Мужчины сами правили кибитками и катали женщин. Быстро-быстро мелькают сафьяновые сапоги, хрустя по снегу, тулупы и шарфы, столь же яркие как у женщин. У многих на перевязи сбоку висели сабли. Но столь же часто можно было заметить кобуры пистолетов, причем у женщин не реже, чем у мужчин.
Вот раскачивается на маковке терема ветровой флигель-петушок, с его железных перьев время от времени сыпались искры. Такого петушка хватало, чтоб обеспечивать энергией всех обитателей жилища. А там, под бревенчатыми настилали тротуара пролегали термальные трубы, так, что снега возле самих домов не было вовсе. Он лежал только на главной улице с административными зданиями, откуда мы только что свернули.
— Так мы идем не к князю? — громче повторил я, когда мы свернули в очередной проулок, мимо чуть не сбив с ног пронеслась автоматическая упряжка. Лошадей я видел лишь дважды. В Ладоге самым удивительным образом переплетались суровые традиционные уклады и современные технологии.
— Нет, князь пока не может принять тебя. Но его светлость велел проводить сначала к Ней, а уж потом как решит она.
Я с сожалением проводил взглядом скрывшуюся за крышами многоярусную конструкцию — башенки, башенки, башенки... Маковки и шатры, прилепленные на первый взгляд в хаотическом беспорядке. Играющие на синих стенах солнечные лучи придавали терему князя сказочный вид.
— Она? Пока не скажите, кто это ОНА, я с места на сдвинусь,— я демонстративно остановился.
— Сиделица Ксения, она была няней князя и его брата, пока он был жив,— нехотя ответил один из конвоиров,— она попросила князя привести тебя к ней, и его светлость ни в чем не может отказать.
— Зачем я понадобился вашей старухе?
— Она — сиделица, с ударением ответил охранник,— и может видеть то, что еще не случилось.
— Видит будущее? Похоже от всей этой мистической чуши мне так просто не отделаться. Могу я отказаться? — с надеждой спросил я, правда слабой.
Один из охранников толкнул меня прикладом в спину.
— Хоть с тобой велели обращаться как с почетным гостем, есть пределы гостеприимства, не испытывай их.
— О да, он просто верх милосердия. Разве так принято встречать гостей в Самоцветном Поясе?
— Откуда тебе знать, византиец, вы не учили наших обычаев и не пытаетесь понять, считая себя древнее и умнее...— охранник не успел договорить. Резко развернувшись, я выдернул приклад и прижал за шею к стене. Второй было кинулся ему помочь, но моя нога аккуратно впечаталась ему в живот. Пока тот приходил в себя, я успел сказать то, что говорить не хотел
— Послушай, этот замерзший шарик я знаю не хуже любого местного волка, но хотел бы не знать вовсе, ни его, ни вашу Ладогу, ни вашего князя, ни мистической чуши, которую на меня навесили за последние несколько недель. Теперь я устал и хочу выпить чаю с пирогами, как всегда было принято здесь, если я правильно изучил наши обычаи. А меня учили так — что не запоминаешь — стоишь ночь на коленях на горохе. Поэтому заткнись и больше никогда не называй меня византийцем,— я опустил парня прежде, чем второй охранник успел предпринять попытку встать между нами. Развернувшись, я поднял ладони и конечно на них тут же снова защелкнулись наручники, которые я снял в два счета.
— Еще раз так сделаешь, будешь сидеть в яме,— пообещал охранник.
Но про себя прикинул — если отделался всего лишь словесным предупреждением, похоже я и правда был ценным пленником, и это настораживало куда больше. И то, что меня повели не напрямик к князю — отцу этой дикарки Лады, а к какой-то сумасшедшей старухе. Все, что я знал о ней -то, что та очень бойко и занимательно рассказывала сказки детишкам.
Мы остановились напротив ничем не примечательной двери ничем не выделяющегося терема, если только тем, что никаких проводов или спутниковых тарелок на нем не было. От медового цвета массивных бревен пахло смолой, медом и чем-то пряным. Над крышей со множеством округлых скатов вился дымок, похоже и топили здесь по старинке. И словно насмешкой над такой уютной традиционной благопристойностью служил капельной экран домофона на входной двери. На Сиберии использовали его разновидность — из кристаллов льда, они проводили ничуть не хуже чем водная взвесь.
