до стен столицы, я сумел-таки, наконец, узнать о сокровенном дне 'слияния'. Воевода, оказывается, ежечасно думал об этом, торопил приближение этого заветного дня, поэтому мне не составило труда подслушать его думы. По существующему здесь календарю, заветный день был 17 октября, мало того, всё должно было произойти во мраке ночи, в течение часа, начиная от полуночи. Уже со спокойной душой, я вернулся в расположение заставы, и к середине октября был во все оружия.
15 октября мне вновь пришлось отпрашиваться у начальства, что было несложно, потому что Ридгар знал о моих приготовлениях и поддерживал меня во всём. Вышата тоже догадывался, что мои отлучки с заставы неспроста, да и то, как мои ребята несли службу, не давало ему повода для отказа мне в таких мелочах.
В полдень, 16 октября, я уже был под стенами Киева. Мне хватило нескольких секунд, чтобы настроиться на волну Сфенальда.
Боже, его нетерпение достигло апогея, он уже ни о чём другом не мог думать, как только дожить, дождаться наступления полночи. Нетерпение, страсть, жадность, жажда власти снедали этого человека. Его то бросало в жар, то в холод. Иногда доходило до зубного стука, голова его раскалывалась от мечущихся мыслей, а я испытывал некоторые неудобства, используя телепатию. Поэтому, когда одновременно с воеводой и у меня начался озноб, пришлось временно отключиться от него, оставив визуальное наблюдение.
Ночь приближалась, напряжение росло, Сфенальд уже не мог сидеть и ждать. Он, то бегал из угла в угол, то замирал, как животное в свете фар машины. Мне удавалось сохранять относительное спокойствия, хотя, признаюсь, было неуютно и мерзко смотреть на алчущего. По моим часам оставалось пять минут до полуночи, и я был уверен, что, как только она наступит, Сфенальд ринется к заветной шкатулке. Оставалось пять минут, а я так и не смог ничего придумать, что мне делать? Поле, которое уже было создано вокруг вместилища артефакта, уже было готово переместить его в любую, указанную мною точку пространства, однако этой точки я для себя не определил. И когда сторожа пробили полночь, пришлось импровизировать.
Сфенальд, с последними ударами по билу, ринулся к ларцу, однако, не дойдя до него шага, он вдруг понял, что ларец исчез. Воевода остолбенел, затем дико зарычал и стал шарить взглядом по комнате. Вскоре он заметил, что ларец стоит в противоположном углу комнаты. Не поняв, что случилось, да и не думая об этом, Сфенальд ринулся к своему сокровищу, но вновь, как и в первый раз, вожделенный предмет исчез из-под самого его носа. Уже не замирая, старый свей, резко развернулся в поисках ларца, который он сразу же увидел в следующем углу своей гридницы. На сей раз, воевода задумался, но нетерпение толкало его поскорее овладеть артефактом, поэтому осмыслить происходящее он опять не смог и вновь попытался схватить сокровище, с тем же успехом.
После третьей неудачи, Сфенальд задумался не на шутку. Минут через пять он стал оглядываться в поисках чего-то, но, видимо, не нашел и задумался опять. Прошло минут десять, пока воевода обдумывал свой план действий. Наконец он на что-то решился, открыл дверь гридницы и кликнул челядинца. Что-то, тихо приказав ему, Сфенальд стал ждать, не отрывая взгляда от ларца с артефактом. Наконец за дверью послышался топот босых ног, и в дверь постучали. Приоткрыв её, и не впуская челядинца в гридницу, свей, взял у него то, что заказывал, быстренько притворив дверь, и направился в один из углов. Разбирало любопытство, что он несет в своих руках, но через минуту я разгадал хитроумный план воеводы. В его руках были силки, которые ставят охотники на птиц, ими-то он и решил попытаться поймать ускользающее сокровище.
Сфенальд, не приближаясь к ларцу, установил силки сразу в трёх углах, справедливо решив, что, если артефакт бегает от него по углам, то в какой бы теперь угол он не переместился, ловушка сработает и захлопнется. Одного не учёл, старый перечник, что всеми действиями его сокровища, руководят извне. Поэтому, когда, расставив силки, хитрый свей ринулся к 'заветной мечте', та вновь ускользнула от него, но и не появилась, ни в одном, из расставленных силков. Когда в отчаянии, осмотрев пустые ловушки, воевода оглянулся, то увидел ларец всё на том же месте, откуда он только что исчез. Сфенальд отшатнулся от видения, как от удара, затем ноги его подкосились, и он упал на колени перед неуловимым магическим предметом.
— О, мощь Одина! Чем я провинился перед тобой? Каждодневно, ежечасно, с тех пор, как себя помню, я следовал по пути мощи и силы, презирая слабых, уничтожая слабых, уничтожая слабость в себе. Мне предначертано было править, так сказал моим родителям великий колдун Фрагмар, а он никогда не ошибался. Что мной сделано не так? Может, не был слишком жесток к себе, к своему сыну? Может, я допустил ошибку тогда, когда отказался от короны Византии? Нет, я знал, я знаю, что сила Царьграда — это только половина силы Римской империи, и только четверть силы того государства, которое рождается здесь, в Гардарике. И ты, мощь Одина, знаешь об этом, знаешь, что я прав в своем выборе. Знаешь, знаешь, зна-е-е-е-шь! — проревел Сфенальд, воздев кулаки вверх.