Взойдя на крыльцо, один из охранников нервно оглянулся на меня и, сняв шапку, поклонился. Что-то зажужжало, и тонкая лазерная полоска просканировала его с головы до пят. Одновременно вспыхнул экран, с такого ракурса, мне не было видно, с кем говорил охранник. Впрочем сказал он всего несколько слов, из которых я распознал только 'матушка' и 'Рысь', но и так ясно, что речь шла обо мне.
— А неплохо она устроилась, ваша сиделица,— заметил я.
— Стой тихо,— шикнул на меня первый охранник,— матушка не любит шума.
Думал она живет в какой-нибудь пещере, засыпанной снегом, как в старые времена жили в скитах. Уверен, князь ей неплохо платит, чтобы она вешала лапшу на уши таких простофиль как вы.
— Сказано же, стой спокойно.
Вместо ответа я выплюнул свистульку в форме снегиря, которую успел стащить по дороге с лотка у мальчишки-разносчика, и пропел несколько трелей. Прежде чем охранник успел выбить ее, а одновременно и парочку зубов, это безобразие остановил его товарищ, спустившийся обратно.
— Сиделица примет тебя, что здесь происходит? А ну прекрестить! — рявкнул он.
— Не составите мне компанию? — я с тоской оглянулся на охранников, которые отчего-то не пожелали взглянуть, что же скрывалось за массивной, окованной листами черненного серебра дверью. Похоже меня решили бросить на съедение старушки, но я не сомневался, что те двое будут ждать снаружи.
Однако, атмосфера домика, где я оказался, не располагала покинуть его преждевременно. Удивительно дело, но едва я переступил порог, как тугие узлы мышц тут же расслабились. В нос ударили запахи мирры и достопамятных пирогов, сушеных трав. Светлица — чистая и тихая. На стенах рушники, резные орнаменты и несколько икон. Но в отличие от Метрополии, здесь на них был изображен совсем другой Бог. Сиберия не приняла новую веру в первого василевса и осталась верна традициям русского союза, из которого и образовался Самоцветный Пояс позднее. Мне не было никакого дела до того, в кого верить, потому, что верил я больше в деньги и свою удачу.
Прямо передо мной лестница вела на второй этаж с вычурными резными перилами. Слева от подклети полуоткрытая дверь в другую комнату, возможно спальню. Слева тянуло запахом печеного — должно быть там находилась кухня. Но в то же время там, где не ждешь, расставлены совершенные приборы, делающие жизнь лучше, чем на рядовой планете Метрополии.
Я оглянулся — с кем-то же говорил охранник? Я прислушался — в доме будто никого. В красном углу теплилась лампадка, рядом на полочке что-то блеснуло. Заинтригованный, я взял в руки небольшую раковину, не морскую, как в Метрополии, где каждая вторая планета занята огромным количеством воды. Простая улитка еще пахла тиной и водорослями. Между приоткрытых створок остались крупинки песка. Сувенир, но в то же время символ. Даже здесь...
Горница сразу показалась мне не настолько милой. Засмотревшись на вещицу, я не услышал поступь мягких лап, а когда учуял слабый, едва заметный запах свежего морозца, было уже поздно. Оглянулся и там стояла она — красавица, с шерстью, усыпанной снежком. Уши-кисточки настороженно прядали, а оливковые глаза светиилсь хищным блеском. Массивные лапы не издавали ни звука, когти были изящно спрятаны. Из приоткрытой пасти показались острые клики.
Рысь, настоящая лесная рысь... я понял, что попался. Ноги приросли к полу, а сердце забилось так, что готова было выпрыгнуть из груди. Мы долго смотрели друг на друга. Рыкнув, зверюга присела на задние лапы, тело изогнулось, напряглось, готовое к прыжку. Должно быть зашла с черного входа. Откуда-то повеяло холодным сквозняком. Но уже в следующий миг нос уловил аромат тонких духов — мирт, сандал, и что-то терпкое с легкой горчинкой.
— Тише, тише,, это наш гость, ко мне, Рыська!
'Рыська?'
Если это имя, то весьма неоригинальнос. Однако огромная лесная кошка повернула морду на голос той, кто появилась в дверях, ведущих ну кухню, вытирая ладони рушником. На пороге стояла...
— Лада?! -я не смог сдержать пораженного вздоха.— Откуда?
— Не зли мод кошку. Она очень не любит запахи псины. А от тебя несет за версту,— сообщила невозмутимая девица, которую я несколько часов назад передал в бессознательном состоянии на руки военным. И вот она здесь, в тереме сумасшедшей сиделицы — старухи, в домашнем сарафане, с распущенными волосами и меховой высокой шапке. На плечи небрежно наброшена кунья шубка с варежками, пристегнутыми на веревке к рукавам.
— Еще не топлено, так что не разувайся— Лада положила ладонь на голову домашней питомицы.
— Твоя? — уточнил я, с опаской поглядев на хищницу.
— Моя, а как же?
— Жива?
— Как видишь жива-здорова. Хризолид-жива делает чудеса, но бабушка говорила, что часто им пользоваться нельзя.
— Так ты и есть сиделица? Мне рассказывали, что она старуха. Сколько тебе лет?
Лада звонко рассмеялась, вызывающе, дерзко.
— Совсем мозги отморозил? Это моя бабушка, сейчас она за городом, помогает раненным в Свияге и соседних рудниках,— личико княжны омрачилось,-все из-за этих... я осталась за нее. Не ждал, что княжеская дочка может быть ученицей у сиделицы? Даже не думай,— предупредила Лада, видя как моя нога шагнула в сторону черного входа,— даже если проскочишь мимо охраны, Рыска тут же догонит, а если нет, у меня всегда есть это,— рука скользнула за пазуху и извлекла вполне убедительный пистолет. Как я помнил глаз у девицы был меткий.
— Ну,— старясь вести себя непринужденно, я запрыгнул на один из огромных сундуков, подогнув под себя одну ногу,— я подожду, мне сказали, что старуха хочет встретиться со мной. Раз ты ее заместитель, нам явно не о чем разговаривать.
Пистолет дрогнул, какой-то время казалось, что она или натравит на меня питомицу или прострелит ногу, но похоже, передумала.
— Бабушка оставила это дело мне. Она сказала, что я справлюсь.
— С чем?
— С 'молодильным яблочком'.
Не знаю, рассмеяться мне или сделать серьезное лицо, я попросту присвистнул.
— А, ну да, конечно, после всего того, что видел и слышал, ожившие сказки тоже ничего, ага,— я закивал. Глаза девушки потемнели.
— Если не веришь в артефакты, в которые верили наши предки, как сможешь заставить поверить в себя наш народ?
— А зачем мне это?
— Отец сказал, что ты поведешь наш город в святой войне Рода против Метрополии. Но если эта побрякушка у тебя на шее — это все, что делает тебя особенным, тогда я отказываюсь принимать тебя как нашего адмирала.
— Знаешь,— я вздохнул и взъерошил волосы,— я и сам отказываюсь принимать себя. Не знаю, что твой отец наговорил про меня...
— Так сказано в 'Соколиной книге'! — жарко воскликнула девица и, резко развернувшись, выбежала в спальню. Мы с Рыской переглянулись. Взгляд кошки сказал мне: не делай глупостей'. Ладно, пока мне не хочется остаться без уха или пальца.
Рассерженный вихрь ворвался в комнату. Хлеснув косой по щеке, мне под нос сунули увесистую древнюю книгу, настоящую, бумажную не просто с желтыми, а с красновато-коричневыми страницами. Названия не было, но знак в виде хищной птицы с раскинутыми крыльями в виньетке, подсказал мне, что это и есть та самая таинственная 'Соколиная летопись'.
— Читай! — велела Лада, перелистнув несколько станиц и остановившись на восемнадцатой.— Первая строка.
— Зачем? — меланхолично поинтересовался я, даже позы не поменяв.
— Потому, что это о тебе, ну то есть так думает папа, но я то ни за что не поверю в такое. Ты просто эгоистичный, самовлюбленный, самоуверенный и циничный преступник.
— О! — я поднял палец,— с последнего надо было начинать. А то я подумал уж, что ты в меня влюбилась.
Самая естественная реакция, какая обычно следует на этом месте от девушек — оглушительная пощечина, но отчего-то Лада сдержалась.
— 'Поднялся молодой сокол выше, к самому солнцу и взмолился: Освободи меня из этой клетки! Солнце услышало его мольбы и послало на клетку раскаленные лучи. Сокол выпорхнул на свободу. Но солнце крикнуло ему вслед: Не забывай про меня, теперь ты — мой должник. Но сокол лишь крылом махнул и был таков. А солнце перестало светить. Устал сокол, опустился отдохнуть наа красном берегу...'
— Эй, погоди, чудная сказка, хотя откуда мне знать. Мать в детстве мне таких не рассказывала. Но какое отношение эти байки имеют к нашей ситуации?
-Самое прямое! — Книга опустилась мне на голову.
— За что?
— За то самое, слушай дальше, я дважды не повторяю, или... Рыска, к ноге! — крикнула она. Я обернулся и вжался в стену. Проклятая фобия совершенно лишал меня сил. Какой ужас, Рысь, разве можно так бояться кошек, пусть даже диких?
Кошка села у ног хозяйки, преданно заглядывая в глаза. Вот точно псина, и как Ладе удалось?
— 'Тогда, на берегу сокол услышал голос. Он заговорил с ним: Услышь меня, сокол, пора исполнить свой долг перед солнцем. Тебе дали проклятье и благословение. Ты должен выбрать одно из них. Выберешь благословение — получишь сердца людей, выберешь проклятье и станешь повелевать народами. Солнце греет, но солнце и жжет. Так какое солнце ты выберешь?'
Я развел руками.
— Что дальше?
— Это был вопрос, Марк Рысов,— книга захлопнулась. Горделиво выпрямив шею, Лада смерила меня взглядом.
— Ты часом не влюбилась в меня?
Звонкая пощечина послужила ответом. Это уже который раз?
— Больно же, совсем шуток не понимаешь,— скривившись, я потер щеку.
— Похоже ты не поверишь, пока не увидишь своими глазами, как ты и говоришь. Хорошо, идем,— Лада схватила меня за руку.
— Эй! Минуточку, я же сказал, что с места не сдвинусь, пока ты...
— Рыска, охранять!— велела Лада. Сладко потянувшись и поскребя когтями — каждый размером с мизинец — лесная кошка моргнула и уставилась на меня, высунув красный язык.
Удовлетворенно кивнув, девушка подошла к сундуку и, открыв крышку, порылась в нем. Когда повернулась ко мне, в руках ее была шаль — ярко красная, аж глаза режет. Эту самую шаль она обмотала вокруг моих плеч.
— Это еще зачем?
— Чтоб язык не отмерз, хотя тебе следовало бы, внизу холодно.
— Внизу? Куда мы собрались?
— В ледники, если мне не веришь, поверишь 'Соколиной книге'. Даже такой преступнейший и испорченный человек как ты поверит в то, что сказано в древнейшей книге, она старше чем Библия Метрополии.
— Да ну? А я думал, что это и была Соколиная книга,— я кивнул на томик на полке.
Это книга сказок, а внизу есть доступ к настоящей. Она зашифрована, но если знать, где и что читать, то можно увидеть будущее нашей галактики,— Лада взяла меня за руку и потянула за собой.
Пройдя под клеть, мы юркнули через массивную деревянную дверь, ключик от которой болтался у Лады на шее, и принялись спускаться по бесконечной винтовой лестнице. Постепенно мягкая поступь лап за спиной, которая немало нервировала, стихла. Кошка отказалась следовать за нами и уселась на последней каменной ступеньке. Дальше начинались ледяные. Каждый шорох звонко отдавался среди промерзлых стен,
